Читать книгу Красная ветка. Сборник рассказов - Тони Ветров - Страница 2
2. Аварийная пересадка
Оглавление– Эй, Серый! Давай скорее, сейчас двери захлопнутся, – забегая в вагон, крикнул Димон, переворачивая козырек своей кепки назад.
Серёга в последний момент влетел в вагон. Двери закрылись, прищемив лямку его рюкзака.
Мы с Димоном разразились громким смехом.
– Ну, Серёга, ты как обычно! – сквозь смех воскликнул Дима, глядя, как наш товарищ пытается выдернуть лямку рюкзака из закрытых дверей.
– Да что вы ржете? Помогите лучше, – крикнул Серёга, продолжая тянуть свой несчастный рюкзак.
Мы смеялись на весь вагон, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть в мчавшемся по туннелю поезде. Пассажиров было немного, но все с осуждением поглядывали на нас.
Сегодня мы решили прогулять школу. Кинули портфели с учебниками у Серёги дома и отправились на прогулку, закинув все самое необходимое к Серёге в рюкзак. Очень хорошая погода была на улице, чтобы тратить день, сидя на скучных занятиях.
– Парень, прекрати дергать! – не выдержал один из пассажиров преклонного возраста. – На следующей остановке двери откроются, и достанешь. Ты сейчас либо рюкзак порвешь, либо дверь сломаешь.
– Скорее второе, – хохоча, воскликнул Димон. – Давай, Серый, тяни сильнее!
Он схватился за рюкзак и стал вместе с Серегой тянуть его.
– Вы, что, по-русски не понимаете?! – возмутился тот же пассажир.
Я обернулся и взглянул на него. Это был зрелый мужчина, приблизительно лет пятидесяти-шестидесяти. Он был одет в лёгкую ветровку и «пенсионерскую» кепку. На мой взгляд, такие кепки носили либо таксисты, либо пенсионеры. Судя по тому, что он был сейчас не за рулём, то я отнес его к новоиспеченным пенсионерам. Мужчина нахмурил свои густые брови и недовольно глядел на нас.
Наконец состав выехал из туннеля на освещённую платформу. Когда двери распахнулись, Серёга, радостный, довольный, выдернул свой рюкзак и крепко прижал к себе, словно опасался, что двери выхватят его у него и зажмут в своих крепких объятиях.
Мы с Димоном смеялись и хлопали его по спине.
– Вы идиоты? Почему нельзя было подождать другой поезд? – возмутился Серёга, все так же обнимая свой драгоценный рюкзак.
– Да ладно тебе, весело же! – сказал я и пошел по вагону, разглядывая стены.
Чистенько, однако. Повезло с вагоном.
Двери закрылись. Димон, насвистывая, шел сзади меня. Мужчина продолжал угрюмо смотреть на нас.
– Что нынче за молодежь пошла! Никакого уважения! Зашли в вагон, и ни с кем не считаются, – начал бубнить мужчина в кепке.
– Это точно! Молодые люди, вы вообще-то здесь не одни, – поддержала его женщина в возрасте, осуждающе глядя на нас.
– Мы кому-то помешали? Вы же видели: у меня застрял рюкзак, а мои товарищи посчитали это смешной ситуацией. Что здесь такого? – высказался Серёга.
– Что дурного, в том, что у людей хорошее настроение? – спросил Димка и перешел со свиста на вокальное исполнение.
Мы уже ушли в другой конец вагона, но дотошный пассажир не унимался.
– Вы чего тут разорались? – крикнул он, тряся рукой.
– А тебе завидно, старикашка? – спросил, ухмыляясь, Димон, обернувшись к возмущенному пассажиру.
Он схватился за верхние перила и повис на них, раскачиваясь, как на турнике.
– Ты как разговариваешь со старшими? – возмутилась женщина, сидевшая в другой стороне вагона.
– Парень, ты совсем обнаглел? Какой я тебе старикашка? – поднявшись со своего места, воскликнул мужчина.
– Тогда зачем ты кепку пенсионерскую напялил, если не считаешь себя старикашкой? – поддержал я товарища.
– Да как вы смеете?!
Мужчина покраснел от злости, его возмущению не было предела.
Меня всегда удивляли такие люди. Ну вот чего ты сидишь здесь и нагоняешь на всех негатив, тебе не все ли равно, кто тут орет (судя по тому, как он выразился), учитывая, что мы вовсе не орали. Мы просто смеялись, но, видно, люди к старости забывают, что такое смех и его редкий звук начинает их бесить. Если сам жизнью недоволен, то зачем на других срываться, нагнетать ситуацию? На этот вопрос я не знал ответа.
Я посмотрел на Димона, и на моем лице расцвела многообещающая улыбка.
– Это то, о чем я думаю? – спросил мой товарищ.
Я кивнул.
– Серый, Серый, – позвал Серёгу Димка. – Код красный! Третьяковка.
– Что прямо сейчас?
– Именно, – подтвердил я.
Двери вагона в очередной раз затворились после короткой остановки.
Димон вышел на середину вагона и начал во весь голос петь, окончательно выводя из себя пассажиров. Большинство людей в вагоне начали в открытую поддерживать помидора в кепке. Чем ещё больше меня раззадорили. Пока Дима пел, мы с Серегой подошли и открыли его рюкзак, в котором лежали баллончики с краской.
– Вот они, мои дорогие!
Я вытащил красный баллончик и спрятал под джинсовкой.
– День дурака был на прошлой неделе, вы немного опоздали, клоуны! – пытался задеть Димона мужчина в кепке.
– Простите не знаю, когда день вредных пенсионеров, но что-то мне подсказывает, что не сегодня, – подключился к перепалке Серёга.
Пока мои друзья отвлекали внимание, я высматривал поле для своего творчества.
Мы простояли ещё один переезд до следующей станции. К моему сожалению, в вагон зашли новые люди, которые были ни причем. Но им предстояло стать свидетелями нашей накаляющейся межвозрастной борьбы. Двери закрылись, Димка продолжал горланить песни, а Серёга вступил в жаркую перепалку с тремя пассажирами во главе с помидором. Я вытащил баллончик и приступил к своей роли в операции под кодовым названием "Третьяковка". Красный цвет ярко выделялся на светлых стенах вагона. Я успел нарисовать несколько смеющихся рожиц на окнах, на меня наконец-то обратили внимание. Одна из самых недовольных пассажирок воскликнула:
– Ах ты вандал, прекрати немедленно!
Для меня это было оскорблением: я не вандал – я художник. И это мое выражение творчества! Я принялся ещё быстрее рисовать, стараясь за короткое время оставить как можно больше красных пятен в вагоне. Это было органично, учитывая, что ветка метро, по которой мы ехали, была красная. Я нарисовал свое главное художество на самом видном месте: уродливый тролль в точно такой же кепке, как у мужика. Пассажиры кричали, возмущались, некоторые стали хватать Димку и Серёгу за руки, но они всеми способами ограждали меня от народного недовольства.