Читать книгу Любимая Президента - Ульяна Павловна Соболева - Страница 4

Глава 4

Оказывается, любовь – это могила, в которой живьем гниет обезумевший от нее идиот в полном одиночестве и понимании всей тщетности попыток выбраться из нее наружу.

(с) Отшельник. Ульяна Соболева

Миша ухаживал за мной. Красиво, осторожно и очень ненавязчиво. Наверное, будь это по-другому, я бы отдалилась от него, прекратила общение. Мне не нужны были отношения, не просто не нужны, а отвратительны. Когда безумно любишь кого-то, невозможно найти замену, даже отвратительна одна мысль об этом, и не потому, что хранила бы верность Петру. Нет. Это последнее, чего он заслуживает. А потому что есть женщины, созданные всего лишь для одних рук, для одних губ и для одного мужчины… пусть и не подходящего, пусть недостойного и даже ненавистного, но только он на каком-то молекулярном уровне становится единственным.

И сама мысль о чужих прикосновениях для меня подобна ощущению – как будто по мне проползет мерзкое насекомое.

Но как друг, как собеседник мне нравился Миша. Мне нравилось играть с ним и Ларисой Николаевной в карты, нравилось спорить о политике, обсуждать исторические события. Миша был очень начитанным, ему, правда, не хватило денег учиться дальше и даже получить ученую степень, но он точно мог бы. Я в этом не сомневалась.

– Не смотришь даже на Мишку. Так иногда. Вскользь. А если и смотришь, то, как на подружку… а Мишка в тебя влюбился, деточка. По самые уши. Он даже на Ксюшку мою так не смотрел. Они тогда юные были, зеленые. Все бурлит. Страсти-мордасти. А сейчас явно все зрелое у него к тебе.

Будь это кто другой, я бы заревновала…что дочку мою уже забыл. А к тебе не могу…как будто свет в моей душе появился вместе с тобой, и горе не так давит. Видать, Ксюша моя послала тебя мне для исцеления, и тебя, и малыша нашего. Мишка ж мне как сын…у него родители рано умерли. Ему еще и двадцати не было. Хороший он….

– Знаю, что хороший, Лариса Николаевна, знаю. Но ведь сердцу не прикажешь…

– Да…Ах, если б можно было, чтоб сердце самовольно разлюбило…или полюбило. Как там пелось в этом фильме. Собака на сене. С Боярским. – тяжело вздохнула и налила мне чай в чашку, подвинула тарелку с оладьями, – Но не всегда нужно по любви. Раньше как браки заключались. Бывало, жених и невеста не видят друг друга до самой свадьбы. И самые крепкие союзы были. Главное – взаимопонимание, дружба, уважение… а еще главное, чтобы тебя любили больше, чем ты любишь. Уж поверь, я знаю, что говорю. Мой Валерка тот еще кровопийца был. Все нервы вытягивал. А я страдала, измены прощала, запои. Любила. Дура….А надо было за Сашку идти. Из семьи хорошей, юрист, в город предлагал увезти…Ну я вот слесаря Валеру любила. С милым же рай и в шалаше. Так и жила в дырявом шалаше до самой его смерти. Он и умер не дома… у какой-то собутыльницы. Мне потом стыдно было сотрудникам в глаза смотреть. Городок у нас маленький. Все и всё про всех знают. Оно горе какое, плюс стыд вселенский. Ладно. Не буду тебе о грустном. Надо о хорошем думать.

Вспомнила как Петр приревновал к Гебу и….меня передернуло. Воспоминания забились в висках….

«Он шел на меня, схватил за лицо и изо всех сил втолкнул в комнату, и захлопнул дверь. Всхлипывая, мгновенно протрезвев, я бросилась к шкафу, чтобы найти хотя бы одну вещь, но не нашла ничего кроме банного халата. Завернулась в него и стояла дрожа посреди комнаты. Внезапно в колонках включилась музыка. Какая-то ужасающе спокойная, но оглушительно громко, так, что уши заложило. Тяжело дыша, я смотрела перед собой, и подо мной шатался пол, крутились стены и потолок. Мне стало страшно. Невыносимо страшно. Затем музыка выключилась так же внезапно, как и включилась.

Через какое-то время дверь открылась. Айсберг зашел в комнату, запер спальню на ключ, молча разделся и рухнул на постель. Я долго не решалась на него посмотреть, а когда посмотрела – поняла, что он крепко спит.

Всю ночь я не могла уснуть. Ходила по комнате, несколько раз зашла в душ и стала под прохладную воду. Потом легла рядом с ним, но сон не шел ко мне. Я смотрела в темноту и думала о том, что это все должно прекратиться. Так не может быть. Так неправильно. Я так больше не хочу. Не хочу быть подстилкой, дыркой, одной из…не хочу, чтоб со мной вот так. Может, это и поздно, может, нужно было думать раньше, но я не предполагала, на что иду, не предполагала, что не выдержу этого.

И нет…не хуже спать с нелюбимым за деньги. Гораздо хуже спать за них с любимым…когда он ничего к тебе не испытывает, кроме желания использовать и ткнуть подарок.

Утро началось с дикого крика. Я подбежала к окну и…застыла. Поднесла руку ко рту, задыхаясь…в воде плавал Глеб. Точнее, я видела его спину, раскинутые в стороны руки, он бился головой о борт, немного отплывал назад и снова бился. Орала Виолетта. Истошно орала. Пыталась вытащить сына. К ней подбежали охранники и под руки куда-то утащили. Я хотела отшатнуться, но меня схватили сзади за затылок и ткнули лицом в стекло.

– Красиво плавает, правда? Весь в твоих тюльпанах!

– Отпустите…я хочу уйти… я не хочу смотреть, я…

– Будешь смотреть! – вдавил мое лицо в стекло, задрал халат и резким движением вошел в меня, – Нравится? Нравится, я спрашиваю?

– Нееет, – с рыданием, закрывая глаза, чувствуя, как он толкается внутри. Это какое-то сумасшествие, какой-то жуткий бред. Это кошмар. Мне снится кошмар.

– Это ты сделала. – шепотом мне на ухо. – Ты его убила! Ты!

– Нееет!

– Тыыыы! Потому что ты моя шлюха! МОЯ!

Резко дернулся, и по ногам потекло его семя. Толкнул грубо в сторону и задернул шторы, другой рукой поправляя штаны. Меня колотило от истерики. Я всхлипывала, дрожала и задыхалась. Я не верила, что это происходит на самом деле. Не верила, что он такое жуткое чудовище. И на самом деле это все правда… Глеб мертв. Только потому, что я с ним флиртовала, только потому что…Господи! Да что же это такое? Что со мной не так?

– Когда я сказал, что ты моя шлюха, я выразился буквально. Никто не может тронуть мое… И он об этом знал. Он сделал свой выбор сознательно.

– Нееет, – я все еще качала головой, держась одной рукой за стену, а другой за горло. В ушах опять звучала музыка…вот почему ее включили. Чтоб я не слышала, как застрелили Глеба. – Зачем…он же ничего…он же меня не трогал, он…Божеее мой, нееет…

– Да!

– Я не…не хочу…не хочу больше…Не хочу быть вашей. Ничего не хочу… я хочу уйти. Пожалуйста…можно я уйду?

Сквозь слезы, сквозь рыдания, глядя на совершенно холодное и равнодушное лицо и понимая, насколько это обыденно для него. Насколько легко он отнял жизнь и…наслаждался своей властью.

– Поздно не хотеть больше. Уйдешь вперед ногами, как твой несостоявшийся любовник».

Нееет, больше это не повторится. Нееет.

– Я просто…просто не хочу ни с кем. Ни с тем, ни с этим…Ни с кем. Сама хочу. И Миша…он, и правда, хороший, и достойный любви, а не вот так, чтоб с ним из жалости или потому что…хороший. Ну вы понимаете.

– Да, конечно, понимаю. Саша тот тоже хорошим был. Я ему так и говорила. Ты, Сашенька, слишком хороший для меня. Но ты все же шанс ему дай. Подумай над нашим разговором. Взвесь все. Миша отличным отцом будет…Мужчины, если женщину любят, и чужого ребенка возьмут… а если нет, то и свой не мил станет. А внучеку папа нужен, фамилия, забота и защита мужская.

– Мой отчим тоже маму мою любил. До поры до времени. А меня не принял. Ненавидел с самого рождения…

– Значит не любил. Когда любишь кого-то, любишь и все, что к человеку относится. Даже вещи его любишь, даже то место, где он работает, ужинает, живет.

– Может, и так…только я не хочу, чтоб у моего сына отчим был. Я сама справлюсь.

– Чей-то сама? А я? Я еще ого-го. Ко мне вон проректор клинья подбивает. Аркадий Григорьевич. Так что не сама, а со мной. Вместе справимся. Ты меня радости такой не лишай. Я в этот раз внука дождусь и нянчить буду.

Я засмеялась и руку ее морщинистую, но очень ухоженную с аккуратными розовыми ногтями, своей рукой накрыла.

– Спасибо вам…мне вас мамочка послала. Я точно знаю. Я молилась ей и Господу, чтоб обо мне и о малыше позаботились. Не знаю, чтоб я без вас делала…вы особенный человек. Таких не бывает.

– Значит нас друг другу послали. Ни одна встреча в этой жизни не бывает случайной. О! Смотри, нашего президента показывают! День Рождения у него сегодня! Юбилей! Сорок пять стукнуло! Скорпионище! Но только такие и могут быть жесткими! – и на телевизор кивнула, – Глянь какой. Ему б не страной руководить, а в кино сниматься. Вот это мужчина. Красавец. И политик хороший….у нас до него такой бардак творился, а он государство в кулак собрал. Железный мужик, айсберг. Все решения четкие, быстрые. Запад на место поставил. И страну из дерьма тянет…я на следующих выборах за него голосовать буду. Да и все наши тоже за него пойдут. С прошлого года и оклады поднял, и стипендии студентам бюджетникам. Жестокий, правда…говорят, собирается вернуть снова смертную казнь, амнистий при нем и не было совсем. И правильно. Маньяков и педофилов казнить надо, а не кормить на деньги налогоплательщиков.

Пока она говорила, я смотрела на экран телевизора и чувствовала, как быстро и жалобно колотится мое сердце. Какой он там…чужой и далекий. На своем царском пьедестале. Человек, искалечивший мою жизнь, мое тело и мою душу. Отец моего ребенка…Президент. Празднует свой юбилей…А она тоже с ним? Тоже празднует? После юбилея…он с ней? Сегодня же пятница! С ней…из-за которой меня убивал. Ради нее.

И это давящее тоскливое ощущение, что никогда больше с ним, никогда прикосновения его пальцев, никогда касания его губ…даже голос, шепчущий страстно «Маринааа», тоже никогда. Только боль мне оставил. Только страдания. Только полное опустошение и тоску. И воспоминания о том, каким мусором я была в его жизни.

– Мариш…ты чего? Чего бледная такая стала?

Обернулся, посмотрел прямо в камеру, и глаза его синие взяли крупным планом… а у меня горло свело и рыдание в груди застряло. Как же я его люблю проклятого ублюдка. И в эту же секунду что-то как будто хлопнуло, и по ногам вода потекла. Теплая-теплая, превращаясь в лужицу под ногами.

– Ох…

Взялась за живот.

– Что?

– Воды отошли.

– Ну и хорошо…время уже. Пора рождаться. Притом с президентом в один день. Может, вырастет и сам станет главой государства.

– А…а Ипполитовна на больничном и… я еще в роддоме не договорилась, а там… там карантин объявили на прошлой неделе.

– Тихо…ты сядь. Сейчас скорую вызовем, и отвезут куда надо. Не дома ж рожать будешь…

– Так карантин…страшно.

– Не волнуйся. Я сейчас Ипполитовне позвоню. Подожди.

Она, спеша, к обычному стационарному телефону подошла, открыла записную книжку, быстро пролистала и набрала номер.

– А…мне бы Ипполитовну…Что? Как? Когда? Вчера? Я… я поняла. Примите мои соболезнования.

Обернулась ко мне.

– Она умерла вчера…инсульт.

Я выдохнула и оперлась на стул.

– И что…что теперь делать?

– В скорую звонить. Пусть думают, куда тебя везти.

Она снова к телефону подошла. Набрала номер скорой.

– Ждите….сейчас много вызовов. Она рожает?

– Нет. Воды отошли…

– Ну значит время есть. Начнутся схватки, вызывайте такси и приезжайте в роддом. Сразу в патологию. Из-за карантина сейчас всех туда…

Она трубку положила.

– Говорят, вызывать такси.

В этот момент я ощутила тянущую, разрывную боль внизу живота и схватилась за него обеими руками. Охнула…боль через какое-то время прекратилась, и я с облегчением выдохнула и взглянула на часы.

– Все…все. Вызываю. – на меня сморит и снова набирает номер, – Мне машину на Цветочную, двадцать семь. Как нет машин? Через сколько? Так. Все. Я звоню Мише, он тебя отвезет.

Но у Миши машина оказалась в ремонте. Сказал, что поймает попутку и приедет к нам. Но он сейчас на вызове и находится за городом.

Пошатываясь, подошла к окну, придерживая ладонью живот и чувствуя, как сильно пинается малыш после схватки. Маленький мой. Солнышко…почему сегодня? Почему именно в этот день?

На дороге недалеко от дома увидела машину с «шашками» такси. Не может быть! Неужели мне настолько повезло?

– Там…там у поворота такси. Можно спросить…может, он свободен.

– Че-то часто там стоит. Может, живет где-то поблизости. Сейчас сбегаю, спрошу. Ты сиди и не нервничай, не расстраивай мне Лешеньку. Он и так боится там маленький. Сжимаешь его со всех сторон.

Да, мы уже придумали ему имя, и я ласково разговаривала с животиком, называя своего малыша по имени. Мы его вместе с Ларисой Николаевной выбирали. А вообще…мне просто очень нравилось, как звучит Алексей Петрович. Как царевич…Хотя мой сын никогда не будет носить отчество своего настоящего отца. Он никогда не узнает, кто его отец, и никогда не увидит его. И не только потому, что я бы этого не хотела… а и потому, что его отец этого никогда не захочет, потому что единственное, о чем он мечтал – это убить моего сына, чтобы он не родился.

Пока Ларисы Николаевны не было, я присела на краешек стула и с новой волной боли с тревогой посмотрела на часы. Что-то очень быстро все происходит, и пяти минут не прошло…Я читала, что вначале интервал между схватками бывает подольше. Но у меня, кажется, все стремительно. Лариса Николаевна вернулась в квартиру, слегка запыхавшись.

– Отвезет, куда скажем. Где сумка твоя? Ты же все приготовила…

– Да. Все приготовила.

– Ну и с Богом. Поехали.

И перекрестила меня и живот, помогая выйти за дверь и отгоняя назойливого Геру.

– Брысь. Мы рожать. Вернемся, принесем тебе нового хозяина. Марш в будку. И не лаять, и не выть! Узнаю, что выл – кость не получишь!

Схватки усиливались, и я старалась расслабиться, как учили в умных роликах в интернете. Не получалось, так как живот, казалось, разрывает изнутри, и сделать с этим ничего нельзя. Я сжимаю кулаки и грызу губы. Тетя Лара с тревогой смотрит то на меня, то на дорогу. Интервал между схватками уменьшается все быстрее, и мне кажется, что они нескончаемо долгие. Такой боли я еще никогда в своей жизни не испытывала…к такому нельзя быть готовой.

– Дыши. Говорят, надо дышать, думать о чем-то хорошем… Ооох, нервы мне одни. Ты пока родишь, я поседею.

– Схватки…очень частые. Мне страшно.

– Черт! – таксист ударил по рулю обеими руками. – Авария впереди, все дороги перекрыты! Черт его знает, что случилось! Только этого не хватало!

– Что значит, перекрыты?

– Ну вот так – перекрыты. К роддому не доехать…могу в частную отвезти. Здесь недалеко.

– У нас нет таких денег. Вези в роддом.

Огрызнулась Лариса Николаевна. Она, если надо, на кого угодно надавит. У нее характер железный.

– Простоим черт знает сколько под мостом.

– Ты как?

Посмотрела на меня и погладила по голове, убирая волосы с лица. Чувствую, как пот над губой выступает, как все тело начинает дрожать от напряжения при очередной схватке, как каменеет живот.

– Пока терпимо…только боюсь, что слишком часто…

– Ну давай под мост. Может, не так все долго будет. Проскочим.

– У меня в частной друг работает. Не возьмет с вас ничего. Простоим еще – в машине мне родит. Вижу ж, как корчится. А я роды принимать не умею…помрет мне тут еще.

– Я тебе сейчас помру! Язык прикуси! Все хорошо у нее будет! Что за частная?

– Клиника «Лориэн» в Новоселовском переулке.

– Впервые слышу.

Лариса Николаевна пожала плечами.

– Это в здании администрации. Новая клиника. Только открылась. Там есть родильная палата.

Схватка была ужасно сильной, и я выгнулась, зажимая руками живот и закатывая глаза.

– О боже…ладно, вези туда. Но если что, учти – платить мы там миллионы не будем.

– Я сейчас…сейчас другу позвоню и все устрою.

– Спасибо вам, – прошептала и на Ларису Николаевну посмотрела.

– Че-то не верю я в благотворительность. Тоже мне, бесплатно в платную клинику рожать. Потом как выставят счет, мы с тобой прозреем. И клиники я такой не знаю. Постоянно там езжу. Впервые слышу.

– А я верю….я же вас встретила точно так же. В жизни разные люди бывают…и хорошие тоже.

– Угу. Только хороших раз и обчелся. Не люблю я хороших. Там всегда где-то собака порылась.

Посмотрела на таксиста, а тот достал сотовый из кармана и кого-то набрал.

– Артур Евгеньевич, везу роженицу, как и…насчет оплаты потом со мной решим. Да. Хотели в роддом, а там перекрыто, – он как спохватился, – вот к вам повезу. А то родит мне в машине сейчас. Вы когда на месте будете? Выезжаете? Отлично!

Мы с Ларисой Николаевной переглянулись. Все звучало очень странно. Как будто это обычное дело, когда какой-то таксист везет в платную клинику роженицу. Но через несколько минут мне стало совершенно все равно…боль ослепила настолько, что я вскрикнула и схватила тетю Лару за руку.

Следующие несколько часов я помню, как в тумане. Точнее, я их почти не помню. За мной вышли санитары, положили на каталку. Они завезли меня в здание, с другой стороны, везли по каким-то коридорам. Схватки были настолько сильными и раздирающими, что мне казалось, я умираю. Перед глазами белый потолок, лицо врача с седой бородкой, акушерки. И все крутится, вертится.

– Ей бы эпидуральную анестезию.

– Поздно, она в родах почти, не успеет подействовать. Нет смысла.

К животу цепляют датчики, делают тут же УЗИ.

– У нас плод перевернулся ногами. Сердцебиение зашкаливает. В операционную!

– Может, перевернуть?

– Нет! Здесь все должно быть максимально аккуратно – и младенцу не навредить, и матери. Не то с нас шкуру спустят живьем!

Я их слышу в тумане, измучанная схватками, потная, охрипшая от стонов. Я не понимаю, что все это значит, и не хочу понимать. Я просто хочу, чтобы это закончилось побыстрее.

– Милочка, вы меня слышите? Посмотрите на меня!

Похлопал по щекам и повернул к себе. У него доброе остроносое лицо, большие карие глаза и острая белая бородка. Мне почему-то кажется, что я его где-то видела. Раньше. Но где?

– Вы понимаете, о чем мы говорим? У вас начались потуги, а малыш идет вперед ногами, есть обвитие. Чтоб не рисковать, будет кесарево.

Я кивнула, глотая слезы и стараясь терпеть боль.

– Как ребенок?

– Будет хорошо. У вас с ним все будет хорошо…хулиган ваш малыш. Своенравный. В последнюю секунду перевернулся. Наверное, весь в папу!

– Да…точно в папу, – слабо улыбнулась я.

– Вот и хорошо, а сейчас мы наденем на вас маску и будем считать до десяти….

А потом я погрузилась в черноту.