Читать книгу Как делаются деньги? Философия посткредитного капитализма - Уле Бьерг - Страница 4

Вступление: Seinsvergessenheit и деньги

Оглавление

Эта книга о том, как делаются деньги. Выражение «делать деньги» имеет два значения. Первое, и самое очевидное, относится к обороту и распределению денег в мире. Когда кто-то начинает рабочий день с заявления: «Время делать деньги!», – на самом деле имеется в виду: «Давайте присвоим некое количество денег, уже обращающихся в экономике». Но если воспринимать выражение буквально, то речь идет о процедуре, в результате которой деньги возникают и вводятся в экономику.

В первом случае процесс делания денег – это то, о чем многие часто думают. «Где бы взять денег?» Подобный вопрос время от времени приходится задавать себе почти всем. Для одних – это вопрос выживания. Им нужно достать деньги, чтобы купить еды и заплатить по счетам. Для других – это экзистенциальный вопрос, определяющий человека и его место в устройстве общества. Для большинства же из нас – это отчасти вопрос выживания, а отчасти – определение идентичности.

Во втором и более буквальном смысле делание денег – это то, о чем мало кто задумывается. Откуда деньги берутся? Как они появляются в мире? Кто создает деньги, используемые нами в экономических отношениях? Такого рода вопросам, кажется, уделяется довольно мало внимания, учитывая, насколько важны для нас деньги при современном капитализме. Согласно Хайдеггеру, сложнее всего мыслить и понимать те вещи, которые нам близки, которые мы принимаем за данность. Обыденность предмета мешает рефлексии и выработке спекулятивных суждений, необходимых для более глубокого понимания этого предмета. Вот, например, язык. Язык – настолько естественная часть нашего существования, что даже дети знают, как им пользоваться. Тем не менее едва ли кто-то может утверждать, что полностью понимает, что такое язык на самом деле. Такой же парадокс с деньгами. Мы применяем их каждый день. Деньги – один из ключевых компонентов многих наших взаимодействий с другими людьми и восприятия вещей вокруг нас. При этом сущность денег по большей части берется как данность.

Этот факт ощущается не только когда отдельные люди в повседневной жизни имеют дело с деньгами, но и в нашем коллективном политическом воображении. Критическое экономическое положение, складывавшееся в 2007–2008 годах, по мере того как все больше американских домовладельцев становились банкротами (банки и финансовые институты истощали свои ресурсы, что в итоге привело к разорению банков Bear Stearns и Lehman Brothers), тут же окрестили «финансовым кризисом». Такое название можно, конечно, воспринимать как отражение того факта, что тревожные события действительно разворачивались на финансовых рынках и в крупнейших финансовых институтах, однако само название «финансовый кризис» предполагает определенный взгляд на события и возможные пути решения. Во-первых, термин «финансовый» намекает на то, что критическое положение сложилось из-за того, как в экономике были оценены действия и активы, и из-за того, как распределялся капитал для их финансирования. Во-вторых, термин «кризис» предполагает, что такое положение являлось исключительным случаем отклонения от нормы. Кризисы можно преодолеть и вернуться к нормальному положению вещей.

Когда мы воспринимаем ситуацию как финансовый кризис, это предлагает нам искать объяснение возникших проблем в том, как отдельные лица и институты делали деньги на финансовых рынках. Банкиры жадны и аморальны, финансовые модели не соответствуют экономической действительности, те, кто должен следить, наивны, коррумпированы либо и то и другое вместе, и комбинация этих трех факторов приводит к эксплуатации обычных людей, которые, в свою очередь, не могут умерить свое избыточное потребление, ставшее возможным благодаря дешевому кредиту. Прибегая к такому объяснению, мы размышляем в категориях первого значения выражения «делать деньги». Хотя такие толкования отчасти верны, они отвлекают нас от второго смысла этого выражения, относящегося к более фундаментальному вопросу о происхождении денег в современном капитализме.

Хайдеггер дает нам концепции, с помощью которых можно провести философское разграничение между двумя смыслами выражения «делать деньги». В центре его философствования мы видим онтологическое различие между сущим (Seiende) и бытием (Sein). Когда что-то исследуется как сущее, к нему подходят как к отдельной сущности среди прочих сущностей. В таком случае задача состоит в определении свойств, отделяющих сущее от других сущих, и изучении их взаимодействия. Исследования определенных сущих выстроены вокруг вопросов типа «Что есть Х?» Такие вопросы могут включать вопросы: «Что есть человек?» (он рационален, он – животное, он морален? и т. д.); «Что есть мир?» (он реален, он – идея, он познаваем? и т. д.).

В отличие от подобных вопросов, исследования бытия имеют дело с последствиями того факта, что что-то есть; их интересует значение глагола «быть». Исследования такого типа не формулируют вопрос как «Что есть X?», а вместо этого спрашивают: «Как есть Х?» В «Бытии и времени» «Х» из вопроса – это человек (das Man), но, чтобы не обращаться с человеком просто как с сущим, Хайдеггер использует понятие Dasein, обозначающее «быть» человека. (Dasein стоит просто понимать как «здесь-бытие», но этот термин обычно не переводят с немецкого[1].) Поэтому, когда Хайдеггер исследует бытие Dasein, важно отметить, что внимание сконцентрировано на бытии, а не на Dasein. Исследование фокусируется на том, что значит «быть». То, что интересует Хайдеггера, – это устройство бытия Dasein.

Когда мы задаем вопрос типа: «Как бы мне заработать денег?», «Как эта компания может заработать денег?» или даже «Как эта страна может заработать денег?» – мы думаем о деньгах просто как о сущем. Наша задача – вмешаться в оборот денежных объектов, чтобы перераспределить деньги в нашу пользу. Однако, как только мы уходим от первого очевидного понимания фразы «делать деньги» и начинаем задаваться вопросом, как вообще деньги создаются, мы начинаем исследовать само бытие денег. В «Положении об основании» Хайдеггер дает нам метод изменения направления нашего вопрошания, что делает такое исследование возможным. Хайдеггер отталкивается от Принципа достаточного основания Лейбница: «Ничего не бывает без основания», nihil est sine ratione. Но вместо того чтобы читать предложение как «ничего не бывает без основания», что просто бы означало, что у всего в мире есть основание, Хайдеггер смещает акцент и получается «ничто есть то, у чего нет основания». Таким образом, предложение становится утверждением о том, что ничто «есть», утверждением о самом бытии Ничто. Такое смещение акцента превращает предложение в ответ на онтологический вопрос: «Как есть Ничто?» Хайдеггер сам объясняет свой метод так: «За изменением тональности скрывается радикальное изменение направления мышления»[2]. Дальнейшие метафизические значения хайдеггеровского анализа Ничто находятся за пределами нашего текущего исследования. Однако смещение акцента весьма подходит нам для анализа денег. Вместо того чтобы попадаться в интеллектуальные ловушки вопроса «Что есть деньги?» или даже неявно принимать существующие ответы на этот вопрос, нас интересует вопрос: «Как получилось, что деньги существуют?» или просто: «Как есть деньги?»

В своей радикальной критике западной метафизики Хайдеггер вводит в оборот прекрасное слово Seinsvergessenheit, которое можно перевести как «забвение бытия». Он утверждает, что еще до Платона и Аристотеля философия занималась только исследованием мира сущностей, тем самым систематически пренебрегая фундаментальным вопросом бытия. Оставив в стороне обоснованность хайдеггеровского утверждения относительно более чем двухтысячелетней истории философии, мы можем применить его мышление к статусу вопроса денег в современном капитализме.

Есть ли у нас сегодня ответ на вопрос о том, чтó мы, собственно, имеем в виду под словом «деньги»? Никоим образом. И значит, вопрос о смысле бытия денег надо поставить заново. Находимся ли мы хотя бы в замешательстве от того, что не понимаем выражение «деньги»? Никоим образом. И значит, тогда нужно сначала опять пробудить внимание к смыслу этого вопроса[3].

Это перефразированная преамбула Хайдеггера к «Бытию и времени». В этом фрагменте я позволил себе заменить «сущее» и «бытие» на «деньги» и «вопрос о смысле бытия» на «вопрос о смысле бытия денег». С этими изменениями отрывок обращает внимание на два соображения о Seinsvergessenheit денег сегодня. У нас не только отсутствует адекватное понимание феномена денег. Нас это даже и не удивляет. По большей части мы вполне довольны использованием денег, не понимая и даже не спрашивая, как они работают, или же принимая на веру популярные, простые объяснения происхождения денег и их природы.

Учитывая объем сегодняшних экономических исследований и уровень образования в этой области, а также привилегированный статус экономики в политике и популярном дискурсе, было бы неправильно утверждать, что мы не располагаем достаточными знаниями о деньгах. Вопрос, скорее, в том, насколько адекватны те знания, что мы имеем. Согласно Хайдеггеру, Seinsvergessenheit не является ошибкой, возникающей в какой-то момент размышления об определенном предмете. Если мы небрежно подходим к постановке вопросов, Seinsvergessenheit возникает сразу же, в тот самый момент, когда мы начинаем мыслить о предмете и исследовать его. Мой аргумент в том, что бóльшая часть размышлений об экономических вопросах как в самóм мейнстриме экономической науки, так и в популярном политическом дискурсе страдает от Seinsvergessenheit.

Чтобы увидеть, как разница между сущностями и бытием применима к деньгам и как Seinsvergessenheit находит отражение в предмете экономики, мы можем взглянуть на первые страницы учебника по вводному курсу экономики. Вступление начинается так:

Только что в вечернем выпуске новостей вы услышали о том, что Федеральная резервная система (центральный банк США) повышает процентную ставку по краткосрочным кредитам на 0,5 процентного пункта. Как это повлияет на размер процентов по выплачиваемой вами ссуде на покупку автомобиля? Возрастут ли цены на недвижимость? Увеличатся или уменьшатся ваши шансы найти работу в следующем году? Эта книга поможет найти ответы на эти и другие вопросы, так как она посвящена изучению роли и функций финансовых рынков (рынков акций, облигаций и иностранной валюты), финансовых учреждений (банков, страховых компаний, взаимных фондов и других институтов), а также денег в экономике[4].

Хотя цитата выбрана более-менее случайно, она иллюстрирует то, как экономисты мейнстрима думают о деньгах. Стоит отметить, что, помимо выдающегося научного послужного списка, автор книги, Фредерик Мишкин, занимал важные посты в Федеральном резервном банке США, в том числе был членом Совета управляющих с 2006 по 2008 год. Вопросы, упоминаемые в приведенном выше отрывке, касаются соотношения между различными монетарными показателями: между ставкой по федеральным фондам и ставкой потребительского кредитования, между процентной ставкой и ценами на недвижимость и между процентной ставкой и уровнем занятости. В терминах Хайдеггера, это все онтические, а не онтологические вопросы. Они относятся к тому, как деньги функционируют как определенное сущее по отношению к другим сущим, не затрагивая «быть» денег.

Экономическая наука весьма преуспела в создании усложненных формул и моделей, описывающих взаимосвязь экономических показателей в обществе. Мало каким научным дисциплинам удалось так сильно повлиять на то, как мы думаем и говорим об обществе, на то, как мы его организовываем. При таком успехе действительно сложно подвергать сомнению экономический подход к деньгам. Если и признать, что экономика как дисциплина пренебрегла вопросом о бытии денег, разве не замечательно она обошлась без него? Можно даже предположить, что относительный успех экономики объясняется тем, что она избежала такого рода софистики. Экономика решает вопросы. В отличие, скажем, от философии, которая, похоже, застряла на тех же вопросах, что и 2000 лет тому назад.

Однако, пренебрегая вопросом о бытии денег, мы упускаем из виду условность и изменчивость различных форм, которые принимают современные деньги. Рынки развиваются, и распределение стоимости и денег в обществе постоянно меняется. Тщательным отслеживанием этого и занимается экономика. Однако для того, чтобы экономические модели могли достичь такого впечатляющего уровня точности и четкости, позволяющего им быть применимыми для нужд бизнеса и государства, определенные компоненты этих моделей должны оставаться неизменными и неоспариваемыми. Это касается природы и образования денег. Когда политика направляется экономикой мейнстрима, неизменность денег берется за данность, а воображение, с ними связанное, существенно ограничивается. Так функционирует идеология в отношении вопроса денег. Мы наблюдаем за работой механизма, который Славой Жижек называет «идеологической натурализацией»:

При современном глобальном капитализме идеологическая натурализация достигла невиданного уровня: не часто встретишь тех, кому хотя бы грезятся утопии, включающие возможные альтернативы ‹…› Но напрасно кажется, что эпоха идеологических утопий осталась позади, никем не оспариваемая гегемония капитализма имеет поистине утопическое ядро капиталистической идеологии, которое поддерживает ее. Утопии альтернативных миров были изгнаны другой утопией, имеющей власть и прикрывающейся прагматичным реализмом[5].

Поскольку современная форма денег представляется естественной, обсуждать или даже представлять себе другие формы денег в качестве решения актуальных экономических и социальных проблем оказывается затруднительным. Политические дискуссии, последовавшие за финансовым кризисом 2008 года, быстро устремились в сторону узкого вопроса о том, должно ли (и если должно, то как) государство вмешиваться и поддерживать крупнейшие финансовые институты, чтобы предотвратить полный коллапс рынков. Невероятная способность капитализма «натурализовывать» себя, не просто как доминирующую, а единственно возможную на сегодняшний день систему производства и распределения стоимости, проявилась в любопытном парадоксе, когда наиболее радикальные идеи высказывались самыми отъявленными сторонниками свободного рынка, которые предлагают государству остаться в стороне и дать силам рынка вести себя «естественным» образом. Разница мнений в сегодняшнем политическом ландшафте измеряется не тем, поддерживаешь ли ты капитализм или нет, а тем, как именно ты его поддерживаешь.

Политическая реакция на финансовый кризис 2008 года похожа на реакцию на разрушение Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года. Так же как финансовый кризис мог бы стать поводом переосмыслить современный капитализм, нападение 11 сентября могло поспособствовать дискуссии о роли США как доминирующей мировой силы и пересмотру отношений между так называемыми развитыми и развивающимися странами. Это трагическое событие тем не менее открыло окно политических возможностей для того, чтобы, вероятно, поменять базовые координаты нашей политической системы. Как мы знаем, впрочем, это окно почти мгновенно захлопнулось, когда падение башен было использовано для начала «войны против терроризма».

Чтобы преодолеть финансовый кризис, большинство западных стран приняли решение о помощи проблемным банкам. Логика, которой руководствовалось государство, вмешиваясь в финансовый рынок, была такой: «В нормальных обстоятельствах финансовые рынки сами придут в точку равновесия, что обеспечит оптимальные условия для создания и распределения стоимости и денег в обществе. Текущая ситуация, однако, исключительная. Она не вписывается в норму и поэтому требует исключительных мер. Мы, правительство, в связи с этим обеспечим исключительное вмешательство в рынок, чтобы восстановить нормальную ситуацию, а рынки снова будут функционировать сами по себе».

Подход к вмешательству государства на финансовых рынках структурно аналогичен логике, примененной к вопросу о пытках (и приостановке действия различных гражданских прав), последовавших за 11 сентября. Логика, объясняющая применение пыток к «вражеским боевикам», подозреваемым США и их союзниками в террористической деятельности, была такой: «В нормальных обстоятельствах мы, будучи демократическими правительствами, верим в священность прав человека и осуждаем применение пыток. Текущая ситуация, однако, исключительная. Она не вписывается в норму и поэтому требует исключительных мер. Мы, демократические правительства, в связи с этим будем применять пытки, чтобы устранить прямую угрозу нашим обществам и восстановить нормальную ситуацию, а демократия снова будет функционировать и выживать, так что впредь можно будет обойтись без таких недемократических мер, как пытки».

В обоих случаях, и в отношении 11 сентября, и в отношении финансового кризиса, закрывшееся окно возможностей означало, что фундаментальные вопросы, затрагивающие социальный порядок, были исключены из дискуссии. В контексте финансового кризиса не было затронуто множество важнейших вопросов, относящихся к образованию денег, например: нужны ли нам вообще частные банки? Нужна ли нам экономика, базирующаяся на деньгах, созданных из долга? Должны ли мы позволять финансовым рынкам определять условия экономической политики? Должны ли заемщики беспрекословно платить по своим долгам? Нужна ли нам экономика, основанная на бесконечном росте? Будет преувеличением сказать, что вопрос о природе денег полностью отсутствует в экономике мейнстрима. Тем не менее к нему подходят так, что онтологическое происхождение денег не затрагивается. Стандартный ответ на вопрос «что такое деньги?» является перечислением четырех определяющих функций денег: 1) средство обмена; 2) счетная денежная единица; 3) средство сбережения; и 4) средство (отложенного) платежа. Это четырехсоставное определение в английском языке даже существует в виде простого стишка-запоминалки: «Деньги суть четырех ипостасей отражение: обмен, счет, платеж и сбережение».

Важно отметить, что в приведенном определении ответ на изначальный вопрос о том, что есть деньги, дается через описание того, что деньги делают; в списке перечисляются функции, выполняемые деньгами. Это ни в коей мере не означает, что определение неверное. Представьте: нас спрашивают, что такое молоток, а мы говорим, что это штука, которой забивают в дерево гвозди. Вот на что похожа предложенная формулировка. Однако, таким образом мы неявно натурализуем деньги, по крайней мере в двух смыслах.

Во-первых, мы можем задаться вопросом о том, насколько приведенный список функций является исчерпывающим. Безусловно, деньги выполняют эти четыре функции, но они еще много что делают помимо того. Разве деньги не являются также способом контроля других людей, стандартизации желания, механизмом концентрации богатства в руках немногих людей и поводом для недовольства многих? Перечисление четырех функций денег, приведенное выше, предполагает, что они являются обязательными свойствами, а все остальные – просто случайны. Это все равно что сказать, будто свойство забивать гвозди – непременная функция молотка, а вот садануть им по большому пальцу – это просто случайность. Может быть, в случае с молотком подобное определение и не вызывает проблем, однако в случае с деньгами это не так. Определяя деньги через четыре функции, мы так же заблуждаемся, как и в том случае, когда говорим, что пистолет – это вещь, с помощью которой борются за мир, защищая невинных людей.

Во-вторых, определение денег через те функции, что они выполняют, представляет деньги всего лишь как прикладное решение прикладной же задачи. Можно развить это соображение, взглянув на другой отрывок из учебника по вводному курсу экономики. В следующем фрагменте из главы с названием «Что такое деньги?» автор пытается объяснить функцию денег как средства обмена:

Использование денег как средства обмена повышает эффективность экономики, снижая затраты времени на операции обмена. Чтобы понять, почему это так, рассмотрим бартерную экономику, в которой нет денег, а товары и услуги непосредственно обмениваются на другие товары и услуги.

К примеру, профессор экономики Элен умеет делать одну замечательную вещь – читать лекции по экономике. Если Элен хочет кушать, то в бартерной экономике ей придется найти фермера, не только производящего устраивающие ее продукты, но и интересующегося лекциями по экономике. Очевидно, такой поиск потребует очень много сил и времени, которые Элен могла бы потратить на чтение лекций тем, кто в этом нуждается. Возможно, ей самой придется оставить чтение лекций и заняться фермерством (хотя даже в этом случае она может погибнуть от голода).

Время, потраченное на обмен товаров и услуг, – операционные издержки. В бартерной экономике операционные издержки высоки, так как людям приходится удовлетворять «двойное совпадение желаний»: они должны найти того, кто имеет нужный товар или услугу и одновременно желает приобрести предлагаемый взамен товар или услугу.

Посмотрим, что произойдет, когда в экономике Элен появятся деньги. Она сможет учить каждого, кто готов платить деньги за ее лекции. Затем она сможет пойти к любому фермеру (или в супермаркет) и купить нужные продукты питания за деньги, заработанные чтением лекций. Проблема двойного совпадения желаний устраняется, а Элен экономит массу времени, чтобы заниматься тем, что у нее лучше всего получается, – преподаванием[6].

Сценарий в приведенном отрывке на самом деле является вымышленным. Тем не менее он дает несколько ключевых прозрений о том, как деньги воспринимаются экономикой мейнстрима. Учитывая воображаемую природу сценария, мы можем поступить с отрывком так же, как психоаналитики поступают со сновидениями, то есть как с сюжетом, обнаруживающим подспудные фантазии экономиста.

Сценарий рассказывает о происхождении денег как практического решения для практической проблемы. Есть профессор, предлагающий услугу (преподавание экономики), и есть фермер, имеющий товары (еду), а также есть задача помочь им вступить в отношения обмена. В уравнение вводятся деньги и служат решением задачи. В описанной ситуации проблема, решенная деньгами, натурализована (делается совершенно естественной). При этом на заднем плане маячит вариация загадочного хайдеггеровского вопроса: «Почему вообще есть сущее, а не наоборот – ничто?»[7] Вариация, разумеется, такая: «Почему вообще есть деньги, а не наоборот – никаких денег?» Однако, в то время как вопрос Хайдеггера остается метафизической загадкой, цель которой – способствовать радикальному метафизическому мышлению, демонстрация вопроса о деньгах из учебника, напротив, представляется банальностью, на которую есть исчерпывающий ответ.

В сценарии из учебника есть еще один любопытный парадокс: наличие экономиста в бартерной экономике. Мы можем предоставить аргументы в пользу того, что при бартерной экономике не было бы никаких экономистов, поскольку проблемы, над решением которых работают экономисты, возникают только с появлением денег. Даже вообразить фермера в бартерной экономике, который был бы заинтересован в лекциях по экономике, значит скрыть тот факт, что проблемы, при которых фермеру понадобится экономика, возникают только при денежной экономике. В этом смысле образ экономиста в бартерной экономике затмевает двойственную роль денег как средства, решающего проблемы и проблемы создающего. Присутствие экономиста в бартерной экономике возвышает экономику не только до уровня науки о проблемах и вопросах, возникающих с эволюцией денег, но и до уровня науки о доденежном человеке. Иными словами, экономист – это философ. Разве это не указывает на положение экономической науки и экономистов на политическом ландшафте сегодня? В современном постидеологическом капитализме экономика функционирует как наука о самой жизни.

Представление о деньгах как о практическом решении практической проблемы скрывает идеологические измерения денег. Мы можем обсуждать, кто должен получать больше или меньше и кого можно заставить платить больше или меньше, и, действительно, подобные вопросы охотно обсуждаются на современных политических форумах. И все же такие дебаты происходят в рамках, намеченных современной формой денежной системы. Принимается за данность то, что современные формы денег обеспечивают оптимальные решения ряда экономических проблем, рассматриваемых всего лишь как порождение человеческой природы. Политические вызовы сегодняшнего дня сводятся к управлению текущей экономической и денежной системами таким образом, чтобы они функционировали оптимально, а это измеряется набором параметров, уже заданных самими этими системами.

Книга «Как делаются деньги?» – это философский анализ денег в современном капитализме. Помимо достижения более глубокого понимания денег, задачей анализа является политизация денег. Если экономике мейнстрима присуща тенденция к натурализации текущей формы денег, то цель данной книги – использовать философию, чтобы пошатнуть эту натурализацию. Размах нашего коллективного политического воображения не должен ограничиваться различными моделями того, что мы можем сделать с деньгами. Мы должны быть открыты тому, чтобы размышлять о возможностях создания различных новых типов денежных систем, новых и разнообразных типов денег.

Мы не должны слишком преувеличивать ту степень, до которой онтологический вопрос денег был полностью забыт всеми формами мышления об экономических проблемах. Предлагать экономику мейнстрима в качестве мальчика для битья – значит выбрать легкую добычу. Про деньги думают и в других областях знания, где есть тенденция к размышлению о природе денег. Во-первых, мы должны понимать, что экономика не равна экономике мейнстрима. В последние годы существует растущий интерес к так называемой неортодоксальной экономике; эта область исследований получила особенный толчок после начала финансового кризиса 2008 года[8]. Сама неортодоксальная экономика является не единой парадигмой, а, скорее, покрывающим диапазон различных подходов к изучению экономических проблем общим термином, включающим посткейнсианство, марксизм, австрийскую экономическую школу, социоэкономику и другие. Все эти различные подходы объединяет не внутренняя схожесть основополагающих предпосылок, а, скорее, их общая противоположность ортодоксальной экономике или же экономике мейнстрима. Иными словами, неортодоксальная экономика едина в своем согласии относительно несогласия с ортодоксальной экономикой. По ходу этой книги я буду прибегать к соображениям из неортодоксальной экономики, поскольку они дают поистине плодотворную критику, базирующуюся на тщательном взаимодействии с основными понятиями экономики.

Во-вторых, хотя в области изучения денег и финансов экономика, возможно, и доминирует, в последние годы социология и антропология проложили новые пути для изучения экономических тем. Вероятно, самым выдающимся примером является область социальных финансовых исследований, в которую входят такие публикации, как The Laws of the Markets Мишеля Каллона, The Sociology of Financial Markets Карин Кнорр-Цетины и Алекса Преды, An Engine Not a Camera Дональда Маккензи, Out of the Pits Кэйтлин Залум и Liquidated Карэн Хо. Также мы можем добавить публикации из области антропологии денег, такие как «Социальное значение денег» Вивианы Зелизер и «Долг: первые 5000 лет истории» Дэвида Гребера[9]. И в той и в другой области мы можем обнаружить эмпирические исследования экономических проблем, охарактеризованные качественным подходом, что принципиально отличает их от экономики, предпочитающей подход либо количественный, либо чисто теоретический. Подчеркну, что я буду использовать результаты исследований и из области социологии, и из антропологии, чтобы подкрепить и дополнить тот анализ, который будет проводиться в книге.

Так или иначе, задача этой книги – обозначить место для отдельной области философского изучения денег. Философия отличается от экономики и социальных наук не столько умением давать новые ответы на старые вопросы, сколько умением задавать принципиально новые вопросы. Хорошие вопросы – отличительный признак любой хорошей философии. Более того, постановка новых вопросов в философии приводит к созданию новых концепций. Суть философии не в применении существующих теорий к новым эмпирическим областям и проблемам, а как раз в создании новых концептов, способствующих мышлению. Я не хочу сказать, что философское мышление полностью отсутствует в экономических, социологических или антропологических исследованиях, они, так же как и хороший философский анализ, используют открытия из других областей. Я всего лишь хочу сказать, что тот анализ, который именует себя философией, нужно оценивать по тому, насколько он продвигает наше традиционное мышление за рамки простого принятия или непринятия существующих гипотез.

В этом вступлении я использовал Хайдеггера, чтобы открыть вопрос о деньгах для философского изучения. Однако, когда мы перейдем к непосредственному анализу, основной точкой теоретического отсчета станут работы Славоя Жижека. Я счел используемое им разделение на три онтологических порядка – реальное, символическое, воображаемое – хорошо подходящим для того, чтобы концептуализировать функционирование финансовых рынков, а также различные стороны процесса создания денег. Хотя взаимодействие с современным капитализмом присуще сочинениям Жижека, размышления на тему денег как таковых появляются только в виде зачаточных фрагментов, разбросанных по его текстам. Задача книги «Как делаются деньги?» – использовать тот потенциал в философии Жижека, который позволит раздвинуть рамки нашего текущего представления о деньгах и финансах.

То, что Жижек дает анализу, – это в первую очередь огромная концептуальная мощь. Триада реального-символического-воображаемого – основа богатой системы взаимосвязанных концептов, которая позволяет нам исследовать философские смыслы различных аспектов образования современных денег, включая финансовые рынки, финансовые спекуляции, цену, стоимость, риск, золото, государство, кредит, коммерческие банки, центральный банк, деривативы и так далее. Одним из положительных результатов экономического кризиса, начавшегося в 2007–2008 годах, стало пробуждение критического общественного интереса к образованию и функционированию международной финансовой и банковской системы. По мере того как все новые аспекты этой системы выходят на поверхность, мы начинаем различать контуры крайне сложной глобальной машины, которая не только обеспечивает мировую торговлю и производство, но и систематически позволяет концентрировать большие объемы богатства в руках очень незначительного количества людей. Сложность и запутанность современной денежной системы должна получить отпор от еще более сложной и запутанной теоретической системы. Это как раз то, что дает нам Жижек. Он – Goldman Sachs[10] современной философии.

Структура книги строится вокруг двух значений фразы «делать деньги». Первая часть берет начало из первого и самого непосредственного значения. Задача этой части – проанализировать, как спекулянты и инвесторы делают деньги на финансовых рынках. Глава 1 вводит базовые координаты жижековского философствования через применение триады реальное-символическое-воображаемое к финансовым рынкам. В этой же главе я рассказываю о двух школах спекуляции на финансовых рынках – техническом и фундаментальном анализе – и рассматриваю их философские свойства. Глава 2 прослеживает историю идей, связанных с современными неоклассическими финансами. Эволюция понятия эффективного рынка является ключевой составляющей неоклассического подхода к финансовым спекуляциям. Я показываю, как это теоретическое понятие функционирует в качестве фантазии, которая оказывает глубокое влияние на условия фактической торговли на финансовом рынке.

Уместность анализа финансовых спекуляций покоится на предпосылке, что мы живем в эпоху финансового капитализма. Когда Маркс изучал деньги в контексте промышленного капитализма, он смотрел на то, как капитал формировал структуру производства и оборота товаров. Для того чтобы сегодня изучать деньги, нам нужно посмотреть на то, как капитал формирует структуру покупки, продажи и ценообразования акций, облигаций, валют, деривативов и других форм ценных бумаг и финансовых инструментов, которые торгуются на глобальных финансовых рынках. Это «естественная среда обитания» современных денег.

Допущение, что сегодня мы живем в эпоху финансового капитализма, не означает, что промышленное производство или другие формы экономического взаимодействия больше не существуют. На самом деле объем промышленного производства на сегодняшний день значительно превышает объем промышленного производства в то время, когда Маркс писал «Капитал». Так или иначе, важность финансовых рынков заключается в том, что логика этих рынков, похоже, проникает во многие сферы экономической жизни. Логика финансов уже не ограничена финансовыми рынками. По мере того как ценообразование все большего перечня активов – и даже самих денег – в конечном итоге определяется финансовыми рынками, агенты, вовлеченные в так называемую реальную экономику, такие как фермеры, производители или даже частные домовладельцы, оказываются подчиненными логике этих рынков. Финансы являются определяющей логикой современных денег.

Вторая часть развивается в направлении второго значения фразы «делать деньги». Задача этой части – исследовать, как деньги создаются и как определенные объекты начинают функционировать в качестве денег. Следуя за Хайдеггером, мы задаем настоящий онтологический вопрос: «Как есть деньги?» Глава 3 демонстрирует другие пласты философии Жижека, когда его теория субъекта как $ используется для целей философского осмысления денег. Я применяю эту теорию для анализа товарной теории денег (Смит/Маркс) и фидуциарной теории денег (Кнапп/Кейнс). В главе 4 я использую теорию Жижека для анализа кредитной теории денег (Митчелл-Иннес). Глава включает также анализ онтологических свойств банковских операций.

Третья часть объединяет два значения «делания денег»; она вводит идею о том, что современный капитализм характеризуется специфическими условиями делания денег на делании денег. В этой части я помещаю онтологическую проблему денег в исторический и социологический контексты и ставлю вопрос: «Что есть деньги сегодня?» Глава 5 исследует сдвиг монетарной парадигмы, который возник в результате коллапса Бреттон-Вудской системы в 1971 году. Мой аргумент заключается в том, что этот сдвиг привел к текущему состоянию денег, отмеченному доминированием посткредитных денег. Глава 6 показывает, как распространение посткредитных денег обусловлено одновременным экспоненциальным ростом объемов торговли финансовыми деривативами. Совокупный эффект этих двух тенденций приводит к общей дестабилизации денег, когда контроль за созданием и ценообразованием денег переходит из сферы демократической политики в сферу финансовых рынков, где определенные частные агенты занимают привилегированные места.

В заключении я делаю попытку заглянуть за пределы современной денежной парадигмы, пытаясь представить, как бы выглядела революция в эпоху финансового капитализма.

1

Хайдеггер М. Бытие и время. (Как и в случае всех других цитат, исчерпывающие детали публикации предоставляются в библиографии в конце книги.)

2

Пер. К. Стоборода (Издание на рус. яз.: Хайдеггер М. Положение об основании). – Примеч. ред.

3

Хайдеггер М. Бытие и время. С. 1.

4

Мишкин Ф. Экономическая теория денег, банковского дела и финансовых рынков. С. 37.

5

Žižek S. First as Tragedy, Then as Farce. P. 77.

6

Мишкин Ф. Экономическая теория денег, банковского дела и финансовых рынков. С. 84–85.

7

Хайдеггер М. Введение в метафизику. С. 87.

8

Davis J.B. ‘The Nature of Heterodox Economics’; Lawson T. ‘The Current Economic Crisis’.

9

Обе выходили на русском языке. – Примеч. пер.

10

Goldman Sachs – один из крупнейших и влиятельнейших в мире инвестиционных банков. Существуют всевозможные теории заговора, согласно которым банк подозревался (впрочем, небезосновательно) в организации разнообразных схем, направленных на получение выгоды только лишь самим банком, засчет всех остальных вовлеченных сторон. – Примеч. пер.

Как делаются деньги? Философия посткредитного капитализма

Подняться наверх