Читать книгу 1000 не одна ложь. Заключительная часть - Ульяна Павловна Соболева - Страница 6

Глава 6

Оглавление

Спустя два года…

– Анастасия Александровна, вы идете? Можем вместе на маршрутке.

Людочка заглянула ко мне в кабинет и улыбнулась.

– Да, скоро иду. Мне осталось проверить одну работу, и я закончила. Идите, не ждите меня.

– Вечно вы допоздна засиживаетесь. Как ваши дочки? Младшая в садике?

– Нет, мама помогает.

– Какая молодец ваша мама, а вот моя… той лишь бы с новым кавалером куда-нибудь укатить. А мой Ванька вечно болеет, и я с этими больничными и отгулами.

– Попробуйте дать витамины. Говорят, помогает.

Я нарочно опустила взгляд в тетрадь и принялась переворачивать страницы. Наверное, я плохой человек, но мне неинтересны все эти сплетни, обсуждения детских болезней, матерей, свекровей и вообще чужой жизни. Меня никто и ничто не волнует – только я, мои дети и моя семья.

– Ох, ладно, побежала я. А то на автобус опоздаю.

Вот и правильно, беги. Я лучше потом сама доеду. Подняла голову от тетради и посмотрела в окно – все снегом замело. Красота такая, иней поблескивает на деревьях и на оконных стеклах. И почему-то от взгляда на эти белые рисунки, на сверкающие искры на ветках меня такая тоска окутывает, так больно внутри становится. Уже два года, как никто не называет меня девочка-зима… Ему так нравился снег. Он говорил мне, что видел его всего лишь один раз в своей жизни. И мне невероятно хотелось вместе с ним смотреть на этот снег… вместе с ним видеть это волшебство. Но я могу только вспоминать.

Постараться привыкнуть к той мысли, что все, что со мной случилось, осталось в прошлом. Не вычеркнуть, не постараться забыть, потому что это бесполезно, а просто привыкнуть. Ведь за два года можно было начать справляться… Это достаточно большой промежуток времени. А я так и не начала. Со мной что-то не в порядке. Иногда месяцами не накрывает, и жизнь идет своим чередом, а иногда накрывает, как сегодня. Просто от взгляда на снег за окном. И справляться с приступом тоски и отчаяния, надеясь, что станет лучше. Когда-нибудь обязательно станет. Ведь я в какой-то мере счастливый человек, со мной мои родители, мои дети… Хотя зачем я кривлю душой перед собой. Со мной только мама. Отец меня так и не принял. В тот день, когда я приехала домой, он выгнал меня, он так орал, говорил мне такие мерзости, что я от боли оседала на пол, придерживая младенца и не веря, что слышу все это от родного мне человека.

– Вернулась? Откуда вернулась, проститутка проклятая? Под кем валялась? Перед кем ноги раздвигала, пока мы с матерью сходили с ума и всех денег лишились…

– Папа…

– Замолчи! Никогда больше не называй меня отцом! Не смей! Я не отец тебе!

– Я… это твоя внучка, я…

– Нет у меня дочери, а значит, и внучки нет! Ясно? Твой черный выродок не внучка мне, и вторую обезьяну забирай и не смей сюда приходить с этими выродками!

– Саша!

Мать бросилась к нему, но он замахнулся на нее костылем, бешено вращая глазами и выплевывая мне в лицо оскорбления и свою ненависть.

– Вон пошла. Чтоб духу твоего на пороге моего дома не было. И выб**дков своих забирай. Голос твой слышать не хочу!

За сердце схватился, и мать к нему бросилась.

– Сейчас, Саша, сейчас. Я валидол и нитру достану. Ты ложись. Не переживай так. Настя уходит уже.

Повернулась ко мне и рукой махнула, мол, иди.

А я ушам своим не верила, я шаталась вся и дрожала всем телом. Никогда отец не был так зол на меня, никогда не видела от него столько яда и ненависти.

– И Верка с Тошкой пусть с этой сучкой не общаются. Нечего учиться у нее, как бл**ью стать и как под иностранцев ложиться, семью позорить. Слышишь? Чтоб не смела младшим давать с ней общаться! Не то я за себя не отвечаю.

Я тряхнула головой, стараясь отогнать воспоминания и проглотить навернувшиеся на глаза слезы. Конечно, страсти улеглись через время. Но с отцом мы так и не общались, и Бусю он ни разу на руки не взял. Мама ко мне на съемную квартиру приезжала и помогала, чем могла. Веру с Тошей привозила. Иногда мы вместе гулять ходили или в кино. И моя жизнь вроде как вливалась в самое обычное русло, когда пытаешься жить, существовать ради кого-то, засовывая свою боль как можно дальше. Я с ней справлялась, умела договариваться и разрешать ей приходить в другое время, когда никого нет рядом.

Я встала со стула и подошла к окну. Посмотрела на звездное небо такое яркое, темно-синее и вспомнила такое же небо над своей головой в жаркой пустыне, когда мы лежали на песке и смотрели вместе на звезды. В тот короткий период нашего счастья. Я позволила себе быть слишком счастливой, и у меня это счастье отобрали. Нельзя так радоваться, нельзя настолько погружаться в миражи, когда они сгорают дотла, боль становится невыносимой. Распахнула окно, и морозный воздух ворвался в аудиторию. Взвил мои волосы, швырнул мне в лицо маленькие, колючие снежинки. Опустила взгляд вниз, и на секунду что-то дернулось внутри. Там стоял мужчина. В тени деревьев. Свет фонарей падал на его мощную высокую фигуру в черном пальто и на лицо, поднятое кверху. И на долю секунды мне показалось… нет… я не могла этого озвучить даже про себя… сильно дух захватило. Я отпрянула от окна и тут же прильнула к стеклу обратно, но там уже никого не было. Мне, наверное, показалось. Это все мысли о НЕМ. Бесконечные, тягучие и болезненные, как открытая рана. И тоска. Дикая, непреодолимая и необратимая, как смерть. Особенно когда вот так накатывают воспоминания.

Я собрала бумаги в стол, остальные сложила в сумочку. Наверное, в аудиториях университета, где я преподавала арабский язык, уже никого не осталось. Пора и мне ехать домой.

Накинула шубу из искусственного белого меха, шарф на шею и вышла на лестницу.

Когда спустилась вниз и толкнула массивные двери, остановилась и улыбнулась – Рифат стоял внизу, дул на замерзающие руки и ждал меня рядом со своей машиной. Приехал. Сдержал слово. Аминка очень его ждала. За эти два года он приезжал почти каждые два-три месяца. Бывало и чаще. У меня не останавливался. Обычно жил в гостинице, но в гости приезжал постоянно. Дети ему радовались. Особенно Амина. Любашка успевала отвыкнуть, пока его не было. Те деньги, что он оставил мне на карте и постоянно пополнял, я почти не трогала. Только однажды дала маме – отцу на лечение в больнице и детям на зимнюю одежду. А так старалась справляться своей зарплатой и подработками.

Особо себя не баловала ничем. Зато баловал Рифат, когда приезжал, привозил ворох подарков мне и детям. Эту шубу тоже он купил в прошлый визит. Я бы, может, ее и не приняла, но он настоял… а я не могла отказать. Я чувствовала свою вину так же, как и раньше.

– Очень рада видеть тебя, Рифат.

– И я очень рад тебя видеть, Альшита.

Вздрогнула, когда он назвал меня именно так. Потому что слишком напоминало, кто мне дал это имя.

– Амина обрадуется ужасно. Она будет прыгать от счастья.

– А ты… ты счастлива, когда я здесь?

Взял мои руки в свои и поднес к лицу. Черные глаза сверкают из-под густых бровей, и я вижу, как он застыл в ожидании моего ответа.

Мы постоянно касались этой темы… Не часто, но каждый раз, когда Рифат приезжал, он чего-то ждал от меня, а я ничего не могла дать взамен, и это был нескончаемый бег по кругу. Ведь он оставался моим мужем. В глазах моих родственников, друзей, моего окружения мы женаты.

И от этих мыслей у меня мурашки пробегали по телу. Нет, я не испытывала к Рифату плохих чувств, и он не раздражал меня. Я просто понимала, что никогда не смогу стать ему женой по-настоящему. Сама мысль о том, чтобы ко мне прикоснулись чужие руки, вызывала во мне волну отвращения.

– Конечно, счастлива. Ты мой самый лучший друг. Ты для меня ближе, чем кто бы то ни было.

Усмехнулся, продолжая удерживать мои пальцы.

– Друг… всегда только друг.

– Самый близкий друг, – добавила я и ощутила, как сердце сжимается от жалости к нему.

И я знала, что это чувство невероятно оскорбляет его гордость. В этом он был похож на Аднана. Но влюбиться в того, кто вызывает лишь желание погладить по щеке и пожалеть, все же невозможно. Любовь не имеет ничего общего с жалостью. Она-то как раз ее не ведает. Она беспощадна в своей необратимости и эгоизме, как говорил ибн Кадир.

Я понимала, чего ожидает Рифат, но я так же точно знала, что никогда не смогу ему этого дать.

– Почему всегда только друг?

Он впервые задавал этот вопрос, продолжая удерживать мои руки и глядя мне в глаза.

– Потому что я не могу предавать… ЕГО.

– Прошло два года. Траур окончен. Как можно предавать того, кого нет? Я хочу дать тебе намного больше, чем даю сейчас. Я хочу больше, чем дружба, Альшитааа. Если бы ты позволила мне…

И прижал мои руки к губам. Я не оттолкнула, но вся внутренне сжалась.

– Мне нечего тебе дать, Рифат. У меня ничего нет для тебя. Я пустая. У меня нет сердца, нет души. Даже имя, которым ты меня называешь, не принадлежит мне. Все ЕГО. Я вся. Мое тело, мои мысли, мои чувства. Он есть. Ты просто его не видишь. А я вижу. Чувствую. В глазах нашей дочери. В ее улыбке, в ее запахе. Он есть. И я уже предала его, когда согласилась выйти за тебя.

Рифат стиснул челюсти и освободил мои руки.

– Глупости. Его нет. Я лично отвез его тело и лично предал земле. Ты хранишь верность призраку и хоронишь себя живьем.

Я усмехнулась горько, потому что во рту осел привкус этой горечи.

– Это для вас для всех нет. Для вас прошло два года. А для меня все, как час назад. Я его вижу, едва закрываю глаза. Я вижу его наяву… сегодня мне показалось, что он стоит под моими окнами и с ненавистью смотрит на меня.

– Это наваждение. Ты себя в этом убеждаешь.

– Возможно… но я этим живу. Это является мною. Он часть меня.

– Мы так и будем оставаться вечно близкими друзьями?

– Мы можем развестись.

– НЕТ! – его лицо исказилось от ярости. – Мы не разведемся. Потому что тогда ты будешь в опасности. Или ты забыла, как тебя пытались убить и отравить?

– Тогда давай больше не говорить об этом.

Он вдруг скривился, как от боли, а потом взял меня за плечи:

– Но почему, Альшита? Почему, объясни мне? Неужели я не заслужил хоть немного твоей любви? Хоть самую малость чего-то большего, чем было всегда? Я недостоин? Чем я хуже Аднана? Я настолько омерзителен для тебя?

Боже! Зачем он приехал? Зачем этот разговор, который рвет мне совесть, а ему душу.

Я обхватила обеими руками его лицо.

– Нет, что ты! Нет! Ты мне не омерзителен. Ты самый лучший мужчина из всех, что я когда-либо встречала. Мои дети любят тебя, как родного. Ты столько всего сделал для нас… Но… пойми, я не люблю тебя. Мне нечем тебя любить. Я вся принадлежу другому, и за эти два года ничего не изменилось. Я все так же ЕГО. Как я могу отдать тебе то, что мне не принадлежит?

– Ты могла бы попытаться.

– Не могу. Прости. Я не могу даже попытаться. Я не могу даже сказать, что через год, два, десять что-то изменится, потому что я точно знаю – нет.

Я убрала ладони и сунула руки в карманы.

– Давай расторгнем наш брак, и тебе больше не надо будет приезжать сюда, бередить себе раны и мучить нас обоих.

– Ты так хочешь от меня избавиться?

– НЕТ! Нет же! Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Мне хорошо, когда я могу видеть тебя… пусть и не часто. И когда могу быть тебе даже просто другом.

Он улыбнулся, и я улыбнулась ему в ответ.

– Прости, что надавил… я просто тосковал по тебе и… как всегда надеялся, что что-то изменилось. Я больше не буду говорить с тобой на эту тему. Обещаю.

Я обняла его за шею и прижалась к его груди.

– Спасибо тебе за все.

– Так, ну что стоим. Поехали к тебе, отвезем твою маму домой и поедем с девочками гулять.

Я быстро закивала и мысленно с облегчением выдохнула.

Мама все знала. Знала про наши отношения с Рифатом, а точнее, про их полное отсутствие. И про Аднана знала… про малыша. Мы столько слёз с ней выплакали вместе, наверное, мир можно было в них утопить, но рядом с ней мне становилось легче. Она словно боль мою себе забирала, делила поровну. Иногда даже просто молча поглаживая по голове. А еще сильно отвлекали Вера и Антошка. Они так выросли за это время. Изменились. Но и это случилось не сразу. Меня не так уж хорошо приняли родные брат и сестра. Особенно сестра. Из маленького котенка, который всегда ластился ко мне, она превратилась в колючку и теперь колола меня своими шипами при каждом удобном случае. Не могла простить мне моего отсутствия. И я ее понимала. Каждый переносит страдания по-своему. И малышка решила, что виновата во всем именно я. Ведь это я исчезла, я причинила боль маме, я заставила их переехать в полуразвалившийся дом бабушки и перейти в другую школу, где они терпели насмешки и привыкали ко всему заново. Это очень непросто. И я ждала, пока они смогут снова относиться ко мне, как и раньше. Я верила в то, что семья – это всепрощение и бескорыстная любовь. Особенно моя семья… Когда-нибудь и отец оттает. Когда-нибудь он простит меня за то, в чем я не виновата. Я желала этого всем сердцем. Я простила его за несправедливость уже давно.

Постепенно все налаживалось. Благодаря деньгам Рифата мы потихоньку делали ремонт в доме, строили пристройку, расширяли его. Мой муж нанял работников, не слушая ничьих возражений. Он вообще вошел в мою семью, и его любили все, кроме моего отца. Дети души в нем не чаяли. И… меня это не радовало. Ничего не радовало. Может, я неблагодарная тварь, но мне не нужно было его внимание, забота, его деньги и не нужно было, чтоб мама каждый раз с упреком смотрела на меня и ожидала, когда же мы с Рифатом станем настоящими мужем и женой. Меня не радовала любовь моей семьи к этому человеку, не радовала привязанность детей. Мне казалось, что оно все ворованное, какой-то чудовищной ошибкой судьбы, отобрано у того, кому предназначалось изначально. Это Аднана должны были любить дети, это он должен был ремонтировать дом бабушки, это он должен был заботиться обо мне! Он! А не этот человек с черными глазами и постоянным голодом в них, делающий все, чтобы купить мою любовь чем угодно… и не вызывающий ничего кроме раздражения этой настойчивостью.

– Настя, ты поступаешь не по совести, дочка. Ну нельзя так. Сколько времени прошло. Дай ему шанс.

Очередной разговор за закрытой дверью кухни, пока Рифат сидит в машине и ждет, когда мы спустимся вниз. Гулять с детьми… Гулять тогда, когда мне хочется укрыться с головой и думать совсем не о нем. У меня приступ тоски и боли, а я должна улыбаться и делать вид, что все хорошо.

– Мама, я его не люблю. Понимаешь? Совсем. Я ему благодарна, но это не пробуждает во мне желания, чтобы он меня касался.

– Я понимаю… но ведь ты согласилась выйти за него, и уже больше года он приходится тебе мужем. Он заботится о твоих детях, об Аминке, о твоих брате и сестре. Даже отец начал говорить о нем мягче.

А мне каждое ее слово ножом по сердцу, по незатянувшимся ранам, по больным воспоминаниям.

– Мамочка… не он это должен был быть. Не он.

– Я понимаю, – берет за руку и сильно сжимает, – понимаю, что свежо еще, что не отболело, но надо жить дальше, девочка моя. Не должны мертвые отнимать жизнь у живых и право на новое счастье.

Все правильно она говорит… только что делать, если я не счастлива и счастье свое с этим человеком не представляю?

– Мам, давай закроем эту тему. Ты бы не хотела, чтоб я насильно ложилась с ним в постель, а после плакала в ванной от презрения к себе?

– Бог с тобой! Ты что! Конечно, нет, моя девочка!

– Но будет именно так. Я его не хочу. Для меня он просто друг. Но даже дружба тяготит, когда она навязчива. Мы ведь не продадимся за помощь и за деньги?

Это, конечно, был скользкий вопрос и сложная тема. Рифат во многом нам помогал, и наконец-то отпали мысли о том, где взять денег, как оплатить школу, новые принадлежности и так далее. Но мне претила сама мысль, что ради этого я должна согласить стать настоящей женой Рифату.

Зашла к Буське, и ко мне тут же выкатился комок с всклокоченными черными волосами и зелено-карими глазами. Я не всегда понимала, какого именно они цвета. То ли карие, то ли зеленые. Но определенно светлые. Чертенок ни на секунду не сидела на месте. Ее вихрем носило по всей квартире, она засовывала свой курносый нос в каждую щель, рыдала, прищемив любопытные пальчики, и тут же лезла еще куда-то. Неугомонная. И так похожа на своего отца. Смуглая кожа, пухлые губки, ямочки на обеих щеках, буйная черная шевелюра.

– Привет, чертенок, – я присела на корточки, и она тут же покусала мне лицо. Буська не умела сдерживать эмоции и целовать, если ее сильно переполняло, она кусалась и очень чувствительно за щеки, за губы. Обкусывала все лицо и душила в объятиях. Я уже привыкла и кусала ее в ответ. Мы тискались до потери пульса, смеялись, и потом я тащила ее переодеваться, пока она радостно пищала и что-то напевала.

– Она сегодня тааак скучала по тебе, что не захотела есть.

– Ничего, мы поедим в городе. Да, чертенок?

Быстро кивает и тянет ручки, дальше кусаться своими маленькими зубками, а я пытаюсь на эту юлу натянуть свитер и штаны.

– Мамамамамама

– Бусябусябусябуся

Бодается, счастлива, что я дома, и я счастлива вместе с ней, и в такие минуты пропадает тоска, не болит сердце, в такие минуты я почти счастлива. Забегает Амина, она закончила как раз делать уроки.

– Я одета.

Вертится во все стороны, демонстрируя мне модные штаны и бирюзовую толстовку. Такая красивая в новой одежде. Совсем не похожа на то измученное и загнанное создание, которое я увидела там, в пустыне. Ей уже десять. Она повзрослела и преодолела много трудностей. Выучила русский язык, поставила на место одноклассников, пытавшихся унижать ее за цвет кожи и незнание языка, нашла друзей и умудряется быть одной из лучших учениц в школе. Без репетиторов.

– Я просто не хочу, чтоб они думали – раз я темная, значит, тупее и хуже их. Я должна учиться лучше. Я арабка, а не прокаженная.

Я ласково прижимала ее к себе. Моя сильная девочка столкнулась с одним из величайших проявлений жестокости человечества – с расизмом. У нас, здесь, он развит особо сильно, и уберечь ее от нападок не в моих силах, но она молодец, она справилась сама. Пару раз мне даже приходилось идти в школу, потому что Амина давала сдачи и давала сильно и очень больно. И правильно делала. За себя надо уметь постоять, и пока Амина не знала язык настолько, чтоб ставить на место словами, она делала это самым примитивным способом.

– Не важно, кто ты по национальности, важно, что живет в твоем сердце. А плохие люди есть среди любых наций и вероисповеданий. Ты должна быть лучшей только по одной причине – ты моя девочка, а я всегда хорошо училась.

Я трепала ее за пополневшие щечки, и она, смеясь, обнимала меня за ноги.

– Как же мне повезло, что я встретила тебя, Настя. Ты мне, как мама. Нет никого ближе тебя.

– А ты мне и есть дочка. И я люблю тебя очень сильно.

Мама тоже полюбила Амину почти сразу. Ее невозможно было не полюбить. Кроткая, тихая, все умеет, во всем помогает. Слова поперек не скажет.

А вот с моими братом и сестрой у нее отношения сложились не сразу… но и здесь Амина победила. Ведь ее нельзя не любить. Моя вредная Верка все же приняла ее, а потом и подружилась намертво. Так что теперь они вместе делали уроки, Амина со временем начала помогать Вере. Антошка долго сопел в две дырки, хмурился, не общался, а потом набил морду пацанам, которые посмели обидеть Амину, и теперь постоянно провожал ее домой. Иногда я многозначительно намекала Аминке, что, кажется, она нравится Антошке, и та стыдливо краснела. Антон ей тоже нравился. Верка называла их жених и невеста, за что получала от Антона. Как же, он же мальчик, и в его возрасте положено ненавидеть всех девчонок на свете.

Когда спустились вниз, Рифат поздоровался с мамой и тут же открыл перед ней дверцу автомобиля, потом обнял Амину. Протянул руки к Буське, но та вцепилась мне в шею и ни за что не собиралась отпускать. С ней трудно поладить даже бабушке, так как чертик принадлежит только мне и никого к себе особо не подпускает. Строптивая, как и ее отец.

Я никогда не могла сказать «покойный». У меня язык не поворачивался. Потому что не покойный… потому что я о нем каждую секунду думаю. Никакого покоя ни мне, ни ему.

Но Буське все же пришлось посидеть на руках у Рифата, пока мы размещались в машине. Потом он подал ее мне, и я усадила ее в детское кресло.

Снова начался снег, и я посмотрела в окно и снова вздрогнула. Неподалеку от нас стояла машина с затемненными стеклами. Именно такую же машину я видела под окнами университета. Видно чей-то силуэт, но рассмотреть водителя невозможно. Внутри что-то тревожно сжалось. Особенно стало не по себе, когда мы тронулись с места и джип двинулся следом за нами. Я успокаивала себя, что, наверное, это охрана. Рифат просто приказал следить за нами.

Мы завезли маму домой, забрали Веру с собой. Она всегда гуляла вместе с нами. Когда мама вошла в дом с пакетом с апельсинами, которые передал ей Рифат, я услышала голос отца.

– Уже приперлась со своим этим? Опять куда-то поехали?

– Да, гулять поехали. Первый снежок. Красота на улице. Веру с собой взяли.

– Ясно. Денег куры не клюют, шляются.

– Перестань. Муж нашей дочери хороший человек и…

– Он, может, и хороший, а она… Все, не хочу о ней говорить.

– А кушать, то что они передают, хочешь?

Раздался грохот, и я поняла, что это апельсины по полу рассыпались. Отец швырнул пакет.

– Мне от этой проститутки ничего не надо. Чтоб больше не таскала сюда ничего от нее, и работничков я выгоню. Елисеева не купить! Ясно?

– Альшита, – я обернулась на голос Рифата к машине и неестественно улыбнулась. – Поехали. Мы тебя ждем.

Кивнула и уже собралась было идти, как опять заметила вдалеке тот же джип. И снова на душе неспокойно. Села в машину, выглянула опять в окно – поедет следом или нет. Но джип остался на месте.

Пока гуляли в торговом центре, меня не оставляло ощущение, что за нами следят. Словно чувствовала на себе чей-то взгляд, ощущала кожей. Может, у меня началась паранойя? Когда мы сели за стол в кафе, я спросила у Рифата:

– Может, хватит за нами охране кататься? Ты ведь здесь.

– Какой охране?

– Ну… я заметила джип. За нами ехал.

– Тебе показалось. За нами ездит совсем другая машина. И если бы за нами кто-то следил, я бы уже знал об этом. А джип? Полный город джипов. Говорят, у вас нет денег, а народ на крутых машинах катается.

Я усмехнулась вместе с ним. В этом он прав. Я сама обращала внимание на количество дорогих автомобилей в городе. Наверное, он прав и мне действительно показалось. Как и тот человек под деревом сегодня… вспомнила и снова вздрогнула.

1000 не одна ложь. Заключительная часть

Подняться наверх