Читать книгу Позови меня - Ульяна Соболева - Страница 6

Три года. Мне они казались вечностью. В этом месте никто не считал дни, никто не смотрел в календарь, не замечал перемен в погоде. Все дни похожи один на другой, как под копирку.

Я смотрела на лица тех, с кем проводила почти двадцать четыре часа в сутки, и не понимала, как они могут изо дня в день делать одно и то же, и при этом улыбаться, есть, спать, вставать в пять утра для утренней линейки и переклички, идти в столовую, расходиться по классам и не задумываться о том – а что дальше? Неужели у нас только одна цель – дойти до четвертой шеренги, пройти отбор и на этом все? Зачем мы? Кто я? Почему меня зовут НМ13, а не иначе? Кто придумал мне это имя? Почему я должна откликаться на него на перекличке? И это не имя. Это номер. Странный, непонятный номер. Имена есть только у наших руководителей, а мы безликие носители номера. У Низших нет даже этого. Нас пронумеровали, как шкафчики в раздевалке, как бездушные предметы. Я все чаще смотрела на себя в зеркало и задавала себе вопрос – что есть я?

А еще я меня мучил страх, ежедневный, не проходящий страх. Я приняла его. Если каждую ночь вам снятся кошмары – вы привыкаете к ним или не спите по ночам. Вся моя жизнь на Острове походила на дурной сон и что значат какие-то страхи по сравнению с неизвестностью? Чем больше проходило времени, тем страшнее мне было попасть за границы Острова. Мне перестало казаться, что там нас ждет счастье. Нас там ничего не ждет и никто. Нужно смириться, как все остальные, иначе можно сойти с ума. Я старалась не думать. Не думать о том, что каждый день я вижу то, чего видеть не должна. Не только видеть, но и помнить о том, что видела.

***

Я стою в третьей шеренге и мне очень холодно, пробирает до костей ледяной морской ветер и доносится карканье ворон с пустыря. Вчера туда отволокли четыре тела. Я видела с окна, как охрана тянет по снегу черные мешки и сталкивает за овраг. Да, их никто не закапывал, бросали там, как мусор. Зимой, по ночам никто не утруждал себя вколачивать лопаты в мерзлую землю ради Низших, даже их товарищи. В такой мороз руки примерзнут к черенку. Солнце еще не взошло, утренние сумерки почему-то страшнее вечерних. Все кажется мертвым. Словно за час до рассвета жизнь останавливалась, и именно этот час казался нескончаемым. Возникало странное сомнение, а вдруг солнце не взойдет сегодня. Потому что день принесет обжигающую жару. Все растает в считанные часы, высохнет… даже засохнет. Такова природа Острова зимой. Ночью земля покрывается льдом, а днем солнце выжигает все живое. Летом, к вечеру льют дожди, а днем та же жара. Нечеловеческие условия. И только осенью и весной погода не имела таких диких перепадов.

Я подняла голову, посмотрела на небо, на то, как вороны кружат стаями на медленно светлеющем полотне, путаясь в макушках деревьев развернутыми крыльями.

Надзиратели проходили вдоль шеренги и хлесткими ударами заставляли нас выравнивать спины, кончиком плетки поднимали нам подбородки, чтобы мы смотрели четко вперед на господина Фир. Он внушал мне не ужас, не суеверный фанатичный страх, а злость. За то, что распоряжался нами, как вещами. Каждое утро кивком головы он показывал на кого-то и тот неизменно получал удар хлыста. Не важно, за что, даже просто за помятый воротник или несобранные волосы, за взгляд или лишнее слово. Он нас ненавидел. Я чувствовала это кожей, подкоркой мозга, буквально физически. Его ненависть развевалась в полах плаща, трепетала на кончиках жидких коричневых волос, собранных в хвост на затылке, пряталась за тонкими губами, но больше всего она сверкала в его глазах противного болотного цвета. Как трясина осенью, окружавшая мою гору. А еще он ненавидел нас именно за это – за то, что испытывал к нам эмоции.

– НМ13! – он перекатывал мое имя на языке, и мне хотелось, чтобы он им поперхнулся, закашлялся и сдох прямо здесь на плацу. Я отзывалась, делая небольшую паузу, заставляя его найти меня взглядом и еще раз убедиться в том, что он нас ненавидит. Меня особенно, и мы оба знали, за что.

Фир шел между рядами, останавливался напротив меня с тонкой металлической указкой, приподнимал мою голову за подбородок и долго смотрел мне в глаза. Я никогда не отводила взгляд, как другие, я упрямо вела с ним молчаливую войну, ему это не нравилось. Нет, я не пререкалась. Никто из нас не смел пререкаться, но я не опускала глаза и его это злило. Я видела, как сужались его зрачки, как сжимался в тонкую полоску рот, и во взгляде появлялась презрительная ярость. После второго года, проведенного в секторе Достигших, я поняла, что пока не пройдем проверку, нас не могут убить или причинить серьезный вред, даже наказывать не имеют права. Мы собственность правительства и каждый из нас на счету. И еще я теперь твердо знала, что со мной что-то не так. Никто из моего окружения никогда не помнил тех двух часов, которые мы проводили в здании без окон, куда нас всегда приводили после обеда с главного корпуса. Никто, кроме меня.

Я каждый день проходила через ад наяву и не могла рассказать об этом ни одному человеку, более того, мне становилось ясно, что я и не должна рассказывать, как нас привязывают к креслу в круглом стеклянном кабинете, чтобы можно было наблюдать, словно за подопытными крысами. Нам прикрепляют к голове провода с электродами, приматывая скотчем, и боль выламывает все тело, заставляя мозг работать иначе. Заставляя нас показывать, на что мы способны, открывать то, что не доступно никому из нас в обычном состоянии. В такие моменты мне казалось, что я не выйду отсюда живой, потому что я видела не только себя, но и других, в таких же прозрачных кабинетах.

Видела, как БТ45 взглядом сжигал предметы, и горит сам, живьем в этом пламени, как ТЛ72 разрывает тело одного из Низших на ошметки, не притронувшись пальцем, а ОН32 сдирает с себя кожу и обрастает новой, меняет ее, как рептилия.

Когда Фир поворачивал регулятор на компьютере в моей камере, я словно проходила сквозь стены, оказывалась в таких местах, о существовании которых не подозревала. На обшарпанных улицах с разбитыми фонарями, где в сумраке скользили жуткие, объемные тени в поисках плоти, как голодные хищники. Я слышала леденящие душу крики, видела море крови и истерзанные тела. Видела существ, совершенно не похожих на нас, настолько отвратительных, что кровь стыла в жилах, и я беззвучно кричала от ужаса. Шла через языки пламени, обжигая босые ноги, заглядывала в окна заброшенных домов, спотыкалась о кости на развороченном кладбище…а иногда…это было самым невыносимым – я видела живых людей. Так похожих на нас. Но они выглядели иначе, они держались за руки, прижимались друг к другу, и смеялись. Смех. Я никогда в жизни не смеялась. Мне хотелось понять, что делает их счастливыми, что заставляет светиться их глаза, иначе, чем мои или любого из нас. Оказывается, смотреть на чужое счастье невыносимо, когда ты сам одинок и никому не нужен. Счастье… я даже не знала, каким оно бывает. Я словно шла сквозь них, сквозь этих людей, слышала биение их сердец, чувствовала дыхание, видела мир их глазами – полный разных оттенков, запахов, звуков, и вдруг в это счастье врывались тени в черном, топтали цветы, убивали их детей, насиловали их женщин. Грязно, грубо, отвратительно, жутко. Уродливо до тошноты. Раздирали их плоть…и я видела, как разбивается счастье, рассыпается, превращаясь в пепел, насколько оно хрупкое. Видела, как смех на их лицах превращается в гримасы боли и ужаса, мне становилось страшно. Жутко. Лучше жить в боли, в одиночестве, быть никем, не знать, что значит потерять. Я кричала и рыдала, открывала глаза и находила себя на полу или у стеклянной стены, прижатой к ней заплаканным лицом. Неужели это то, что происходит вне Острова? Неужели это происходит на самом деле?

Что я вижу?…Куда меня отправляют каждый день, зачем меня мучают и заставляют переживать все это снова и снова?

А потом нас выводили на улицу, и я видела лица остальных – они были такими же безмятежными, как и утром, а у меня в ушах и перед глазами стояли жуткие крики, треск разрываемой плоти, плач младенцев и их матерей, черные сапоги, мнущие цветы, и запах смерти, который заглушает сладкий аромат счастья вонью разлагающейся плоти….как там, за Оврагом в пустыре, где валяются кости непохороненых Низших.

Мне так хотелось верить, что это и есть кошмары, пусть все, что я вижу, не происходит наяву. Я умоляла об этом кого-то…не знаю, кого. Нас не учили вере. Страх сковал мое тело, когда я впервые поняла – никто из наших не помнит, что вообще посещал корпус без окон. Безымянный блок, охраняемый псами и обнесенный высокими стенами с колючей проволокой.

Я смотрела на Фира и чувствовала, что он догадывается о том, что я не такая, и он жаждет, чтобы я выдала себя хотя бы чем-то. Но не может доказать…а еще я боялась, что это и есть тот самый брак, за который становятся Низшими и, если кто-то узнает об этом – меня изгонят.

– Вечером состоится инициация. Всем быть готовыми. Нейл Мортифер посетит нас. Наш Хозяин.

Это всегда случалось неожиданно. Не было определенного дня, определенного часа, но именно в эту секунду я почувствовала, как сердцебиение изменилось. Каждый удар намного громче, сильнее, до невыносимости. Дыхание участилось. Мгновенная реакция просто на упоминание о нем. Вместо столовой бросилась к себе в комнату, отодвинула тумбу у кровати и лихорадочно сосчитала крестики на стене, выцарапанные шпилькой для волос – тринадцать. На месяц дольше, чем в прошлый раз. Придвинула тумбу обратно и замерла, пытаясь справится с волнением. Ближе, ровно на пять шагов, и я смогу видеть его лицо. Пять шагов от моего безумия. Раз…два…три…четыре…пять. Как мало и бесконечно много. Пропасть, длиной в вечность, пропасть, длиной в «никогда».

Бросилась к зеркалу. Я почти не смотрелась в него, потому что ненавидела ту, кого видела там. Потому что она была никем – НМ13, бесконечно далекой от Нейла Мортифера, настолько далекой, что могла только надеяться увидеть его с расстояния пяти шагов, а не десяти, и ради этого можно прождать еще год. А еще я понимала, что и это противоестественно – дикое чувство, которое во мне вызывало просто его имя….Нейл…Н–е–й–л…Есть что-то красивее сочетания этих звуков? Нееейл. Как же мне хотелось научиться писать его, читать, выводить рядом с крестиками и проводить по буквам подушечками пальцев, словно прикасаясь к нему. Засмеялась, глядя на свое отражение – ты можешь только мечтать увидеть его вблизи, а прикасаться такой, как ты, к нему не положено. За это тебе отрубят пальцы, как одному из Низших, когда посмел тронуть Фира…точнее, схватить за плащ.

Мне исполнилось семнадцать, и я уже отдавала себе отчет в том, что именно я чувствовала к нему. Нас учили тому, что значит секс, и как можно его использовать против врага. Мы идеальные машины для исполнения чужих желаний, и секс – это средство достижения цели. Но нам всем запрещалось пробовать это на практике, только после того, как нас изберут, мы могли получить задание, где, возможно, пригодились бы все познания в этой области. Для этого наши тела должны быть целомудренными. Возможно, наши способности вообще несочетаемы с сексом и какой-либо из индивидуумов может испытать возбуждение, а это навредит его возможностям, исказит их.

Я изучала свое тело и покрывалась мурашками от тех сумасшедших фантазий, которые взрывали мне мозг… в них я неизменно соблазняла только одного мужчину, и он хотел меня. Это так называется – хотеть. Только ни на одном из уроков не говорилось о том, что мы тоже можем желать кого-то, это даже не подразумевалось. Мы – Нихилы – не имеем возможности чувствовать, мы можем только играть для тех, кому предназначены наши способности. Если цель нужно достичь с помощью секса, мы обязаны использовать и этот метод. Научиться распознавать желание в глазах, дыхании, жестах, и играть ответную реакцию до получения результата. Уметь удовлетворить любыми способами. Когда я смотрела на Нейла….когда вспоминала его синие глаза, идеально красивое лицо, четкие скулы, чувственный рот в слегка презрительной усмешке, я видела в себе признаки этого самого желания, дикой жажды на грани с одержимостью, и понимала, насколько я ненормальная, если могу ХОТЕТЬ недостижимое, недоступное никогда для жалкого Нихила, с номером вместо имени. Он не то, что не прикоснется ко мне, он даже не посмотрит в мою сторону, а если и посмотрит, то это убьет меня на месте…мне так казалось. И самое дикое – я могла бы умереть за взгляд, подаренный лично мне.

Захотелось разбить зеркало, зачем мне видеть свое отражение, если там тоже ничто. Я пройду обряд посвящения и меня отдадут кому-то? Ведь есть заказчик, есть мой прямой хозяин, тот, к кому я отправлюсь после того, как буду избрана.

И внутри поднималась волна отчаяния, дикая тоска… я не хотела покидать Остров, я уже не хотела быть Избранной.

Я отдала ТР17 свой ужин, шоколадный пудинг, чтобы поменяться местами в шеренге и стоять с краю. В прошлом году я сделала тоже самое с АЛ23. И сейчас стояла с ровной спиной, вздернув подбородок, в ожидании, когда откроются ворота сектора и все повернут головы, чтобы встретить воинов армии Единых.

Мне казалось, что я ослепну. Но я готова была лишиться зрения. Возможно, даже на солнце не так больно смотреть, как на него. Солнце и на десятую долю не так красиво, но так же убийственно и опасно, если приблизиться слишком близко – можно сгореть, и я горела. Я пылала, как факел, как мотылек, который уже приблизился к огню настолько, что крылышки занялись пламенем. Каждый тяжелый шаг массивных сапог заставляет вздрагивать от нетерпения и в тот же момент отчаянно желать остановить время. Я падала, падала, падала. Вверх. В космос. В безграничную, бесконечную глубину. Мое падение напоминало полет на бешеной скорости… вверх… к солнцу… чтобы сгореть дотла. Его лицо… такое отрешенное, равнодушное, словно высечено из мрамора, его взгляд замораживает полным безразличием и в тот же момент невозможно вынести его обжигающую, ледяную силу. Наверное, если он посмотрит мне в глаза, мое сердце остановится. Никогда не встречала такого цвета…напоминавшего моё любимое небо. Настолько синее, что чистота оттенка ослепляла. Только в его небе не было свободы, я видела там плен, бесконечное добровольное рабство. Словно ледяные наручники сковывали меня, впаивали в это небо невидимыми скобами, крюками, продырявливая мою плоть и намертво скрепляя с ним. А я не сопротивлялась.

В горле невыносимо пересохло, а сердце билось, как бешеное в груди. Я вижу его всего лишь третий раз… а внутри такое чувство, что всю эту никчемную жизнь я ждала именно этого момента. Да, я понимала, что Нейл руководит всем этим жутким механизмом, что им прописаны законы для Нихилов и для Низших, что это по его приказу после инициации тех, кто не прошел отбор, вышвыривают, как собак за пределы сектора, он и есть то самое Зло, которое владеет всеми нами безраздельно. Тот, кто несет ответственность за высохшие кости на пустыре, за то, что нас пытают в жутком корпусе без окон и все равно я не могла ничего поделать с собой. Эмоции жили отдельно от сознания.

Нейл поравнялся со мной, и я на мгновение закрыла глаза, в изнеможении, снова впитывая этот сумасшедший запах, стараясь запомнить, чтобы смаковать потом в своей комнате. Пола его плаща задела рукав моего платья, и я судорожно сглотнула, провожая его взглядом. Такого высокого, на полторы головы выше меня самой, мощного, огромного, излучающего первобытную силу на расстоянии. Превосходство и неограниченную, порабощающую власть. Ветер развевал его длинные черные волосы, и я тронула непроизвольно свои… Если коснуться… хотя бы раз… сжала пальцы в кулак до хруста.

– Прекрати, – я вздрогнула и увидела, как девчонка с первой шеренги обернулась ко мне, – не смотри так… не смотри… почувствуют! Не думай так громко! Перестань!

Отвернулась, завидев надзирателя, сканирующего ряды. Я смотрела ей в спину – ДР24. Достигшая четвертого уровня. Почему она мне это сказала? Или она….

Снова обернулась и пристально посмотрела мне в глаза, я опустила взгляд.

Фир называл имена тех, кто ночью пройдет обряд, а я пыталась рассмотреть Нейла за их спинами. Он стоял рядом с Фиром, широко расставив длинные ноги в высоких сапогах, сложив руки, затянутые в перчатки, на груди. Весь в черном. И я внутренне понимала, что это его цвет. Я не могла себе представить на нем никакой другой, кроме черного.

Нейл смотрел на всех нас и в тоже время сквозь нас. Я еще ни разу не слышала его. Всегда говорил только Фир. Но сегодня впервые заговорил он сам, и этот низкий тембр заставил меня закрыть глаза, чтобы не застонать вслух. Если голосом можно касаться, то именно сейчас мне казалось, что мое сердце и душа взяты в тиски, и пальцы в перчатках сжимают их все сильнее, мешая мне дышать. На безымянном пальце блестела печатка с символами, и я изо всех сил пыталась ее рассмотреть.

Рассмотрела. Не сейчас, а спустя некоторое время, когда отряд покидал пределы сектора, чтобы отправится в закрытый. В тот самый, где пройдет отбор. Нейл прошел мимо меня снова, и я впилась взглядом в его руку, рассматривая белый метал с гравировкой.

Я узнала эти буквы. Да, мы не умели читать, но я их узнала. Это те самые, которые выбиты на моей одежде вместе с номером.

Я не поняла, что улыбаюсь. Какое совпадение. Пока меня не задела локтем ДР24.

– Идем!

Я сглотнула слюну и засеменила следом за ней. Она шла в сторону жилых отсеков, а потом вдруг резко свернула за здание, а я, словно поняла ее, и пошла следом. Внезапно она прижала меня к стене, буквально впечатала в нее за плечи так, что я ударилась больно затылком.

– Ты что? – зашипела я, глядя ей в глаза.

– Прекрати! Он – Смерть! Он – Зло! Монстр! Чудовище! Прекрати! Он – Деус!

Ее зеленые глаза сверкали, а у меня по коже расползались мурашки от ощущения, что она видит мои мысли, ковыряется в моей голове.

– Не могу! – прошептала и перехватила ее руку за запястье.

– Тогда молись, чтоб тебя не избрали. Лучше быть Низшей, чем принадлежать этому зверю, который вывернет тебя наизнанку, а потом сожрет твою душу, потому что у него нет души. Если есть в этом мире жуткое Зло – то он его начало, он его исток и сердцевина. Понимаешь?

Мое сердце колотилось в горле. Я понимала только одно, что мы говорим о чем-то, о чем говорить нельзя.

– И не ходи за мной!

Она отшвырнула меня от себя и скрылась по направлению к центральному входу в серое здание жилых отсеков.

Ночью я не могла уснуть, я знала, что он еще не уехал, он в том здании, которого я боялась больше всего в своей жизни, в том самом, где меня пытали и погружали в пучину боли и ужаса…скорее всего, по его приказу.

Я легла в постель и наконец–то, закрыв глаза, смогла смаковать каждое мгновение этого вечера. Перебирать по крупицам, отсеивать самое драгоценное, чтобы спрятать в шкатулку памяти и иногда вытаскивать, любоваться. В темноте, в тишине.

Но я так и не уснула. Внутри поднималось дикое желание увидеть его еще раз. Жадное, безумное. И я не могла сказать себе «нет».

Они уедут на рассвете и, если я спрячусь, укроюсь в ночном мраке, никто меня не заметит. Никому нет дела к Нихилам. Низшие тоже снуют по Острову по ночам. Понимала, что это рискованно и опасно, но соблазн был настолько велик, что у меня сводило скулы. Мысль о том, что следующий раз будет только через год, придавала моему желанию окрас отчаяния.

Быстро оделась и юркнула по коридору вниз. Вылезла через окно на первом этаже и побежала в сторону безымянного корпуса, затаилась за кустами, дрожа от холода, пряча руки в натянутых по самые кончики пальцев рукавах пальто.

Лучше бы я этого не делала. Лучше бы лежала в постели и перебирала свои «драгоценные» воспоминания, потому что то, что я увидела, перевернуло все. Разделило мою жизнь на до и после.

С корпуса выносили людей, их швыряли прямо на обледенелую землю в нескольких шагах от меня, и я с ужасом узнавала в них Достигших четвертого уровня. Хотя, в них уже вряд ли можно было узнать людей. Истерзанные, избитые – они походили на куски мяса. Значит вот как заканчивается для Низших инициация.

А потом надзиратели вытащили ту самую девчонку – ДР24, ее не бросили к остальным, ее потащили за волосы ко второму корпусу. Волоком по обледенелой земле, я видела, как она упирается ногами, слышала, как кричит и умоляет. Пригнувшись к земле, я юркнула в приоткрытые ворота, прокралась за ними и застыла, увидев наяву все то, что мне показывали в моих кошмарных видениях.

Ее насиловали надзиратели. Все шестеро. Они драли ее на части, били ногами, швыряли к стене, ставили на колени, каждый тянул на себя истерзанное женское тело. Я слышала их брань и ее крики, звуки ударов, ее захлебывающиеся стоны и, стиснув пальцы, зажмурив глаза, понимала, что оцепенела, что внутри меня зарождается сумасшедшая волна ярости и боли, что меня душат слезы.

Они оставили ее спустя час, а я все это время сидела в кустах, кусая губы до крови, чувствуя, как схожу с ума от ужаса и жалости. Они больше не были для меня безликими Низшими, на которых нельзя смотреть…у них появилось лицо. Ее лицо, искажённое от боли, опухшее, с кровоподтеками, разодранным ртом, заплаканное. И я никогда не забуду рычание надзирателей, глумящихся над ее телом. Вот и обратная сторона секса…грязная и уродливая.

– Соси, сука. Давай раздвинь ноги пошире! Никто! Ты, сука, никто! Ты сдохнешь, и всем на это наплевать! Твой грязный рот должен сосать, а не разговаривать, иначе тебе отрежут язык!

Мне хотелось закрыть уши руками и кричать до хрипоты, чтобы они остановились.

Ее вынесли за руки и за ноги, швырнули за территорию сектора.

С этого момента у нее больше нет даже номера.

Я пробралась обратно за ворота, увидела, как она встает с земли, как шатается, как ее скручивает пополам в страшном приступе тошноты, и она рвет в снег. А потом заметила меня и отрицательно качнула головой, пошла в сторону горы…моей горы, а я за ней, размазывая слезы, стараясь не упустить из вида голые ноги, залитые кровью. Я не знала, зачем шла следом…во мне возникло какое-то непреодолимое желание обнять ее. Вот так сжать двумя руками до хруста и не выпускать. Я чувствовала, что это необходимо.

ДР24 взобралась на вершину, к обрыву, остановилась на самом краю. И только тогда я поняла, что она хочет сделать, когда из-под ее ног мелкие камни полетели вниз, и она посмотрела на небо.

– Не надо! – прошептала я. – Не надо, пожалуйста!

ДР24 обернулась ко мне, балансируя на носочках, и я задохнулась, увидев в ее глазах отражение смерти. От нее веяло холодом, льдом…у меня появилось ощущение, что никто и ничто уже не держит ее здесь.

– Нет никакой жизни за Островом, НМ13! Только смерть! Все они мертвы! И ты умрешь! Я сегодня, а ты чуть позже! Мы все мертвецы! Все!

Я, тяжело дыша, смотрела на нее и чувствовала, как все тело покрывается ледяным потом, как он стекает между лопатками, как шевелятся мои волосы.

– Они убьют вас! После задания или до! Никто не выживает! Почти никто! Так какая разница, когда? Вы все у них в списках мертвых! Все!

Мне хотелось закричать, что она лжет! Вне Острова нас ждет иная жизнь, ДР24 ошибается, и… Но я не могла произнести ни слова.

– Все вы – мертвые! Запомни – все!

Распахнула руки и шагнула назад. Я закрыла рот обеими ладонями, чтобы не закричать. Услышала глухой звук падения тела на камни внизу пропасти и вздрогнула, чувствуя, как по щекам текут слезы. Утром ее найдут надзиратели и выкинут за Овраг.