Читать книгу Зов крови - Томас Прест - Страница 2

Есть афоризм, говорящий о необходимости ковать железо, пока горячо. По поведению миссис Вильямс можно было определить, что она руководствуется этим афоризмом в отношении к своей дочери. Наверное, она считала, что, если ударит сейчас, когда железо горячо, сможет выбить из своей дочери согласие, несмотря на ее нерасположенность, стать женой барона Штольмайера.

Свечи, которые получала бы миссис Вильямс в результате свадебной игры, были настолько ценными, что ее желание свадьбы было огромным. Она не могла позволить себе упустить такой шанс. Речь шла не только о пяти сотнях фунтов, которые барон так благоразумно пообещал ей в случае назначения дня свадьбы. Она понимала, что зять, который может легко потратить пятьсот фунтов на взятку ей, может быть отличным источником дальнейшего вытягивания денег.

«А потом, – думала миссис Вильямс, – у меня есть еще девочки. Какие у них будут возможности, ведь они будут в андерберийском доме общаться в кругу таких людей, как барон».

Перед женщиной-интриганкой, такой, как миссис Вильямс, а она ею действительно была, открывались удивительные возможности. Она решила во что бы то ни стало выдать свою дочь Хелен за барона, чтобы она стала баронессой Штольмайер Зальцбургской. Она ни на что в жизни никогда еще не решалась с такой серьезностью.

Она надеялась, что барон выберет себе кого-нибудь из других ее дочерей, тогда ей не пришлось бы преодолевать противодействие Хелен. Но такого не происходило, поэтому в жертву должна была быть принесена Хелен.

Даже если бы барон размышлял в течение двенадцати месяцев, он не придумал бы лучшего способа сделать миссис Вильямс своим ярым агентом, кроме как пообещать ей определенную сумму денег и сказать, за что конкретно данная сумма будет выплачена, потому что сейчас она считала, что откладывание свадьбы хоть на мгновение является, со стороны Хелен, преступлением, поскольку это не дает ей, миссис Вильямс, получить большую сумму денег.

Одну вещь, однако, она сделала сразу. Миссис Вильямс стала ходить к разным торговцам, которые по глупости своей больше не хотели продавать ей товары в кредит, и говорить им, что ее дочь Хелен выходит замуж и скоро станет баронессой Штольмайер и что, если они будут терпеливы и будут продолжать давать ей товары, она расплатится с ними в течение месяца.

Такая новость смутила некоторых из них, они считали, что она не сделала бы этого, если бы в этом не было доли правды. Именно такую новость, как читатель уже знает, и услышал Том, сын старого рыбака, который, рассказав ее, вызвал испуг в уме молодого человека, которого спас Джек Прингл после кораблекрушения.

На следующее утро леди получила лаконичную записку от барона, которая содержала следующие слова:

«Мадам. Вы и ваша дочь назначили день и время моей свадьбы с ней? Я уже выписал на вас чек и всего лишь жду развития событий, чтобы подписать его и передать вам.

Искренне ваш, Штольмайер».

Эта записка ввергла миссис Вильямс в бешенство нетерпения. Мысль о том, что на нее уже выписан чек на пятьсот фунтов, который всего лишь нужно подписать барону и который был бы уже подписан, если бы ее дочь Хелен дала согласие, доводила ее до безумия. Она сразу же бросилась в комнату Хелен.

* * *

Бедная Хелен достаточно хорошо знала свою мать, чтобы быть уверенной, что для убеждения ее в необходимости выхода замуж за того, кто, увы, вызывал у нее только отвращение, будут использованы все методы.

С первого момента, когда ее мать провозгласила это, кажется, эта мысль лежала на ее сердце как глыба свинца. Она, казалось, после тщетного сопротивления уже была готова сдаться и сделать свое будущее несчастным и отчаянным.

– Увы! Увы! – говорила она. – Под какой несчастливой звездой я родилась, что чувствую себя такой несчастной? Что со мной станет и где мне взять терпения, чтобы выдержать то, что судьба посылает мне, или сопротивляться махинациям матери, которая заставляет меня выйти за человека, которого я не могу полюбить?

Длительное отсутствие ее любимого было таким досадным, что она уже стала терять свои молодые жизненные силы. Но она все еще продолжала думать о нем.

– Он, безусловно, уже давно должен был, – сказала она, – и мог найти способ передать мне весточку. Он должен был знать, и он прекрасно знает, что самое худшее из всех чувств – это неопределенность. О! Почему я всеми покинута и брошена на растерзание худшим обстоятельствам?

В своих сестрах она не могла найти источник утешения. Они бы с радостью согласились поменяться с ней местами и стать баронессами Штольмайер. Они завидовали Хелен, завидовали ее красоте, которой все восхищались, а они были вынуждены тосковать в девичестве.

Однако для Хелен Вильямс этот дар красоты, как уже было написано, стал опасным. Если бы было возможным, она бы поменяла свою внешность на отвратительную, лишь бы не становиться женой барона Штольмайера.

Она пребывала в таком унылом состоянии духа, думая о своих мрачных перспективах, которые ждали ее в случае согласия стать женой барона, а также о таком же мрачном будущем, которое ждало ее в случае отказа, поскольку она знала положение дел своей семьи. В этот момент вошла ее мать.

Миссис Вильямс так твердо решила, что свадьба состоится в любом случае, что уже не просто просила свою дочь, а настаивала на свадьбе. Сестры, с которыми такая необычная, хотя нет, как раз-таки самая обычная, мать поговорила на эту тему, очень хотели, несмотря на зависть, чтобы свадьба состоялась, поскольку в этом случае они тоже становились членами семьи и андерберийский дом был бы их домом.

– Ну что, Хелен! – спросила миссис Вильямс. – Тебя это все еще мучает? Все еще ревешь?

– Разве у меня нет причины реветь?

– Хорошо, хорошо. Я пришла, чтобы сказать тебе всего несколько слов. Боюсь, что я погорячилась с предложением барона Штольмайера.

– О, мама, – закричала Хелен с обновленной надеждой, – как я рада слышать эти слова. Значит, теперь ты не будешь просить меня принести себя в жертву человеку, которого я никогда не полюблю? Не говори больше о прошлом. Достаточно того, что тобою овладели лучшие чувства, дорогая мама, я счастлива.

Такие слова могли смягчить сердце матери, но у этой женщины сердца не было. После паузы она приступила к своему плану.

– Возможно, моя дорогая, что так даже лучше.

– Конечно, лучше, потому что я совсем не хотела отдаваться тому, в ком я не могу найти абсолютно никакой привлекательности. В самом деле, мама, я испытываю отвращение к этому человеку, он урод.

– Да, об этом больше не нужно будет говорить. Я пришла попрощаться с тобой, только Небесам известно, когда мы встретимся снова.

– Что ты имеешь в виду, мама?

– Я имею в виду, моя дорогая, то, что говорю. Я прямо сейчас отправляюсь в тюрьму.

– В тюрьму?

– Да. Это, конечно, неприятно, но, как я тебе уже сказала, я была слишком оптимистична и строила слишком много планов, думая, что ты выйдешь за барона, поэтому я заняла кое-какие деньги, чтобы выплатить старые долги, а поскольку я не смогла выплатить их, меня арестовали. Сейчас я отпросилась на полчаса, через полчаса я должна быть у ворот городской тюрьмы.

Хелен выслушивала это заявление в полном ужасе. Она была слишком плохо знакома с обычаями общества, поэтому не смогла распознать ложь: ведь тот, кто арестовывает, никогда не отпустит арестованного из тюрьмы на полчаса.

– О! Мама, мама, – зарыдала она, – разве так может быть?

– Я не знаю, – сказала миссис Вильямс, – может так быть или нет. Все, что я знаю, – это то, что я совершенно готова провести остаток своих дней в темнице.

Хелен знала о тюрьме только по романтической литературе, поэтому не удивилась, когда ее мать упомянула темницу. Если бы она еще сказала о цепях, хлебе и воде и куче соломы в качестве кровати, бедная Хелен поверила бы и в это.

Поэтому неудивительно, что мысль о катастрофе предстала перед ней в самом ужасном свете. Она почувствовала, что вся ее радость от недавнего избежания женитьбы на бароне Штольмайере рассеяна ветром.

Она так окаменела от удивления и горя, что в течение нескольких секунд не могла говорить, а миссис Вильямс воспользовалась этой тишиной и добавила:

– Я не буду просить ни одну из своих дочерей сделать жертву. Раз уж я слишком уважала членов нашей семьи, уважала до такой степени, что залезла в долги, которые не могу отдать, я должна отвечать за последствия.

– О! Нет, нет.

– О! Очень легко сказать: «О! Нет, нет». Но все складывается как: «О! Да, да». Единственное, что мне остается сказать, – это что я вынуждена уехать из этой местности, лучше всего будет сказать, что я умерла.

– Небеса, помогите мне!

– И тогда, конечно, – продолжила миссис Вильямс в самой мученической и самоотверженной манере в мире, – и тогда, конечно, люди не станут искать меня и ты тоже сможешь со временем забыть меня.

– Мама, мама, разве это не жестоко?

– Моя дорогая, я не могу сказать, что думаю так. Возможно, я ошиблась и слишком далеко зашла, поверив, что ты выйдешь за барона Штольмайера из Зальцбурга. Я рассчитывала на тебя.

– Но, мама…

– О! Нет смысла ничего говорить.

– Кредитор так неумолим?

– Да. Я… он думает, что я обманула его. Он спросил меня, могу ли я назвать день твоей свадьбы с бароном, поскольку больше никакие уговоры на него не действовали, а поскольку, конечно, я не могла сказать ему этого, он взбесился и стал угрожать мне судебным преследованием. Я не думала, что он станет это делать, но он сделал. И теперь я под арестом.

– Но разве ничего нельзя сделать?

– Я не вижу никаких выходов из сложившейся ситуации. Барон, когда он делал свое предложение, очень хотел получить немедленный ответ, в таком случае он бы начал приготовления к свадьбе, об этом бы узнали и поверили мне. Но сейчас единственным спасением для вас является мое отправление в тюрьму, откуда я больше никогда не выйду.

Хелен горько плакала.

– Поэтому, моя дорогая, я прошу тебя не думать об этом. Я уже готова идти и не ругаться с тобой. Но я еще ничего не сказала твоим сестрам, поскольку думала, считала, что лучше всего будет рассказать обо всем сначала тебе, поскольку ты больше всех в этом замешана.

– О! Это так страшно, очень страшно!

– Прощай, прощай. Может, мы еще встретимся, а может, и нет. Я желаю всем вам счастья.

Миссис Вильямс двинулась к двери, но она еще не дошла до нее, как к ней бросилась Хелен и, удерживая ее, закричала:

– Нет, нет. Так не должно быть. Если кто-то должен стать жертвой, то пусть ею буду я.

– Что ты имеешь в виду, Хелен? – спросила миссис Вильямс с поддельным удивлением.

– Я, я имею в виду, мама, что, что я, я спасу тебя, я оставлю все надежды на счастье в этом мире, потому что, кажется, это моя судьба, я соглашусь.

– Согласишься стать баронессой Штольмайер из Зальцбурга? Я правильно поняла?

– Да, да. Помогите мне, Небеса! Я чувствую, что у меня нет другого выбора. Страшные вещи, о которых я узнала, не оставляют мне другого выбора. Я должна согласиться, и я соглашусь, если это спасет тебя от тюрьмы.

– Спасет, спасет, моя дорогая, если мне удастся убедить моего настойчивого кредитора в том, что ты действительно согласилась и что это не моя ложь, выдуманная с целью избежать тюрьмы. Но если бы ты написала несколько слов, что даешь согласие, этого было бы достаточно.

Это была хитрая уловка со стороны миссис Вильямс, поскольку, хотя она вовсе не намеревалась отдавать такой документ барону, эта расписка стала бы оправданием всех будущих упреков по отношению к ней позже.

Несколько написанных слов, которых было вполне достаточно, как думала миссис Вильямс, чтобы заставить бедную Хелен выйти замуж, были написаны, потому что в характере Хелен не было двуличия и то, что она говорила, она была готова подтвердить в письменном виде.

– Хорошо, моя дорогая, – сказала миссис Вильямс, – несмотря на то, что ты сейчас не чувствуешь себя счастливой от предстоящей свадьбы, можешь мне поверить, тебе понравится твоя жизнь, потому что, когда ты станешь немного старше, ты найдешь, что обладание большим состоянием – самая важная вещь, на которую нужно обращать внимание.

Хелен покачала головой, но ничего не ответила. Она не была согласна со сказанным ее матерью, но она была слишком шокирована, чтобы еще что-то обсуждать.

– Всю свою жизнь, – добавила миссис Вильямс, выходя из комнаты, – ты будешь испытывать глубокое удовлетворение от того, что спасла меня от тюрьмы, то есть спасла мне жизнь, потому что я уже думала, что мне придется умереть.