Читать книгу Вторая мировая война - Уинстон Черчилль - Страница 9

В Риме без восторга отнеслись к вступлению Гитлера в 1933 году на пост канцлера Германии. Нацизм рассматривали там как грубую и крайнюю версию фашизма. Притязания великой Германии в отношении Австрии и в Юго-Восточной Европе были общеизвестны. Муссолини предвидел, что ни в одном из этих районов итальянские интересы не будут совпадать с интересами новой Германии. И ему не пришлось долго ждать подтверждений этому.

* * *

Присоединение Австрии к Германии составляло одну из самых заветных целей Гитлера. На первой же странице «Майн кампф» говорится: «Германская Австрия должна возвратиться в лоно своей великой германской родины». Поэтому нацистское правительство Германии с момента прихода к власти в январе 1933 года посматривало в сторону Вены. Гитлер еще не мог позволить себе вступить в конфликт с Муссолини, который громко возвестил о своей заинтересованности в Австрии. Даже при просачивании в эту страну, а также в своей подпольной деятельности в Австрии тогда еще слабая в военном отношении Германия должна была соблюдать осторожность. Однако нажим на Австрию начал сказываться с первых же месяцев. Австрийскому правительству непрестанно предъявлялись требования о включении членов австрийской нацистской партии – сателлита Германии – в состав кабинета и о назначении их на важнейшие посты в правительстве. Австрийские нацисты проходили обучение в специальном Австрийском легионе, организованном в Баварии. Взрывы бомб на железных дорогах и в туристских центрах, немецкие самолеты, сбрасывавшие дождь листовок на Зальцбург и Инсбрук, – все это нарушало мирную жизнь республики. Позициям австрийского канцлера Дольфуса в равной мере угрожали давление социалистов в стране и германские покушения на независимость Австрии. Но это была не единственная угроза, нависшая над австрийским государством. Следуя дурному примеру своих германских соседей, австрийские социалисты создали собственную армию, которая должна была дать им возможность попирать волю избирателей. Все эти опасности вырисовывались перед Дольфусом в 1933 году. Единственной страной, к которой он мог обратиться за защитой и от которой он уже получил заверения в поддержке, была фашистская Италия. В августе 1933 года Дольфус встретился с Муссолини в Риччионе. Между ними было достигнуто полное личное и политическое взаимопонимание.

* * *

До середины 1934 года правительство Его Величества в основном могло еще управлять ходом событий, не рискуя войной. Оно могло в любое время, действуя в согласии с Францией и через посредство Лиги Наций, оказать сильнейший нажим на гитлеровское движение, которое вызывало глубокий раскол среди немцев. Это не привело бы к кровопролитию. Но благоприятный момент уже подходил к концу. На горизонте все яснее вырисовывалась вооруженная Германия, подчиненная нацистскому контролю. И все же, сколь ни покажется это невероятным, даже на протяжении значительной части этого решающего года Макдональд, опираясь на политический авторитет Болдуина, продолжал прилагать усилия к разоружению Франции. Я могу лишь процитировать бесплодный протест, с которым я выступил в парламенте 7 февраля:

«А что, если после того, как мы уравняем французскую армию с германской и сократим ее до размеров последней, после того, как мы добьемся равенства для Германии и эти перемены вызовут соответствующую реакцию в Европе, что если Германия заявит нам тогда: “Как вы можете держать великую страну с 70-миллионным населением в таком положении, при котором она лишена права иметь военно-морской флот, равный по силе крупнейшим флотам мира?” Вы скажете на это: “Нет, мы не согласны. Армии – дело других народов, флоты же – это вопрос, затрагивающий интересы Англии, и мы вынуждены сказать – нет”. Но каким образом сможем мы сказать это “нет”?.. Никогда мы не были столь уязвимы, как сейчас. До войны я часто слышал критические замечания по адресу либерального правительства… Гораздо большая ответственность ляжет на тех, кто ныне стоит у власти, если вопреки нашим желаниям и надеждам беда все же случится.

Ни один из уроков прошлого не усвоен, ни один из них не учтен в нашей практике, между тем как положение теперь несравненно опаснее. Тогда у нас был флот и не было никакой угрозы с воздуха. Тогда флот являлся надежным щитом Британии… Теперь мы не можем этого сказать. Это проклятое, дьявольское изобретение и усовершенствование методов войны с воздуха коренным образом изменили наше положение. Мы уже не та страна, какой мы были всего 20 лет назад, когда мы были островом».

Затем я потребовал, чтобы были приняты три следующих определенных решения. В отношении армии: в Англии, как и во всей Европе, должна быть начата реорганизация наших гражданских предприятий, с тем чтобы они могли быть быстро переключены на обслуживание военных нужд. В отношении флота: мы должны вернуть себе свободу в области проектирования. Мы должны освободиться от Лондонского договора, который ограничивает Англию в строительстве желательных для нее типов судов. Далее, авиация. Мы должны располагать авиацией столь же мощной, как авиация Франции или Германии, в зависимости от того, какая из них сильнее.

Правительство имело подавляющее большинство в обеих палатах парламента, и ему не было бы отказано ни в чем. Ему надо было лишь с верой и убежденностью внести свои предложения по обеспечению безопасности страны, и соотечественники поддержали бы его.

* * *

В этот момент перед лицом германской угрозы появился некоторый проблеск европейского единства. 17 февраля 1934 года английское, французское и итальянское правительства опубликовали совместную декларацию в поддержку независимости Австрии. 17 марта Италия, Венгрия и Австрия подписали так называемые Римские протоколы, предусматривавшие взаимные консультации в случае возникновения угрозы какой-либо из трех договаривающихся сторон. Но Гитлер становился все сильнее, и в течение мая и июня подрывная деятельность на всей территории Австрии усилилась. Дольфус немедленно направил сообщение об этих террористических актах главному советнику Муссолини по иностранным делам Сувичу вместе с нотой, выражавшей сожаление по поводу неблагоприятного действия, оказываемого ими на австрийскую торговлю и на туристов.

С этими материалами в руках Муссолини отправился 14 июня в Венецию, чтобы впервые встретиться с Гитлером. Германский канцлер, в коричневом макинтоше и фетровой шляпе, сошел с самолета и очутился среди сверкающих мундиров фашистов, предводительствуемых блистательным и дородным дуче. Увидев своего гостя, Муссолини шепнул адъютанту: «Он мне не нравится».

Во время этой странной встречи состоялся лишь общий обмен мнениями, сопровождавшийся взаимными поучениями относительно достоинств диктатуры германского и итальянского образца. Муссолини был явно удручен как обликом своего гостя, так и его манерой выражаться. Общее свое впечатление он выразил двумя словами: «болтливый монах». Ему удалось, однако, вырвать у Гитлера кое-какие заверения в том, что германский нажим на Дольфуса будет ослаблен. После этой встречи Чиано заявил журналистам: «Вот увидите – теперь ничего больше не произойдет».

Однако наступивший затем перерыв в деятельности немцев не был результатом призывов Муссолини, а объяснялся тем, что Гитлер был поглощен в то время своими внутренними делами.

* * *

С приходом Гитлера к власти вскрылись глубокие расхождения между фюрером и многими из тех, кому он был обязан своим выдвижением. Штурмовые отряды, руководимые Ремом, все в большей степени становились представителями более революционных элементов партии. Среди старых членов партии имелись горячие сторонники социальной революции, такие как Грегор Штрассер. Они боялись, что Гитлер, достигнув первой ступени, будет попросту перетянут на свою сторону существующей иерархией – рейхсвером, банкирами и промышленниками. Он был бы не первым революционным вождем, отталкивающим ногой ту самую лестницу, по которой он взобрался на головокружительные вершины. В представлении рядовых членов СА (коричневорубашечников) январский триумф 1933 года должен был принести им свободу грабить не только евреев и спекулянтов, но и все состоятельные классы общества. В некоторых партийных кругах вскоре начали распространяться слухи о величайшем предательстве вождя. Под их влиянием начальник штаба Рем принял энергичные меры. В январе 1933 года отряды СА насчитывали 400 тысяч человек. К весне 1934 года Рем завербовал и организовал около трех миллионов человек. Гитлер в своем теперешнем новом положении был обеспокоен ростом этой гигантской машины, которая, хотя и заявляла о своей горячей преданности его имени и в большей своей части действительно была глубоко предана ему, начинала тем не менее ускользать из-под его личного контроля. До тех пор он обладал личной армией. Теперь у него была государственная армия. Однако он не желал менять одну на другую. Он хотел иметь обе, с тем чтобы в случае надобности использовать одну для контроля над другой. Поэтому ему приходилось вступать теперь в борьбу с Ремом.

«Я полон решимости, – заявил он в те дни руководителям СА, – жестоко подавить всякую попытку низвергнуть существующий строй. Я буду самым решительным образом препятствовать возникновению второй революционной волны, ибо она неизбежно породила бы хаос. Всякий, кто осмелится выступить против установленной государственной власти, будет сурово наказан, какое бы положение он ни занимал».

При всех его дурных предчувствиях, однако, Гитлера нелегко было убедить в вероломстве его товарища по мюнхенскому путчу, на протяжении последних семи лет являвшегося начальником штаба его армии коричневорубашечников. Когда в декабре 1933 года было провозглашено единство партии и государства, Рем стал членом германского кабинета. Одним из следствий объединения партии с государством должно было явиться слияние отрядов коричневорубашечников с рейхсвером. Ввиду быстрых темпов перевооружения страны вопрос о контроле над всеми германскими вооруженными силами и об их статусе становился одним из самых актуальных вопросов политики. В феврале 1934 года в Берлин прибыл Иден. В ходе переговоров Гитлер согласился дать определенные временные гарантии относительно невоенного характера отрядов СА. В то время уже происходили постоянные трения между Ремом и начальником генерального штаба фон Бломбергом.

В течение апреля и мая Бломберг непрестанно жаловался Гитлеру на действия СА и на их наглость. Фюрер вынужден был выбирать между генералами, которые его ненавидели, и головорезами-коричневорубашечниками, которым он был столь многим обязан. Он выбрал генералов. В начале июня Гитлер имел пятичасовой разговор с Ремом, во время которого он сделал последнюю попытку примириться и договориться с ним. Но с этим ненормальным фанатиком, пожираемым честолюбием, невозможен был никакой компромисс. Мистическую иерархическую великую Германию, о которой мечтал Гитлер, и пролетарскую республику народной армии, к которой стремился Рем, разделяла пропасть.

В рамках штурмовых отрядов были образованы немногочисленные, прекрасно обученные отборные части, бойцы которых носили черные мундиры. Они именовались СС, а впоследствии чернорубашечниками. Эти части предназначались для личной охраны фюрера и для выполнения специальных и конфиденциальных заданий. Ими командовал бывший неудачливый владелец птицефермы Генрих Гиммлер. Предвидя предстоящее столкновение между Гитлером и армией, с одной стороны, и Ремом с его коричневорубашечниками – с другой, Гиммлер позаботился о том, чтобы СС оказались в лагере Гитлера. С другой стороны, Рем имел в партии весьма влиятельных сторонников, которые, подобно Грегору Штрассеру, видели, что их жестокие планы социальной революции отбрасываются в сторону. В рейхсвере также были свои бунтовщики. Бывший канцлер фон Шлейхер не простил позора, пережитого им в январе 1933 года, а также того, что руководители армии не избрали его в преемники Гинденбурга. В столкновении между Ремом и Гитлером Шлейхер видел благоприятные возможности для себя.

События теперь развертывались с огромной быстротой. 25 июня рейхсверу был отдан приказ не покидать казарм, а чернорубашечникам были выданы патроны. В свою очередь коричневорубашечники получили приказ быть наготове, и Рем с согласия Гитлера назначил на 30 июня в Висзее, на Баварских озерах, собрание всех старших руководителей этих отрядов. Гитлер был предупрежден о серьезной опасности 29 июня. Он вылетел в Годесберг, где к нему присоединился Геббельс, привезший с собой тревожные вести о предстоящем мятеже в Берлине. По словам Геббельса, адъютант Рема Карл Эрнст получил приказ попытаться организовать восстание. Это представляется маловероятным: Эрнст находился в то время в Бремене и готовился отплыть в свадебное путешествие.

Получив это сообщение, не известно, правдивое или ложное, Гитлер немедленно принял решение. Он приказал Герингу овладеть положением в Берлине. Сам же он вылетел в Мюнхен, намереваясь лично арестовать своих главных противников. В напряженный момент, когда решался вопрос о жизни или смерти, он показал себя страшным человеком. Всю дорогу он просидел рядом с пилотом, погруженный в мрачные мысли. Самолет приземлился на аэродроме близ Мюнхена 30 июня в 4 часа утра. Гитлера сопровождали кроме Геббельса около десятка личных телохранителей. Он направился в «коричневый дом» в Мюнхене, вызвал к себе руководителей местных отрядов СА и арестовал их. В 6 часов утра только с Геббельсом и своей маленькой свитой он отправился на автомобиле в Висзее.

Летом 1934 года Рем заболел и поехал в Висзее лечиться. Он устроился на маленькой даче, принадлежавшей его лечащему врачу. Трудно было подыскать менее подходящий штаб для организации немедленного восстания. Дача стояла в конце узкого тупика. Каждого входящего в дом или выходящего оттуда легко было проследить. Помещения, которое могло бы вместить всех участников предполагаемого собрания руководителей штурмовых отрядов, здесь не было. В доме был всего один телефон. Все это плохо вяжется с версией о непосредственной угрозе восстания. Если Рем и его сторонники действительно готовились поднять мятеж, то они проявили явную беспечность.

В 7 часов утра вереница автомобилей фюрера остановилась перед домиком Рема. Один, невооруженный, Гитлер поднялся по ступеням и вошел в спальню Рема. Что произошло между ними, никто никогда не узнает. Рем был застигнут врасплох, и арест его и его личного штаба произошел без всяких инцидентов. Вслед за тем небольшая компания вместе со своими пленниками выехала по дороге на Мюнхен. Случилось так, что вскоре им повстречалась колонна грузовиков с вооруженными коричневорубашечниками, которые направлялись приветствовать Рема на конференции, назначенной в Висзее на 12 часов дня. Гитлер вышел из машины, вызвал командира и властным тоном приказал ему увезти своих солдат обратно. Ему тотчас же повиновались. Если бы он проезжал часом позже или они часом раньше, великие события могли бы принять иной оборот.

По прибытии в Мюнхен Рем и его приближенные были посажены в ту самую тюрьму, в которой он и Гитлер десять лет назад вместе отбывали заключение. Днем начались казни. В камеру к Рему был подложен револьвер, но так как он пренебрег этим приглашением к самоубийству, через несколько минут дверь камеры открылась, и он был изрешечен пулями. Казни в Мюнхене продолжались в течение всего дня, с короткими перерывами. Команды из восьми человек, наряженные для расстрела, приходилось время от времени сменять, так как психика бойцов не выдерживала напряжения. Но в течение нескольких часов залпы раздавались регулярно почти каждые десять минут.

Тем временем в Берлине Геринг, получив сигнал от Гитлера, повторил ту же процедуру. Однако здесь, в столице, убийцы не ограничивались при выборе жертв иерархией СА. Так, например, были застрелены в своем доме Шлейхер и его жена, которая хотела прикрыть его своим телом. Грегор Штрассер был арестован и умерщвлен. Личный секретарь Папена и другие близкие к нему лица также были расстреляны, однако по какой-то неизвестной причине его самого пощадили. Карл Эрнст, которого схватили в Бремене, нашел свой конец в казармах Лихтефельде, в Берлине. Здесь, как и в Мюнхене, залпы карательных команд слышались весь день. В эти сутки по всей Германии исчезло множество людей, не имевших никакого отношения к заговору Рема и оказавшихся жертвами личной мести, иногда за очень старые обиды. Так, например, Отто фон Кар, который в бытность свою главой баварского правительства подавил путч 1923 года, был найден мертвым в лесу около Мюнхена. Общее число ликвидированных лиц оценивается различно – от пяти до семи тысяч.

К концу этого кровавого дня Гитлер вернулся на самолете в Берлин. Пора было положить конец резне, принимавшей с каждой минутой все более широкие масштабы. В тот же вечер несколько эсэсовцев, которые от избытка усердия зашли далеко в расправах с заключенными, сами были казнены. Около часу ночи 1 июля грохот выстрелов смолк. Днем фюрер вышел на балкон имперской канцелярии принять приветствия собравшихся толп берлинцев, из которых многие думали, что он сам оказался жертвой. Одни говорят, что он выглядел измученным, другие – торжествующим. Вполне возможно, что он был и измученным, и торжествующим одновременно. Быстрота и жестокость, с которой он действовал, спасли его планы и, без сомнения, его жизнь. В эту «ночь длинных ножей», как стали ее называть, было сохранено единство национал-социалистской Германии, явившейся впоследствии бичом для всего мира.

Эта резня, хотя ее и можно было объяснить действием пришедших в движение страшных сил, показала, что новый хозяин Германии не остановится ни перед чем и что обстановка в Германии лишает ее всякого сходства с цивилизованным государством. Перед миром предстала диктатура, основанная на терроре, пропитанная кровью. В стране царил жестокий, разнузданный антисемитизм и уже действовала вовсю система концентрационных лагерей для всех нежелательных или политически инакомыслящих слоев населения.

* * *

В первой половине июля 1934 года на горных тропах, ведущих из Баварии на австрийскую территорию, наблюдалось усиленное движение. В конце июля в руки австрийской пограничной полиции попался германский курьер. При нем были найдены различные документы, и в том числе шифровальные коды, которые показывали, что план восстания был близок к осуществлению. Организатором государственного переворота должен был явиться Антон фон Ринтелен, в то время занимавший пост австрийского посланника в Италии. Дольфус и его министры не сразу реагировали на предостережения относительно приближающегося кризиса и на признаки предстоящего мятежа, ставшие вполне очевидными уже рано утром 25 июля. Утром приверженцы нацистов в Вене привели себя в состояние боевой готовности. Около часу дня в канцелярию вошла группа вооруженных мятежников, и Дольфус, простреленный двумя пулями, остался лежать, истекая кровью. Другой отряд нацистов захватил радиостанцию и объявил об отставке правительства Дольфуса и о приходе к власти Ринтелена.

Однако остальные члены кабинета Дольфуса проявили твердость и энергию. Президент Миклас издал официальный приказ восстановить порядок любой ценой. Правительство возглавил министр юстиции Шушниг. Большая часть австрийской армии и полиции сплотилась вокруг его правительства. Они осадили здание канцелярии, где, окруженный небольшой группой мятежников, умирал Дольфус. Мятежи возникли также в провинциях, и отдельные подразделения австрийского легиона перешли границу Австрии из Баварии. К этому времени весть о случившемся уже дошла до Муссолини. Он тотчас же послал главе австрийского хеймвера князю Штарембергу телеграмму, в которой говорилось, что Италия поддержит независимость Австрии. Дуче специально вылетел в Венецию, чтобы принять вдову Дольфуса и выразить ей с подобающими церемониями свое соболезнование. В то же самое время три итальянские дивизии были направлены к Бреннерскому перевалу. Это заставило Гитлера, который знал пределы своей мощи, отступить. Германский посланник в Вене Рит и другие германские чиновники, причастные к мятежу, были отозваны либо смещены. Попытка не удалась. Требовался более длительный процесс. Папен, лишь недавно избегнувший кровавой бойни, был назначен германским посланником в Вену с заданием действовать более тонкими методами.

Папен был назначен германским посланником в Вену с явной целью организовать свержение Австрийской Республики. Перед ним стояла двойная задача: поддерживать подпольную австрийскую нацистскую партию, которой с этого момента выплачивалась ежемесячная субсидия в 200 тысяч марок, и подрывать силы или завоевывать на свою сторону ведущих политических деятелей Австрии.

В разгар всех этих трагедий и тревог скончался престарелый фельдмаршал Гинденбург, который совсем уже одряхлел за последние месяцы, а потому более чем когда-либо превратился в орудие в руках рейхсвера. Гитлер стал главой германского государства, сохранив также пост канцлера. Он стал теперь властелином Германии. Его сделка с рейхсвером была скреплена и подтверждена кровавой чисткой. Коричневорубашечники были принуждены к повиновению, и они вновь подтвердили свою верность фюреру. Все враги и потенциальные соперники были удалены из их рядов. С этого времени они утратили свое влияние и превратились в нечто вроде особой полиции, к услугам которой прибегали при отправлении различных церемоний. С другой стороны, отряды чернорубашечников, выросшие численно и окрепшие благодаря установленной дисциплине, а также предоставленным им привилегиям, превратились под руководством Гиммлера в преторианскую гвардию при особе фюрера в противовес лидерам армии и военной касте, а также в политические войска, значительная военная мощь которых служила опорой деятельности расширявшейся тайной полиции, или гестапо.

* * *

События в Австрии сблизили Францию и Италию, а потрясение, вызванное убийством Дольфуса, имело своим следствием установление контакта между генеральными штабами обеих стран. Угроза независимости Австрии способствовала пересмотру франко-итальянских отношений, который касался не только вопроса о равновесии сил в бассейне Средиземного моря и в Северной Африке, но и позиций Франции и Италии в Юго-Восточной Европе. Однако Муссолини стремился не только укрепить позиции Италии в Европе против потенциальной германской угрозы, но и обеспечить будущность ее империи в Африке. Французское правительство, одержимое страхом перед германской опасностью, было готово пойти на серьезные уступки ради того, чтобы перетянуть на свою сторону Италию. В январе 1935 года Лаваль[5] отправился в Рим, где подписал ряд соглашений, целью которых было устранить основные помехи во взаимоотношениях обеих стран. Оба правительства единодушно считали перевооружение Германии противозаконным. Они договорились консультироваться друг с другом в случае возникновения в будущем новой угрозы независимости Австрии. В колониальной сфере Франция пошла на уступки в вопросе о статусе итальянцев, проживающих в Тунисе, а также передала Италии некоторые участки территории, тянущиеся полосой вдоль границ Ливии и Сомали, и 20 процентов акций железной дороги Джибути – Аддис-Абеба. Эти переговоры должны были подготовить почву для более официального обсуждения между Францией, Италией и Великобританией вопроса о создании общего фронта против растущей германской угрозы. В последующие месяцы все это было перечеркнуто, однако, агрессией Италии в Абиссинии.

* * *

В декабре 1934 года произошло столкновение между итальянскими и абиссинскими солдатами возле колодца Уал-Уал, на границе между Абиссинией и Итальянским Сомали. Оно было использовано Италией в качестве предлога для заявления перед всем миром своих притязаний на Эфиопскую империю. Таким образом, в дальнейшем проблема обуздания Германии в Европе была осложнена и запутана судьбой Абиссинии.

* * *

В этой связи следует остановиться еще на одном событии. По условиям Версальского договора население Саарской области, этого маленького клочка германской территории, обладающего богатыми угольными месторождениями и важными металлургическими заводами, должно было по истечении 15-летнего срока решить путем плебисцита, желает ли оно возвратиться в лоно Германии или нет. Плебисцит был назначен на январь 1935 года. В исходе его сомневаться не приходилось. Большинство, безусловно, должно было проголосовать за возвращение Саара в лоно германского отечества. Несомненность такого исхода подкреплялась еще и тем фактом, что Саарская область, хотя она и управлялась номинально комиссией Лиги Наций, на деле находилась под контролем местного центра нацистской партии.

Плебисцит состоялся 13 января 1935 года под наблюдением международной комиссии, в которой были и английские представители. 90,3 процента населения этого маленького клочка земли, вклинившегося между чужими владениями и являвшегося единственной, если не считать Данцига, территорией, находившейся под суверенитетом Лиги Наций, проголосовало за возвращение в лоно Германии. Этот моральный триумф национал-социализма, хотя и явившийся результатом нормальной и неизбежной процедуры, еще более поднял престиж Гитлера и, казалось, освятил его власть искренней демонстрацией воли германского народа.

Однако доказательства беспристрастности и справедливости Лиги Наций отнюдь не умиротворили Гитлера и не произвели на него решительно никакого впечатления. Несомненно, они лишь подтверждали его мнение, что союзники – это вырождающиеся глупцы. Со своей стороны, он продолжал сосредоточивать свое внимание на главной цели – расширении германских вооруженных сил.