Читать книгу Волшебная зима - Туве Янссон - Страница 3

По берегу моря, чуть подальше к западу, бестолково скакал туда-сюда по снегу маленький бельчонок. Он был ужасно неразумный и в мыслях своих любил называть себя «бельчонком с хорошеньким хвостиком».

А вообще-то он никогда подолгу ни о чем не задумывался. Чаще всего он обходился тем, что чувствовал или ощущал. Вот и сейчас он как раз почувствовал, что матрасик в его дупле стал совсем жесткий, и выскочил из дупла поискать новый.

Время от времени, боясь забыть, что он ищет, бельчонок бормотал про себя:

– Матрасик…

Бельчонок был такой забывчивый!

Он прыгал между деревьями, выскакивал на лед, задумываясь, тыкался мордочкой в снег, глядел в небо, потряхивая головкой, и снова прыгал дальше.

В конце концов бельчонок очутился возле пещеры и быстренько шмыгнул туда. Забравшись так далеко, он совершенно забыл про матрасик. Вместо того чтобы раздобыть себе свежую подстилку, он уселся на свой хвостик и начал думать о том, что его, кроме того, вполне могли бы величать «бельчонком с хорошенькими усиками».

Глубоко в сугробе, прикрывавшем вход в пещеру, кто-то постелил солому. На соломе стояла большая картонная коробка с отверстием для воздуха в крышке.

«Вот чудно! – удивился бельчонок. – Прежде этой картонки здесь не было. Должно быть, тут какая-то ошибка. А может, это совсем не та пещера? А я, может, тоже не тот самый бельчонок, хотя мне не хотелось бы этому верить».

Он расковырял уголок крышки и просунул голову в картонную коробку.

Внутри, в тепле, лежало что-то очень мягкое и приятное. И бельчонок вспомнил вдруг про свой матрасик. Его мелкие острые зубки прокусили дырку в этом мягком и вытащили из картонки клок шерсти.

Он вытаскивал один клок шерсти за другим; у него накопилась уже целая охапка шерсти, а он по-прежнему прилежно работал всеми четырьмя лапками. Бельчонок был очень доволен – у него будет новый матрасик!

И вдруг он почувствовал, что кто-то пытается укусить его лапку. Бельчонок мгновенно отдернул ее и, с минуту поколебавшись, решил не пугаться, а лучше разведать, что там такое.

Мало-помалу из отверстия в крышке показались взъерошенные волосы и злое личико малышки Мю.

– Ты в своем уме?! – воскликнула она.

– Не знаю, – ответил бельчонок.

– Ты разбудил меня, – строго продолжала малышка Мю, – и съел мой спальный мешок. Как это получилось?

Но бельчонок так разволновался, что опять забыл, зачем он это сделал.

Малышка Мю фыркнула и вылезла из картонки. Прикрыв крышкой спящую в картонке сестру Дочь Мюмлы, она потрогала снег рукой.

– Так вот ты какой! – воскликнула она. – Чего только не придумают!

Она тут же слепила снежок и метко бросила его в бельчонка, после чего вышла из пещеры, чтобы стать полновластной хозяйкой зимы.

Первое, что она сделала, это поскользнулась на обледенелой горке и довольно сильно ударилась.

– Вот как! Вот как оно бывает, – рассердилась она. Но тут вдруг подумала о том, до чего смешно она, малышка Мю, выглядит с задранными кверху ногами, и долго хохотала. Потом взглянула на горку, немного поразмышляла и, воскликнув «Ага!», съехала на хвостике с горки вниз, подскакивая и хохоча и уносясь далеко-далеко по блестящему скользкому льду.

Она скатилась с горки целых шесть раз и только тогда заметила, что у нее замерз животик.

Тогда малышка Мю снова пошла в пещеру и вытащила из картонной коробки спящую сестру. Мю наверняка никогда прежде не видела санки, но догадывалась, что они вполне могут получиться из картонной коробки.

Что же касается бельчонка, то он сидел в лесной чаще и рассеянно поглядывал то на одно дерево, то на другое.

Он не мог, даже если бы пришлось пожертвовать своим хвостиком, вспомнить, в дупле какого дерева он жил и вообще ради чего он прискакал в лес и что там искал.

Муми-тролль еще совсем недалеко ушел от дома, а под деревьями уже начала сгущаться мгла.

С каждым шагом лапы его все глубже увязали в снежных сугробах, а снег уже не казался ему таким занятным, как раньше.

В лесу царила мертвая тишина. Не видно было ни души. Время от времени с ветвей срывались снежные шапки. Качнувшись на миг, ветви вновь замирали, и в лесу опять становилось безжизненно и тихо.

«Весь мир погрузился в зимнюю спячку, – подумал Муми-тролль. – Один я тут брожу и никак не могу заснуть. Я один буду брести и брести без конца все дни и все недели напролет, пока сам не превращусь в сугроб, о котором никто даже знать не знает».

Но вот лес кончился, и внизу, под ногами Муми-тролля, открылась новая долина. По другую сторону он увидел Одинокие горы. Словно волны устремились гребни гор – один за другим – к югу, и никогда еще не казались эти горы такими пустынными.

Только теперь Муми-тролль начал мерзнуть по-настоящему. Вечерняя мгла наползала из ущелья и медленно взбиралась на оцепеневшие от холода гребни гор. Там, наверху, словно острые белые зубы на черной скале, лежал снег. И повсюду, насколько видел глаз, лишь белое да черное, пустота да одиночество.

– Там, за горами, Снусмумрик, – сказал самому себе Муми-тролль. – Где-то на юге он ест апельсины. Если бы я был уверен, что он знает, как я ради него собираюсь перевалить через горы, – я бы решился на такой шаг. А иначе ничего у меня не выйдет.

И, повернувшись, Муми-тролль начал медленно, по своим собственным следам, двигаться назад.

«Я заведу все часы в доме, – подумал он. – Тогда, быть может, весна придет поскорее. А потом бывает ведь и так, что, если нечаянно разобьешь какую-нибудь крупную вещь, кто-то проснется».

Но он знал, что никто из его семейства не проснется.

Внезапно что-то случилось. Какой-то маленький след пересекал следы Муми-тролля. Некоторое время Муми-тролль тихонько разглядывал чужой след. Кто-то живой осторожно крался по лесу, быть может, всего каких-нибудь полчаса тому назад. И уйти далеко чужак не мог. Он шел в сторону долины Муми-дален и был, должно быть, меньше самого Муми-тролля. Лапки чужака слегка погружались в снег.

Муми-тролля кинуло в жар.

– Подожди, – закричал он, чувствуя, что весь горит: от кончика хвоста до ушей. – Не уходи от меня!

Хныча и спотыкаясь, побрел Муми-тролль по снежному полю, и внезапно на него нахлынул жуткий страх перед мраком и одиночеством. Страх этот, должно быть, таился где-то с тех самых пор, как он проснулся в спящем доме, но теперь Муми-тролль дал ему волю.

Он больше не кричал, боясь ничего не услышать в ответ. Не отрывая мордочку от следа, который едва виднелся в темноте, и непрестанно всхлипывая, Муми-тролль полз и полз по снегу. И вдруг увидел огонек. Совсем маленький, он озарял все вокруг мягким красноватым светом.

Муми-тролль сразу успокоился и, забыв про следы, медленно пошел на свет. Он шел, пока не добрел до самого огонька и не увидел, что это горит самая обыкновенная стеариновая свеча. Она была глубоко и надежно воткнута в снег, а рядом с ней возвышалась остроконечная крыша домика, сложенная из круглых снежков, прозрачных и красновато-желтоватых, как абажур ночника в доме муми-троллей.

Неподалеку от этой необычной лампы кто-то лежал, глубоко зарывшись в снег, и, глядя в суровое зимнее небо, тихонечко насвистывал.

– Что это за песенка? – спросил Муми-тролль.

– Это песенка обо мне, – ответили из ямки. – Песенка про Туу-тикки, которая сложила из снежков снежный фонарь, но в припеве говорится совсем о другом.

– Понятно, – сказал Муми-тролль и сел прямо в снег.

– Ничего тебе не понятно, – дружелюбно произнесла Туу-тикки и высунулась из ямки, так что стала видна ее куртка в красно-белую полоску. – Потому что в припеве говорится как раз о том, чего нельзя понять. А я думаю сейчас о северном сиянии. Неизвестно, есть оно на самом деле или это одна видимость. Все очень неопределенно, и это-то меня и успокаивает.

Туу-тикки снова нырнула в свою ямку и продолжала глядеть в небо, успевшее за это время стать совсем черным.

Муми-тролль поднял мордочку кверху и увидел северное сияние, которого никогда прежде до него не видел ни один муми-тролль. Оно было бело-голубым и чуть-чуть зеленоватым и, казалось, обрамляло небо длинными, колыхавшимися на ветру занавесками.

– Я думаю, северное сияние есть на самом деле, – сказал Муми-тролль.

Туу-тикки не ответила. Она подползла к снежному фонарю и вытащила оттуда свою свечку.

– Возьмем ее домой, – сказала она. – А не то явится Морра и сядет на нее.

Муми-тролль серьезно кивнул в ответ. Он видел Морру всего один-единственный раз в жизни. Это было давным-давно, августовской ночью. Холодная как лед, вся серая, Морра сидела в тени кустов сирени и смотрела на них. И как смотрела! А когда она скрылась, то оказалось, что на том месте, где она сидела, замерзла земля.

На какой-то миг Муми-тролль призадумался: может, и зима наступила оттого, что десять тысяч морр уселись на землю. Но он решил поговорить об этом с Туу-тикки, когда познакомится с ней поближе.

Пока они спускались по склону горы, в долине стало светлее, и Муми-тролль понял, что взошла луна.

Туу-тикки повернула на запад и пошла напрямик через фруктовый сад.

– Здесь раньше росли яблоки, – заметил общительный Муми-тролль, глядя на голые деревья.

– А теперь здесь растет снег, – равнодушно ответила Туу-тикки и пошла дальше.

Они спустились к морю – сплошной черной пелене мрака – и осторожно вышли на узкие мостки, ведущие к купальне.

– Отсюда я обычно нырял в воду, – тихонько прошептал Муми-тролль и посмотрел на прошлогодние желтые сломанные камышины, торчавшие из-подо льда. – Вода была очень теплая, и я всегда делал по девять заплывов под водой.

Туу-тикки открыла дверь купальни. Войдя туда, она поставила свечу на круглый столик, который папа Муми-тролля давным-давно выловил в море.

В восьмиугольной семейной купальне муми-троллей ничего не изменилось. Пожелтевшие веники на дощатых стенках, окошки с мелкими зелеными и красными стекольцами, узкие скамейки и шкаф для купальных халатов, надувной резиновый хемуль, который никогда не удавалось как следует надуть.

Все было таким же, как летом. И все-таки купальня как-то таинственно изменилась.

Туу-тикки сняла шапочку, которая тут же сама собою влезла на стенку и повисла на гвозде.

– От такой шапчонки я бы тоже не отказался, – вздохнул Муми-тролль.

– А тебе шапчонка ни к чему, – возразила Туу-тикки. – Чтобы согреться, тебе надо помахать ушами, и сразу станет тепло. А вот лапам твоим – холодно.

И тут вдруг, откуда ни возьмись, на полу появилась пара шерстяных чулок, которые важно легли у ног Муми-тролля.

Одновременно в трехногой железной печурке, стоявшей немного поодаль, зажегся огонь и кто-то под столом начал осторожно играть на флейте.

– Они стесняются, – объяснила Туу-тикки. – Поэтому и играют под столом.

– А почему они не показываются? – спросил Муми-тролль.

– Они так застенчивы, что стали невидимками, – ответила Туу-тикки. – Это восемь совсем маленьких мышек-землероек, которые живут вместе со мной в купальне.

– Эта купальня папина, – заявил Муми-тролль.

Туу-тикки серьезно взглянула на него.

– Может, ты и прав, а может, и нет, – сказала она. – Летом она – папина, зимой – Туу-тиккина.

Котелок, стоявший на печурке, закипел. Крышка сама собой поднялась, а ложка начала помешивать суп. Другая ложечка всыпала в котелок немного соли и аккуратно вернулась на подоконник.

Близилась ночь, и мороз крепчал, а лунный свет заглядывал во все зеленые и красные стекольца.

– Расскажи мне про снег, – попросил Муми-тролль и уселся в выгоревший на солнце папин шезлонг. – Я не понимаю, что это такое.

– Я тоже, – ответила Туу-тикки. – Думаешь, он холодный, а если вылепить из него снежный домик, там становится тепло. Он кажется белым, но иногда он розовый, иногда – голубой. Он может быть мягче всего на свете, а может быть тверже камня.

О нем ничего нельзя знать наверняка.

Вдруг, откуда ни возьмись, плавно прилетела по воздуху тарелка ухи и встала на стол прямо под носом Муми-тролля.

– Где твои мышки научились летать? – спросил он.

– Не важно, – ответила Туу-тикки. – Нельзя же обо всем расспрашивать этот народец. Может, мышкам не хочется открывать свои тайны. Не твоя это печаль, да и о снеге тоже не беспокойся.

Прихлебывая из тарелки уху и глядя на угловой шкаф, Муми-тролль подумал о том, как приятно, оказывается, знать, что твой собственный старый купальный халатик висит в этом шкафу. И что среди всего нового и тревожного есть что-то надежное и привычное. Муми-тролль помнил, что его купальный халатик – голубой, что на нем оторвана вешалка и что в одном кармане, возможно, лежат солнечные очки. Наконец он сказал:

– Мы храним здесь наши купальные халаты. Мамин халат висит в самой глубине шкафа.

Туу-тикки протянула лапку и поймала прилетевший по воздуху бутерброд.

– Спасибо, – поблагодарила она мышек-невидимок и попросила Муми-тролля: – Только никогда не открывай этот шкаф. Обещай мне никогда его не открывать.

– Не буду я ничего обещать, – угрюмо ответил Муми-тролль, глядя в свою тарелку.

Ему вдруг показалось, что самое главное в мире – это открыть дверцу шкафа и посмотреть, висит ли там на месте купальный халатик. Огонь в печурке так разгорелся, что в трубе зашумело. В купальне стало совсем тепло, а под столом флейта продолжала наигрывать свою сиротливую мелодию.

Невидимые лапки убрали со стола опустевшие тарелки. В море стеарина утонул фитилек свечи, и она погасла. Теперь в купальне светился лишь красный глазок печурки, да на полу – узор из зеленых и красных стеклышек, нарисованных лучами лунного света.

– Я собираюсь ночевать сегодня ночью дома, – строго сказал Муми-тролль.

– Правильно! – одобрила Туу-тикки. – Луна еще не зашла, так что ты, наверное, найдешь дорогу.

Дверь распахнулась сама собой, и Муми-тролль ступил в снег.

– А все-таки, – сказал он, – все-таки мой голубой купальный халатик висит в этом шкафу. Спасибо за уху.

Дверь снова закрылась, и Муми-тролль остался наедине с лунным светом да тишиной.

Он быстро глянул на замерзшее, обледеневшее море, и ему показалось, что где-то далеко на горизонте маячит огромная, неуклюжая Морра.

Он увидел, как она ждет среди прибрежных валунов. А когда шел лесом, ее тень упорно пряталась за каждым деревом. Это была та самая Морра, которая могла сесть на все свечи в мире и заставить померкнуть все краски.

Наконец Муми-тролль пришел в свой спящий дом. Он медленно влез на огромный сугроб с северной стороны и подобрался к слуховому окошку на крыше: окошко все еще было приотворено.

Воздух в доме был теплый, там пахло муми-троллями, и от шагов Муми-тролля звякнула, приветствуя его, хрустальная люстра. Муми-тролль взял свой матрац и положил его рядом с маминой кроватью. Тихонько вздохнув, она что-то пробормотала во сне. А что – он так и не понял. Затем, тихонько рассмеявшись, она перекатилась поближе к стене.

«Я не принадлежу больше к тем, кто спит, – подумал Муми-тролль. – А к тем, кто не спит, – тоже. Я не знаю, что значит проснуться и что такое – спать».

И он тут же заснул, и сирень, что цветет летом, укрыла его своей ласковой зеленой тенью.

Малышка Мю лежала в своем рваном спальном мешке и злилась. К вечеру подул сильный ветер, он задувал прямо в пещеру. Мокрая картонная коробка лопнула в трех местах, а клочья шерсти, выдранные из спального мешка, беспорядочно летали по всей пещере из угла в угол.

– Привет, старушенция! – закричала малышка Мю и толкнула в спину свою сестрицу Мюмлу.

Но Мюмла продолжала спать, она даже не шевельнулась.

– Ну, я начинаю по-настоящему злиться, – сказала малышка Мю. – Один раз в жизни понадобилась сестра, и вот на тебе – пожалуйста!

Она отшвырнула пинком спальный мешок. Потом подползла к входному отверстию пещеры и с явным восхищением выглянула в холодный мрак.

– Вот я вам всем сейчас покажу, – угрюмо пробормотала малышка Мю и заскользила вниз с горы.

Здесь было гораздо пустыннее, чем на краю света (если, конечно, кому-нибудь довелось побывать так далеко). А снег разметало по льду большими серыми волнами. И еще прежде, чем зашла луна, побережье исчезло во мраке.

– А теперь поехали! – сказала малышка Мю.

Ее юбки заколыхались на резком северном ветру. Она покатила среди снежных сугробов, растопырив лапки и удерживая надежное равновесие, которое необходимо, если ты настоящая Мю.

Свеча в купальне уже давным-давно погасла, и, проезжая мимо, малышка Мю увидела лишь очертания остроконечной крыши на глади неба. «Это же наша старая купальня», – подумала Мю и вдохнула резкий и опасный запах зимы. Она остановилась у края берега и прислушалась. В глубине Одиноких гор, невероятно далеко отсюда, завывали волки.

– Выходит, дело нешуточное! – пробормотала малышка Мю и ухмыльнулась в темноте.

Ее чутье подсказало ей, что где-то здесь – дорога в долину Муми-дален и к дому, где есть теплые одеяла, а может, даже и новый спальный мешок.

И она побежала между деревьями прямиком по берегу к дому.

Она была такая маленькая, что ее ножки совсем не оставляли следов на снегу.