Читать книгу Большой город - Ульяна Воронцова - Страница 4

Несколько минут до будильника. Саша раздвигает шторы. Город приветствует латунной серостью. Начинается новый день.

Про себя Саша называл такие дни беспробудными. Все вы их знаете: это когда серость плавно перетекает из утра в день, покуда медлительные сумерки не завершат его вялую трансформацию в блёклую ночь, засвеченную множеством окон и фонарей.

Отчего-то спросонья ему вспомнилось другое утро. То самое, когда он впервые в жизни полетел на самолёте, впервые и сразу – навстречу мечте.

А мечталась ему Москва. Огромная столица, могучая, кипучая, то самое место, где плещется жизнь, не то, что в нашем захолустье!

Так странно. Вроде всего лишь воспоминания, но ладонь словно обожгло металлическим холодом – это он коснулся трапа самолёта и замер. Застыл на месте, пронзённый внезапным осознанием: он один, совсем один в омуте огромного города, где человек человеку – конкурент, где хочешь жить – умей вертеться, где каждому наплевать на каждого, и на него, наивного провинциала, наплевать в первую очередь.

Когда же это было? И сколько дней торчит он здесь, в бессмысленной суете и безвременье серых, как небо, будней? Сколько долгих месяцев, – да что там! – сколько лет угрохал на поиск своего счастья, на покорение столицы?

Из оцепенения Сашу выводит будильник. Любимая песня не радует. На автомате происходят привычные действия: ставится чайник, нагревается сковородка, вставляются линзы, разбиваются яйца, моются руки и послушная ложечка насыпает ровно столько кофе, сколько нужно. А нужно ли? Зачем это всё нужно?

Но об этом лучше не думать. «У вас мало времени, мы в вас это ценим», – бодро заявляет ведущий. Новости. Такие уж ли они новые? Да и мало ли времени, если времени – целая жизнь?

Но вопрос риторический. На работу приходится торопиться. А затем толпиться, толпиться и толкаться в как всегда переполненном метро. Осточертело. Чертаново. К чёрту.

А потом начинается бред, тоска, маята. Извечная гонка за своим же хвостом. Дежурная улыбка коллегам. Внимательный взгляд на совещании. Да-да, отличная идея, я согласен. Да, вот ваш отчёт. Презентацию? Не вопрос. Будет исполнено, можете на меня рассчитывать.

О повышении уже давно не заикался. Проходили. Повышали. Больше денег? Да. Задачи интереснее? Да. Доволен? Ага. Счастлив. Особенно когда пью воду возле кулера, прислонившись лбом к его прохладным гладким бокам. Прекрасная бутылка, она – лучшее, что есть в моей жизни.

Мы в пятницу с ребятами в бар, погнали с нами? Нет, не сегодня, мне ещё презентацию готовить, возьму работу на дом. Но спасибо, что пригласили. Ты давай там, кончай это всё, а то совсем уж заработался, отдыхать тоже надо. Оторвёмся! Да-да, оторвёмся, конечно, просто как-нибудь в другой раз. Хлопок по плечу. Мне пора, был рад повидаться.

Саша безукоризнен, как ни посмотри. Добросовестный, надёжный, коммуникабельный, многозадачный. Не человек, а идеальное резюме.

А может я и есть резюме? Просто документ, бумажка. И что за глупые мысли? Это всё небо за окном. Чёртова осень, а впереди зима. Скорее бы солнышко. Зачем я верчу ручку в руках? Ах, да, презентация…

Щелкают клавиши, горят мониторы. Шепоток сплетников, громкий голос начальства. Весь этот смарт-кэжуал проклятый, мы все как на одно лицо. А впрочем, яркой одеждой и разноцветными волосами тут не поможешь. Пестрота только раздражает, но нисколько не умаляет одинаковости, поглотившей всех и вся. И меня.

А что меня? Тошнит меня. От чего? От меня. От того, что я – это я. И как так вообще получилось, что я живу такой пустой, бездарной жизнью, главной радостью в которой является попойка в пятницу вечером с коллегами, которых я и друзьями-то назвать не могу? А ведь я мог бы стать кем-то другим.

Ручка упала. Просто вывалилась из пальцев. Саша замер. Другим. Другим. Другим. Слово словно вгрызалось, входило в него, втиралось кончиками пальцев в виски, проникая в глубины мягких и влажных мозгов, тёплых, вопреки этой осени тёплых, согретых струёй кровотока, с силой проталкиваемой внезапно затрепетавшим сердцем. Волнительно. Восхитительно. Страшно. Другим. Так просто. Другим.

Придя домой, Саша долго разглядывал себя в зеркале. Сначала одетым, потом в неглиже. Чтобы стать кем-то другим, надо начать с чистоты. Надо забыться в горячей воде, позволить струям смыть усталость, бессмысленность, лицемерие, разочарование, боль и страх. Затем нужно много шампуня. Намылить всё тело, и голову, лицо, и даже ноги до пяток, чего он раньше никогда не делал. Затем тереться вехоткой. Тереться тщательно, добросовестно, как если бы делал проект.

Затем нужно выйти из душа. Ужаснуться, увидев свою красную спину – перестарался. Удивиться тому, как ты нехорош, как курнос, плоскоморд, одутловат. Отвернуться, потупив глаза, потому что стыдно за неуклюжее тело, будто желающее расползтись. А ведь когда-то ходил в спортзал, качался. Давно это было. А был бы другим, ходил бы и дальше. Эта мысль заставила его покопаться в ящиках комода.

Нашлась чистая тетрадь. Белые-пребелые листы в ярко-синюю расплывчатую клетку. Пойдёт. И ручка чёрная нашлась, гелиевая, въедливая, густая. Отлично. Саша пишет первую строчку, она тоже нашлась:

Он был накаченным молодым человеком.

Написал и поморщился: ну что это за почерк? Что сказал бы графолог, увидев его? Кривые каракули, словно питекантроп нацарапал их камушком на стене пещеры.

Но учиться каллиграфии поздно, и Саша спешно открывает ноутбук.

Он был накаченным молодым человеком.

Но и в ровных буквах Ворда фраза тоже выглядит плохо. Абстрактно.

Он был спортивным молодым человеком, подтянутым и подкаченным, с идеальными кубиками пресса и рельефными мускулистыми руками.

Саша перечитал. Снова поморщился. Литературным талантом его Бог явно не наградил. Ну и ладно. И так сойдёт. Главное, что такой был, этот молодой человек. Подумав, Саша исправил:

Он был спортивным мачо, подтянутым и подкаченным плейбоем, с идеальными кубиками пресса и рельефными мускулистыми руками

Саша закрыл лицо руками (отнюдь не мускулистыми) – стало стыдно. Такой взрослый мужик, а занят таким идиотизмом. Плейбой, ёлы-палы!

В ход пошла бутылка коньяка. Горло обожгло, тело разомлело, воображение ожило.