Читать книгу Черные вороны 6. Лезвие - Ульяна Павловна Соболева - Страница 4

Хочешь сделать людей свободными – сначала освободись сам. Хочешь, чтобы тебя полюбили – полюби сначала сам. Хочешь что-то получить – отдай сначала своё.

© Виктор Лихачев, “Кто услышит коноплянку?”

– Фаина, Фаинаааа, я не хочу это терпеть, ясно? Не хочу и не могу! Это бред. Это какая-то ваша долбаная игра, которая меня бесит. Где этот врач, я перекручу его мозги на фарш и заставлю сожрать его купленный диплом!

– Тссс! Тихо! Они услышат тебя! Что с тобой? Тебя никто не просил от нее отказываться или разводиться. Всего лишь время и осторожность. Ну нельзя все вывалить на нее, понимаешь? НЕЛЬЗЯ! Потерпи, черт возьми.

– А Тая? Ребенок с няньками, а не с матерью, это можно? Это нормально?

– Все ненормально, Максим. Вся эта ситуация ненормальна. Но так получилось. В этом никто не виноват, и меньше всего в этом виновата Дарина. Неужели тебе не хватает терпения и деликатности? Она откровенна с тобой…

Я расхохотался, выдергивая руку, которую Фая щедро поливала перекисью.

– Откровенна? На хрен мне ее откровенность? Мне неинтересно, какого ублюдка она там любила в своем интернате. А если завтра она решит себе нового хахаля завести и тоже со мной поделится… Это плохо кончится, Фая. Очень плохо. Или ты меня не знаешь. Сворачивайте все эти декорации, как можно быстрее. Надолго меня не хватит.

Я выдернул руку из ее тонкой руки и отошел к окну. Яростно распахнул его настежь, чтобы втянуть в себя холодный воздух и протрезветь от той злости, что меня разрывала на части. Фаина подошла ко мне сзади и положила мне руки на плечи, успокаивая. Черт, эта маленькая женщина определённо умела вправлять мозги на место и вовсе не хирургическим вмешательством.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, Макс. Ты ждал. Очень долго ждал. С ума сходил. Я все это видела, все это было на моих глазах, и кто знает, если бы не твое упорство, была бы она с нами сейчас или нет. Но именно поэтому – зачем торопиться? Она твоя женщина. Настолько твоя, что она снова начнет тебя чувствовать. Проводи с ней больше времени. Общайся. Ухаживай за ней. Все вернется…

– Но может и не вернуться, никто этого не знает, и каким бы хорошим врачом ты не была – ты не прорицательница, Фая, – глухо сказал я, сжимая челюсти и пытаясь успокоиться, – а если она больше никогда не станет моей, полюбит кого-то другого? Она знает, что свободна. Ты предлагаешь мне закрыть на все глаза и смотреть, как она живет без меня и без своей дочери? Ты, правда, считаешь, что я способен на это лоховское благородство? – усмехнулся, глядя в ее светлые глаза и чувствуя все то же раздражение, – так вот, ты ошибаешься, я никогда не отличался особым тактом. И мое будет принадлежать мне. Я потерплю. Но ровно столько, сколько сам сочту нужным.

– А ты предлагаешь насильно привезти ее к себе и заставить быть с тобой, когда…

– Когда что? Когда она ко мне совершенно равнодушна?

– Именно так. Или ты хочешь ее заставить, Макс? Надавить в твоей привычной манере. Взять то, что хочешь ты?

Я смотрел на нее исподлобья и чувствовал, как кровь закипает в венах. О да, я бы заставил. Я бы уложил ее на нашу постель и заставлял вспоминать двадцать четыре часа в сутки – кто я и как меня зовут, и как сладко она умеет кричать подо мной. Но я пожалею практически девственные ушки Фаины и не стану говорить ей об этом.

– Ты не посмеешь так с ней поступить. Это подло!

– Ооо. А вы уже успели забыть, что я подлец? Или мне удалось реабилитироваться? Не диктуй мне, как вести себя со своей женой.

– Значит, будь постоянно рядом. Завоюй ее заново!

– Серенады не спеть под окном?

– Я сказала – не напугать, а ухаживать.

Я зло хохотнул. Это было бы весело, если бы меня не распирало от злости.

– Ищи выходы, Фая. Ищи. У тебя нет много времени.

Развернулся и вышел из дома. Проклятье. Мне все это казалось идиотским фарсом, который больше похож на какую-то американскую дешевую комедию. Пока ехал в машине, ужасно хотелось свернуть к какому-то бару и выпить, а еще больше хотелось заехать туда, куда сто лет не заезжал. Особенно когда вспоминал ее в этом проклятом красном платье. Что я с ней вытворял, когда она была в нем, а потом без него. Сегодня впервые увидел ее после больницы, и меня повело. От голода адского по телу ее, по запаху. Обычного мужского голода, когда долгие месяцы никого. И даже сама мысль об этом была отвратительна. Потому что она там с трубками из вен и дышит хрипло и жутко. А сейчас словно взорвало меня, воскрес вместе с ней и понял, что подыхаю от жажды. И от красоты ее. От этих волос коротких с завитками на тонкой шее и ключиц острых. От груди под шелком платья и ноги в разрезе. Притянуть к себе, жадно вдыхая запах шеи, положить ее руку на вздыбленный член и спустить ей в ладонь, рыча и закатывая глаза. А потом трахать до потери пульса так, чтоб ее грудь тряслась в такт бешеным толчкам и чтоб голову запрокидывала, кончая и выкрикивая мое имя. Твою ж мааааать. Тормознул на обочине и переносицу сжал двумя пальцами, стараясь прийти в себя. Ни хрена я ей не дам никакого времени. Мы начнем вспоминать уже завтра. И у нее просто не останется выбора. Она будет со мной, и мне плевать, хочет она этого сейчас или нет. Захочет. Я любую мог соблазнить всегда, и она не устоит. В конце концов, я каждую точку на ее теле знаю и не только на теле, а и в голове.

Я снова вдавил педаль газа и приехал домой. Поднялся к себе не переодеваясь, на ходу достал бутылку виски из шкафчика. Давно не пил. Не позволял себе увязнуть в пьяном угаре. А сейчас скрутило всего, и я вытащил зубами пробку и потянул из горла обжигающую жидкость. Носом втянул шумно воздух, а ртом резко выдохнул, поднося к лицу руку, согнутую в локте. Пробрало мгновенно, и алкоголь расплескался по венам, поджигая кровь. Я разморозился после спячки, воскрес вместе с ней и теперь горел. А еще я видел ее блестящие глаза и дерзко вздернутый подбородок, когда рассказывала об этом своем хахале, мне хотелось придавить ее к стене где-нибудь на лестнице и войти в нее. Бл*, я хотел секса. Я до трясучки хотел секса с ней быстрого, голодного и дикого, и мне было плевать где. Лишь бы войти в нее. Все тело прострелило возбуждением, и я сделал еще один глоток виски. Пусть она меня не помнит, но помнит каждая клетка ее тела. Оно отзовется. Я заласкаю ее до полусмерти, до хрипоты. Я видел, как она на меня смотрит, и я прекрасно знаю этот взгляд. Интерес. Реакция на внешность безотказная. Томная поволока, так легко узнаваемая с опытом. И если с другими она меня, скорее, раздражала, то с Дашей я воспламенился от одного ее заинтересованного взгляда. Эти глаза… с ума сойти можно, как же я соскучился по ним и по своему отражению в них. Ничего, госпожа Воронова, мы познакомимся с вами заново. И у вас не останется ни единого шанса уйти от Зверя.

Отбросил крышку ноутбука и удовлетворенно прищелкнул языком.

– Да, малыш, я подонок и гребаный вуайерист. И, да, я слежу за тобой. За каждым твоим движением.

Грузно завалился в кресло, сунул сигарету в рот и двинул мышкой. Вбил пароль и подался вперед, отпивая из бутылки.

На экране, разбитом на шесть одинаковых квадратов, была видна спальня Дарины во всех ракурсах и даже душевая. Да, я эгоистичная скотина. Я хотел быть рядом с ней всегда. Пусть даже таким образом. Сегодня утром у нее в комнате установили маленькие камеры. Да, брат об этом не знал. Да, мне это обошлось в круглую сумму два раза. Подкупить его человека, чтоб испортил проводку, а потом сам же починил и установил для меня прослушку и онлайн трансляцию.

Даша зашла к себе и заперла дверь, прислонилась к ней спиной. С ее лица исчезла улыбка и то самое выражение, с каким она вышла к гостям. Сняла маску, моя девочка. Хреново тебе, я знаю. Сам маски ненавижу. Я приблизил изображение и присмотрелся к ее лицу – глаза распахнуты и в них полное недоумение и усталость. За виски берется. Трет их. Не говорит, наверное, Фае, что голова болит. Всегда ненавидела лекарства. Я заставлял пить витамины во время беременности притом самыми разными способами. Бл*дь! Как же мне этого не хватает. Вот этого простого времени рядом с ней. Когда это так привычно – взять ее за руку или тупо смотреть телевизор, перебирая ее волосы, чувствуя, что засыпает. Потом относить в спальню и начинать работать. Чтобы среди ночи она пришла и забралась мне на колени. Отгораживая от ноутбука и обволакивая своим сонным запахом и теплотой тела.

На экране Дарина сбросила туфли на каблуках и растерла пятки, а я усмехнулся, она всегда так делала. Приподняла подол, и я судорожно сглотнул, когда стянула по очереди чулки. Прошлась босиком по ковру, на ходу расстегивая змейку на платье. Долбаный шерстяной подонок, надо его сжечь за то, что касался ее ног, а я нет. Вздрогнул от непреодолимого желания сжать в ладонях ее ступни и облизывать пальцы, глядя в ее темнеющие глаза и на приоткрытый рот. Сбросила платье, и я судорожно выдохнул, увидев ее в одних трусиках и лифчике. Твою ж мать! А она подошла к огромному зеркалу на стене и очень пристально смотрела на свое отражение, так же пристально, как и я на округлую попку с тонкой полоской кружева посередине… полоской, впившейся между соблазнительными ягодицами, переходящими в тонкую талию. Я смотрел, как она трогает свои волосы, скулы, губы… и грудь.

– Маленькая, ты красивая до безумия. Ты ходячий секс. Бл***дь, если бы ты смотрела на этот долбаный экран моими глазами, ты бы знала, как дико я хочу тебя трахать и как я сдерживаюсь, чтобы не кончить просто от того, что смотрю на твое тело в нижнем белье.

Я зарычал, когда она завела руки за спину и щелкнула замком кружевного лифчика. Потянулся, чтобы захлопнуть ноут, и не смог. Меня трясло от жадного желания смотреть, как она разденется догола. Смотреть на ее обнаженное тело и дуреть от похоти. Конченый мазохист. Я увеличил изображение еще больше и облизал пересохшие губы. Мгновенная болезненная эрекция заставила заскрежетать зубами. Я вцепился в столешницу, жадно всматриваясь в экран, пожирая голодным взглядом ее грудь с увеличившимися после родов сосками, и меня начало трясти от возбуждения. Во рту выделилась слюна, когда я вспомнил, как они твердеют под моими губами, как вкусно их прикусывать и слышать ее всхлипы. Сжимать и выкручивать, растирать ладонью. С рыком потянул змейку на ширинке и сдавленно застонал, когда обхватил ладонью возбужденный до предела член. Когда она стянула трусики, я громко выругался матом и сжал плоть у основания, тяжело дыша и глядя, как она идет в ванну. Алчно по экрану безумным взглядом, переключаясь между квадратами и нажимая увеличение. Когда Даша стала под душ, я стиснул челюсти до хруста, глядя на капли воды, стекающие по ее телу. Бл***дь, я бы сейчас трижды сдох только за одну возможность рухнуть на колени, стиснуть ее ягодицы, вдавливая в кафель и закидывая ее ногу себе на плечо, дико вылизывая складки, раздвигая их пальцами и втягивая в рот клитор. Вбиваясь языком в сокращающуюся мякоть, собирая губами спазмы оргазма в предвкушении, как войду туда членом, и она взвоет от первого толчка, царапая мою спину. Треклятая мочалка цепляет ее сосок, а меня простреливает разрядом в тысячу вольт, и я невольно двигаю ладонью вверх уже не в силах сдерживаться, опираясь другой рукой на столешницу, впившись взглядом в тело своей жены и двигая рукой все быстрее и быстрее по стволу члена. Судорожно вздрагивая каждый раз, когда она терла свою грудь мочалкой или наклонялась вниз. Твою ж мааать. Я обожал вот так приходить к ней и жадно брать в душе. Скользкую, мокрую. Распаренную и горячую. Скользить пальцами в ее дырочках, ловить губами стоны и всхлипы, растирать твердый узелок между складками, сжимать его, пока извивается, скользя грудью по кафелю, и прогибается, принимая мои пальцы глубже. Какая же она отзывчивая, чувствительная. Я мог довести ее до оргазма в считанные секунды, и я любил это делать в самых неожиданных местах. Я любил мучить ее, дразнить и изводить так, чтоб она краснела и опускала взгляд, когда моя рука шарила у нее между ног под столом. И сатанел, ощущая какими мокрыми стали трусики, отодвигать их в сторону и смотреть на нее, отпивая виски, сдерживая рык и проталкивая палец глубже под ее румянец и дрожащие веки, смотреть, как расплёскивается сок или шампанское и как судорожно она делает глотки, сжимая столешницу тонкими пальцами. И убрать руку в тот момент, когда почувствую первые легкие спазмы перед точкой невозврата под ее затуманенный взгляд. Щелкнув языком «рано, маленькая, не сейчас». Слегка мотнув отрицательно головой, усмехаясь уголком рта и наслаждаясь тем, как тяжело она дышит. А потом вытащить ее на лестницу или веранду и, затолкав трусики в рот, яростно трахать, намотав на кулак шелковистые пряди.

«Вот теперь кончай, малыш… но не кричи. Молча, девочка. Кончай молча».

А потом возвращаться за стол и демонстративно подносить к лицу пальцы, втягивая аромат ее соков.

Я громко застонал, вспоминая, как сладко она сжимала меня тугим и мокрым лоном, извиваясь подо мной, пока я долбился в нее, как одержимый, каменным перед взрывом членом.

Откинулся назад, сильнее сжимая член и двигая рукой все быстрее под воспоминания и под ее стоны у меня в голове, под шлепки мокрых от пота тел. В такт своим толчкам, закатив глаза и чувствуя, как пульсирует плоть и щекочет головку приближающееся торнадо. Я кончал, глядя остекленевшим взглядом на ее грудь, на торчащие под струями воды соски… мысленно я кусал их и жадно сосал, пока извергался внутри ее тела бурно и с громким криком, заливая спермой столешницу и содрогаясь от адского невыносимого наслаждения, пачкая свой живот, выгибаясь назад, не прекращая двигать рукой по каменному, пульсирующему и дергающемуся члену. Бл*дь… все эти гребаные месяцы я даже не думал об этом. А стоило ей вернуться, и все… конченый, повёрнутый на ней озабот возродился из пепла и тут же возжелал получить ее тело. Я успел забыть, насколько повернут на моей девочке с глазами цвета осеннего неба.

Я смотрел, как она вытирается, выходит из душа, и все еще сжимал себя дрожащей рукой. Твою мать! Как пацан. Как голодный прыщавый старшеклассник.

В следующий раз я кончу в нее, на нее и с ней. Или я, бл*дь, не Макс Воронов. Я вытер себя своей же рубашкой и швырнул ее в мусорку.

Ошпарил пересохшее горло виски, сунул в рот сигарету и прикурил, не спуская с нее пьяного взгляда.

Когда зазвонил сотовый, я потянулся к нему не глядя и прохрипел:

– Да.

– Ты какого хрена не отвечал? Спишь, что ли?

– Здороваться учили, Граф?

– Меня много чему учили, Зверь. Дело есть. Не по телефону.

***

Мы остановились на мосту и вышли из своих машин, стали у парапета, глядя на черную воду, по которой кругами плавали сухие листья. Я закурил и протянул сигарету брату – тот прикурил от моей сигареты и шумно затянулся. А я смотрел на его профиль и чувствовал его напряжение в затяжном молчании. Словно он все еще что-то обдумывает.

– Я с Зарецким сегодня встречался на нейтральной территории.

– Твою ж… с тем самым?

– С тем самым. Предложил мне стволы, взрывчатые вещества и боеприпасы переправлять на Ближний Восток. Типа списанные, которые подлежали уничтожению. Бабки большие предлагал. Место в парламенте и свою крышу.

– И?

– Отказался я.

Я прищурился, сильнее сжимая фильтр сигареты. Только мы с Андреем знали, что это означает. И у меня мгновенно вздымился мозг, я видел по взгляду брата, что и у него тоже.

– А каким боком он там? Или легально?

– Ни хрена не легально. Они нашими задницами свои прикрыть хотят. И рыбку съесть и на хрен сесть. Канал, у них все есть, а вот тех, кто на себя сам процесс возьмет – нету. Официально они не при делах и, если всплывет где-то, виноваты мы будем, Зверь.

– И что? Как твой отказ воспринял?

– Он, сука, видать, себя кардиналом Ришелье возомнил, в шахматы меня играть посадил. А в конце, гнида старая, сказал, что, несмотря на то что я выиграл, я только что очень многое потерял. В том числе, возможно, и жизнь.

Я хищно ухмыльнулся.

– Ну, знаешь, от шальной пули и генералы дохнут. Все мы смертные.

– Проблема в другом – у него кроме нас не на кого рассчитывать. Он попытается надавить. Осторожными надо быть. Это не просто бабки, Зверь. Это политика. И они по трупам пойдут, чтоб своего добиться.

– Думаешь, боевикам продают?

– Не думаю – уверен. Новые враги! Чтоб не скучно жилось!

Андрей задумчиво выпустил дым и отшвырнул окурок вниз с моста. А я развернулся спиной к парапету и затянулся последней затяжкой, обжигая пальцы:

– Новые враги – это хорошо замаскированные старые. Ахмед сдох, и на нас вышли напрямую.