Читать книгу Летняя книга - Туве Янссон, Amanda Li - Страница 17

София знала, что на маленьких островках под дерном нет земли. Дерн лежит прямо на песке, щедро удобренный перегнившими водорослями и драгоценным птичьим пометом, – поэтому-то здесь, среди камней, все растет так хорошо. Каждый год на несколько недель расщелины покрываются буйной растительностью, и краски тут ярче и насыщенней, чем где-нибудь в другом месте. Несчастные жители больших зеленых островов в шхерах полностью порабощены своими садами, – согнувшись в три погибели, они носят тяжелые ведра с водой для поливки, а дети их не знают других радостей жизни, кроме как полоть сорняки. Маленький остров, наоборот, заботится о себе сам. Он не нуждается в поливке – ему хватает талой воды и дождя или, на худой конец, росы, а если и наступит засуха – островок год переждет и только пышнее зацветет следующим летом. Маленькие островки привыкли к такой жизни, невзгоды их не тревожат. И, по словам бабушки, никого из-за них не терзает совесть.

Весною первой появлялась на свет маленькая целебная травка, помогающая от цинги, всего-то два сантиметра ростом, а моряки, живущие на сухарях, не могут без нее обойтись. Вторыми, примерно через десять дней, пробивались анютины глазки, они росли с подветренной стороны у навигационной вышки и распускались в конце мая или начале июня. Бабушка с Софией приходили туда и подолгу любовались ими. София спросила, почему бабушка с таким вниманием рассматривает их, и та ответила:

– Потому что они самые первые.

– А целебная травка? Нет, они вторые, – сказала София.

– Зато они растут всегда на одном и том же месте, – сказала бабушка.

Девочка подумала, что и другие растения появляются примерно на тех же местах, что и в прошлые годы, но промолчала.

Каждый день бабушка гуляла по побережью, внимательно следя за тем, что еще выросло за ночь. Если ей на пути попадался оторванный кусок мха, она водворяла его на место. Бабушке было трудно нагибаться и приседать, и она научилась очень ловко орудовать своей палкой. Она напоминала большого зуйка[8], который медленно, на прямых ногах, расхаживает по берегу, останавливаясь время от времени, вертит головой в разные стороны, высматривая, не произошло ли каких-нибудь перемен, и важно шествует дальше.

Нельзя сказать, что бабушка была последовательна в своих поступках. Часто повторяя, что маленькие островки заботятся о себе сами и ни у кого из-за них не должна болеть душа, она все же очень беспокоилась, если наступала засуха. По вечерам бабушка отправлялась на болото, где под ольхой у нее был спрятан кувшин, черпала им со дна болотную воду и понемножку поливала из кофейной чашки те цветы, которые особенно любила, а потом убирала кувшин на прежнее место. Осенью она собирала в спичечный коробок семена диких растений, а в последний день перед отъездом украдкой ото всех сеяла их.

Жизнь изменилась, когда папа получил по почте большой каталог цветов. Ничего другого он теперь не читал. А потом он даже написал в Голландию, и ему прислали ящик, в котором было полным-полно кулечков, а в каждом кулечке лежала коричневая или белая луковица, обернутая в мягкую ткань. Получив эту посылку, папа написал снова и в ответ получил щедрый подарок из Амстердама: маленькую фарфоровую вазу в виде деревянного башмака и луковицы фирменных сортов, которые назывались что-то вроде Houet van Moujk. Поздней осенью папа съездил на остров и посадил свои луковицы. Всю зиму он читал о цветах, кустах и деревьях, пытаясь насколько возможно проникнуть в их душу; эти прихотливые и изнеженные растения требовали заботы и научного подхода. Мало посадить их в хорошую почву и поливать строго по часам. Осенью их нужно укрывать, чтобы они не вымерзли за зиму, а весной – открывать, чтобы не сгнили под пленкой, кроме того, защищать от полевых мышей, а также ветра, жары, ночного холода и моря.

Все это папа вычитал в книгах, и, возможно, именно поэтому эти цветы так его заинтересовали.

Весной, снова приехав на остров, они притащили с собой на прицепе две лодки, нагруженные мешками настоящего чернозема с большой земли. Мешки вытащили на берег, и они лежали, точно туши отдыхающих слонов. На веранду заносились ящики, сумки, корзины с растениями, завернутыми в черные пластиковые пакеты, кусты и целые деревья с корнями в мешках, сотни маленьких торфяных горшочков с проклюнувшимися нежными побегами, которые сначала нужно выращивать дома.

Весна была поздней, каждый день штормило и шел мокрый снег. Они завесили одеялами все окна и топили так, что печь гудела. Все комнаты были завалены мешками, остались только узкие проходы, растения стояли на полу, плотно сдвинутые, согревая друг друга. Пробираясь по такому узкому коридорчику, бабушка иногда теряла равновесие и садилась на какой-нибудь цветок, но, как правило, через некоторое время он поднимался снова. Вокруг печи были сложены для просушки поленья, а под потолком висела одежда. На веранде среди пакетов с цементом и прикрытых пленкой кустов стоял тополь. Шторм все не прекращался, а мокрый снег то и дело переходил в дождь.

Каждое утро папа вставал в шесть часов, разводил огонь, готовил чай с бутербродами для всей семьи и уходил. Он срезал дерн, расчищая место для растений, выкапывал в лесу и по всему берегу глубокие ямы и насыпал вместо скудной земли настоящий чернозем. Чтобы защитить сад от ветра, папа прикатил с берега большие камни и сложил из них стену, для вьющихся растений он поставил решетку, поднимающуюся выше дома и сосен, и вырыл в болоте канаву, чтобы сделать там цементную запруду.

Бабушка наблюдала за всем этим из окна.

– Болотная вода поднимется сантиметров на двадцать, – сказала она. – А можжевельник этого не любит.

– Здесь будут расти крапчатые лилии и красные кувшинки, – сказала София. – Кому интересно, что любит можжевельник?

Бабушка не ответила. Но про себя решила, что подберет срезанные куски дерна и аккуратно разложит их, потому что на них должны вырасти маргаритки.

По вечерам папа, попыхивая трубкой, колдовал над химическим составом почвы. На столе и кровати были разложены каталоги растений, пестреющие при свете лампы яркими иллюстрациями. София и бабушка выучили названия всех растений, которые у них были. К каждому цветку они написали таблички и экзаменовали друг друга.

– Фритиллария империалис, – называла София. – Форсития спектабилис! Звучит намного красивее, чем анютины глазки.

– Это еще вопрос, – сказала бабушка. – Анютины глазки по-латыни называются Виола триколор. К тому же хорошему человеку вывеска не нужна.

– Но у нас ведь есть табличка на двери в городе, – сказала София, продолжая работать.

И вот однажды ночью ветер стих и дождь прекратился.

Бабушка проснулась от тишины и подумала: «Теперь папа начнет высаживать растения».

На восходе дом залился солнечным светом, небо было чистое, над морем и островом парила легкая утренняя дымка. Папа оделся и вышел из дома, стараясь не шуметь. Он взял мешок с тополем и понес его к приготовленной яме чуть повыше прибрежного луга. Тополь был высотою в три с половиной метра. Папа засыпал корни землей и крепко обвязал ствол веревкой, натянув ее в разные стороны. Потом он отнес в лес розовые кусты и посадил их среди вереска. И закурил трубку.

Когда все было посажено, наступила долгая пора ожидания. Проходили спокойные, теплые дни. Коричневая кожица на голландских луковицах лопнула, и оттуда показались ростки. В запруде, за мелкой металлической сеткой, укрепленной камнями, цепляясь за мягкий ил, стали прокладывать себе дорогу белые корни. По всему острову корни новых растений осваивали пространство, ища себе опору, а стволы и стебли наполнялись животворящим соком.

Однажды утром дверь распахнулась и в комнату влетела София со словами:

– Тюльпан пророс!

Бабушка быстро, как только могла, вышла, на ходу надевая очки. Тонкая зеленая стрелка торчала из земли, было ясно, что это тюльпан. Они долго рассматривали его.

– Наверное, это Доктор Плесман, – сказала бабушка.

(Как потом оказалось, это была Миссис Джон Т. Шиперс.)

Весна щедро вознаграждала папин труд: все, кроме тополя, принялось. Почки набухали и лопались, из них появлялись блестящие, еще не расправившиеся листочки, которые быстро распускались и росли. Только тополь стоял голый, обвязанный веревками, точно такой же, как и в первый день. Прекрасная погода без единого дождичка продержалась весь июнь.

По всему острову расползлись резиновые шланги, наполовину утопленные во мху. Скрепленные между собой медными кольцами, они были подсоединены к небольшому насосу, который стоял в ящике возле бочки с дождевой водой. Бочка была накрыта пластиковой пленкой, которая не давала воде испаряться: все было тщательно продумано.

Два раза в неделю папа включал насос, теплая коричневая вода бежала по шлангам и поила землю через распылитель или простой струей, в зависимости от потребностей растения. Некоторые поливались только одну минуту, другие – три или пять, пока не прозвенит папин будильник. Тогда папа выключал насос, и струйка драгоценной воды истощалась. Само собой разумеется, папа не мог поливать весь остров, поэтому растительность в других местах желтела и чахла. Влага испарялась даже в расселинах, и земля по краям поднималась и коробилась, как засохший кусок колбасы. Несколько сосен погибли. И каждый новый день, несмотря на мольбы о дожде, начинался с безоблачного жаркого утра. Где-то вдали на побережье то и дело громыхал гром и шел ливень, но перебраться через залив они не могли. Уровень воды в бочке все время опускался. София молилась Богу, но ничего не помогало. И вот однажды вечером, когда папа поливал сад, насос издал жалкий булькающий звук, шланг обмяк, бочка была абсолютно пустой, скомканная пластиковая пленка прилипла ко дну.

Целый день папа, задумавшись, бродил вокруг, он делал какие-то расчеты и чертежи, а потом уехал в деревню звонить. Зной изнурял остров, переносить его с каждым днем становилось все труднее. Папа снова поехал в деревню и снова позвонил куда-то по телефону. Наконец он уехал на автобусе в город. Бабушка и София поняли, что положение становится угрожающим.

Из города папа привез с собой огромную резиновую кишку. Она была цвета зрелого апельсина и лежала, свернутая в тяжелые кольца, занимая половину лодки, изготовлена она была по специальному заказу. Они, не теряя времени, погрузили в лодку насос со шлангами и отчалили.

Море лениво поблескивало под палящим солнцем, вдали над побережьем по-прежнему неправдоподобно сверкали молнии. Чайки нехотя поднимались при виде лодки. Это была очень ответственная экспедиция. Когда они подплыли к Болотной шхере, лодка так раскалилась, что потекла смола, а кишка отвратительно запахла горелой резиной. Папа подтащил насос к болоту. Оно было большое и глубокое, поросшее осокой и заячьей лапкой. Папа насадил шланг, сбросил кишку в воду у берега и включил насос. Шланг наполнился водой и выпрямился, медленно-медленно резиновая кишка начала расти: пока все шло по плану. Но, боясь сглазить, они не произносили ни слова. Кишка надулась и превратилась в колоссальный блестящий баллон, готовый лопнуть в любую минуту, – огромная дождевая туча апельсинового цвета, с тысячами литров воды в своем чреве.

– Боженька, сделай так, чтобы она не лопнула, – молила София.

Кишка не лопнула. Папа выключил насос и отнес его в лодку. Потом он погрузил шланги. Он привязал надутую резиновую кишку крепкими кормовыми канатами, подождал, пока бабушка с Софией усядутся на среднюю скамейку в лодке, и наконец включил мотор. Мотор взревел, канаты напряглись, но кишка не сдвинулась с места. Тогда папа спрыгнул на берег и попробовал столкнуть ее в воду, но ничего из этого не вышло.

– Господи, возлюбивший детей, – прошептала София, – сделай так, чтобы она сдвинулась с места.

Папа налег еще раз, и опять ничего не получилось. Тогда он разбежался и врезался в надутый баллон, оба заскользили по береговой траве и медленно сползли в воду. София издала ликующий вопль.

– Ну вот, обошлось без Божьей помощи, – сказала бабушка, она тоже была взволнована.

Папа залез в лодку, рывком завел мотор, лодка дернулась, и София с бабушкой попадали на палубу. Огромная резиновая кишка, натянув канаты, тяжело опустилась под воду, папа свесился с кормы, чтобы посмотреть на нее. Кишка медленно уходила на дно между ветвями фукуса и постепенно исчезла из виду, лодка накренилась, мотор хлебнул воду и зафыркал. Все переместились на нос. Лодка сильно осела. От поверхности воды до края бортов оставалось не больше десяти сантиметров.

– Больше ни о чем Его просить не буду, – сердито сказала София.

– Во всяком случае, Он в курсе дела, – сказала бабушка, лежа на спине. Она думала о том, что, если хочешь, чтобы Бог тебе помог, нужно сначала приложить собственные усилия.

Кишка, этот огромный пузырь с живительной влагой, уже достигла зеленой глубины, в которой на дне шевелились тени. Известно, что дождевая вода легче морской, но тут насос вместе с водой накачал в баллон ил и песок. В лодке было жарко, пахло бензином, мотор тарахтел как безумный. Бабушка заснула. Море по-прежнему блестело, а вдали над побережьем сверкали молнии. Кишка тяжело ударилась о дно и перевалилась на другой бок, мотор на мгновение захлебнулся, лодка дернулась и зачерпнула кормой воду, потом очень медленно поплыла дальше. Бабушка захрапела. Гулкий сухой раскат грома раздался над островами, мимолетный вихрь пронесся над водой и скрылся. Когда они обогнули длинный мыс, ударил второй раскат грома, в это время кишка наскочила на подводный камень, и бабушка проснулась. Она увидела, как короткая, сверкающая на солнце волна накатила на корму, и обнаружила, что промокла. Жара чуть спала, молнии зигзагами рассекали небо, вода в лодке нагрелась, но была приятной. Сверкающее золотистое небо начало темнеть, и в воздухе запахло дождем. Они как раз подплыли к своему острову, когда гроза накрыла море большой густой тенью. Все трое молча сидели в нерешительности или, лучше сказать, в напряженном ожидании. Здесь было мелко, и каждый раз, когда кишка ударялась о дно, в лодку заливалась вода. В конце концов вода стала обрушиваться на лодку со всех сторон, и тут ударил новый раскат грома.

Папа отцепил шипящий мотор, спрыгнул в воду и пошел вброд, за ним – София со шлангом. Бабушка с большой осторожностью перебралась через поручни и тоже двинулась к берегу, время от времени она проплывала несколько метров, просто чтобы вспомнить, как это делается. Выбравшись на сушу, она села и вылила воду из туфель. В заливе пенились маленькие сердитые волны, а на них качалась и поблескивала оранжевыми боками, цвета райского апельсина, вытащенная на мель резиновая кишка. Папа мало-помалу вытягивал ее, и вот она уже показала свое раздувшееся пузо с повернутым к небу медным пупком, к которому был привинчен шланг. Насос заработал, и шланг выплюнул в воздух огромный ком ила и песка. А за ним забила струя воды, да так сильно, что мох прильнул к земле.

– Вода! Вода! – безумным голосом завопила промокшая до нитки София.

Прижав к себе пульсирующий шланг, она чувствовала, как по нему толчками продвигалась вода и, вырвавшись на волю, поила Клематис, Нелли Мозер и Фрезию, Фритилларию, Отелло и Мадам Друцки, Рододендрон и Форситию Спектабилис. София смотрела, как сильная струя, разделившись надвое, одновременно и поила растения, растекаясь по острову, и наполняла пустую бочку.

– Вода! – кричала София.

Она подбежала к тополю и увидела долгожданные зеленые побеги. И тут обрушился ливень; обильный, теплый поток падал с неба. Остров был дважды благословен.

Бабушка, вынужденная всю жизнь экономить, питала слабость к расточительству. Она смотрела, как вода наполняет бочки, болото и каждую расселину на горе и переливается через край. Она смотрела, как дождь льет на матрасы, вынесенные из дома на просушку, и сам моет посуду, оставленную под открытым небом. Бабушка вздохнула от счастья, в задумчивости наполнила питьевой водой кофейную чашку и полила маргаритки.