Читать книгу Пока смерть не обручит нас - Ульяна Павловна Соболева - Страница 6

Я не могла сказать в свое оправдание ни единого слова. Все, что они говорили, слышалось мне бредом, и даже если бы у меня во рту не было кляпа, я бы все равно не смогла произнести ни слова… Да и я их не слушала. Я смотрела на НЕГО. Наверное, если бы сейчас с неба посыпались метеориты и оно упало на землю, я была бы менее ошарашена, чем этим жутким открытием.

Люди не могут быть настолько похожи. Словно это близнецы, но даже у близнецов есть отличия… Они были и здесь, но, скорее, продиктованные окружающим антуражем. Его одежда, длина волос… И все. В остальном это был один и тот же человек. Я жадно смотрела на него, на то, как взошел по ступеням на свое место – кресло, украшенное мехом и головой белого медведя. Только сейчас я заметила, что следом за ним шли три пса. Внешне похожие на доберманов. Черные, с лоснящейся блестящей шерстью, в шипованных ошейниках и взглядом серийных убийц. Люди шарахались от них в стороны, но те не обращали ни на кого внимание, величественно шли следом за хозяином, и едва он уселся на свое место, улеглись у его ног. Капюшон, под которым скрыли мои волосы и лицо, мешал мне смотреть, и я попыталась скинуть его, но меня толкнули в затылок, не давая поднять головы.

Поза герцога или Михаила (я даже не знала, что меня ужаснет больше всего из этих двух вариантов) была вальяжной и небрежной. Вытянув вперед ноги, он осмотрел залу, как осматривают собственные владения и овец в стойле. Овец, которые преданно повернули к нему головы и готовы были блеять его имя снова и снова.

Я узнавала его и в тоже время не узнавала. Или забыла, насколько красив мой муж, или из-за разлуки и расставания его красота жжет мне глаза. Было нечто иное в его жестах, облике, манере говорить. Или… или это тоже часть какой-то чудовищной и непонятной мне игры. Может, он попал сюда раньше, чем я, и приспособился. Он ведь всегда был очень умным, просчитывал все шаги наперед. Но как… как можно настолько приспособиться, чтобы буквально слиться со всей этой толпой и даже… даже возглавить ее. Сейчас на этом своем троне он казался мне еще более чужим, чем при нашем последнем разговоре. Насколько чужой, настолько и красивый, величественный, высокомерный. И ему шли все эти средневековые тряпки, сапоги, длинноватые волосы, кольца на пальцах и…. И внутри вдруг все похолодело. Да, можно придумать себе кучу оправданий, кучу причин, множество отговорок… Но эти кольца и псы. Кольца, которые блестят на длинных пальцах и идеально сидят на них, и псы, преданно лежащие у его ног. Значит, все не так просто. И к такому розыгрышу надо было готовиться годами.

Меня оттащили в сторону к стене, расчищая место для какого-то несчастного, которого тащила стража и швырнула в ноги герцогу.

– Стюарт Кэйн. Вторая рука Антуана Блэра. Обвиняется в преступлениях против народа Адора, в убийстве женщин и детей, в сожжении деревень и покушении на жизнь нашего великого герцога Ламберта!

Лицо мужчины, стоящего на коленях, больше напоминало месиво, и взгляд заплывших глаз выражал крайнюю степень ненависти и презрения.

– Вы признаете свою вину, сэр Сюарт Кэйн?

– Да! Признаю! Резал и резал бы своих врагов снова и снова. За мать, за сестру, за брата! За Антуана и за мою госпожу Элизабет!

Он говорил обо мне… точнее, о той, кем я сейчас была.

– Среди присутствующих здесь обвиняемых есть Элизабет Блэр, сэр Кэйн?

Мужчина обернулся ко мне и кивнул. А я впервые его видела и… даже не знала, кто он такой.

– Да!

– Так ради чего вы убивали мирных граждан Адора? Ради вашей госпожи-ведьмы? Или ради ее отца душегуба?

Голос Ламберта заставил снова вздрогнуть и дернуться всем телом. Я повернула голову к своему мужу… или к этому человеку, который непостижимым образом украл его лицо, голос и все, что являлось им.

– Госпожа Элизабет такая же ведьма, как ваша мать! А сэр Антуан – самый благородный человек в мире! И Бог покарает вас за его смерть!

Один из стражников ударил мужчину по ребрам, и тот закашлялся, согнувшись пополам.

К Стюарту вышел один из людей в парике. Видимо, прокурор, усмехнулась я и тщетно поискала адвоката. Его, конечно же, здесь не оказалось, как и журналистов и… никто здесь точно не слыхал о Женевской конвенции.

– Если ваша госпожа не ведьма, тогда почему Антуан Блэр поместил ее в монастырь Молчальниц? Почему ей было запрещено разговаривать, и она должна была принять постриг, лишающий ее права голоса?

– Потому что люди – суеверные фанатики и …

Человек в парике расхохотался.

– Конечно, все фанатики, и только вы знаете, что на самом деле Элизабет Блэр чиста и невинна.

– Чиста и невинна, как ангел! Вы недостойны даже ногтя на ее мизинце. Если она ведьма, то почему ваш дорогой герцог хотел соединить себя с ней узами бра…

– Довольно! – Ламберт поднял руку вверх, и Стюарта ударили по затылку. – Нам не интересны откровения еретика и пособника Блэра. Все его слова – ересь и ложь, а за ложь в Адоре отрезают язык.

Я еще ничего не поняла, я еще даже не успела испугаться или ужаснуться. Я понятия не имела, что они это сделают здесь. В этой зале при людях, при женщинах… при мне. В залу вошел мужчина в колпаке, закрывающем лицо, с прорезями для глаз и рта, в длинном фартуке со свертком в руках. Стража потащила Стюарта к помосту у стены неподалеку от меня, толкнули его туда, схватили за волосы и… я не смогла смотреть, я зажмурилась. Я мычала и трясла головой. Я ждала – в какую секунду кто-то все это остановит и пранк остановят. Все ведь должно исчезнуть прямо сейчас.

Я даже представила себе, как палач срывает маску и кричит несчастному Стюарту: «Улыбнитесь, вас снимают!»… Но вместо этого я услышала дикий вопль и какое-то маниакальное скандирование толпы. Меня затошнило от понимания, что все происходит на самом деле… я видела, как тащили за ноги Кэйна, как он оставлял за собой кровавый след на каменном полу, и за ним его подтирали тряпками слуги, а палач вытирал клещи о свой фартук после того, как швырнул что-то к ногам Ламберта, и псы жадно набросились на ЭТО и сожрали. Я не хотела думать, что это… не хотела даже представлять себе. Я тряслась всем телом, покрытая холодным потом, заледеневшая от ужаса.

– Стюарт Кэйн, как и остальные пособники, будет казнен на городской площади завтра рано утром. Он лишится головы и поплатится за гибель сотен адоровцев.

– Приведите второго свидетеля.

В залу втащили женщину в рясе с растрепанными волосами. Она испуганно озиралась по сторонам, а когда увидела меня, тут же указала пальцем:

– Это все она! Она приказывала воровать младенцев из деревень и приносить ей! Чтобы их кровь делала ее сильнее! Онааа! Ее отец исполнял все ее прихоти!

Что она несет? Я впервые вижу эту идиотку! Кто ее сюда привел? Какие младенцы? Господи, когда закончится весь этот кошмар?

– Представьтесь. Назовите суду ваше имя и кем вы приходились Элизабет Блэр?

– Я сестра Марта. Послушница монастыря. Никем не приходилась. Я ее боялась. Всегда боялась. Как огня.

«– Марта, милая, как же я люблю тебя, как родную.

– И я люблю вас, моя госпожа. Я с вами до самого конца и приму постриг, как и вы.

Лицо этой же женщины под головным убором, и карие глаза полные любви и преданности?

– У меня никого не осталось ближе, чем ты, Марта… все меня предали….»

Я тряхнула головой, не понимая откуда эти голоса, откуда эти картинки перед глазами, но от ужаса у меня волосы зашевелились на затылке.

– А по ночам… по ночам она отдавалась самому Дьяволу. Из ее кельи доносились стоны и крики. Она развратница. Она заклейменная самим Люцифером!

Толпа взвыла, застонала ненавистью, зашумела яростью, как шумит океан перед тем, как чудовищная волна взметнется в небо.

– Ведьма! Грязная тварь! Шлюха дьявола! Казнить! Сжечь суку! Она сжирала наших детей!

Я мычала и отрицательно качала головой. Сумасшедшую допрашивали и дальше, а я обессиленно осматривала толпу, и каждый раз мой взгляд возвращался к НЕМУ. Но он не смотрел на меня. Он со скучающим видом барабанил пальцами в перстнях по поручню своего трона, а другой рукой поглаживал одного из псов между ушами. Позади него сидели несколько женщин, и одна из них, золотистая блондинка, склонилась к его уху и что-то ему говорила. Иногда он ухмылялся на ее слова и что-то отвечал, и щеки миниатюрной блондинки вспыхивали алыми пятнами. Пока не сделал жест рукой, и она не замерла. Мне хотелось распутать веревки и броситься к нему, вцепиться в ворот его черной рубашки и трясти его, трясти и кричать, что это я. Чтоб посмотрел на меня. Чтоб объяснил, что за кошмар здесь происходит? И где мы оба находимся. Объяснил, что у него просто нет другого выхода.

– В виду смягчающих обстоятельств сестру Марту приговорить к десяти плетям, лишению языка, она ведь должна была принять постриг, и к вечному заточению в башню Свон.

– Нееет! – завопила женщина. – Неет! Только не в башню. Меня обещали помиловать! Ваше сиятельство, сжальтесь! Я ведь все рассказала! Я ведь покаялась!

Михаил махнул рукой, словно показывал убрать надоедливую муху, и когда женщину увели, он снова повернулся к своей собеседнице и что-то ей сказал, заставив ее опустить веки и улыбнуться. Когда меня подхватили под руки и подтащили поближе к трону, швырнули на колени на то место, где стоял несчастный Стюарт, я, широко раскрыв глаза, смотрела только на… Ламберта. И не могла поверить, что это Михаил. Не могла и не хотела. Это уже не просто кошмар, это какая-то лютая иная реальность. Я больше не могу….

– Элизабет Блэр, – передо мной появился «прокурор», он скрестил руки за спиной, – в виду обвинений, тяжких обвинения в колдовстве вам не дается право голоса. Так как и он может являться орудием, которое вы используете против церкви и человечества. Но вы можете кивать или качать отрицательно головой, отвечая на мои вопросы. Вы понимаете, что я говорю?

Я кивнула.

– Вот и хорошо. Правда ли, что вы своим колдовством помогали вашему отцу осуществлять свои гнусные преступления и убивать невинных адоровцев?

Я отрицательно задергала головой. Капюшон слегка спал, но мне его снова натянули на лоб.

– То есть вы не прибегали к заклинаниям, и монахини не носили вам кровь адоровских младенцев, чтобы укрепить вашу силу?

Я замычала отрицательно, качая головой и чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– А обвинения в колдовстве? Вы ведьма?

Снова качаю головой, как истеричка, чувствуя, как хочется заорать, выплюнуть проклятый кляп изо рта и заорать его имя. Заорать хоть что-то, чтобы посмотрел на меня, чтобы подал хоть какой-то знак и успокоил. Если…если я поверю, что это не он, то я, наверное, просто умру от отчаяния или сойду с ума.

«Прокурор» кивнул стражникам, и прежде чем я поняла, что они собираются сделать, один из них разодрал на мне платье. Вспорол кинжалом на левой руке, и оно обвисло лохмотьями на поясе. Я тут же инстинктивно закрыла грудь, прикрытую лишь тонкой белой сорочкой, руками. Неловко дернулась, и капюшон таки спал назад. Волосы водопадом рассыпались по спине и упали мне на лицо.

Зал дернулся, зароптал, и я увидела, как в меня впились сотни мужских глаз с каким-то алчным, бешеным блеском. Какая-то дикая волна похоти, от которой затрещал сам воздух и раскалился до предела.

– Вашу ж мать! Святые угодники! – раздался мужской стон.

– Такой красотой обладают только ведьмы! – чей-то хриплый голос.

– Отрежьте ей патлы! Сожгите их!

Заорала одна из женщин и другие ее подхватили.

– Ведьма! Такая белая кожа может быть только у мерзкой колдуньи! Она приворожит наших мужчин! Она сожрет наших детей!

А я посмотрела на Ламберта, который подался вперед, впившись одной рукой в поручень кресла. Теперь он уже смотрел на меня, и его темно-серые глаза казалось прожигали насквозь. Казалось, кожа задымится от этого взгляда, от этого безумного блеска, по которому я так соскучилась. Стражник схватил меня за левую руку и поднял ее насильно вверх.

– Клеймо ведьмы! Черная змея с жалом! – завопил «прокурор».

Ламберт-Михаил царапнул глазами мое лицо и опустил взгляд к груди, прикрытой тоненькой материей сорочки, прилипшей к воспаленной коже, и снова поднял глаза к моему лицу. Тяжелый взгляд, знакомый мне далеко не один год. Взгляд исподлобья, взгляд весом в несколько тон… Взгляд, от которого становится трудно дышать.

– Вы так же отрицаете, что эммм… хммм… совокуплялись с самим Сатаной?

Я не верю, что слышу это! Нееет! Нет же! Если только мой бывший муж не есть сам Сатана! Потому что за всю мою жизнь я совокуплялась только с ним.

Ламберт совершенно неожиданно резко повернулся и посмотрел на «прокурора».

– Пусть ее проверят прямо сейчас! Пусть удостоверятся в том, что эта грязная женщина лжет и суд честный в своих обвинениях.

Голос герцога заставил всех замолчать, и стихли даже ропот стражников у выхода из залы и голоса людей снаружи.

– Пусть ее осмотрит лекарь и вынесет свой вердикт. Если графиня Блэр не девственница, ее казнят сегодня же, но вначале отдадут на потеху солдатам.

О Боги! Какая девственность? Я была замужем… Мою девственность он и забрал несколько лет назад. Я хотела было кинуться к трону, но меня удержали, а мой взгляд скрестился с дымчатыми глазами моего мужа. Я увидела, как изогнулся в ухмылке красивый и безумно чувственный рот, но эта ухмылка не коснулась его глаз.