Читать книгу Черные вороны 3. Паутина - Ульяна Павловна Соболева - Страница 7

Мне казалось, что все, что происходит сейчас вокруг, не может быть реальностью. Не может. Так, будто ты находишься в каком-то гребаном зеркальном лабиринте, липкой паутине, мечешься, бежишь куда-то, суетишься, но все это – чья-то изощренная и тщательно продуманная игра. Игра человеческими жизнями. А мы, как пешки, снуем по этим коридорам, комнатам без окон и с сотней выходов, не зная, куда свернуть и что нас ждет в следующую секунду. Я не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего. Потому что ни я, ни Карина не успели еще отойти от того, что происходило в кабинете врача, и тут этот звонок… “Приезжайте немедленно, Андрей Савельевич, Ваш отец мертв… Его убили…”

Убили, бл***!!! Под носом у десятков людей, охраны, среди белого дня… Что за ересь? Только они повторили это несколько раз. Он мертв. Еще утром все было иначе. Иначе, вашу мать. А сейчас все походило на чертовы руины, гребаный конец света, а ты среди всего этого хаоса пытаешься куда-то убежать, найти какое-то решения, делаешь вид, что ты бл***кий супермен, который спасет этот рассыпающийся в пепел мир.

Когда положил трубку, Карина сразу подскочила, поняла, что что-то произошло. Хотя я произнес всего несколько слов. Она просто знала это. Я сказал, что ничего серьезного, всего лишь очередные неполадки в делах, но она не поверила. Чувствовала… Промолчала, несмело кивнув… только мы оба понимали – скрывать это вранье долго не получится. Когда приехали домой, вошли внутрь, практически не разговаривая. Чувство опустошающего отчаяния после сеанса гипноза отнимало и силы, и желание думать о том, как быть дальше. Придет время, и оно ослабнет, отпустит из своих тисков, а сейчас нам осталось довольствоваться только надеждой. Хрупкой, слабой, неокрепшей. Но самое главное, что она у нас появилась… Лишь она позволяла сейчас держаться. Я крепко обнял дочь, так, словно больше всего на свете боюсь отпустить ее хоть на мгновение. Мы стояли посреди комнаты, все так же боясь нарушить тишину, пока мой сотовый опять не позвонил. Словно напоминая, что время вышло. Нет его больше. Я поцеловал Карину в макушку, а она пообещала, что выпьет снотворное и поспит, сам же пулей вылетел в сторону больницы.

Ехал и повторял сам про себя, что это какая-то ошибка, недоразумение, этого просто не может быть. Сколько людей говорят себе эти глупые слова, в которых скрыта последняя надежда, хотя каждый знает, что это самообман. Оттянуть еще немного время, оставить для себе эти несколько минут… чтоб подышать, потому что потом все рухнет. В один момент…

Я наконец-то взял в руки телефон. Ненавидел сейчас этот чертов аппарат, я, бл***, готов был разбить его вдребезги, словно от этого может что-то измениться. Я, черт возьми, не хотел больше никаких новостей. Более двадцати неотвеченных от Макса. Что за… Вспомнил потом, что во время сеанса выключил звук в телефоне. Представляю, в каком котле из мыслей и догадок варился брат эти пару часов. Набрал и уже знал, что на меня сейчас выльется поток брани… Кричи, Макс, кричи. Мне это нужно сейчас. Потому что потом орать будет трудно, каждый звук застрянет в глотке липкой глиной.

– Да, Макс….

– Граф, бл****. Я не знаю, что я с тобой сделаю, когда увижу, ты какого хера не на связи?

– Потом… все потом. Сейчас в больницу. Срочно.

– Да, вот точно в больницу. Она нам сейчас, я чувствую, понадобится. Я места себе не нахожу. Что у вас там, бл***, происходит?

– Ты прилетел уже?

– Да, и ни с кем из вас не могу связаться.

– Езжай в больницу. Прямо сейчас. Не телефонный разговор…

***

Меня отправили на нижний этаж и, проходя по темным коридором, я чувствовал, как тело сковывает холод. Не от того, что здесь сыро и температура воздуха ниже, чем наверху, а потому что дыхание смерти всегда окутывает нас морозной белой дымкой. Парализуя тело, выбивая из головы мысли, выковыривая из сердца все чувства, кроме одиночества. Его вдруг ощущаешь настолько остро, что мертвым становится весь мир. Потому что именно сейчас никто и ничто не имеет значения. Есть только ты, твое горе и тот, кто забрал с собой часть тебя самого. Это понимаешь только когда теряешь… Я потерял… в очередной раз…

– Смерть наступила час назад. Его отключили от аппаратов жизнеобеспечения. Все зафиксировала камера… – голос врача звучал как-будто из подземелья.

– Возле его палаты круглосуточно стояла охрана. – Я чувствовал, что наконец-то пустота внутри уступает место ярости. Схватил врача за халат и, резко дернув на себя, прошипел. – Как это могло произойти?

Он испугался, глаза забегали, и он, судорожно сглатывая слюну, попытался мне ответить.

– Господин Воронов, посмотрите видео… там… там все видно… Я не виноват… отпустите… умоляю.

Я отшвырнул его от себя и быстрым шагом направился к выходу. Мы зашли в лифт, и я с отвращение смотрел на дрожащую руку доктора, который нажимал на кнопку с цифрой три. Боится, мразь. Понимает, что есть от чего. Мы вошли в небольшую комнату, где все было готово для того, чтоб пересмотреть запись с камеры наблюдения.

– Секунды бежали, но ничего не происходило. Отец лежал неподвижно, глаза закрыты, исхудал до неузнаваемости. Так прошло несколько минут, пока дверь не отворилась и в палату не зашла Дарина… Она подошла к отцу, наклонилась к его лицу, словно шептала что-то… а потом схватила его за волосы и плюнула прямо в лицо, после чего отошла, утирая губы тыльной стороной ладони и смазывая помаду. Что это, бл***, за дрянь? Кровь хлынула к голове, вызывая резкую боль в висках, и я резко вскочил, не понимая, что происходит. Швырнул стул и, резко оборачиваясь, пошел в сторону охранника, который нажал на пульте кнопку, чтобы остановить запись.

– Что за херню вы мне тут показываете? Это что за дешевка? Жить, бл***, надоело. К Ворону захотели? Вырвал пульт из его рук и, приподнимая за воротник, прижал к стене. – Кто приказал склепать это дерьмо? Кто? Отвечай, пока у тебя есть язык… потому что потом я его своими руками вырву!

– Ан-ан-андрей… – задыхаясь и заикаясь, он покрылся потом и покраснел в один миг, словно его кожу ошпарило кипятком… – вы можете проверить… это не подделка… смотрите дальше….

– Проверять? Ты, дрянь, что мне подсунуть собрался? – ударил кулаком в живот, а когда тот согнулся, обхватив себя руками, добавил локтем между лопаток. – Молись, потом некогда будет… Ты не жилец больше.

Я включил плей и оторопело смотрел, как Дарина, отключив все аппараты, смела с прикроватной тумбочки все вазы с цветами и рамку с семейным фото, с которой Сава в последнее время не расставался. Она подбежала к ней и начала с остервенением топтать, разбивая помутневшее стекло каблуком и разламывая оклад на щепки. Дальше сорвала с отца простынь и глумливым вычурным жестом бросила ее на пол. Она вытерла о ткань подошвы сапог. С утра лил дождь, и простынь на полу покрылась мокрыми грязными следами. После этого она совершенно спокойно, не спеша, вышла из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь…

Я сжимал пальцами переносицу и, в сотый раз пройдя из одного конца комнаты в другой, опять и опять пересматривал эту запись. Я связался с охраной, которая вела ее с самого утра. От дома и по всему пути. Они отчитались за каждую минуту… Все факты свидетельствовали против нее. Только сейчас я был готов опровергнуть все что угодно, даже то, что видел собственными глазами, признать себя сумасшедшим, сознаться в зрительных галлюцинациях, временном помешательстве – но только не поверить в очевидное. Нет! Это невозможно! Никогда в жизни она не поступила бы так. Только не Дарина. Мы не могли так ошибиться… Это же моя сестра… В этом нет никакого смысла. Нет причин. Нет мотива. Тем более делать это настолько демонстративно, открыто, не скрываясь. Нет… мы проверим эту запись. Это гребаная фальшивка. Фикция. Она сама все объяснит… Да… нужно найти Дарину, организовать похороны отца, а потом найти ту мразь, которая устроила этот бл***ий фарс.

– Артур, поднимайся сюда… Заберешь сейчас одну запись, проверишь ее на монтаж и узнаешь, откуда она могла взяться. Макс подъехал? Хорошо..

***

Макс

Я просто смотрел на экраны мониторов и не мог выдохнуть. Я окаменел. Весь. От кончиков пальцев до кончиков волос. И рядом брат, такой же каменный. Мы смотрим на застывшую картинку с разбитой фотографией и оба не можем сказать ни слова. Я стук наших сердец слышу в этой тишине. Она, сука, живая, как подлая, уродливая тварь, ползает по узкой комнате и опутывает нас двоих паутиной. Я ее кожей чувствую, как тянется вдоль тела, наматывая адские круги. А там время остановилось на наших лицах под разбитым стеклом, и на нем капли грязной воды. Мы эти кадры раз сто пересмотрели. Я, как невменяемый, просил еще и еще, по телу пот холодный ручьями, сердце бьется то быстро, то медленно, а мне хочется, чтоб оно заткнулось. Просто заткнулось хотя бы на пару минут, чтобы я думать мог, чтоб мозги начали работать, а они каменные, как и все тело.

Один удар – и ты, может быть, еще стоишь на ногах, сплевываешь кровь, шатаешься, но стоишь, а вот два одновременно поставят на колени кого угодно, и я чувствовал, что упал. Скрутило меня, и разогнуться не могу. Еще нет осознания, нет восприятия происходящего, только кадры перед глазами и это проклятое окаменение. Знаю, что надо что-то делать, орать хочется и голоса нет. Потому что я впервые не могу понять «ЧТО ДЕЛАТЬ?» Я не могу выпутаться из этой гребаной паутины. Мертвый отец в палате, укрытый с головой простыней, бледный как смерть брат рядом, а на кадрах то самое мое счастье жизнь нашу крошит каблуком сапога. Цинично так. Размеренно. И потеки грязи на стекле остаются. Грязные слезы сожалений.

Это фальшивка. Не могла она. Кто угодно, бл**ь, мог, но не она. Я же знаю её. Я же её знаю. Лучше, чем себя. Мою девочку. Чувствую её. Уловить настроение могу по взмаху ресниц. Слезы вижу, когда она сама еще о них не знает. Что снится знаю, по дыханию чувствую, когда спит у меня на груди.

Это какая-то мразь подделала, и когда я эту мразь найду, я от нее мясо по кусочкам отгрызать буду. Зубами. Пока до костей не обглодаю. На живую. За вот эти минуты, когда мы оба с Графом подыхаем стоя, когда рыдаем молча и орем немыми ртами, зашитыми тем самым окаменением. Ни звука не слышно, а у меня от нашего крика барабанные перепонки лопаются, и голова разламывается на части.

– Простите.

Мы оба вздрогнули, но не обернулись.

– Тело в морг пока заберем? Или вы еще хотите зайти к нему?

Я медленно повернулся к врачу, не пойму, о чем он. Вроде слышу хорошо, а понять не могу.

– Куда забрать?

– Тело вашего отца в морг.

А мне кажется, он что-то странное говорит. Не про Ворона. Не про нас вообще. Андрей глухо сказал, чтобы увозили пока и чтоб никаких ментов. Чтоб ничего не просочилось за стены больницы. Ничего о насильственной смерти.

Смерти. Я словно впервые услышал это слово. Оно вдруг стало каким-то объемным, похожим на кусок льда, и меня от него морозить начинает. Словно в руках его держу, а выбросить не могу, оно к пальцам примерзло.

Врач перепугано и быстро кивал, а я на них обоих словно сквозь рваные куски тумана смотрю и все еще ничего понять не могу. Он вышел, а Андрей подошел к мониторам и вырубил изображение. И как насмешка они погасли не одновременно, а по очереди каждый.

– Пойдем на воздух выйдем, брат. Хреново мне тут. Дышать не могу.

Вышли во двор больницы, вроде солнце светит, а мне темно. Хочется руки протянуть и в темноте выключатель найти, чтоб снова свет появился. Это бред какой-то. Кошмар затяжной или фарс.

Закурил, на автомате Андрею предложил. Брат тоже сигарету взял. У обоих руки ходуном ходят так, что зажигалка не срабатывает.

– Следы тут обрываются… – голос Андрея, как чужой, хриплый, севший, – она словно не вышла из больницы. Уже все вверх дном перевернули. Но нет её. Переоделась, видно, и либо с черного хода, либо наши вообще не узнали. Сотовый по-прежнему вне зоны. Город прочесывают. Пока глухо.

– Это не она, – сам не знаю, сказал вслух или это у меня в висках пульсирует.

– Не она, Макс. Запись отдали профессионалам. Скоро разберемся с этим.

– Не могла она так, – я смотрю в никуда, а перед глазами все тот же каблук сапога в фото впечатывается. С остервенением топчет… топчет… топчет… – не могла она. Не могла, слышишь?! НЕ МОГЛА ОНА!

Заорал, и в тот же момент Андрей мне в плечи вцепился. Лицо близко, в миллиметрах. Белый до синевы, и только глаза лихорадочно блестят, как у сумасшедшего. Мне кажется, в них мои такие же дикие отражаются.

– Не могла, – кивает и сильнее плечи мне сжимает. – Не она это. Не она, брат.

Сам повторяет и в глаза мне смотрит, а я ему. И трясет нас обоих, как в лихорадке. Взрослых мужиков, смертей перевидавших в своей жизни больше, чем кто-либо другой. Но к нам сейчас не только смерть пришла. Воздух, как ядом пропитан предательством, и легкие нам обжигает. Нас оглушило обоих, и мы пока что с братом хреново справляемся с ударами. С колен встать не можем.

Мой сотовый запищал. Я все еще в глаза Андрею смотрю и тянусь за аппаратом. Уведомление с электронной почты. От нее. Сердце рвануло вниз, заколотилось так, что ребра заболели.

Руки трясутся и телефон из пальцев выскальзывает. Открыл, а буквы перед глазами пляшут. Я читаю, а они в ровную черную полосу выстраиваются. Вроде вижу всё, что написано, а мне кажется, я читать разучился. Там не может быть написано то, что я прочел. Там должно быть что-то совершенно другое. Что угодно, но не этот бред.

– Прочти. Не могу понять ни слова. – голос сорвался. Сотовый брату протянул.

Понял, что он сначала про себя прочел и сильно, до хруста челюсти сжал.

– Вслух, Андрей, – а у самого перед глазами точки прыгают.

– Я ухожу от тебя. Все имело свой смысл. Не ищи. Все равно не найдешь. – Андрей откашлялся, затянулся сигаретой. – Все ненастоящее. И я не настоящая. Это с тобой я задыхалась. Мерзко дышать фальшивкой и играть бесконечно. Я рада, что всё это наконец прекратилось.

Я отобрал у него телефон и сам еще раз перечитал. Не больно. Нет. Боль, она иная. Когда больно – чувствуешь себя живым. А я себя не чувствовал. Омертвел. Все еще камень ледяной.

– Почту могли взломать, – голос брата сквозь вату и шум в висках.

– Могли.

«Это с тобой я задыхалась. Мерзко дышать фальшивкой и играть бесконечно».

Горящую сигарету в пальцах сжал и боль не заметил. Ладонь прожигает и мясом паленым воняет, а я эти слова её голосом услышать не могу. Все, что раньше писала слышал всегда. Даже интонацию знал. А тут не слышу. Вижу, чувствую, как они осколками в мозги впиваются, но не слышу.

– Ноутбук сейчас отвезут к Глебу, он проверит и почту, и ай пи, Макс. Ты слышишь меня?

– Да, я его слышал, посмотрел в глаза, а там – та же бездна из отчаяния, но мы за надежду цепляемся вдвоем, намертво держимся.

– Искать будем. Каждый шаг по минутам отследим. Каждую секунду и мгновение. Найдем её, а дальше разберемся с теми, кто эту херню затеял и раздерем на части, брат.

Я кивнул и сотовый в карман сунул.

«Это с тобой я задыхалась. Мерзко дышать фальшивкой и играть бесконечно».

– Поехали. Насчет похорон надо распорядиться, – голос не мой. Я его впервые слышу, голос этот.

– Её подставляют, Макс. Нас всех втягивают в какое-то дерьмо. Я чувствую вонь… только откуда, и кто?! Мать их! Какая тварь рискнула?! – и словно сам себе, плечо моё сжимает, курит уже черт знает какую сигарету и хрипло говорит мне, нам, – Мы узнаем, кто. Нам только немного в себя прийти. Сейчас наши камеры по городу прверяют, шерстят каждый сантиметр. Ответы будут, и очень скоро. Найдем падлу, которая это устроила и похороним нахрен!

Держимся изо всех сил, а я вижу, как он сам надломлен, только виду не подает. Отец ближе ему был, чем мне. Воспитал всё-таки. Любил, как умел. И нет его теперь. Нет у нас больше отца. Только мы вдвоем и остались. Вот так цепляться друг за друга, стоя мысленно на коленях, раздавленные и размазанные. Осознание, что его больше нет… придет позже. Но с колен вставать надо. Обоим. И искать.

– Поехали, – я сам сжал его руку у себя на плече.

***

– Переписку нашли. Вела её несколько месяцев постоянно, с двумя. Удалила письма, но Глеб восстановил. Её ай пи и те два других. Писала прямо из дома. У вас статический адрес из-за сигнализации и камер наблюдения.

Я водку из горла глотнул и сильно затянулся сигаретой, глядя на Фиму, сидящего напротив Андрея, который сцепил пальцы и сжал так, что мы все слышали хруст костей.

– Восстановим текст с сервера и перешлем вам. Пока что работаем в этом направлении.

– А что с другими ай пи? Вычислили кого-то?

– Да. Есть адрес. С минуты на минуту получим точные координаты, и можно выезжать.

Фаина увезла Карину к себе еще до того, как мы приехали к Андрею. Ей пока не нужно знать про дедушку, потрясений и так хватило. А мы с братом уже несколько часов шаг за шагом восстанавливали передвижения Дарины. Афган несколько раз зашел к нам, но как на Андрея взглянет, так и слезы по обветренным щекам катятся. Похож на отца потому что. То ли смотреть больно. Потом в морг уехал. Сказал, будет до последней секунды присматривать, пока гроб в могилу не опустят. Он слово дал. У него работа такая.

– И опять тишина, а в ней часы тикают, и водка не берет ни меня, ни Графа. Горло обжигает, а мозги как были каменными, так и остались. Зазвонил сотовый, и уже никто не вздрогнул. Андрей автоматически ответил, включил громкую связь.

– Да, Глеб.

– Пробили первый ай пи. Есть адрес. Это гостиница «Интерконтиненталь». Список постояльцев за последние три дня выслал вам на мейл, Андрей Савельевич. По второму работаем. Сервер находится в Уганде. Зашифровался, паскуда. Но я вычислю. Просто времени больше потребуется.

– Ищи.

– Андрей посмотрел на меня, а я глотнул еще алкоголя и рот ладонью вытер. Морозит. Все никак не согреюсь. Лед теперь внутри, а не снаружи.

– Там постояльцев тысячи, бл*. А ай пи гостиничный. Что нам это даст?

– Я просмотрю поименно. Мало ли.

– Смотри.

Сполз по стене на пол. Бутылку рядом поставил.

«Это с тобой я задыхалась. Мерзко дышать фальшивкой и играть бесконечно».

Одно слово там… слишком личное. Наше слово. Предложение в голове вспыхивает болью. Бывают минуты, когда я о нем не думаю, а оно вспышкой ослепляет неожиданно и у меня внутри все как через мясорубку, а потом опять отпускает.

– Твою ж, сука, гребаную мать! Давыдов! Среди постояльцев. Борис Давыдов, Макс!

Я вскинул голову и сжал сильно горлышко бутылки.

– Думаешь, это как-то связано?

– Не знаю. Сейчас кое-что проверю.

Андрей набрал кого-то, а я к окну подошел – снег срывается с неба и морозный узор по краям стекла витиевато застыл. Еще глоток водки сделал и пальцами по стеклу провел, а они такие холодные, что даже следов не оставили.

– Макс, поехали. Эта мразь прилетела не несколько недель назад, а уже пару месяцев тут торчит. Давай. Мне кажется, он что-то знает. Не верю я в совпадения!