Читать книгу Я все помню - Уэнди Уокер - Страница 7
Глава пятая
ОглавлениеПохоже, я несколько опережаю события. Позвольте мне вернуться немного назад.
Том Крамер жил в собственном аду. Чувство вины за то, что он не сумел защитить дочь, не покидало его ни днем, ни ночью.
Это не имело под собой никакого рационального обоснования. Мы не в состоянии контролировать детей ежесекундно двадцать четыре часа в сутки, и поэтому с ними случаются всякие неприятности. Такова реальность. За историю своего существования общество не раз переживало периоды, когда родители усиленно опекали своих чад. У меня такое ощущение, что в основе последнего из них лежало обилие информации, распространяемой по интернету. Что бы ни случилось – кого-то похитили, к кому-то приставал сексуальный маньяк, кто-то утонул в бассейне, получил травму, катаясь на санках, упал с велосипеда или удавился, – все тут же становилось известно родителям от Мэна до Нью-Мексико. И у них возникало ощущение, что подобных инцидентов становилось все больше и больше. Ширились кампании, посвященные безопасности, на телевидении изобиловали ролики, на рынок в рамках этой проблематики выбрасывались все новые товары, повсюду появлялись предостерегающие надписи. Грудничкам больше нельзя было спать на животике, школьникам ходить пешком в школу или в одиночку дожидаться автобуса на остановке. Мысль о том, чтобы моя мать когда-либо подвезла меня к остановке, а затем припарковала автомобиль и вместе со мной стала дожидаться автобуса, вызывала хохот. Когда я пацаном ходил в школу, она даже с постели не вставала. Но ведь точно так поступают и сейчас, не правда ли?
Все это не замедлило вызвать бурную реакцию, появилось движение «фри-рейндж»[1], зазвучали голоса, предупреждающие об опасности «тотального» контроля. С риска, которому подвергаются дети, предоставленные сами себе, акценты в спорах сместились в сторону вреда, наносимого тем, кого родители окружили тотальной опекой.
Но это всего лишь трескотня. Если кто-то на самом деле захочет обидеть ребенка, он найдет способ это сделать.
Летом после изнасилования Тома неотступно преследовала мысль о том, как найти насильника. Уехав с семьей на Блок-Айленд, он проводил время в поисках. Не виделся с друзьями. Не ходил в спортзал. Перестал смотреть телевизор. С восьми утра до шести вечера работал, но навязчивая мысль не отпускала его и в автосалоне. Там перед ним каждый день мелькали новые лица. Крэнстон – город небольшой, но в нем все же живут восемьдесят тысяч человек. Добавьте к этому и тот факт, что у компании «Салливан Лакшери Карз», выступавшей в роли его работодателя, в радиусе шестидесяти миль был всего один салон по продаже «Ягуаров» и «БМВ», и вы тут же поймете, что каждый новый день Том Крамер видел перед собой новые лица, и одно из них, по мнению отца Дженни, могло принадлежать насильнику.
Полиция сделала все от нее зависящее, конечно же, в рамках своих возможностей. Всех, кто присутствовал на той вечеринке, опросили. Юношей, в частности, вызвали в полицейский участок. Многие пришли вместе с адвокатами. Том хотел, чтобы их всех подвергли тщательному обследованию. Взяли образцы ДНК и кожи. Он желал, чтобы их автомобили обыскали в поисках шерстяной маски и перчаток. А заодно проверить, не сбрил ли кто-нибудь из них с тела волосы. Ничего этого, конечно же, сделано не было.
Соседей допросили тоже, и тех, кто в тот момент был дома, и тех, кто уезжал. У всех были алиби. Эти алиби подвергли проверке. В тот день двенадцатилетний соседский мальчик по имени Тедди Дункан в восемь сорок пять вышел погулять с собакой, любознательным биглем по кличке Месси (названным так в честь известного футболиста). Так вот этот бигль обнаружил в заборе дыру и сбежал, что вполне в характере представителей этой породы. Они роют лапами землю, охотятся и устраивают погони. По всей видимости, Тедди был в лесу незадолго до того, как изнасиловали Дженни. Но с учетом расположения дома взял далеко вправо, а не углубился в заросли. Потом мальчик вновь вышел на Джанипер-роуд и стал искать своего питомца уже на улице. Тедди вспомнил припаркованный автомобиль, показавшийся ему каким-то не таким. «Не такой» в его представлении означало, что машина не была навороченной, что это не был огромный внедорожник со спортивными наклейками сзади. С помощью Парсонса и фотографий из Гугла Тедди пришел к выводу, что это была модель «Хонда Сивик».
Большую часть лета поиски насильника из Фейрвью сосредоточились на этой темно-синей «Хонде Сивик». Базы данных транспортных средств сопоставили со списком осужденных за преступления сексуального характера и других уголовников. В штате Нью-Йорк обнаружились тысячи таких темно-синих «Хонд». А Тедди Дункану только «казалось», что номера на машине были нью-йоркские, бело-голубые. И кстати, пока ваш мозг не стал двигаться в неправильном направлении, Тедди нашел пса рядом с соседским домом и в девять с четвертью уже вернулся к себе. При этом не забывайте, что мальчику всего двенадцать лет.
Учитывая уровень его опыта и мастерства, детектив Парсонс проделал хорошую работу. Вначале он не испытывал недостатка в энтузиазме, все факты, касающиеся изнасилования, представляли для него неподдельный интерес, и в этом плане он действительно выглядел «настоящим» полицейским. Но при этом сфокусировал свои поиски за пределами Фейрвью. Детектив связался с полицейскими участками по всему штату и поинтересовался, не было ли у соседей аналогичных изнасилований – девочка-подросток, лыжная маска, полное отсутствие биологических следов на месте преступления, синяя «Хонда Сивик». Ну и, конечно же, «метка» на спине. Десятки изнасилований имели много общего с расследуемым случаем. Но ни одно из них не совпадало полностью. Коллеги из других округов пообещали держать руку на пульсе. Проблема заключалась в том, что все пойманные насильники отбывали срок в тюрьме. А тех, кто пока разгуливал на свободе, отследить было нельзя. Точное число изнасилованных женщин в Соединенных Штатах назвать невозможно, потому что из всех преступлений против личности о сексуальном насилии заявляют реже всего. По экспертным оценкам, раскрываются лишь двадцать пять процентов изнасилований, жертвы которых обратились в полицию.
В случае с Дженни ситуация складывалась не лучшим образом, и к Рождеству Том остался единственной движущей силой в своем неуемном стремлении к справедливости.
Каждый год на Рождество их навещали родители Тома, и в семье было решено, что и на этот раз все будет как всегда. Бабушка с дедушкой приехали посреди недели, сразу после начала школьных каникул. Милли, мать Тома, была умной женщиной, наделенной очень острым чутьем. Шарлотта, которой в ее присутствии было трудно хранить свои секреты (мы о них еще поговорим), от этого чувствовала себя не в своей тарелке. Его отец, Артур, жил больше разумом, чем сердцем. Раньше он работал преподавателем в Коннектикут-Колледже, но давно вышел на пенсию. Человек этот слыл стоиком и в этом качестве прекрасно ладил с невесткой.
О том, как они в тот раз гостили, Том вспоминал так:
Я вновь почувствовал себя ребенком. Хотелось броситься маме на грудь, долго плакать, а потом сесть к папе на колени и посмотреть хоккей. Я желал услышать от них, что все будет хорошо, чтобы мама провела комплексный анализ ситуации, а отец взглянул на произошедшее под углом, который позволил бы моей дерьмовой жизни прийти в норму, как бы плохо все ни обстояло на самом деле. Дженни с ними было так здорово. Мать взяла ее походить по магазинам и разговаривала с ней о будущем, об учебе в колледже, о карьере. Спрашивала о друзьях, о том, чем она занимается и что собирается делать летом. Отец тоже старался принести пользу. Благодаря ему Лукас не сидел без дела, они то ходили на лыжах, то сооружали в подвале очередную модель из «Лего». Ребячество. Но понимаете, я наблюдал за ними будто извне. Потому что не мог участвовать в их играх. Для меня это было слишком нормальным… слишком… спокойным, что ли. Если бы я к ним приобщился, то потерял бы над собой контроль, стал бы стенать и сетовать на судьбу, ниспосланную небесами моей семье. Я с этим не смирюсь. Да, мне не удалось защитить дочь, но здесь я проявлю стойкость. В то же время я прекрасно знал, что шансы найти эту тварь с каждым днем становились все призрачнее и призрачнее. Мне хотелось быть мужчиной. Я вновь хотел ощутить себя им. И поэтому молча ходил по городу с каменным лицом, притворяясь сильным. Но внутри оставался ребенком, которого охватил приступ гнева. При этом какая-то частичка моего естества отчаянно нуждалась в том, чтобы мама с отцом обратили на это внимание.
В те дни Шарлотте начал сниться сон. Она знала, что в основе его лежит документальный фильм о волках, из жизни дикой природы, виденный ею за несколько недель до этого. В одной из его сцен одинокий волк преследовал антилопу через лес до тех пор, пока не загнал ее на скалу. Антилопа, ловкая и даже не думавшая оступаться, медленно поднималась по каменному склону, в то время как волк яростно бегал у его подножия и поглядывал на добычу, такую близкую, но для него недостижимую. Он не сдавался целый час.
Во сне Шарлотта наблюдала за этой сценой на расстоянии. И хотя концовка была ей известна, она все равно каждый раз переживала, опасаясь, что хищник схватит антилопу в лесу до того, как она окажется в безопасности, или же что волк на этот раз дерзнет взобраться на скалу, найдя надежную опору. Заканчивался сон всегда одинаково – мать Дженни просыпалась в холодном поту, барахтаясь во влажных простынях и объятиях страха, сердце ее буквально выпрыгивало из груди.
Сон не давал покоя и ставил много вопросов. Что в нем можно было усмотреть? Охотника и его жертву? Тома и насильника? Тома и несправедливость? Насильника и Дженни? Семью Тома и тайны Шарлотты?
Я спросил женщину, кем она была в этом сне: волком, упустившим добычу, или же антилопой, которая мудро избежала зубов хищника, но никогда больше не будет чувствовать себя в безопасности, когда спустится со скалы на землю.
Не знаю. На этот счет у меня не было четкого понимания. Я имею в виду, что всегда наблюдала за обоими животными со стороны. Антилопа бежала, чтобы спасти жизнь, волк – чтобы убить. Поэтому я не могу ничего сказать ни о чувствах, ни о мыслях, которые меня в эти моменты охватывали. Я об этом не задумывалась. Сон мучил меня каждую ночь, когда Крамеры гостили у нас на Рождество, а потом еще несколько недель после их отъезда. Полагаю, что вполне могла быть волком, подвергая опасности и свою семью, и всю жизнь, которую я вокруг себя создала. Но не исключено, что и антилопой, спасающей свою жизнь. У меня и правда такое ощущение, что еще чуть-чуть – и тайна станет явью. Конечно же, это звучит параноидальным бредом, но думаю, что мать Тома все знала – я видела по глазам. И ненавидела ее за это. Мне известно, что она помогала Дженни. Надо бы было попросить ее погостить подольше. Но и в Рождественский сочельник, и когда мы на следующий день пели песни и смотрели подарки, и в церкви, и потом за столом я думала только об одном – чтобы она убралась из моего дома к чертовой матери.
У Шарлотты были свои секреты, но мне казалось, что у нее были и другие причины не любить родителей Тома, особенно его мать. Выше я уже упоминал о детстве этой женщины. Полагаю, сейчас самое время внести ясность, поэтому прошу вас набраться немного терпения.
Шарлотта выросла в Нью-Лондоне. Для тех из вас, кто плохо знает этот регион, объясню, что в Нью-Лондоне располагается Академия береговой охраны Соединенных Штатов и база подводного флота. Городок этот в высшей степени военный. Ее мать Рутанна была юной дамой, неразборчивой в своих связях и в двадцать три года ставшей матерью-одиночкой. Вместо того чтобы учиться в колледже, она работала на небольшом предприятии, выпускавшем декоративные свечи. Шарлотте навсегда запомнился запах ароматизированного воска, неотступно следовавший за Рутанной, когда она после работы переступала порог их квартиры. Семья Рутанны жила там же. Родители, несколько пересмотрев свои планы касательно младшей дочери, поначалу им помогали. Но вели явно нездоровый образ жизни – пили, курили и заплыли жиром. Они умерли, когда Шарлотте не исполнилось и десяти. А еще через два года Рутанна, наконец, вышла замуж. Его звали Грег.
Это был первый секрет Шарлотты, и хранила она его очень тщательно. А открыла его мне только после того, как я завоевал ее доверие. Что было совсем не просто.
Я была красивая девочка. Белокурые волосы, голубые глаза и вполне сформировавшаяся к тому времени фигура. Что же до лица, то стоит вам взглянуть на фотографии, и вы сразу поймете, что Дженни моя дочь. Мать на свечном заводе доросла до должности менеджера. Они работали круглосуточно и без выходных, в дневную и ночную смены. Наверное, у них было много покупателей, если им приходилось без конца изготавливать все эти свечи. Уверена, что им приходилось решать вопросы с нелегалами, которых они нанимали, вероятно, зная, что в ночную смену никаких проверок не будет. Мать нередко упоминала две ведомости, одну официальную, вносимую в бухгалтерский отчет, и вторую, предназначенную исключительно для расчетов наличными. Грег работал на заводе плотником и часто говорил матери тщательно следить за расходом средств и никому не доверять. Особенно нелегалам. На его теле было несколько татуировок. В том числе змея, а под ней – несколько слов. «Не наступай на меня» – гласила надпись. Он не любил правительство и называл его членов «мужланами». «Мужланами» для него были все, кто обладал властью. Он считал их кем-то вроде хиппи. Сущий идиот.
Первый раз это случилось ночью, когда мать ушла на работу. Мне тогда было семнадцать. Мы жили в убогой, грязной квартирке с одной ванной и тоненькими стенами. Вся кухня состояла из единственной электрической конфорки да микроволновки. Плиты как таковой и то не было. И одна ванная с душем в полструи, в котором по утрам никогда не было горячей воды, потому что соседи наши тоже были нелегалами – в крохотной квартирке их набилось человек шесть, а может, даже семь. Нелегалов Грег ненавидел почти так же, как правительство. Он любил расхаживать по квартире, разговаривая с собой. Они с матерью обосновались в спальне, а я спала на диванчике, поэтому когда он выходил из их комнаты, деваться было некуда. Мне доводилось слышать много дерьма, вылетавшего из его уст.
Если бы я утверждала, что не понимаю, к чему все идет, это было бы неправдой. Женщины такие вещи просто чувствуют. Мужчины, может, тоже, хотя я в этом не уверена. Мы можем точно сказать, когда в голове у мужчин происходит сдвиг и они решают с нами переспать. Я чувствовала, когда об этом думали ребята из числа моих друзей по колледжу. Чувствовала в переполненных барах. Чувствовала с коллегами. И с Грегом тоже чувствовала. Я делала все возможное, чтобы не путаться у него под ногами. Стала напяливать на себя больше одежды, надевать вместо юбок брюки, надевала туфли без каблука и носила свитера под горло. Но все было напрасно. Оно ведь всегда так, не правда ли? Как я уже говорила, если мужчина решил переспать с женщиной, ничто уже не в состоянии заставить его отказаться от этого намерения. И одной ночью это случилось. Я пришла домой с работы. Пару вечеров в неделю мне доводилось подрабатывать официанткой в закусочной. Помню, что из-за одного клиента я была не на шутку расстроена. По правде говоря, в памяти запечатлелась каждая минута того вечера – как этот посетитель орал на меня за то, что я принесла ему пирог с мороженым, хотя он просил без мороженого. Он был прав, я перед ним извинилась, но он потребовал позвать управляющего, вновь начал кричать и заявил, что теперь его должны накормить бесплатно. Я заплакала. Мне показалось, что меня уволят. Босс велел идти домой. Боже мой, как же глупо это выглядит сегодня. Оказалось, что этот парень постоянно устраивал скандалы, чтобы не платить за ужин.
– Будь на вашем месте любая другая семнадцатилетняя девушка, она бы тоже расстроилась, – сказал ей я.
Надо думать. Как бы там ни было, к себе я вернулась в слезах. Грег был дома. Мы сели на диван, я стала рассказывать, и он долго меня слушал. Потом принес пива. И сказал, что все будет в порядке. Он и правда меня утешил, и я утратила бдительность.
Оставшаяся часть рассказа требует некоторых визуальных подробностей, которые я считаю очень важными. Поэтому прошу прощения, если вам будет трудно их читать.
Грег улыбнулся Шарлотте и погладил по голове. Думаю, он убедил себя в том, что она тоже его хочет, несмотря на брюки и водолазку. Люди охотно верят в придуманные ими сказки. Сердце Шарлотты бешено заколотилось в груди, но она даже не сдвинулась с места. Грег погладил девушку по щеке и тихо застонал. Звук напоминал протяжное «ааааах». Он пристально, как любовник, заглянул Шарлотте в глаза. Затем залез под свитер и прикоснулся к груди. После чего застонал опять, склонился ее поцеловать, и она ощутила на лице его горячее дыхание.
По воспоминаниям Шарлотты, все ее чувства будто застыли. Он ее утешил, и ей хотелось большего. Но не так, не через тело. Однако ничего другого не предполагалось, и она замерла, разрываясь между потребностью в утешении и любви с одной стороны и отвращением с другой. Она говорила, что Грег выглядел как дикий зверь, схвативший свою жертву. В точности антилопа и волк. Он больно укусил ее за мочку уха и засунул между ног руку. Шарлотта почувствовала, как ей в бедро уперся его напряженный член. Его палец оказался внутри нее. Ее охватило блаженство, никогда не испытываемое ранее. До этого Шарлотта даже ни с кем не целовалась.
– Ты мокрая! – со смехом сказал он. – Ты вся там мокрая, маленькая шлюшка.
Грег потянулся к ней и с такой скоростью стащил с Шарлотты брюки, что ей показалось, будто он обрел силу двух мужчин, а руки его превратились в щупальца осьминога. Его колени оказались у нее между ног, а торчащий член уперся в живот. Затем он медленно развел в стороны ее бедра, провел мужским достоинством по внутренней поверхности одного из них и скользнул внутрь. Ей запомнилось протяжное «ааааах». Проникнув в нее, он прижался к ней бедрами. А когда все было кончено (наверняка через несколько секунд), вышел из нее, лег рядом, поцеловал в шею, застонал и стал теребить пальцами клитор. Несмотря на отвращение, она испытала оргазм. Человеческое тело – та же машина, хотя порой мы об этом и забываем.
Они стали тайными «любовниками». Эти встречи, заполнявшие собой царивший внутри Шарлотты вакуум, заслонили собой совесть, затмили волю и мораль. Грег покупал девушке подарки и водил в кино. За ужином они обменивались взглядами, а когда Рутанна работала в ночную смену, занимались любовью на диване. Шарлотта понимала, что это плохо, что во многих отношениях она Грегу отвратительна, но, как она объяснила это мне, само по себе это прекратиться не могло.
Мне очень стыдно, но это так. Чувствовать рядом с собой человеческое тело. Чувствовать кожей прикосновение кожи другого. Чувствовать, как тебя целуют и сжимают в объятиях. Да и потом, там присутствовало и сексуальное наслаждение, которое я была не в состоянии контролировать. Не знаю. Может, это был только секс, может, я действительно была маленькая шлюшка, но тогда это воспринималось как любовь.
Рутанне потребовалось полгода, чтобы осознать и принять для себя то, что она видела и чувствовала, оказываясь в их компании. К тому времени Грег остался без работы и всецело зависел от жены. Полагаю, в дальнейшем исходе событий никто не сомневался, но Шарлотту охватило такое чувство, будто у нее из груди вырвали сердце.
Рутанна отправила дочь в Хартворд, к тетушке Пег. Тетушка, старше самой Рутанны на шесть лет, с успехом пристроила супруга в страховой бизнес. У них было трое детей, все они на тот момент уже учились в закрытом частном пансионате, и она скрепя сердце согласилась отдать туда и племянницу. Домой Шарлотта больше не вернулась.
О том, как она жила с матерью и Грегом, Том ничего не знал.
Теперь вы понимаете, почему Шарлотте так хотелось побыстрее «отстроить» дом. Полагаю, что некоторые из вас пойдут в своих рассуждениях дальше и решат, что настойчивое желание матери подвергнуть Дженни лечению было продиктовано ее собственными сексуальными извращениями в прошлом. Но это ошибка. Ту ночь на диване Шарлотта считала актом желания, соблазна и страсти, началом любовного романа. Но при этом понимала, что ее отношения с отчимом «выходили за рамки условностей» и «порицались общественной моралью». Именно по этой причине она не поведала об этом ни одной живой душе, даже мужу.
Но Шарлотта боялась, что свекровь проникнет в другую ее тайну.
1
Free-range parenting – концепция воспитания детей, подразумевающая предоставление им большей свободы и независимости. (Прим. пер.)