Читать книгу Всё началось с бессонницы - Ульяна Губенко - Страница 4

Свежевыпавший снег смешивается с песком на тротуарах, превращаясь в грязно-коричневую кашу. Сквозь непрерывную снежную пелену я вижу вдали темное пятно, которое по мере приближения приобретает более четкие очертания и постепенно превращается в человека. Это мужчина, широко шагая, будто бы стремясь обогнать метель, спешит к остановке. Он поднял воротник пальто и вжал голову так, что кажется, будто бы сверху осталась одна шапка.

Или же очертания приближающейся фигуры становятся более плавными – это идет женщина. Она делает неловкие шаги, стараясь удержаться на каблуках на тротуаре, покрытом толстой бугристой коркой льда. Одной рукой сжимая ручку сумки так, что покрасневшие от холода костяшки белеют, другой женщина прикрывает от снежных хлопьев густо накрашенные тушью глаза.

Или, высунув языки и звонко смеясь, мне навстречу, обгоняя друг друга, идут дети. Школьные ранцы покрываются белым слоем, дети ловят снежинки и пытаются их рассмотреть, пока те не растаяли на горячих ладонях.

Все они спешат в школу, на работу. Обычно и я двигаюсь в общем потоке, но сегодня у меня особая миссия, а значит и иной путь – навстречу этим людям.

В голове неустанно крутятся мысли о таинственном и загадочном Морфее. Кто он? Старик? Молодой мужчина? Может быть, даже бородатый? Или это вообще женщина? Какая-нибудь захудалая гадалка, которая взяла «творческий» псевдоним…

Мне холодно. Глаза закрываются, я хочу спать. Возникает порывистое желание развернуться и пойти обратно домой. Нет, не домой. Хочу спать. Лучше просто прямо здесь рухнуть в сугроб. И спать, спать, спать… А сугроб такой мягкий и пушистый… И метель убаюкивает, и звуки машин, обрывки фраз прохожих сливаются воедино, превращаясь в мерный гул… Крупные хлопья снега будто бы замедляются в воздухе, мягко оседают на куртку, стелются по земле, погружают все под белую простыню… А сугроб такой большой и мягкий… Я так хочу спать… Уже не так холодно… Какую хорошую куртку мы выбрали с мамой… Она такая теплая и уютная… Кто? Мама – уютная и теплая? Да, конечно, мама у меня самая лучшая, а я её обижаю, не рассказываю ничего, только отдаляюсь… Все, решено: вечером расскажу про поход к таинственному Морфею… Но сначала посплю… Немножко…

– Ой, извините, – еле слышно пискнула какая-то женщина, зацепив меня тяжёлой сумкой и приведя тем самым в чувство.

– Что? – я вздрагиваю, делаю резкий шаг в сторону…

– Девушка, осторожно! – земля уходит из-под правой ноги, и в этот же момент я понимаю, что чьи-то пальцы пытаются схватить меня за рукав, и в конце концов руки обхватывают кольцом вокруг груди. Я чувствую дикую неловкость и краснею. А поток людей, спешащих в одну и другую стороны, не уменьшается.

Я оборачиваюсь. Передо мной стоит высокий парень. В глазах его бегает озорной огонёк, а больше я ничего не могу разглядеть, так как оставшаяся часть лица замотана рябым шарфом. Я задираю голову, чтобы лучше его разглядеть, и шапка, и так съехавшая набекрень во время моего позорного падения, скользит по волосам и практически падает на тротуар, но я успеваю её поймать. Мне очень неловко и чуточку стыдно.

– С вами все в порядке? – а глаза его все продолжают улыбаться: конечно, ему смешно, конечно! Тут всякие недотёпы падают враскорячку, шапки у них съезжают, а ему и посмеяться можно!

– Девушка? Вы не ушиблись? Все в порядке?

Нет! Не в порядке! Я чуть не упала посреди улицы. Это раз. Так меня ещё и парень какой-то ловил! Это два. Так стыдно мне не было давно. Я поочерёдно то засовываю руки в карманы, то вынимаю их и сжимаю в кулаки, но стараюсь сохранять внешнее спокойствие:

– Да, все хорошо… Спасибо…что поймали. Да.

– Пустяки, – он улыбается (я вижу это по щекам, «яблочками» появившимися над шарфом) и машет рукой. – Давайте я вас провожу, а то вдруг снова захотите упасть? – ну все, здесь он явно смеется надо мной.

– Нет, не нужно, спасибо, не захочу, – наверное, даже слишком поспешно отвечаю я и спешу ретироваться.

– Хорошего дня! – доносится мне в спину полное задора пожелание. Я лишь киваю головой.

День безнадёжно испорчен. Все из-за этого недосыпа. Ох, уж этот подлый лёд! Как он не вовремя оказался под ногами…

Я забыла наушники дома, поэтому сейчас приходится слушать уличный шум, который уже не кажется таким умиротворяющим и монотонным. Машины сигналят на перекрестке, резкие визгливые крики клаксонов разрезают воздух и бьют по барабанным перепонкам. Пожилая женщина, торгующая около фруктово-овощного ларька разложенными на газете шерстяными носками, зазывает покупателей. Схватив одну пару вязаных изделий, покрытую снегом, который от горячего дыхания торговки превращается в мелкие бусины воды, она суёт её мне в руки.

– Нет, спасибо, – я ускоряю шаги.

Весь предыдущий вечер был проведён за изучением карты города. Я пыталась понять, где находится нужный мне дом.

Районная поликлиника обособленно стоит среди домов. После капитального ремонта она выделяется ярко-оранжевым желтком на фоне этих однотонных серых зданий. Девятиэтажка позади неё мне и нужна.

Двор пустынен. Нет ни детей, ни стариков, ни даже бездомных собак. Никого… Дверь в подъезд открыта. Я начинаю подниматься на последний этаж. Лифт не работает. Судя по всему, объявление о его поломке висит на кнопке вызова давно. Между этажами витает смешанный запах жареной картошки, чего-то кислого и сладких женских духов. Желудок сворачивается в комок, и я вспоминаю, что утром ничего не ела, кроме крепкого чая.

Мне нравится этот подъезд. Чистые бежевые стены без единого следа от краски из баллончиков, которой любят разрисовывать остановки, дворовые электрические подстанции и старые, наполовину проржавевшие гаражи. На одной лестничной площадке висит небольшого формата картина: ослепительно светит солнце, отражающееся в зеркальной глади реки, на берегу склонили головы ивы и протягивают свои руки к воде.

Я поднямаюсь на девятый этаж.

Здесь нет лампочки. Одна половина лестничной площадки, примыкающая к ступенькам, погружена во мрак, а на другую падает свет из небольшого окошка. В противоположном углу, как раз напротив окна, около большой металлической двери стоят три соединенных вместе кресла. Знаете, как те, которые устанавливают в школьных актовых залах: деревянные, с не слишком жесткими, но и недостаточно мягкими сиденьями. Обломанные лакированные ручки кресел украшены ярко-зеленой мишурой, оставшейся после Нового года.

В ближайшем к двери кресле кто-то сидит, накинув капюшон так, что я не могу разглядеть его. Кажется, это парень. Он слышит мои шаги и резко поднимает голову, скидывает капюшон, и я вижу такой знакомый рябой шарф, натянутый до глаз.

– А, это ты, летчица, – в голосе слышится улыбка, – ну, привет еще раз. – Тут он вытаскивает руку из кармана и стягивает шарф.