Читать книгу Зефирный Жора. Крупная кость (сборник) - Тоня Шипулина - Страница 2

Меня зовут Георгий Зефиров. Учусь в четвертом классе, люблю безе и чипсы. Наверное, я был бы обыкновенным мальчиком, если бы не одно «но». Я, Георгий Зефиров, – самый толстый мальчик в школе. И, вполне возможно, самый толстый мальчик на всем белом свете.

* * *

– Съешь пирожок, Жорочка! – говорит бабушка и пододвигает тарелку, на которой, кроме булочки, еще жареная на сале картошка, кусок хлеба с маслом толщиной с сосисочный палец… А еще майонез – капля, капелька, пятнышко. Бабушка вроде как показательный приговор майонезу вынесла. Вот, мол, кто виноват в том, что я такой толстый стал.

– Ты, наверное, проголодался, пока домой шел, съешь что-нибудь – я для тебя приготовила! – настаивает бабушка и гладит меня по голове. – Ешь, пока не остыло.

– Да я вроде ел в школе, – мямлю я и вдруг замечаю, что уже держу в одной руке булочку, а в другой – кружку со сладким чаем.

– Вот и молодец, Жорочка, молодец! – хвалит бабушка и снова подходит к плите. Там у нее в сковородке под крышкой шкварчит что-то, в кастрюльке булькает, а в казане шипит.

Мне иногда кажется, что бабушка забывает, что нас четверо. Мне иногда кажется, что ей кажется, будто нас как в хороводе у новогодней елки. Будто нас целая тысяча!

Она не успокоится, пока не накормит так, что ты уже слово произнести не можешь, боишься: вдруг пирожок в животе не уместится и наружу выпрыгнет.

– Ба! – говорю я, дожевывая бутерброд. – А правда, что ли, у меня живот скоро так растянется, что лопнет?

У бабушки от неожиданности даже ложка мешательная в кастрюльке утонула.

– Ой, горюшко ты мое, это кто же тебе такую глупость сказал? – охает она и пытается выловить ложку вилкой.

– Артем сказал. Он в какой-то зачетной передаче смотрел, что если много есть, то как граната взорвешься. – Я откидываюсь на спинку стула – уф, устал жевать, передышка нужна.

– Шляпа без пера Артем твой, вот он кто! – сердится бабушка. Но мне кажется, она не столько на Артема сердится, сколько на то, что ложка не вылавливается. – Лейка без ручки, кастрюля без крышки! Ой, прямо беда с вами со всеми, беда!

Мама просит в доме страшными словами не ругаться, и бабушка, как умеет, выкручивается.

Она явно хотела еще что-нибудь такое про Артема сочинить, чтобы я окончательно понял, что не взорвусь, но тут кто-то ключ в замке стал поворачивать. Собака наша залаяла, закружилась-завертелась в танце – значит, не чужой.

– Ах ты, подлец! Ах ты, Крокодил эдакий! – донеслось из коридора.

Мама пришла.

– Это кто наделал? Я тебя спрашиваю: кто? – Мама, не сняв сапоги, бросается за Крокодилом вдогонку. Настигает его у двери в мою спальню и тащит обратно в коридор. Крокодил делает вид, что не понимает, о чем речь, отворачивается от лужи – неприятно ведь, когда нос в мокрое и вонючее макают.

– Выгоню на улицу! – грозится мама и отпускает Крокодила. На самом деле Крокодил – это, конечно, не настоящий крокодил, который в Африке или, там, в зоопарке, хотя зубы у него тоже острые. На самом деле это наша собака – по звериному паспорту Леон Николаевич Зефиров. Огромный беспородный белый и трусливый пес. У нас с ним отчество и фамилия общие, потому что, раз мы его взяли к себе жить, значит, усыновили – выходит, он вроде брата моего младшего. Я вот иногда думаю: что́ зачетнее – иметь настоящего брата или собаку? Пока не определился.

– Маргарита Васильевна, здравствуйте! Я ненадолго заскочила – папку с документами забрать. Привет, Жорка, как дела в школе? – Мама, не дожидаясь ни приветствия, ни ответа на вопрос, проскальзывает в ванную за тряпкой – чтобы убрать следы Крокодильей радости.

Мама у меня красивая. У нее глаза зачетные, ни у кого таких нет. Как пуговицы большущие синие, пол-лица занимают. Сама она, правда, маленькая, худая, и у нее стрижка короткая. Поэтому маму часто с мальчиком путают. Стоим мы, например, с ней в магазине, на новые виды пылесосов любуемся (мама чистоту в доме очень уважает), а нас нагло так окликают: «Вам что-нибудь подсказать, мальчики, или вы уже выбрали?»

Еще мама любит шарфики цветные, украшения всякие для ушей и слонов с жирафами коллекционировать. Игрушечных. Думаю, это потому, что она животных жалеет. Если бы ей папа разрешил, она бы к нам домой не только Крокодила привела, а всех кошек, голубей и даже улиток.

Улитки у нас на балконе однажды жили в банке – пока мама крышку не забыла закрыть. Улитки выползли ночью и цветы бабушкины поели. Тогда папа их выкинул, а мама плакала.

– Что, опять Крокодил не удержался? – спрашивает бабушка и улыбается. Она наконец ложку выловила. – Надо его обратно в приют отнести. Тем шутникам вернуть, которые клялись, что он небольших размеров будет и что на пеленку ходить приучен.

– Да он маленький еще, Маргарита Васильевна, – мама вытерла лужу и снова скрылась в ванной.

– Ничего себе маленький… – ворчит бабушка. – Если этот Крокодил сейчас такой большой, пока маленький, то, когда большой станет, каким будет? Ой, беда с ним, беда…

А я доел, отодвинул тарелку и посмотрел на Крокодила. Жалко его. Он к линолеуму прижался, уши спрятал. Вроде как слиться со средой хочет, незаметнее стать, чтобы опять не влетело.

«Эх, Леон Николаевич, – думаю я, – мы с тобой братья по несчастью! Меня тоже Георгием никто не называет. Бабушка – Жорочкой, мама и дедушка – Жоркой, папа – просто Жорой. А в школе меня все зовут Жорой-Обжорой или Зефиром. Правда, Марина Ромашкина называет Зефирным – но ведь это тоже не Георгий».

* * *

Запись в электронном личном дневнике Георгия Зефирова. Отредактировано.

Вчера на физре, когда играли в «вышибалы», меня опять никто в команду брать не захотел.

– А ты, Жора-Обжора, гуляй! – похлопал по плечу Артем. – Тебя легко выбить, а так играть не интересно. Ты лучше мяч приноси, когда он за ворота улетает.

– Не обижайся, Зефирный, – Ромашка резинку на хвостике крепче затянула, расческу достала и куртку мне свою отдала, чтобы подержал, пока она себя в порядок будет приводить. – Физкультура – это не твое. Тебе надо искать себя! Мама говорит, тебе гармонии в душе не хватает.

А я маму Ромашки от силы два раза видел. Откуда она о моей душе знает?

И этот мерзкий Кирилл Нагаев – оранжевый от конопушек и синий от ручки, кончик которой он разгрыз, – тоже крикнул мне с другого конца зала:

– Жирный Жора, иди домой пирожки кушай!

Мне сразу так грустно стало, что я подумал: если не съем сейчас что-нибудь – точно лопну. От обиды. Я физруку насочинял, что у меня ноги болят и спина ноет (это я у папы научился, когда он от мытья посуды отлынивает), и спустился в раздевалку. Достал батончик из рюкзака. Зачетный, с арахисом. И съел в тишине, пока они там наверху все скакали и смеялись. Назло съел.

* * *

Ура, я еду к дедушке, маминому папе, с ночевкой! Люблю у него ночевать. Так люблю, что от волнения могу даже не есть ничего целых полдня. Мама шутит, что мне, чтобы похудеть, надо всего-то у дедушки неделю пожить. Но дедушка не может меня у себя так долго держать – он художник. У него творческие муки. Эти муки на него нападают, когда он хочет что-нибудь зачетное нарисовать, а у него не получается. Хотя, по-моему, у него всегда все получается. Но дедушка так не считает и все равно мучается. И заодно, чтобы не сильно скучно было одному это делать, других мучает.

– Посмотри, Жорка, нравится тебе этот портрет? – И дедушка достает из-за дивана картину, на которой какая-то женщина с зонтиком.

– Зачетно! – говорю я.

– Врешь! – качает головой дедушка и смотрит на меня так, будто я ворюга, которого он только что за руку поймал. – Гляди, какие у нее глаза здесь получились ненаполненные – не может такое нравиться!

– Может! – настаиваю я и, чтобы дедушка не сомневался, добавляю: – И вообще, зачем они ей полные? Она же вроде худая.

– Эх, у тебя все об одном! – дедушка прячет картину, бросает задумчивый взгляд в окно и уходит на кухню. Курить.

А я все равно люблю у дедушки ночевать. Не потому, что у него в квартире пахнет по-особенному – масляными красками, кофе и горьким дымом (мама всегда из-за этого недовольна). И не потому, что у дедушки такой бардак, что не имеет значения, повесил ты куртку или украсил ею большую кучу из других вещей. И даже не потому, что мы мастерим всякие зачетные штуки, вроде лейки из консервной банки или цветочного горшка из старого абажура.

Я люблю ночевать у дедушки, потому что он относится ко мне не так, как другие… Он советуется со мной, будто я такой же взрослый, как и он, – например, спрашивает меня: «Что важнее – нарисовать за всю жизнь много неплохих картин или всего одну, но гениальную?» Еще дедушка доверяет мне готовить нам обоим завтрак. И даже если у него на зубах скрипит яичная скорлупа, он никогда не злится.

– Знаешь, Жорка, – говорит дедушка, выключая свет перед сном, – ведь лягушка-то была права.

– Какая лягушка? – удивляюсь я.

– Которая маскировалась под царевну. – У дедушки усы и пышная борода, и я не вижу в темноте, но чувствую, что он улыбается. – Утро всегда мудренее вечера. Так что новый день будет лучше прежнего. Но все равно, Жорка, запомни: только от тебя все зависит!

Я лежу на спине, пытаюсь задрать вверх ноги, чтобы сделать «велосипед», и думаю о том, что слово «мудренее» какое-то корявое. Незачетное. Еще думаю: при чем здесь вообще лягушка с этой ее мудростью? Ноги удалось задрать, но удержать в воздухе получилось только несколько секунд. Я перевожу дыхание (будто гирю только что поднял) и пробую уснуть. Сегодня я сплю на полу – в моей старой кровати я стал похож на жабу, которая пытается уместиться в скорлупке от грецкого ореха.

* * *

Мама забрала меня у дедушки раньше обычного.

– Жорка, знаешь что? Я сегодня сказала на работе, что задержусь, потому что прямо сейчас мы с тобой поедем к волшебнице, – шепчет она мне заговорщицки, а дедушка закатывает глаза и зачем-то сует мне спичечный коробок в карман куртки. Жестом показывает, чтобы потом посмотрел, не при маме.

Какая еще волшебница, думаю, натягивая ботинки. Ерунда какая-то, ясное дело. В волшебников и волшебниц я еще в первом классе перестал верить. После того как однажды ночью в Новый год проснулся, а мне мама – Дед Мороз – подарок под подушку прячет.

– Знаешь, Жорка, кто такие остеопаты? – спрашивает мама, пока мы машину ловим.

– Ага, – киваю я, – зачетные чуваки. Они могут щелкнуть пальцами, человек превратится в зомби, а потом тайны свои расскажет.

– Ха, – улыбается мама, – глупости! Это ты остеопата с телепатом перепутал. Ой, то есть с гипнотизером. Ой! – волнуется мама от того, что никто не останавливается. – Ну ты меня запутал совсем!

– Значит, не сделают из меня зомби? – уточняю я, когда возле нас наконец тормозит машина. Такая грязная, что цвета не разберешь. А ручка у задней двери отломана и болтается, как зуб на веревочке. Чтобы мы не отказались ехать, водитель выскакивает из-за руля, торопится перед нами дверь открыть.

Мама лезет первая, аккуратно, чтобы пальто грязью не запачкать. Потом и я закатываюсь. Мне тесно. Просто ужас! Живот упирается в переднее сиденье. Водитель снова суетится, дергает за крючки снизу, чтобы места стало больше.

– Богатырь вырос! – оборачивается он ко мне и подмигивает.

Ненавижу это слово – «богатырь». Магазин еще такой есть. Для толстых. Его я тоже ненавижу!

– Не сделают из тебя зомби! – Мама тянет меня за рукав, чтобы я на слово «богатырь» внимания не обращал. – Остеопат руками все болезни умеет лечить. У него на кончиках пальцев чувствительность повышенная, и он ими видит все, что скрыто под кожей.

– Круто… – неуверенно восхищаюсь я. – И мы правда к такому врачу едем? Я думал, так только супергерои умеют.

– Не существует супергероев, мальчик! – вмешивается в разговор водитель. – Это про них кино снимают, чтобы жить было не так грустно, а случись в жизни ситуация, когда помощь нужна, – ищи-свищи супергероя! Эй, куда ты поворачиваешь-то?! Глаза разуй!

Мама ерзает на сиденье, поджимает губы – недовольна, что водитель нам разговаривать мешает, а замечание ему все-таки не делает. Она у меня вежливая чересчур. Папа говорит, что, когда ей в детстве на ногу наступали, она сама извинялась.

– А зомби существуют? – спрашиваю я водителя, пока мама с собой борется – решает, сделать все-таки замечание или не сделать.

Если честно, я про зомби часто думаю. Мама говорит, чаще, чем надо. Но если бы она узнала, сколько я на самом деле про них думаю… Страшно ведь, если, например, Антон в зомби превратится. Антон – это странный дядька из нашего подъезда. Папа считает, что он как вода – тоже только в трех состояниях бывает. То он чересчур радостный, будто ему зачетная тортная вишенка досталась. То злой, будто только что щелкал семечки, а последняя оказалась горькой. А то вообще молчит, как немой. Когда Антон веселый, он пристает ко всем с вопросами, и никто не знает, как на них отвечать. Вот, скажем: «Как ваши дела, джентльмен, не подскажете ли мне, каким образом ковалентный радиус влияет на отношения соседних атомов?» Или: «Как дела, мадам и мадемуазель, как вы думаете, имеются ли основания считать, что открытие кванта поля Хиггса доказывает существование высшего разума?»

Все раздражаются, отмахиваются от Антона, как от мухи. Но не ругаются. И только однажды папа все-таки пошел к Антону, чтобы, как он выразился, «вправить мозги». Это когда Антон посоветовал мне собрать в поле за домом суперские круглые камешки. Сказал мне, что они очень редкие, их можно за полмиллиона ученым продать. Но дома выяснилось, что это бараньи какашки, совсем не редкие и не суперские. Вот интересно, кто это у нас за домом баранов выгуливал?

Не знаю, «вправилось» там у Антона после разговора с папой что-нибудь или так и осталось невправленным, но с тех пор я стал его побаиваться.

– Зомби еще как существуют! – кивает водитель, довольный, что с ним поддерживают беседу. – Вон их сколько на дороге теперь развелось! Понапокупали машин, а сами газ с тормозом путают!

Я смотрю в пыльное окно и представляю, как зомби-вирус заползает в Антона. Антон становится сначала веселым, потом злым, потом молчаливым, а потом механизм в нем ломается, Антон перестает быть Антоном и превращается в зомби. И вирус передается от него всем остальным. Первой, мне кажется, заболеет бабуля со второго этажа – у нее котов больше, чем семечек в огурце. Коты будут безостановочно мяукать, с жутким звуком царапать стекла, а затем начнут вываливаться с балкона…

– За светофором остановите, пожалуйста! – говорит мама, и я не успеваю придумать, что с зомби-котами потом случится. Пытаюсь открыть дверь, но водителю снова приходится вылезти из-за руля, чтобы снаружи на машине секретное место найти, надавить на него и меня выпустить.

Пока я выбирался из машины, испачкался, конечно, и взмок.

– Жорка, ну мы все-таки опоздаем с тобой, шагай быстрее! – командует мама и берет меня за руку. Как маленького.