Читать книгу Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова - Страница 2

Он увидел ее впервые, когда ей было лет двенадцать, не больше. Ее отец тогда второй раз посетил Чосон1 с торговым судном. Там-то, среди черноволосой челяди, возившейся на борту, и была она – худощавая, девочка, одетая по-мужски. Может из-за того, что она была одета, не как все чосонские девочки, может из-за глаз, таких живых, задорных, с любопытством всматривающихся во все, что творилось вокруг, но только сердце мальчика забилось быстрее. Ему вдруг что есть силы захотелось, чтоб она посмотрела на него, хоть на миг встретиться с ее ясными глазами… И она, словно услышав, глянула на него. Сердце сжалось и ухнуло горячим комом в желудок. Но уже через мгновение она отвела глаза, а он смущенно отвернулся…

– О, купец из Мин2 прибыл! Ну, значит, завтра можно будет товары у него сходить посмотреть, – проговорил, улыбнувшись, отец, – пойдешь со мной, сын?

Соджуну только и оставалось кивнуть в ответ.

На следующий день они действительно посетили купеческую гильдию, и девочка, ради которой Соджун туда пошел, тоже была там. Она весело щебетала на своем языке с отцом, и совсем неуклюже говорила на чосонском. Девятилетнего мальчишку это нисколько не смущало, хотя он – ясное дело – и рта не открыл. Девчонка смотрела на него и улыбалась открыто, а потом, перед уходом, подарила из змеевика брошь к его ханбоку3… А змеевик той броши – всё равно, что глаза ее удивительные: темно-зеленые с черными искрящимися лучиками, разбегавшимися от зрачка…

Спустя два года, корабль купца попал в шторм по пути в Чосон. Девчонку, едва живую, привезли в дом друга ее отца, советника короля по торговым делам, Пак Шиу. Тот оставил девочку у себя и чудом выходил.

Впервые из дома она вышла только к зиме. Соджун именно в тот день оказался во дворе советника – отец с визитом приходил к Пак Шиу – тогда-то и увидел чужестранку. В белой шапочке-аяме из кроличьего меха она сидела на стульчике, закутавшись в шубку, и смотрела за маленькими сыновьями советника. Соджун знал: мать мальчиков умерла сразу после рождения близнецов. Только смотрел он не на то, как четырехлетние мальчишки валяют друг друга в снегу, а на бледное, исхудавшее лицо девочки. В ней не было уж той жизни, кою он видел на борту лодки или в лавке ее отца. Осталась лишь половина. На мгновенье в глазах вспыхивали искорки, но сразу же гасли.

Тут снежок, предназначенный брату, угодил в Соджуна. Мальчики, поняв оплошность, струхнули, но за чужестранку прятаться не стали, а нестройно извинились перед сыном вельможи. Соджун, выросший без материнской ласки, лишь улыбнулся мальчишкам и скатал снежок. Чужестранка смотрела на него внимательно, но молчала…

«Не узнает», – мелькнуло у паренька в голове…

На тот момент ему было лестно, что она его не узнала.

«Значит, я вырос, и правда возмужал, теперь я мужчина», – думал подросток.

Еще два года назад он поступил в ученики к одному из величайших меченосцев Чосона. И сейчас ему очень хотелось продемонстрировать свои достижения, которыми так гордился его отец, но как назло под рукой не было ничего кроме снега.

Она так ничего и не сказала за весь день. Он играл с сыновьями советника, а она просто сидела на своем стульчике и смотрела, лишь слегка улыбаясь. И ему она казалась прекрасней всех! Даже прекрасней умершей матери, которую он никогда не видел, но твердо знал, что красивей ее не было во всем Чосоне.

А еще через два года, как гром среди ясного неба грянула новость: советник короля, вдовец Пак Шиу, вновь женится! И его избранницей стала дочь купца из Мин. Многие осудили советника за это – он даже лишился своей должности – но любви своей не изменил. Соджун, с досады кусая губы, смотрел из-за спин малочисленных гостей – что уж греха таить, немногие решились прийти на торжество – как вели молодую невесту в свадебном наряде к жениху. Сам не замечая того, считал поклоны новобрачных, и душа рвалась вон из тела. Так больно до этого момента ему еще никогда не было…

Навсегда потеряв любовь, он с головой ушел в обучение воинскому искусству. Скоро он превзошел своего учителя, разя отточенным клинком так молниеносно, что мог разрубить в полете шмеля.

Через пять лет его самого женили…

Невесту ему нашел отец, как и дело, коим Соджун должен был заниматься. Отец мечтал видеть сына чиновником. Соджун сдал государственный экзамен, однако тогда он впервые поступил так, как подсказывало сердце. Экзамен он сдавал не на чиновника, а на военного. Его результат оказался третьим среди лучших. Отец, узнав о таком своеволии сына, нахмурил брови, но промолчал. Лишь посетовал, дескать, коль сдавал экзамен наперекор отцу, мог бы стать лучшим. Соджун выслушал все, не поднимая глаз: спорить с отцом у него привычки не было. Он лишь думал о своих навыках, которые помогут ему в военном деле. Стал бы он чиновником и что? Сидеть в палатах, плести интриги, поглядывать на всех исподтишка – все это не его. Уж лучше в магистрате служить. Там от него больше пользы будет.

Конечно, они пересекались. Чужестранка так и не подарила своему мужу детей – злые языки видели в этом непринятие ее духами предков. Она, прожив здесь столько лет, так и осталась в глазах многих чужой, хотя даже речь была такой, будто всю жизнь провела в Чосоне, но все же… Только сердце Соджуна всякий раз при встречи с ней замирало в груди. Даже на собственной свадьбе он лишь мельком глянул на свою супругу, ведь там, в тени навеса стояла она. То, как она опирается на сильную руку бывшего советника, новобрачный старался не замечать.

Жизнь шла своим чередом. Живя в родительском доме, невозможно отворачиваться от устоев семьи, идти против воли отца. Тем более, когда тот перешел в Министерство Финансов, заняв при дворе должность советника в торговых делах с иностранными подданными. Глядя на молодую супругу сына, он хмурил брови, а через какое-то время призвал отпрыска к ответу.

– Красивую ли жену я выбрал для тебя, сын? – за вечерним чаепитием спросил отец.

– Красивую, – ответил Соджун, наливая отцу чай.

– Молода ли она?

– Да, отец.

И тогда, протягивая чашу с чаем, отец спросил:

– Желанна ли она?

Чаша дрогнула в руке молодого мужа. Благородный напиток багровыми ручейками разбежался по отполированным доскам пола. Соджун чувствовал тяжелый взгляд отца, но лукавить не стал.

– Нет, отец, не желанна.

Советник поставил свою чашу на столик.

– Знаю, – вдруг сказал он, вздохнув, и сын вскинул на него глаза.

– Знаю! – повторил отец уже жестко. – Знаю, но более никто знать не должен… как и о той, кто в сердце твоем живет.

Кровь бросилась к голове. У Соджуна даже на миг потемнело в глазах. Он задышал часто и опустил голову. Потом, когда смятение его чуть опустило, он опустился на колени и поклонился отцу.

– Простите меня, отец, – кое-как проговорил он.

– Ступай, сын! Ступай и исполни свой сыновий долг перед семьей. Семье нужен продолжатель рода. Не допускай распространения слухов.

Соджун долго стоял перед покоями жены… Там, за тонкой дверью, ждала его и только его, молоденькая девочка, звавшаяся его супругой. Ждала и смущалась в своем ожидании, вздыхала украдкой с замирающим сердцем. Ей уже сказали, что муж навестит ее этой ночью. Как же долго ей пришлось этого ждать! Даже здесь, перед покоями, пахло благовониями и маслами. Соджун всё медлил, слова отца тяжелыми свинцовыми каплями падали на кровоточащее сердце, и с этим сердцем он ничего поделать не мог. Поэтому, сжав, зубы он толкнул дверь в сторону и твердым шагом вошел в комнату супруги. Она тут же зарделась, вскочила на ноги, словно пружина взведенная, и склонилась перед ним.

– Муж мой, – сорвалось с девичьих уст…

Ему удалось отдать долг семье с первого раза. Молодая супруга понесла. Она ходила, тихо улыбаясь, по дому, поглаживая круглившийся живот. Все с радостью выполняли любой ее каприз, только Соджун почти не смотрел на жену. Он знал, что ее это огорчает, но поделать с собой ничего не мог. Он рад был сбежать на службу, теперь у него были обязанности и долг перед государем и страной. Служить им было легче, чем улыбаться жене.

Однажды он услышал разговор супруги с отцом.

– Я провинилась перед благородным супругом моим, простите меня, батюшка, – тихо говорила девочка-жена.

– Подожди совсем немного, невестка, – улыбался в ответ отец, – когда ты родишь наследника, мой сын будет носить тебя на руках.

Тогда Соджуну было так горько, так больно, что он впервые в своей жизни напился до беспамятства. Он забылся, и в этом дурманном сне ему приснилась она. Эта красавица-чужестранка… Ее шелковистые, цвета спелого каштана волосы щекотали его грудь, глаза горели от страсти, а сладкие уста обжигали губы. И он словно горел сам! Пожар изнутри выжигал душу до серебристого пепла! Сердце ухало в груди, как молот о наковальню! И ему было мало! Мало этих сладких губ! Мало этих изгибов тонкого тела! Мало ласки горячих рук! Мало! Мало!!!

Он проснулся в холодном поту на полу своей комнаты. Луна желтым оком бесцеремонно пялилась в его окно, словно знала, какой сон он видел. Он с досады отшвырнул от себя подушку и сел, скрипнув от головной боли зубами. Тело и мысли понемногу остывали.

«Сон, всего лишь сон, – подумал он с горечью, – сон и ничего более».

Но стоило ему закрыть глаза, как сладкий дурман вновь окутывал его… Как же сладок он был!

Перед рождением первенца в гости к молодой супруге пришли жены чиновников. Чужестранку привел сам бывший советник. Она мягко ступала сапожками по припорошенным снегом тропинкам, опираясь на руку мужа, и улыбалась ему. Соджун встретил бывшего советника во дворе. Он не видел ни его, ни ее уже полгода, и сердце застонало при виде этой пары – одной рукой она опиралась на руку мужа, а второй поддерживала выпирающий живот. Пак Шиу что-то говорил ласково ей, а она тихо отвечала, но слов было не разобрать, да и не хотелось в них вникать. Чужая радость отравой хлынула и омыла сердце Соджуна… Ему хотелось развернуться и уйти, но ноги сами понесли навстречу прибывшим супругам. Тело само поклонилось, а губы сказали нужные в этот момент слова, даже что-то про их еще не рождённого ребенка, но мысли и сердце были далеко-далеко!

А с приходом весны девочка-жена родила ему сына. Он стоял под дверью, где так трудно дышала она, слышал голоса повитух и думал о том, что нужно усилить отряд на поимку шайки воришек, промышлявших на рынке.

«Нужно поставить ловушки и заманить их в западню, – думал он, – а еще…»

Но тут истошный крик жены, а за ним кряхтение и первый возглас ребенка вернули его в реальность. Дверь через мгновенье отошла в сторону, на Соджуна пахнуло кровью. Веревки, ведущие к поперечной балке и помогавшие роженице, еще тяжело колыхались. В проеме появилась взмокшая повитуха, она тут же закрыла дверь за собой.

– Сын! Господин, у вас сын родился! – со слезами радости проговорила она.

Соджун улыбнулся – ведь он должен был улыбнуться этой новости – и ничего не сказал, только кивнул. Повитуха стояла и словно ждала чего-то.

– Как госпожа? – кое-как разлепил губы супруг.

Повитуха замялась, отведя глаза в сторону.

– Господин, она молодая и здоровая, но пошлите за доктором, госпожа потеряла много крови, – тихо произнесла повитуха и зашла внутрь.

Доктор не смог спасти девочку-жену… Через два дня от кровопотери она умерла на руках Соджуна. Последние два дня он был с ней. Это малое, что он мог сделать для нее. Она, лежа в его руках, шептала побелевшими губами:

– Простите меня, мой господин.

– За что вы просите прощения? – так же тихо спрашивал он. Впервые он смог рассмотреть ее лицо, увидеть, как глубоки и прекрасны ее глаза.

– Я не смогла помочь вам забыть… ее.

Соджун смутился.

– О… о ком ты говоришь?

– О ней, вы знаете о ком, – улыбнувшись, произнесла умирающая, – у нее трудное имя… я так и не научилась его выговаривать…

Муж не нашел, что ответить.

– Могу ли я вас попросить… о чем-то?

Соджун лишь кивнул: говорить сил не было.

– Пусть вы не любили меня… но любите… нашего сына…

Из уголка глаз скатились две горячие слезинки. Ее невесомая рука едва касалась его щеки.

«Какая холодная», – подумал супруг, накрывая тонкие пальцы своей ладонью.

А рука выскользнула из его пальцев и упала на бездыханную грудь молодой матери. И вот тогда Соджун понял, кого он потерял! Потерял из-за придуманной любви! Ведь если подумать трезво, сколько слов за всё время – за эти бессмысленно прожитые годы – он сказал чужестранке? Два? Пять? Больше? Меньше? А ведь был человек, который ждал его каждый день со службы. Она всегда стояла во дворе рядом с его отцом и ждала. Ждала его улыбки. Радовалась его успеху и новому переводу. Как тень подле тела была… а теперь нет ее…

После похорон он попросил перевод в глубинку, подальше от столицы и, забрав сына, несмотря на протесты отца, уехал, как ему казалось, вычеркнув из своего сердца первую любовь – чужестранку с диковинным именем Елень…