Читать книгу Проценты счастья и граммы радости. Когда мой ребенок заболел сахарным диабетом… - Тоня Третьякова - Страница 3

Я радостно отполоскалась в ванне. Развесила белье. Теперь мы с пеленками чистые и приятно пахнем разными освежающими запахами. Дана всё лежит. Так тихо и спокойно, что иногда я про нее забываю. Заглядываю, а на кровати кто-то белеет. «Ой, что это, – думаю, – привидение?» А это дочка.

– Дружок-пирожок, ты покушать не хочешь? – заискивающе спрашиваю я. Если кто-то вместо того, чтобы посидеть с больным ребенком, играл в енота-полоскуна, потом он чувствует себя виноватым. – А в туалет? Может, водички?

Дочка медленно поворачивает голову вправо. Потом, подумав, влево. Этот жест отрицания явно дается ей с трудом.

– Даже сырочек не будешь? – дрожащим голосом спрашиваю я. Осознание надвигающейся катастрофы накрывает дрожью. Никакой это не ротавирус. Она даже в туалет ни разу не сходила. И вырвало-то всего один раз.

А там, за окном – суббота. В больнице только дежурный врач, который вряд ли скажет больше лахудры-педиаторки.

– Надо вызвать скорую, – говорю я не своим высоким голосом.

Всё во мне противится этому решению.

Ведь скорая – значит, всё серьезно. Значит – больница. Значит – беда. Разве с моим солнечным рыжим ребенком может случиться беда?

– Тебе лишь бы скорую! – ворчит муж. – Зачем скорую? Думаешь, надо скорую? Давай звони скорее, что ты стоишь?

Господи, спасибо, что ты послал мне такого правильного мужа. Набираю номер.

– Имя?

– Дана.

– Че-го-о?

– Дмитрий, Артем, Николай, Анатолий.

– Женщина к кому из них вы вызываете скорую, говорите нормально!

– Девочка, три года, лежит и не отзывается. Она не встает, не пьет…

– Женщина! Фамилия как?

– Моя?

– Девочки! Может, вам самой скорую психиатричсекую вызвать?

– Борохова.

– Хоть фамилия нормальная. Температура есть?

– Да-да, тридцать восемь. И восемь! – вру я. Наша скорая очень верит в опасность температуры.

– Адрес какой?

Оттарабанив адрес, отключаюсь.

– А если ехать придется? – испуганно спрашивает муж.

– Может, не придется, – автоматически успокаиваю я, переводя взгляд с Жениной кроватки на Данину комнату. И обратно – с Даниной двери на Женину кроватку.

Очень плохо, когда у тебя много детей. Потому что как можно выбрать между ребенком и ребенком? Между работой и ребенком – понятно. Даже между мужем и ребенком можно, но между ребенком и ребенком?

– Я позвоню маме, – говорит муж.

Радостно киваю. Замечательно, что в доме будет взрослый человек. Мамы – они ведь взрослые, всё знают. А мы еще маленькие.

Клавдия Анатольевна прибежала раньше скорой.

– Что? Что? Ты можешь хоть что-нибудь сказать внятно! – испуганно заорала она с порога.

– Тише. Женя спит.

– Что с Женей?

– С Женей всё хорошо. Я вызвала скорую. Для Даны. Она лежит и ни на что не реагирует.

– Да-а-ана-а? – неверяще тянет Клавдия Анатольевна и кладет шапку в Лешин ботинок.

– Белая вся. И не кушает, – шепчу я. – Совсем ничего не кушает!

– Мам, мы просто подумали, что если ехать на скорой, то придется тебе.

– Но я даже не собралась! – пугается Клавдия Анатольевна. – А что говорит врач?

– Мама! Что он может сказать, если его еще нет? – рычит муж.

Женя вздрагивает от звука и присоединяет свой вопль к рыку отца.

– Тш-ш-ш, маленький, тш-ш… Что орешь, бармалеина? Ребенка разбудил! Спокойно, спокойно…

Женька переводит дух. В дверь трезвонит скорая. Сын издает новую порцию басовитого воя.

– Проходите-проходите… У нас тут вот…

– Это кто, Дмитрий или Анатолий? А говорили, девочка вроде…

– Евгений это. А девочка здесь.

Дана лежит на кровати немым укором спокойствия. На фоне белой простыни ее волосы кажутся не припылено-бронзовыми, а насыщенно-рыжими.

– Температура? Что произошло?

Путаясь и сбиваясь, признаюсь, что наврала про температуру и в общем-то ничего нет. Но ребенок – вот. Лежит и спит. Всё.

Крепкая тетка закатывает рукава и очень осторожно переворачивает дочку. Щупает, слушает, оттягивает веко и светит в глаз. Ее толстые неаккуратные руки с очень коротко и небрежно подстриженными ногтями так нежно держат моего ребенка, что я вдруг понимаю: всё будет хорошо. Когда приходит такой врач, то всё обязательно делается хорошо.

– Сахар, – говорит врач.

– Принести сахару? – переспрашиваю я.

Медсестра достает маленький приборчик, похожий на древний пейджер, и прокалывает палец. Рука дочери, украшенная алой точкой крови, падает на простыню.

– Уф! – медсестра издает странный фырк.

– Ого!

– Да-а… Сорок!

– Что сорок? – слабым голосом спрашиваю я, чувствуя себя Петькой из анекдота про Чапаева. Приборы, Петька? Триста, Василий Иванович! Что «триста»? А что «приборы»?

– Сахар у вашей дочери – сорок. Она в коме уже. В реанимацию. Может, успеем.

Я с размаху сажусь на диван, прямо на неподвижные ножки Данюши. Женька зыркает круглыми глазами. Клавдия Анатольевна суетливо перебирает ботинки сына в поисках шапки.

Что значит «успеем»? Что они могут не успеть?

– Повышенный сахар – это значит диабет, – муж когда-то хотел стать медиком, но потом решил освоить более мирную специальность.

Ноутбук шипит змеей, загружаясь. Леша вперяется в экран. Его глаза бегают по неожиданным траекториям: не справа налево, а то вверх, то вниз, то бросаются в сторону, то снова почти останавливаются, выхватывая куски текста.

– Ну?

– Есть диабет первого и второго типа. Это совершенно разные заболевания. Диабет второго типа – это диабет взрослых, им болеют в основном люди старше тридцати пяти лет. Как правило, с лишним весом, так как со временем организм не может продуцировать то огромное количество инсулина, которое необходимо для поддержания нормального уровня сахара в такой массе. При диабете второго типа способность производить инсулин не исчезает, но постепенно организм становится к нему нечувствительным, поэтому надо пить таблетки, чтобы эту чувствительность повысить.

– Что за чушь! Дане три года. Она не толстая! Просто немножко крепенькая. Причем тут диабет?

– Диабет первого типа – «детский» диабет, – как пономарь, продолжил читать муж. – Он является инсулинозависимым, то есть сразу после постановки диагноза нужно вводить инсулин. При этом типе диабета клетки поджелудочной железы, производящие инсулин, атакуют друг друга. Первая атака на бета-клетки происходит за много лет до появления первых симптомов диабета. К моменту диагностики диабета восемьдесят-девяносто процентов бета-клеток уже разрушены.

– Стоп! Инсулинозависимый? Что это значит? Наш ребенок станет наркоманом?

– Инсулин – не наркотик, это гормон. Его вырабатывает организм любого здорового человека. Вот, смотри схему.

На экране картинка из учебника анатомии. Я старательно вчитываюсь в подписи. Гормоны работают, как ключи, открывающие двери разным функциям организма. Один из них – инсулин, вырабатывается в поджелудочной железе особым типом клеток, бета-клетками. Эти бета-клетки находятся в части поджелудочной железы, которую называют островки Лангерганса. Когда человек ест, концентрация инсулина в его крови быстро повышается, и глюкоза из пиши доставляется в клетки организма. У здорового человека уровень глюкозы после еды не поднимается больше чем на один-два миллимоль на литр. Инсулин вместе с кровью поступает в разные клетки организма и позволяет глюкозе проходить внутрь клетки, так как клеточная мембрана становится проницаемой для нее. Оказавшись внутри клетки, глюкоза с помощью кислорода превращается в воду, энергию и углекислоту. Но у диабетика всё не так, у него фактически нет своего инсулина…

Картинка сменяется другой, гораздо более сложной, испещренной линиями и сносками. Я закрываю глаза. Не хочу занудных сложных объяснений. Не хочу болезни. Хочу простых ответов на свои тупые вопросы.

– Но почему? Почему возникает диабет?

– Никто толком не знает. Теорий много. Главное – наследственность, генетический сбой. У тебя в родне есть диабет? – муж окидывает меня тяжелым взглядом прокурора.

– Не-е-е…

– Вирусное заболевание может запустить диабет, прививки, например.

– Мы не делали прививок уже полтора года.

– Если мать болела определенными вирусными инфекциями во время беременности, у ребенка повышенный риск развития диабета. Если мать пила много коровьего молока во время беременности или ребенок пил много его в первый год жизни.

Открываю рот. Молоко мы пили. И пьем. Мы все любим выпить по стакану молока на ночь или с куском пирога. Но ведь оно полезное. Нам всегда внушали: «Пейте дети, молоко, будете здоровы».

– А сладости? – выдавливаю я. Дочка была – нет, есть! – сладкоежка.

– Ускорить могут, стать причиной – нет. А вот употребление отцом копченой баранины во время зачатия, как было выявлено в Исландии, является фактором риска. В баранине содержатся нитрозамины, поэтому высокое содержание нитратов в воде и в пище тоже могут повлиять на развитие диабета. Чрезмерные стандарты гигиены, недостаточные контакты с инфекциями тоже могут стать фактами риска при появления диабета, – нудным профессорским голосом продолжает читать муж.

– Но почему мы? Что мы такого сделали? – бормочу я. – Никакой лишней гигиены, баранины, наследственности…

– В США диагностируется около тринадцати тысяч новых случаев диабета у детей каждый год. В Америке больше ста двадцати пяти тысяч детей до девятнадцати лет имеют диабет, это второе по частотности хроническое заболевание.

– А первое?

– Первое – астма. В России примерно пятнадцать тысяч детей до пятнадцати лет получают диагноз «диабет первого типа», и каждый год диагностируется еще около двух тысяч пятисот случаев. Заболеваемость диабетом в России очень отличается в разных регионах. Больше всего диабетиков в Северо-Западном федеральном округе, меньше всего – на Дальнем Востоке.

– Переезжаем на Дальний Восток!

– Тогда уж сразу в Японию. Там очень редко встречается диабет первого типа у детей, – вздыхает муж. – Только поздно уже переезжать.