Читать книгу Две судьбы - Уилки Коллинз, Elizabeth Cleghorn - Страница 5

Мой рассказ будет продолжаться с того места, на котором он был прерван в конце первой главы.

Мы с Мери (как вы, вероятно, помните) оставили управляющего одного у Приманки и вместе направились к его коттеджу.

Когда мы подходили к садовым воротам, я увидел ожидающего там слугу из нашего дома. Он имел поручение от моей матери – именно ко мне.

– Барыня просит вас скорее домой, мистер Джордж. Пришло письмо по почте. Барин приедет на почтовых из – Лондона и прислал извещение, чтобы ждали его сегодня.

Милое личико Мери опечалилось при этих словах.

– Неужели ты в самом деле должен уйти, Джордж, – шепнула она мне, – не увидев того, что я приготовила для тебя дома?

Я вспомнил обещанный ею «сюрприз», тайну которого мне следовало открыть только тогда, когда мы придем в коттедж. Мог ли я обмануть ее ожидание? Моя бедная маленькая возлюбленная, казалось, готова была расплакаться от одной этой мысли. Я отослал лакея, чтобы выиграть время.

– Кланяйся маме, – скажи, что через полчаса я буду дома.

Мы вошли в коттедж.

Бабушка Дермоди сидела, как обыкновенно, в кресле у окна, с одной из мистических книг Эммануила Сведенборга, лежащей открытой на коленях. Она торжественно подняла руку, когда мы вошли, сделав нам знак занять свой обычный уголок и не заговаривать с ней. Помешать чтению сивиллы было преступлением против ее домашнего величества. Мы тихо прокрались на наши места. Мери выждала, пока не увидела, что седая голова бабки склонилась над книгой и ее густые брови нахмурились от сосредоточенного чтения. Тогда, только тогда, осторожная девочка встала на цыпочки и без малейшего шума пробралась к спальне и скрылась там, но тотчас же появилась опять, неся что-то тщательно завернутое в свой самый лучший кембриковый платок.

– Это сюрприз? – спросил я шепотом.

– Отгадай, что это? – шепнула она мне в ответ.

– Для меня?

– Да. Отгадывай же. Что это?

Я отгадывал три раза – и каждый раз ошибался. Мери решилась помочь мне намеком.

– Говори азбуку, – предложила она, – и продолжай, пока я не остановлю тебя.

Я начал.

Она остановила меня на букве А.

– Это название вещи, – сказала она. – И начинается на Ф.

Я стал перебирать «Фиалка», «Флакон», «Флейта»… тут моя изобретательность иссякла.

Мери вздохнула и покачала головой.

– Ты не стараешься, – заметила она. – Ведь ты на целых три года старше меня. После всех моих трудов, чтобы доставить тебе удовольствие, ты, пожалуй, уже такой взрослый, что мой подарок не порадует тебя, когда ты увидишь его. Угадывай еще.

– Не могу отгадать.

– Должен!

– Я отказываюсь.

Мери не соглашалась с моим отказом. Она помогла мне другим намеком.

– Что ты сказал мне раз, чего хотел бы для своей лодки? – спросила она.

– Давно? – осведомился я, не находя ответа.

– Давно, очень давно! Еще до зимы. Когда листья падали и ты катал меня один раз в своей лодочке. Ах! Джордж, ты забыл!

К сожалению, это было справедливо как относительно меня, так и собратьев моих, старых и молодых. Мы, хотя только дети, однако представляли собой типы мужчины и женщины.

Мери потеряла терпение. Забыв про грозное присутствие бабки, она вскочила и выдернула из платка таинственный предмет.

– Вот, – вскричала она с живостью, – теперь ты знаешь, что это?

Наконец я вспомнил. Я хотел для своей лодки уже много, много месяцев новый флаг. И вот оказывался флаг, изготовленный для меня втайне собственными руками Мери! На поле из зеленой шелковой материи был вышит белый голубок с неизменной оливковой веткой в носике, вышитой золотом. Работа была проделана неискусными и нетвердыми пальчиками ребенка. Но как помнила моя возлюбленная крошка о моем желании, как терпеливо старалась вывести иглой нарисованный узор, как трудилась в скучные зимние дни, и все для меня! Какими словами изобразить мою гордость, мою признательность, мое блаженство? И я, забыв о присутствии сивиллы, склоненной над ее книгой, схватил маленькую работницу в объятия и целовал ее до тех пор, пока совсем не задохнулся и не в силах был целовать больше.

– Мери! – воскликнул я в пылу восторга. – Мой отец приезжает сегодня. Я поговорю с ним в этот же вечер. Завтра я женюсь на тебе.

– Дитя! – произнес бабушкин голос на другом конце – комнаты. – Подойди сюда.

Мистическая книга бабушки Дермоди была закрыта, а пронзительные черные глаза бабушки Дермоди наблюдали за нами в нашем уголке. Я подошел к ней. Мери робко ступала за мной шаг за шагом.

Сивилла взяла меня за руку с ласковой нежностью, которая была для меня новым явлением в ней.

– Ценишь ты эту игрушку? – спросила она, глядя на флаг. – Спрячь скорее! – вскричала она прежде, чем я успел ответить. – Спрячь, иначе ее отнимут у тебя.

– Зачем мне прятать? Я подниму флаг на верхушку мачты моей лодки.

– Никогда ты не поднимешь его на мачту твоей лодки!

С этим словами она взяла у меня флаг и нетерпеливо сунула его в боковой карман моей куртки.

– Не сомните, бабушка, – жалобно запротестовала Мери.

Я спросил опять:

– Почему я никогда не подниму его на мачту моей лодки?

Бабушка Дермоди положила руку на закрытый том сочинений Сведенборга, лежавший на ее коленях.

– Три раза я раскрывала эту книгу сегодня утром, – сказала она. – Три раза слова пророка предостерегали меня, что горе близко. Дети! Это горе постигнет вас. Я смотрю туда, – продолжала она, указывая на место, где солнечный свет наклонно вливался в комнату, – и вижу моего мужа в его небесном сиянии. Он грустно склоняет голову и указывает на вас рукой, которая никогда не ошибается. Джордж и Мери, вы предназначены друг для друга. Будьте всегда достойны вашего предназначения, будьте всегда достойны самих себя.

Она приостановилась. Ей изменил голос. Она смотрела на нас ласковым взором, как смотрят те, которые с грустью видят приближение разлуки.

– Станьте на колени! – сказала она тихо с выражением страха и горя. – Быть может, я в последний раз благословлю, в последний раз помолюсь над вами в этом доме. Станьте на колени!

Мы стали на колени у самых ее ног. Я чувствовал, как билось сердце Мери, когда она прижималась к моему плечу все ближе и ближе. Я слышал ускоренное биение моего собственного сердца от непонятного страха.

– Боже, благослови и храни Джорджа и Мери ныне и вовеки! Господи, пошли в будущем союз, предопределенный мудрым Провидением. Аминь. Да будет так. Аминь!

Едва она произнесла последние слова, как дверь коттеджа распахнулась настежь. Отец, а за ним управляющий вошли в комнату.

Бабушка Дермоди медленно поднялась на ноги и посмотрела на отца с суровой пытливостью.

– Настало? – пробормотала она про себя. – Оно глядит глазами, оно заговорит голосом этого человека.

Последовавшее за тем молчание прервал мой отец, обратившись к управляющему.

– Видите, Дермоди, – сказал он, – вот мой сын у вас в коттедже, когда ему следует быть в моем доме.

Он обернулся и поглядел на меня. Я стоял, обняв маленькую Мери и терпеливо выжидая своей очереди говорить.

– Джордж, – сказал отец с суровой улыбкой, свойственной ему, когда он сердился и хотел скрыть это, – ты дурачишься. Оставь этого ребенка и ступай со мной.

Теперь или никогда настало время для меня высказаться. Судя по моей наружности, я был еще ребенком. Судя по моим собственным чувствам, я мгновенно превратился в мужчину.

– Папа, я рад, что вижу вас опять дома, – сказал я. – Это Мери Дермоди. Я люблю ее, и она любит меня. Я хочу жениться на ней, когда это будет удобно для мамаши и для вас.

Отец расхохотался. Но я не успел разинуть рта, как его настроение снова изменилось. Он заметил, что Дермоди также позволил себе посмеяться. Внезапно он пришел в неописуемую ярость.

– Мне говорили про это проклятое дурачество, – сказал он. – Только я не верил до сих пор. Кто вскружил глупую голову этого мальчугана? Кто поощрил его стоять, обнявшись с этой девочкой? Если это вы, Дермоди, то хуже такой работы вы не делывали в жизни.

Он обернулся ко мне прежде, чем управляющий мог сказать что-либо в свое оправдание.

– Слышишь, что я говорю? Я приказываю тебе выпустить из рук девочку Дермоди и идти домой за мной.

– Хорошо, папа, – ответил я. – Но позвольте мне потом вернуться к Мери.

Несмотря на свой гнев, отец буквально оторопел от моей смелости.

– Твоя дерзость превышает всякое вероятие, юный идиот! – вскричал он. – Вот я тебе что скажу, ты никогда более не переступишь порога этого дома! Здесь тебя научили неповиноваться мне. Тебе вбили здесь в голову то, что не следует знать мальчишке твоих лет, скажу более, что порядочные люди не допустили бы тебе узнать.

– Прошу извинения, сэр, – вмешался Дермоди очень почтительно, но очень твердо в то же время. – Много есть такого, что хозяин в горячности имеет право сказать человеку, который ему служит. Но вы зашли за пределы ваших прав. Вы стыдили меня, сэр, в присутствии моей матери, при моем ребенке.

Мой отец прервал его.

– Можете избавить меня от остального, – сказал он. – Я вам уже не хозяин, вы мне не слуга. Когда мой сын вертелся около вашего коттеджа, чтобы амурничать с вашей дочерью, долг предписывал вам запереть дверь перед его носом. Вы не выполнили вашей обязанности. Я уже не имею к вам доверия. Я даю вам месяц срока, Дермоди. Вы должны оставить это место.

– Позвольте отказаться от месячного срока, сэр, – ответил он. – Вы не будете иметь случая повторить то, что сейчас сказали мне. Я пришлю вам мои отчеты сегодня вечером. Завтра я оставлю службу у вас.

– В одном мы согласны, – возразил отец. – Чем скорее, тем лучше.

Он прошел через комнату и опустил руку на мое плечо.

– Слушай, – сказал он, с трудом пытаясь владеть собой. – Я не хочу тебя бранить в присутствии слуги, которому отказано. Надо положить конец этому безумию. Оставь этих людей, не мешай им собраться и уехать, а сам ступай со мной в дом.

Его тяжелая рука, налегая на мое плечо, будто вытесняла из меня дух сопротивления. Я поддался настолько, что попробовал смягчить его просьбами.

– О, папа! Папа, – вскричал я, – не разлучайте меня с Мери! Посмотрите, как она хороша и добра! Она сделала мне флаг для моей лодки. Позвольте мне приходить сюда и видеться с ней время от времени. Я не могу жить без нее.

Я не имел возможности сказать более. Моя бедненькая Мери зарыдала. И ее слезы, и мои мольбы не оказали никакого влияния на моего отца.

– Выбирай одно из двух, – сказал он. – Если добровольно не пойдешь со мной, то вынудишь меня увести тебя силой. Я намерен разлучить тебя с девочкой Дермоди.

– Ни вы, никто-либо из людей не в состоянии разлучить их, – произнес голос позади нас. – Отрешитесь от этой мысли, господин, пока еще не поздно.

Отец быстро оглянулся и увидел бабушку Дермоди, глядевшую на него при ярком свете окна. В начале спора она отступила назад в угол за очагом. Там она и оставалась, выжидая время, чтобы заговорить, пока последняя угроза отца не вызвала ее из тайного убежища.

Они глядели с минуту друг на друга. Отец, по-видимому, считал ниже своего достоинства возражать ей. Он продолжал говорить мне.

– Я медленно стану считать до трех, – начал он. – Прежде чем я скажу «три», ты должен решиться исполнить мою волю или подвергнуться позору, когда тебя уведут силой.

– Ведите его куда хотите, – вмешалась бабушка Дермоди, – он все-таки на пути к браку с моей внучкой.

– А я где буду, с вашего позволения? – не выдержал, чтобы не возразить, отец, задетый за живое.

Ответ последовал мгновенно и в следующих страшных словах:

– Вы будете на пути к разорению и смерти!

Отец отвернулся от прорицательницы с улыбкой презрения.

– Раз! – начал он считать.

Я стиснул зубы и обвил Мери обеими руками. Я наследовал отчасти его нрав, и ему предстояло теперь удостовериться в этом.

– Два! – продолжал отец, подождав немного.

Мери приложила дрожащие губы к моему уху и шепнула:

– Пусти меня, Джордж! Я не могу видеть этого. О! Посмотри, как он хмурится! Я знаю, он будет бить тебя!

Отец поднял указательный палец для предварительного предостережения перед тем, как произнес: три!

– Постойте! – вскричала бабушка Дермоди. Отец оглянулся на нее с насмешливым изумлением.

– Позвольте узнать, вы что-нибудь особенное желаете сообщить мне? – спросил он.

– Человек! – возразила сивилла. – Ты говоришь легкомысленно! Разве я говорю с тобой шутя? Предупреждаю тебя, преклони свою нечестивую волю перед волею могущественнее твоей. Духи этих детей родственны. Они соединены в этой жизни и навек. Пусть их разделят земля и море – они все-таки останутся вместе, они будут сообщаться видениями, они будут открываться друг другу в снах. Сколько ни связывать их земными узами, хотя бы женить со временем твоего сына на другой и выдать мою внучку за другого, все будет напрасно! Говорю тебе, все будет напрасно! Можешь осудить их на страдание, можешь вынудить к греху – все равно, день их союза предопределен на небесах. Он настанет! Он настанет! Покорись, пока в твоей власти покориться. Ты человек осужденный. Я вижу тень бедствия, вижу печать смерти на твоем челе. Пусть эти посвященные вместе идут по мрачным стезям мира сего, сильные своей невинностью, освященные своей любовью. Иди, и да простит тебя Бог!

Отец невольно был поражен неодолимой силой убеждения, которое внушали эти слова. Мать управляющего произвела на него такое впечатление, как трагическая актриса на сцене. Она остановила насмешливое возражение, готовое сорваться с его губ, но она не поколебала его железной воли. Его лицо было суровее чем когда-либо в ту минуту, когда он снова обратился ко мне.

– Последняя льгота, Джордж, – сказал он и произнес последнее число:

– Три!

Я не ответил и не пошевельнулся.

– Ты, видно, хочешь этого? – сказал он, схватив меня за руку.

Я крепче обвил руками Мери и шепнул ей:

– Не оставлю тебя!

Она как будто не слыхала. Она дрожала всем телом в моих объятиях. Слабый крик ужаса сорвался с ее губ. Дермоди тотчас подошел к нам. Мой отец еще не успел оторвать меня от нее силой, как он сказал мне на ухо:

– Вы можете отдать ее мне, мистер Джордж, – и высвободил дочь из моих объятий.

Она с любовью протянула мне свои худенькие ручки, когда отец заключил ее в свои объятия.

– Прощай, дорогой! – едва слышно проговорила она. Я увидел, что ее головка упала на грудь отца, и меня потащили к двери. В моей бессильной ярости и моем несчастье, я из всех оставшихся сил боролся с жестокими руками, которые овладели мной. Я кричал ей:

– Я люблю тебя, Мери! Я вернусь к тебе, Мери! Я ни на ком не женюсь, кроме тебя, Мери!

Шаг за шагом меня увлекали все дальше. При последнем взгляде на мою возлюбленную я видел, что ее головка еще лежит на груди отца. Бабушка стояла возле, она грозила моему отцу сморщенными руками, и выкрикивала свои страшные пророчества в истерическом исступлении, которое овладело ею, когда она увидела, что разлука совершилась.

– Ступай!.. Ты идешь на свою гибель! Ты идешь на смерть!

Пока ее голос еще раздавался в моих ушах, дверь коттеджа отворилась и затворилась вновь. Все было кончено. Скромный мир моей детской любви и моих детских радостей исчез, как сновидение. Пустынная степь вне его был мир моего отца, открывшийся перед мной без любви, без радостей. Прости мне, Бог… Как ненавидел я отца в эту минуту!