Читать книгу Прошивка. Глас урагана. Полное издание - Уолтер Уильямс - Страница 4

СЕГОДНЯ/ДА

Тела вспыхивают и гаснут среди вспышек лазеров: вот – полупрозрачный блеск глаз, подведенных темно-красной тушью или вскинутых к скрытым за звездно-блестящим потолком небесам; вот – электрические волосы, на которых пляшут модные статические разряды; вот – бело-голубое свечение зубов, окаймленных темным пламенем и пронзенных вытянутым вперед языком. Танцплощадка открыта для всех. Музыка громкая и зажигательная, но многие из присутствующих на танцполе пляшут под музыку, слышимую лишь им, подаваемую на кристаллы, деликатно подключенные к слуховым нервам, а то и вовсе трясутся под звуки, доносящиеся из наушников, ловящих любой из двенадцати каналов бара… Люди аритмично дергаются, не обращая друг на друга никакого внимания. Требуется идеальный контроль, но случаются и несчастные случаи – столкновения, шквал ударов кулаками и локтями – и очередной несчастный выползает с танцпола, скуля и прижимая к груди окровавленную руку, совершенно незаметный для неистовой толпы. Танцоры в «Aujourd’Oui» кажутся Саре подергивающейся массой гибнущей плоти, окровавленной, бесчувственной, смертной. Скованной оковами земного праха. Они – мясо. Она охотник, и Ласка ей верна как никогда.

новоетелоновоетелоновоетелоново

ХОЧЕШЬ НОВОЕ ТЕЛО? ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ? СО СМЕННЫМИ ЧАСТЯМИ? МОДНОЕ? ПОЛУЧИ ЕГО НЕМЕДЛЕННО!

етелоновоетелоновоетелоновоетело

У телодизайнерши сверкающие фиолетовые глаза, а скулы – словно вырезаны скульптором из слоновой кости. Ее мелированные волосы уложены в архитектурно совершенный ирокез в форме рыбьего плавника. Мускулы у нее как у кошки, а рот похож на жестокий цветок.

– Волосы укоротим, точно, – сказала она. – Их давно не носят распущенными. – Ее пальцы метнулись вперед и ухватили Сару за подбородок, заставив ту склонить голову к холодному северному свету. Острые ногти были выкрашены в фиолетовый оттенок, в цвет глаз. Сара угрюмо глянула на женщину, и телодизайнерша улыбнулась. – На подбородке небольшая ямочка, точно, – говорит она. – Сделаем подбородок поупрямей. Кончик носа можно изменить; он слишком вздернут. Челюсть нужно выровнять – резак я принесу завтра. И, конечно же, мы удалим шрамы. Они должны исчезнуть.

Пальцы с фиолетовыми ноготками сдавили подбородок сильнее, и Сара скривила губы. Дизайнерша убрала руку и развернулась:

– Каннингем, может, подберем другую девчонку? – спросила она. – У нее совершенно нет никакого стиля. Она не умеет грациозно ходить. Она огромная, неуклюжая. Она – ничто. Просто грязь под ногами.

Одетый в коричневый костюм Каннингем сидел молча. На его безразличном, незапоминающемся лице не было ни единой эмоции. Когда зазвучал его тихий, спокойный и в то же время властный голос, Сара подумала, что так мог бы говорить компьютер – столь безразлично это звучало:

– У нашей Сары есть стиль, Огнецветка. Стиль и дисциплина. И ты должна придать всему этому форму, вылепить ее, как скульптор. Ее стиль должен стать заряженным оружием. Я тебе укажу, что сделать, – и ты это сделаешь. А когда мы скажем Саре, она пробьет то, что должна пробить. – Он глянул на Сару спокойными карими глазами. – Верно, Сара?

Сара не ответила. Вместо этого она глянула на телодизайнершу и ухмыльнулась, обнажив зубы:

– Ах, Огнецветка, позволь мне поохотиться на тебя как-нибудь ночью. Я покажу тебе, что такое настоящий стиль.

Дизайнерша закатила глаза.

– Дешевые штучки проклятых грязнуль, – фыркнула она, но на шаг все-таки отступила. Сара усмехнулась.

– И да, Огнецветка, – обронил Каннингем, – не трогай ее шрамы. Они расскажут нашей принцессе столько нового: об этой жестокой земной реальности, которую она помогла создать. Поведает, что именно она правит этим миром. Тем самым, в который она почти уже влюблена. Да, – повторил он. – Не трогай ее шрамы. – Он впервые улыбнулся: мышцы чуть дернулись, словно были скованы жидким азотом. – Нашей принцессе понравятся эти шрамы. Она будет влюблена в них до тех самых пор, пока не станет слишком поздно.

ПОБЕДИТЕЛИ /ДА ПРОИГРАВШИЕ /ДА

«Aujourd’Oui» – жокей-бар, и кого здесь только нет: лунные жокеи и жокеи с платформ, жокеи с астероидов, резак-жокеи и силовые жокеи – все они снисходят до того, чтобы позволить мальчишкам и девчонкам из «земной грязи» выйти с ними рядом на танцпол. Эти подростки крутятся вокруг, надеясь стать новыми жокеями, или разделить с ними постель, или просто хотят оказаться неподалеку, прикоснуться к их телу на танцплощадке, впитать частичку их сияния. Жокеи таскают жилеты и куртки форменных цветов, украшенные эмблемами их компаний: «Хьюз», «Пфайзер», «Тошиба», «Туполев», «АРАМКО» – эмблемами победителей в Каменной Войне, которые с беззаботной гордостью носят те, кто помог им завоевать место в небе. Рост Сары – шесть футов три дюйма, и сейчас она крадется через весь танцпол, накинув на плечи черный атласный жакет, украшенный на спине белым журавлем, взлетающим к звездному небосводу, в окружении множества хромированных китайских иероглифов. Это эмблема небольшой компании, ведущей свой бизнес где-то в Сингапуре. Его редко можно увидеть здесь, в Свободной зоне Флориды. Ее лицо незнакомо постоянным посетителям, но в душе она все-таки лелеет смутную надежду, что появление незнакомки менее диковинно, чем если бы она надела куртку с эмблемой «Туполева» или «Кикуйю Оптикс ИГ».

Ее обновленное лицо бледно как снег, типичный для Флориды загар исчез, глаза обильно подведены темным. Иссиня-черные волосы, выстриженные по бокам и длинные на макушке, заплетены на затылке в две тонкие косички, спадающие на спину. В ушах серьги из хромированной стали – настолько огромные, что касаются плеч. Огнецветка расширила ее и без того широкие плечи и сузила ей бедра. Лицо узкое, острое, волосы на лбу растут вдовьим мысом, и все вместе это выглядит как выстроившиеся в ряд наконечники стрел, как кумулятивный заряд – именно этого и требовал Каннингем. На ней черные танцевальные туфли со шнуровкой на лодыжках и темно-фиолетовый стрейчевый комбинезон – подтяжки обрамляют ее грудь, так что соски, сделанные Огнецветкой более заметными, угрожающе торчат вперед. На ней рубашка из прозрачной ткани, усыпанной серебром; и к ней – шейный платок из черного шелка. В оптические центры лобной доли мозга вживлен приемник, отслеживающий полицейские передачи, и теперь поверх ее обычного зрения неустанно горит янтарным цветом светодиод.

Это все подарки от Каннингема. А вот слившиеся с сетью нервы – ее собственные. Как и Ласка.

«Я ЛЮБЛЮ СВОИ ГЛАЗА КИКУЙЮ», ПАНЧИТ ПРИМО-ПОРНОСТАР РОД МАКЛИШ, «А С ПОМОЩЬЮ ИНФРАКРАСНОЙ ОПЦИИ Я МОГУ ОПРЕДЕЛИТЬ, ВОЗБУЖДЕНА МОЯ ПАРТНЕРША ИЛИ Я ПРОСТО ПЯЛЮ СИЛИКОН»

«Кикуйю Оптикс ИГ»,

Подразделение «Микоян-Гуревич»

Впервые она встретила Каннингема в другом баре, в «Голубом Шелке». Сара по контракту работала с Лаской, но зацепер, гонец, вцепившийся зубами в кусок больший, чем мог проглотить, и сам был на прошивке – ей пришлось залечивать синяки. К счастью, товар удалось вернуть, и, поскольку договор был заключен через посредников, ей заплатили эндорфинами, что было не так уж плохо, ведь некоторые из них были нужны и ей самой.

На задней стороне бедра синяк, и поэтому она не может сидеть; так что она прислоняется спиной к барной стойке и принимается потягивать ром с лаймом. Аудиосистема «Голубого шелка» мурлычет островные мелодии, и это приятно успокаивает ее расшатанные нервы.

«Голубой Шелк» принадлежит уроженцу Вест-Индии, бывшему резак-жокею по имени Морис. Во время Каменной Войны он оказался на стороне проигравших. У него глаза старой модели «Цейса», а на лодыжках и запястьях – гнезда для чипов, как тогда было модно у военных. На стенах висят фотографии его друзей – героев той войны, все они в лазурных шелковых шейных платках элитного корпуса космической обороны, и большинство портретов обрамлены черными траурными лентами, которые с годами выцветают и становятся фиолетовыми.

Саре интересно, что видели его цейсовские глаза. Видели ли они рентгеновские вспышки, последовавшие за ними запуски глыб весом в десять тысяч тонн с помощью орбитальных двигателей, которые прорывались сквозь атмосферу и обрушивались на города Земли? Искусственные метеориты, каждый обладающий мощью ядерного взрыва, сначала упали в восточном полушарии, на Момбасу и Калькутту, и к тому времени, когда планета повернулась и мишенью стало уже западное полушарие, Земля сдалась – но орбитальные компании посчитали, что Запад недостаточно хорошо их понял, и камни упали снова. Сбой в системе связи, так это объяснили. Миллиарды людей на Земле прекрасно понимали, что произошло на самом деле.

Саре тогда было десять. Когда три огромные глыбы уничтожили Атланту и убили ее мать, девочка находилась на экскурсии в Молодежном Реабилитационном лагере близ Стоун-Маунтин. Ее восьмилетний брат Дауд остался под развалинами, но соседи услышали его крики и смогли его вытащить. Потом Сара с братом очень долго скитались по приютам, а затем оказались в Тампе у отца, которого не видели и не слышали с тех пор, как Саре исполнилось три года. Социальный работник вел девочку за руку по обветшалой лестнице, а Сара сжимала ручонку Дауда. В коридорах воняло мочой, на втором этаже, у лестницы валялась расчлененная кукла, разломанная на кучу кусков, подобно всем нациям Земли, подобно жизням множества людей. Когда дверь квартиры отворилась, она увидела мужчину, глаза которого слезились от выпитого алкоголя, а рубашка была покрыта пятнами пота. Незнакомец скользнул непонимающим взглядом по Саре и Дауду, а потом уставился на социального работника. Тот вручил ему документы и сказал:

– Это ваш отец. Он о вас позаботится. – А затем выпустил руку Сары.

Сказанное оказалось ложью лишь наполовину.

Она смотрит на выцветшие фотографии в пыльных рамках, на мертвых мужчин и женщин с металлическими цейсовскими глазами. Морис оглядывается на них. Он заблудился в воспоминаниях, и кажется, что он хочет заплакать; но глаза его теперь смазываются лишь силиконом, а слезные протоки пропали вместе с мечтами – и у него, и у еще миллиарда людей, которые надеялись, что орбиталы помогут улучшить их жизнь, а теперь у них всех осталась всего одна надежда – хоть как-то выбраться наружу, в холодный, идеальный кобальт неба.

Саре очень хотелось и самой уметь плакать – по умершей надежде, оставшейся в фотографиях на стенах и обрамленной черным; по себе и Дауду; по разбитым мечтам, к которым стремятся все земные твари, да даже по зацеперу, который увидел шанс сбежать, но не оказался достаточно умен, чтобы выйти из игры начатой его надеждами. Но слезы давно высохли, и на их месте застыло стальное желание – желание, роднящее всех, кто выходит из земной грязи, всех мальчишек и девчонок – грязнуль, как их презрительно зовут орбиталы. И чтобы добиться того, о чем она мечтает, нужно желать этого намного сильнее, чем остальные, и она должна быть готова сделать то, что необходимо для этого, – или, если понадобится, позволить это сделать с собой. Она вспоминает о Ласке, и рука невольно поднимается к горлу. Нет, сейчас не время для слез.

– Ищешь работу, Сара?

Это говорит доселе молчавший мужчина, сидевший в конце бара, подходит ближе и кладет руку на спинку стула. Он улыбается так, как будто не привык это делать. Она, прищурившись, бросает на него косой взгляд и делает нарочито долгий глоток.

– Я работаю по другому профилю, белый воротничок.

– У тебя хорошие рекомендации. – Его голос походит на наждачную бумагу. Услышишь его раз – и больше не забудешь. И кажется, ему никогда не приходилось этот самый голос повышать.

Она смотрит на него и делает новый глоток.

– И кто мне их дал? – спрашивает она.

Улыбка исчезла. Теперь на его неприметном лице проявилась настороженность.

– Гетман, – говорит он.

– Михаил? – уточняет она.

Он кивает.

– Меня зовут Каннингем.

– Не возражаешь, если я позвоню Михаилу и спрошу его лично? – говорит она. Гетман контролирует всех посредников в этом городе, и она порой с помощью Ласки выполняет его поручения. Саре совсем не нравится мысль о том, что ее имя полощут среди незнакомцев.

– Как угодно, – говорит Каннингем. – Но сначала я хотел бы поговорить с тобой о работе.

– Я сюда хожу не для того, чтобы работать, – отвечает она. – Встретимся в десять в «Пластиковой Девчонке».

– Это не то предложение, которое может подождать.

Сара поворачивается к нему спиной и смотрит в металлические глаза Мориса.

– Этот человек, – говорит она, – мне мешает.

Выражение лица Мориса не меняется.

– Вам лучше уйти, – говорит он Каннингему.

Сара не смотрит на Канингема, но даже краем глаза замечает, что он похож на разворачивающуюся пружину. Кажется, он даже стал выше, чем был мгновение назад.

– Могу ли я сперва допить? – спрашивает он.

Морис, не опуская глаз, лезет в кассу и бросает на темную поверхность барной стойки купюры:

– Выпивка за счет заведения. Убирайтесь отсюда.

Каннингем ничего не говорит, и лишь молча, спокойно смотрит в немигающие металлические глаза.

– Таунсенд, – говорит Морис.

Это кодовое слово и одновременно имя генерала, который когда-то повел его против орбиталов и вспышек их разрушающей энергии. Электроника «Голубого Шелка» распознает команду, и из-за зеркал бара появляются скрытые до этого орудия, изготовленные к бою. Сара поднимает глаза. Военные лазеры, думает она, купленные на черном рынке или у кого-то из старых резаков Мориса. Сейчас ее больше всего беспокоит вопрос, есть ли в баре достаточно мощный источник питания или это просто блеф.

Каннингем стоит неподвижно еще каких-то полсекунды, затем поворачивается и покидает «Голубой Шелк». Сара на него не оглядывается.

– Спасибо, Морис, – говорит она.

Морис грустно улыбается.

– Черт возьми, леди, – говорит он, – вы постоянный клиент. Кроме того, этот парниша был на орбите.

Сара задумывается.

– Он из компаний? – спрашивает она. – Ты уверен?

– Иннес. – Морис произносит еще одно имя из прошлого, и лазеры прячутся на место. Он протягивает руку и забирает деньги со стойки. – Я не говорил, что он из компаний, Сара, – говорит он, – но он был на орбите. Совсем недавно. Если у вас есть глаза – это видно по тому, как они ходят. – Он подносит корявый палец к голове. – Вестибулярка, понимаете? Гравитация, создаваемая центробежной силой, отличается от обычной. Требуется некоторое время, чтобы привыкнуть.

Сара хмурится. Какую работу хочет предложить этот человек? Наверняка что-то важное, что-то настолько важное, что заставило его спуститься в атмосферу, нанять девчонку из «грязи» и ее Ласку? Ну, это маловероятно. Хотя… Он либо придет в «Пластиковую Девчонку», либо нет. Не стоит и думать об этом. Она переступает с ноги на ногу, и мышцы ноют от боли даже несмотря на эндорфиновый туман, затмевающий разум. Она толкает по стойке свой стакан.

– Пожалуйста, налей еще, Морис, – говорит она.

Медленно и грациозно, как он, должно быть, двигался в высоком небе, где вечно мерцают ночные звезды, Морис поворачивается к зеркалу и тянется за ромом. Даже в этом простом жесте скользит грусть.

¿VIVE EN LA CIUDAD DE DOLOR? ¡DEJENOS MANDARLE A HAPPYVILLE! [1]

– «Пойнтсман Фармацевтикалс АГ»

Направляясь домой, она садится в такси и называет водителю адрес, чувствуя затылком спокойный взгляд Каннингема. Тот стоит через дорогу напротив, под навесом, делая вид, что читает объявление в витрине магазина. Насколько она себе напакостила? Она не оборачивается, чтобы проверить, заметил ли он ее тревогу по поводу правильности своих действий, но почему-то ей кажется, что даже если и так, то выражение его лица не изменилось.

В двухкомнатной квартире, в которой она живет с Даудом, постоянно что-то жужжит. Неизбывно жужжат кулеры и рециркуляторы, и в их хор вплетают свой гул маленькие светящиеся роботы, которые беспорядочно снуют по комнатам, вытирая пыль и полируя полы, всасывая насекомых и пауков и убирая паутину из углов. У Сары стоит в гостиной скромная компьютерная дека, и Дауд подключил к ней огромную аудиосистему с шестифутовым экраном, на котором можно просматривать видео. Сейчас все это включено и по монитору беззвучно ползут сгенерированные компьютером цветные узоры, одновременно транслируясь, с помощью лазера, на потолок и стены. Паттерны постепенно краснеют, и стены начинают гореть холодным безмолвным огнем.

Сара выключает видео и смотрит на остывающую деку, алые тона медленно затухают на ее сетчатке. Она вытряхивает грязные пепельницы, заполненные окурками Дауда, и вспоминает о человеке в коричневом костюме, Каннингеме. Уровень эндорфина в крови падает, и синяк на бедре все сильнее напоминает о себе. Пришло время принять еще одну дозу.

Она проверяет свой тайник на полке, в банке с сахаром, и видит, что из двенадцати ампул с эндорфином осталось только десять. Разумеется, их забрал Дауд. Когда квартира столь мала, очень трудно что-нибудь спрятать. Она вздыхает и затягивает жгут чуть выше локтя. Вставляет ампулу в инъектор, набирает нужную дозу и прижимает его к руке. Машинка жужжит, по флакону скользит пузырек. Затем на инъекторе загорается сигнал, и она чувствует, как игла прокалывает плоть и вводит прохладную струйку обезболивающего ей в вену. Она снимает жгут, светодиод на инъекторе вспыхивает и гаснет десяток раз – и между ней и болью опускается завеса. Сара прерывисто вздыхает, затем встает. Оставив инъектор на диване, она возвращается к компьютеру.

Сара звонит Михаилу Гетману. Тот как раз находится в своем кабинете. Ее попытки говорить с ним на смеси английского и испанского вызывают у него лишь смех.

– Знал, что ты позвонишь сегодня, mi hermana [2], – говорит он.

– Да? – спрашивает она. – Знаком с этим орбиталом Каннингемом?

– Слегка. Занимался с ним кое-чем. У него рекомендации с верха.

– А конкретней?

– С самого верха.

– Значит, думаешь, ему можно доверять?

Его смех звучит слегка натянуто, и Сара задается вопросом, не под кайфом ли он.

– Я никогда так не думаю, mi hermana – отвечает он.

– Так и есть, – говорит Сара. – Он чего-то добивается, а ты просто получаешь свою долю. И в итоге получается, что ты обычный посредник.

– Ах, сестрица, до свидания, – прощается Михаил по-русски, в голосе звучит раздражение, и он отключается.

Сара, нахмурившись, смотрит на трубку, из которой идут гудки.

Дверь позади нее распахивается, и Сара резко разворачивается, застывая в боевой стойке и изготовившись прыгнуть вперед или назад. В комнату беззаботно входит Дауд. За ним, неся упаковку пива из шести бутылок, идет его менеджер Чучело – невысокий юноша с беспокойными глазами. Дауд меряет Сару взглядом снизу вверх и, зажав в зубах сигарету, спрашивает:

– Ждала кого-то другого?

Она облегченно вздыхает:

– Нет. Просто нервы. День был тяжелый.

Глаза Дауда беспокойно блуждают по комнатенке. Он изменил цвет радужной оболочки с карего на бледно-голубой, да и сам превратился в загорелого пепельного блондина с длинными волосами. Из одежды на нем – сетчатая футболка, обтягивающие белые брюки и кожаные сандалии с тиснеными узорами. Он принимает гормональные супрессанты и в свои двадцать выглядит на пятнадцать. Борода у него не растет.

Сара дружески целует брата.

– Я сегодня вечером работаю, – говорит он. – Со мной хотят поужинать, так что я ненадолго.

– Ты его хотя бы знаешь? – спрашивает она.

– Да. – Он мрачно улыбается, как будто это может ее успокоить. В голубых глазах светится что-то странное. – Я уже с ним встречался.

– Он не из соломенных?

Дауд высвобождается из ее объятий и направляется к дивану, тихо бормоча себе под нос:

– Нет. Он пожилой. Думаю, одинокий. Ему очень легко угодить. Кажется, ему больше нравится говорить, чем заниматься всем остальным. – Он видит пластиковую упаковку эндорфинов и тут же ее поднимает: Сара видит, что он зажимает в кулаке еще две ампулы.

– Дауд, – предостерегающе говорит она. – Нам этим еще за еду и аренду расплачиваться. А это все, что я смогла заработать.

– Всего одну! – говорит Дауд. Он кладет ампулу обратно на место, а вторую показывает ей.

Пепел от сигареты падает на пол.

– Ты уже укололся, – говорит Сара.

Его светлые глаза так странно смотрятся на смуглом лице.

– Ну, ладно, – отвечает он, но ампулу на место не возвращает.

У него слишком серьезная зависимость. Она смотрит на него и кивает:

– Всего одну.

– Договорились.

Он ставит флакон в инъектор, и выставляет на нем дозу – слишком уж высокую, – и Сара с трудом борется с желанием проверить, что он выставил: если он продолжит так и дальше, то может просто впасть в кому, а если она проверит – обиды не избежать. Он ложится на диван и расслабляется: эндорфин уже ударил ему в голову, и его дерганая нервозность проходит.

Сара поднимает инъектор, бросает использованную ампулу обратно в пластиковый пакет. На лице Дауда светится слабая улыбка.

– Спасибо, Сара, – говорит он.

– Я люблю тебя, – отвечает она.

Он закрывает глаза и плавно, как кот, откидывается на спинку дивана. Из глубины его горла доносятся странные, поскуливающие звуки.

Сара забирает сумку с ампулами и бросает ее на кровать в своей комнате. Волна печали струится по ее венам, как наркотик меланхолии. Дауд скоро умрет, и она ничего не может с этим поделать.

Именно Сара долгие годы прятала его от реальной жизни; а теперь он прячется от всех опасностей в плену эндорфинов. Отец был сумасшедшим садистом и половина шрамов, покрывающих тело Сары, должен был получить Дауд: она неоднократно закрывала его своим телом. Эти нескончаемые побои научили ее сопротивляться, сделали ее сильной, но все же она не могла постоянно находиться рядом с братом. Старик понял, что Дауд слаб и пользовался этим. Саре было четырнадцать, когда она сбежала из дома с первым же мужчиной, который пообещал защитить ее от всех невзгод. Через два года, когда ей наконец удалось отработать свой первый контракт и вернуться за Даудом, выяснилось, что он уже прочно сидит на игле. Она привела его в свой новый дом, туда, где она сама и работала – больше ей было некуда его вести, – и там он научился зарабатывать на жизнь так же, как в свое время зарабатывала и она. И сейчас, когда они находятся на улице, вылечить Дауда от его пристрастия невозможно.

Если бы она тогда не сдалась… Если бы не убежала… Возможно, она могла бы его защитить. Теперь она будет сильной.

Она возвращается в гостиную и видит, что Дауд по-прежнему лежит на диване: одна сандалия соскочила с ноги, запутавшись ремешками между пальцами ног. Из ноздрей поднимается дым. Чучело сидит рядом и потягивает пиво.

– Ты хромаешь? – Чучело поднимает взгляд на нее. – Помассировать тебе ноги?

– Нет, – поспешно отвечает Сара, но в следующий миг она понимает, что получилось слишком резко и пытается изменить тон. – Нет, – повторяет она с улыбкой. – Это ушиб кости. От прикосновений только хуже.

ИСКУССТВЕННЫЕ СНЫ

«Пластиковая Девчонка» – это образец прекрасной жизни для любой проститутки. Здесь есть изолированная танцевальная комната, где с помощью специальной гарнитуры можно загрузить себе в мозги любую порнографию, какую только хочешь, или ввести себя в состояние любой эйфории – особенно если боишься пустить наркоту по венам: тем более что фармацевтические орбитальные компании поставляют это все абсолютно бесплатно, как рекламу своей продукции. Танцовщицы находятся за зеркальной стойкой в задней части бара, который оборудован аркадными играми, так что, если ты выиграешь, замкнутся определенные электронные цепи – и с танцующей девчонки падает вся одежда. А если выиграешь по-крупному – свалится одежда со всех танцовщиц.

Сара находится в большой гостиной: духовая музыка, затянутые красной кожей кабинки, медные украшения. В комнату, расположенную дальше по коридору – тихую, отделанную серебристым металлом и темным деревом, возможно, последним красным деревом в Юго-Восточной Азии, – она никогда не попадет. Та комната предназначена для «больших парней», управляющих этим опасным миром. И хотя на ее двери нет таблички «ЖЕНЩИНАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», с таким же успехом она могла бы там быть. Пусть сейчас Сара и работает на себя, пользуясь определенным уважением, но она всего лишь расходное «мясо». Хотя, конечно, более высокого уровня, чем была когда-то.

Но, будем говорить откровенно, красная комната очень даже мила. Чуть выше уровня глаз парят голограммы – разноцветные спирали, похожие на нити ДНК, разбрасывающие блики на хрустальные бокалы с игристым ликером в руках у гостей; на каждом столе расположены сокеты для компьютерных дек, с помощью которых можно проследить, что творится в мире; а еще здесь уйма девушек с улучшенными бюстами и лицами – эти девицы в обтягивающих пластиковых корсетах подходят к каждому столу, подносят вам заказанный напиток и с абсолютно одинаковыми белоснежными улыбками наблюдают, как вы подносите кредитную карту к терминалу и выстукиваете на экране ногтем щедрые чаевые.

Сара готова к встрече с Каннингемом: на ней темно-синяя куртка, способная выдержать удар до четырехсот деканьютонов, и брюки на триста тридцать. Вдобавок Сара наняла пару своих собратьев, расплатившись с ними эндорфинами, и теперь парни слоняются по бару, готовясь при необходимости заняться Каннингемом и его приятелями. Сара прекрасно понимает, что сейчас ей нужна чистая голова, и потому девушка снизила дозу эндорфинов, так что боль в бедре чувствуется по-прежнему, и она все так же не может сидеть.

Дожидаясь Каннингема, девушка стоит у маленького столика, потягивая ром с лаймом. И вот наконец появляется долгожданный гость. Компанейское лицо, карие глаза, каштановые волосы, коричневый костюм. Мягкий голос, нашептывающий искусительные речи о прекрасных местах, где она никогда не была, местах, где нет боли и зла, и лишь алмазы горят на черном бархате ночи.

– Ладно, Каннингем, – говорит она. – К делу.

Каннингем бросает короткий взгляд на зеркало за ее спиной.

– Ты пришла с друзьями?

– Мы ведь незнакомы.

– Ты позвонила Гетману?

Она кивает.

– Он тебя нахваливал, но ты работаешь не на него. Возможно, он просто отдает долг. Так что я предпочитаю не рисковать.

– Понятно. – Он достает из внутреннего кармана компьютерную деку и подключает ее к разъему. В глубине темной столешницы загорается бледно-янтарный экран, на котором горит ряд цифр. – Мы предлагаем это в долларах.

Сара чувствует, как по нервам скользит металл, как он касается ее языка. Хорошие суммы.

– Долларов? – спрашивает она. – Смеешься?

– Золото? – Рядом появляются новые цифры.

Она отхлебывает рома.

– Тяжело тащить.

– Акции. Или наркота. Выбирай сама.

– Какие акции? И что за наркотики?

– Выбирай сама.

– Полимиксин-фенилдорфин Ню. Их сейчас не хватает.

Каннингем хмурится.

– Как угодно. Но через три недели – или около того – его будет завались.

Она вызывающе смотрит на него:

– Привез его с собой с орбиты?

Он пытается держать лицо, но на виске пульсирует тонкая венка.

– Нет, – отвечает он. – Но на твоем месте я бы попробовал хлорамфенилдорфин. «Пфайзер» создает искусственный дефицит – и он продлится несколько месяцев. В нем мы готовы дать столько. Качество высокое, только что с орбиты.

Сара смотрит на янтарные цифры и кивает.

– Приемлемо. Половину вперед.

– Десять процентов сейчас, – говорит Каннингем. – Тридцать по завершении обучения. Остальное после окончания контракта, независимо от того, справишься ты или нет.

Она следит взглядом за одной из голограмм бара: цвета настолько чистые и яркие, словно они сейчас находятся в вакууме. Вакуум, думает она. Акции – это, конечно, неплохо, но с помощью наркотиков можно добиться большего. Каннингем предлагает ей оплату наркотиками по их цене на орбите, где они производятся и где их себестоимость стремится к абсолютному нулю. Здесь, на улице, они стоят намного дороже, и она сможет купить гораздо больше акций, чем ей предложено. Десять процентов – это намного больше, чем она заработала вчера, охотясь за тем ублюдком.

Чтобы попасть на орбиту, нужно обладать навыками, которые там требуются. Таких навыков у Сары нет.

Но есть и другой способ оказаться там: орбиталы не смогут отказать владельцу достаточно большого пакета акций. Жители верха высасывают из Земли ее оставшиеся богатства, и, если им помочь и скупить достаточно акций – можно будет вырваться из этой грязи. Сара подсчитывает в уме – этих денег почти достаточно. Почти достаточно на то, чтобы купить пару билетов на вершину гравитационного колодца.

Она подносит стакан к губам.

– Четверть сейчас, – говорит она. – А потом я позволю тебе угостить меня выпивкой, и ты сможешь мне рассказать, какого толка услуга тебе нужна.

Каннингем поворачивается и подает знак одной из улыбающихся девушек, затянутых в корсет.

– Все очень просто, – говорит он, глядя на нее все теми же ледяными глазами. – Мы хотим, чтобы кое-кто в тебя влюбился. Всего на одну ночь.

ТВОЙ ЛЮБОВНИК ИЩЕТ КОГО-НИБУДЬ ПОМОЛОЖЕ? СТАНЬ ТОЙ, КОГО ОН ИЩЕТ!

– Принцессе около восьмидесяти лет, – говорит Каннингем, передавая Саре голограмму, изображающую светлокожую блондинку лет двадцати. Незнакомка одета в какое-то подобие кружевной блузки, из-под которой видны округлые плечи и впадинки ключиц. У девицы, которая кажется такой невинной и ранимой, голубые глаза Дауда – прозрачные, как вода, – а на груди виднеются веснушки.

– Мы полагаем, что он родом из России, – продолжает Каннингем, – но «бюро Королева» всегда было засекреченным, и полного списка руководителей и конструкторов у нас нет. Когда ему предложили получить новое тело, он попросил стать женщиной. Поскольку он был достаточно важен, ему пошли навстречу, но при этом понизили в должности: они часто меняют старых сотрудников, чтобы заменить их на новых. Сейчас она выполняет обязанности курьера.

Ничего необычного, думает Сара. Порнографию сейчас заливают прямо в мозг, и за счет этого можно попробовать любые удовольствия, какие только хочешь. Ну, а если ты достаточно богат, то сможешь обзавестись новым телом, соответствующим твоим вкусам. Но технология передачи личности несовершенна – порой при этом теряются какие-то кусочки воспоминаний, способностей, черт характера, которые могли бы оказаться полезны. Чем больше у тебя было тел, тем сильнее изношен твой разум. Получил новое тело и потерял часть себя? Ты будешь понижен в должности до тех пор, пока не проявишь свои новые способности.

– Как ее теперь зовут? – спрашивает она.

– Уверен, она тебе расскажет. А пока для удобства будем звать ее Принцессой.

Сара пожимает плечами. Во всей этой операции – безумное множество правил, и, похоже, большинство из них существует лишь для того, чтобы проверить ее способность к послушанию.

– Тело поменялось, но ориентация осталась прежней. Изменился лишь стиль любви, – говорит Каннингем. – Стоило Принцессе приступить к новой работе, и у нее проявились весьма специфические черты характера. Когда она находится на земле, ей нравится бродить по трущобам. Она находит себе кого-нибудь из низших слоев – иногда из «грязи», но чаще из жокеев, – и забирает ее домой на день или два. Ей хочется завести себе какую-нибудь зверушку – поопаснее, погрязнее. И чтобы она была немного грубовата. Уличная девка. Но при этом та должна быть достаточно цивилизованной, чтобы знать, как доставить удовольствие. И не из соломенных.

– Я должна сыграть эту роль? – спрашивает Сара без всякого удивления. – Ее любимой зверушки?

– Мы следили за тобой. Ты пять лет была лицензированной проституткой. Твои предыдущие работодатели хорошо тебя оценили.

– Пять с половиной, – поправляет она. – И я не занималась девушками.

– На самом деле он мужчина. Старик. Почему тебя это так беспокоит?

Сара смотрит на веснушчатую белокурую девчонку на голограмме, пытаясь разглядеть в ее глазах русского старика. Когда Сара работала в борделе, все ее клиенты хотели одного и того же: чтобы она воплотила их личную фантазию – реально, но не слишком, чтобы она испытала подлинный оргазм – но не почувствовала подлинную страсть. Чтобы она осталась резиновой куклой, воплощением тех фантазий, которые спрятаны в подсознании, тех мыслей, от которых следовало быстро избавиться и которые ни в коем случае не надо было забирать с собой домой. И если эти их фантазии не воплощались – это почему-то всегда их расстраивало. Сара быстро научилась исполнять эти мечты.

Он ничем не отличается от остальных стариков, думает она, рассматривая изображение. Совершенно не отличается. Все они хотят власти – власти над своей плотью и плотью другого человека. Да и платят они не столько за секс, сколько за власть над сексом, над тем самым сексом, что может начать их контролировать. И поэтому они используют свою страсть, чтобы контролировать других. И она прекрасно понимает, что для них значит этот контроль.

Она поднимает взгляд на Каннингема:

– Тебе тоже дали новое тело? – спрашивает она. – Максимально незаметное? Или это Огнецветка обработала тебя так, чтобы ты не отличался от остальных?

Его взгляд все так же спокоен. Его, или ее, совершенно не трогают эти слова.

– Этого я не могу сказать.

– Как долго ты на них работаешь? – спрашивает она. – Ты вылез из «грязи» – ты непохож на орбитала. Но теперь работаешь на них. Тебе именно это пообещали? Новое тело, если доживешь до старости? Или, если подохнешь здесь, в грязи, торжественные похороны, да так, чтобы над могилой сыграли гимн корпорации?

– Что-то вроде того.

– И ты служишь им и телом, и душой.

– Как они и требуют, – сухо согласился он. Каннингем очень хорошо знает цену своего билета на орбиту.

– Полный контроль, – говорит она. – Ты и сам это понимаешь. Тобой управляют люди, которые поклоняются контролю, и лишь поэтому ты столь хорошо контролируешь себя. Ты – как котел под давлением, и крышку может сорвать в любой миг. Как ты проводишь свободное время? Как Принцесса, ходишь по трущобам и клубам? Может, ты один из моих старых клиентов? – Она смотрит в его ничего не выражающие глаза. – Вполне возможно. Я никогда не запоминала лиц.

– Так уж получилось, что нет, – говорит он. – До этого задания я тебя никогда не видел.

Кажется, он начинает терять терпение. Сара усмехается.

– Не волнуйся, – говорит она и бросает голограмму принцессы на стол. – Твои хозяева будут мной гордиться.

– Я в этом уверен, – соглашается он. – Им больше ничего не остается.

В ЗОНЕ/ДА

Янтарная вспышка светодиода скользит на границе видимости, подобно неоновому свету Таймс-сквер.

ПРИНЦЕССА ИДЕТ ПРИНЦЕССА ИДЕТ ПРИНЦЕССА ИДЕТ

Принцесса любит посещать «Aujourd’Oui», но порой она заходит и в другие бары. Сара готова в любой момент сорваться на новое место.

Кажется, что туалет состоит из одних лишь зеркал, мягкого белого света, золотых обоев с алым флоком, бронзовых кранов над умывальниками, хромированных диспенсеров для салфеток. Сара грудью вперед вплывает в помещение, и пара девчонок из «грязи» с завистью и отчаянным благоговением смотрят на нее, а затем поспешно отворачиваются к зеркалам. Они страстно мечтают получить такой же атласный жакет – и никогда не получат ни его, ни ту свободу, что воплощает белоснежный журавль, взмывающий в небо на фоне серебряного блеска звезд. Внезапно Сара распознает, что в туалете слышен звук рыданий, усиливаемых низким потолком и рублеными стенами. Сара заходит в свободную кабинку, а девчонки из «грязи» все так же отчаянно разглядывают свои отражения.

В соседней кабинке рыдает еще одна девчонка: громко, отчаянно, замолкая лишь для того, чтобы сделать очередной судорожный вздох и снова выпустить воздух через измученное стонами горло. Сара знает, что такие сильные рыдания причиняют лишь страдания. В этот миг кажется, что у тебя ломаются ребра. Девушка на миг замирает, а затем вдруг резко ударяется головой о стену. Сара знает, что незнакомка желает, чтобы ей стало больно лишь для того, чтобы заглушить иную боль.

Сара взяла за правило не вставать между людьми и их желаниями.

Под звук новых и новых ударов Сара снимает с пояса ингалятор и впрыскивает наркотик в ноздрю. Раздается короткое шипение сжатого газа. Сара, чувствуя, как по ее нервам несется волна пламени, запрокидывает голову. Перегородка трясется. Сара вдыхает новую порцию, уже в другую ноздрю, и чувствует тепло, а затем – холод. По коже идут мурашки. Сара оскаливает зубы. Все ее чувства обострены, и в то же время она чувствует себя закаленной. Кажется, что ее тело состоит из бритвенных лезвий, способных ощутить каждую пылинку.

Ей нужен наркотик, чтобы почувствовать себя уверенно. Каннингему она этого не сказала. Ну и черт с ним – все будет так, как она хочет.

ПРИНЦЕССА ИДЕТ ПРИНЦЕССА ИДЕТ

Девчонка за стеной уже не рыдает, скулит, и эти звуки кажутся отчаянным скрежетом пилы по кости, синкопированной с истерическим грохотом, с которым она вновь и вновь врезается в перегородку. Сара видит, как из-под перегородки сочится кровь.

Сара распахивает дверь и проносится мимо побледневших девчонок «грязнуль»: в подведенных сурьмой глазах светится ужас, они совершенно не представляют, что же делать с рыдающей напарницей.

ПРИНЦЕССА В «AUJOURD’OUI» ПОВТОРЯЮ ПРИНЦЕССА В «AUJOURD’OUI» ПЕРЕКЛЮЧАЮСЬ НА ПОЛИЦЕЙСКУЮ ВОЛНУ УДАЧНОЙ ОХОТЫ КАННИНГЕМ

Заходя в полумрак клуба, Сара моргает, привыкая к освещению, но уже в следующий миг она чувствует, как безумное пламя прошивает ее с ног до головы, и наркота, подобно римской свече форсажа, которыми пользуются жокеи, возносит ее на самый край небес, позволяя по-прежнему держать все под контролем. Комната, танцоры и обстановка вспыхивают жидкокристаллическим калейдоскопом.

А затем появляется Принцесса, и движение вокруг Сары замирает. Девчушка окружена качками из «грязи», и все же она отчетливо выделяется в темноте – словно светится изнутри. Она не похожа ни на кого вокруг: все в ней говорит о роскоши, светлых и беззаботных радостях, свободе от всего, даже от гравитации. Такая жизнь, которой не могут достичь даже жокеи.

Кажется, даже музыка замолкает и зал затихает, чувствуя накатывающее благоговение. Две сотни глаз видят исходящее от Принцессы свечение, и сотня изголодавшихся по всему этому людей истекает слюнями. Сара чувствует, как тело начинает покалывать, по кончикам пальцев разливается нервное тепло. Она готова.

Сара тихо смеется как победитель и широкими скользящими шагами, как ее учила Огнецветка, идет через темный бар, покачивая мощными плечами и отчаянно вихляя бедрами, подобно изготовившейся к прыжку кошке. Она улыбается качкам и вскидывает руки ладонями вперед, показывая им, что у нее нет оружия, а в следующий миг Принцесса оказывается перед ней. Она на добрых четыре дюйма ниже Сары, и та, уперев руки в бедра, с вызовом смотрит на девушку. Длинные светлые волосы Принцессы распущены, локоны касаются щек. Глаза подведены фиолетовым и желтым, так что кажется, что на призрачном бледном лице, не знавшем боли и мечтающем о ней, видны синяки. Ее темно-фиолетовый рот кажется рваной раной. Сара запрокидывает голову и, обнажая зубы, низко гортанно смеется, сама напоминая себе гиену на охоте.

– Потанцуй со мной, Принцесса, – говорит она прямо в широко распахнутые васильковые глаза. – Я воплощение твоих самых сокровенных желаний.

ПРАКТИКА ПОРОЖДАЕТ СОВЕРШЕНСТВО СОВЕРШЕНСТВО ПОРОЖДАЕТ СИЛУ СИЛА ЗАВОЕВЫВАЕТ ЗАКОН ЗАКОН ВОЗНОСИТ НА НЕБЕСА – Памятка от «Тошиба»

Николь одета в куртку из коричневой потрескавшейся кожи. В уголке рта у девушки сигарета. Темно-русые волосы спускаются по спине рыжеватыми прядями, а в раскосых темно-серых глазах нет ни тени смущения.

Позади нее стоит Каннингем с двумя помощниками. Один – огромный, мускулистый мужчина, с головой, вырастающей прямо из плеч, второй – маленький светловолосый и еще более незаметный, чем Каннингем. Саре кажется, что тот, что поменьше, – намного опаснее здоровяка.

– Ты не должна колебаться ни секунды, Сара, – говорит Каннингем. – Нет, даже доли секунды. Принцесса почувствует это, поймет, что что-то не так. Николь здесь для того, чтобы ты с нею попрактиковалась.

Сара на мгновение удивленно глядит на Николь, а затем заходится в смехе: у нее в душе клокочет гнев – холодный, как вспышки звезд на ночном горизонте.

– Полагаю, Каннингем, ты планируешь полюбоваться на это, – говорит она.

– Да, – кивает он. – Вместе с Огнецветкой. Нам бы не хотелось, чтобы ты все провалила.

Николь молча и протяжно затягивается сигаретой.

– Может, ты еще и видеозапись сделаешь? – спрашивает Сара. – Расскажешь потом, что я делала не так? – Она дергает уголком рта. – Нравятся такие развлечения? Они позволяют засунуть скелеты поглубже в шкаф?

– Мы вместе уничтожим это видео, если хочешь… Но потом, – говорит Каннингем.

Здоровяк ухмыляется. Второй помощник остается столь же бесстрастен, как и его шеф.

Сара тренировалась уже два месяца, над ее телом поработал хирург, но для них она оставалась все той же готовой на все девчонкой из «грязи». И все же теперь она была уверена – сколько бы кандидаток сейчас не было в досье у Каннингема, именно она оставалась его последней надеждой, оставалась именно той девчонкой, которую должны были отправить на охоту за Принцессой, когда та в следующий раз спустится с орбиты. И в этом была ее сила. Они должны были научиться уступать ей, иначе весь их проект провалится – и пора им это понять.

Она медленно качает головой.

– Я так не думаю, Каннингем, – говорит она. – Той ночью я буду готова, а сейчас я ничего не буду делать: ни перед тобой, ни перед твоими камерами.

Каннингем не отвечает. Он чуть прищуривается, словно свет в комнате стал ярче, неприятнее. Николь смотрит на Сару дымчатыми глазами, затем встряхивает длинными волосами и говорит:

– Тогда просто потанцуй со мной. – Слова звучат резко, отчаянно, и Сара задается вопросом, что же она им наобещала, почему так боится их. Голос выдает ее: Николь намного моложе, чем хочет казаться. – Просто немного потанцуй со мной. Все будет в порядке.

Сара переводит взгляд с Каннингема на Николь и обратно, затем кивает.

– Тебя удовлетворит пара танцев, Каннингем? – спрашивает она. – Или заканчиваем на том, что есть?

Он сжимает зубы, и на мгновение Саре кажется, что контакт расторгнут, что на этом все и кончится. Затем он кивает, по-прежнему не сводя с нее глаз.

– Да, – говорит он. – Если ты настаиваешь.

– Более чем, – говорит она.

На миг повисает тишина, затем Каннингем снова кивает, словно в подтверждение своих собственных мыслей, и отворачивается. Николь нервно и заискивающе улыбается, не зная даже, кого ей благодарить за то, что все получилось. Каннингем подходит к звуковой деке и нажимает на выключатель. Стены сотрясаются от музыки. Он вновь поворачивается к девушкам и ожидающе складывает руки на груди.

Николь закрывает глаза и сбрасывает куртку. Похоже, они просто везунчики, раз смогли найти девушку с таким же телосложением, как у Принцессы, – ну или они приложили к этому все усилия. Сара молча смотрит, как пластичная, погруженная в себя и надеющаяся произвести впечатление девушка покачивается в такт музыке.

Сара делает шаг вперед и берет Николь за руки.

ДЕЛЬТА ТРИ ТРЕВОГА ПОПЫТКА САМОУБИЙСТВА В КЛУБЕ «AUJOURD’OUI» ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СИТУАЦИЯ

Погрузившись в музыку, Сара встряхивает головой, смахивая пот с лица, и чувствует, как по ее венам прокатывается волна пламени. Она танцевала с Принцессой всю ночь. Сара прыгает и кружится, а Принцесса с блеском в глазах восхищенно наблюдает за ней. Она чувствует себя копией того журавля, что сейчас расправил крылья у нее на спине и готов взлететь ввысь, взмахнув серебряными шестеренками. Сара переходит из залы в залу, и Принцесса следует за ней, покорная движению танца. Она все сильнее прижимает к себе Принцессу, готовясь подобно волне обрушиться на нее белоснежным пенистым гребнем.

Кто-то вторгается в ее танец, пытается разрушить схему движения. Сара разворачивается, локоть врезается под ребра какому-то мальчишке, и тот сгибается от удара. Следующий удар – резкий, рубящий, ребром ладони по горлу, и парнишка, скуля от боли, отлетает прочь. Наблюдающая за этим Принцесса сияет от восхищения. Сара подлетает к ней, обхватывает за талию, и они кружатся, как конькобежцы на острие заточенных лезвий.

– Любишь опасных девчонок? – спрашивает она. В голубых глазах светится ответ. Я знаю, что тебе нужно, старикашка, торжествующе думает Сара. Глаза Принцессы расширяются, она встречается взглядом с Сарой.

Во рту – вкус соли и крови.

новоетелоновоетелоновоетелоновое

ТЫ НЕ КИБОРГ, ПОКА У ТЕБЯ НЕТ СЕКС-ИМПЛАНТА ОТ НОВОГОТЕЛА ОН НЕЗАМЕТЕН… ТЫ ПРОДЕРЖИШЬСЯ С НИМ ВСЮ НОЧЬ… СМЕННЫЕ ОРГАЗМ-ЧИПЫ… ТВОЙ ПАРТНЕР БУДЕТ ТЕБЕ БЛАГОДАРЕН!

телоновоетелоновоетелоновоетело

Шины шелестят в ночи. Машина Каннингема мчится вперед. Мимо окон неоновыми рядами скользят голограммы. Сара не отводит глаз от затылка водителя, едва виднеющегося из-под воротника.

– Будет лучше, если ты пойдешь в клуб одна, – говорит Каннингем. – Принцесса может послать вперед охранников, а нам не нужно, чтобы тебя с кем-нибудь заметили.

Сара кивает. Он говорил это и раньше, и теперь она уже может повторить все сказанное слово в слово – даже монотонный шепот его сымитировать. Она кивает, показывая, что слушает его. Сегодня утром ей передали вторую партию хлорамфенилдорфина, и сейчас все мысли заняты лишь тем, как выгодней его продать.

– Сара, – говорит он и достает из кармана маленький флакончик с аэрозолем. – Возьми это. Просто на всякий случай.

– Что это? – спрашивает она. Распыляет содержимое флакона на тыльную сторону ладони и принюхивается.

– Силиконовый лубрикант, – отвечает он. – Аромат женский, предполагается, что сохранится несколько часов. Воспользуешься этим в туалете, если почувствуешь, что на самом деле… тебя к ней не влечет.

Сара закрывает флакон и возвращает ему.

– Я не планирую, чтобы все зашло настолько далеко, – говорит она.

Он качает головой:

– На всякий случай. Мы не знаем, что произойдет, когда ты к ней попадешь.

Она все еще держит флакон в руке, ожидая, что он заберет, но он не реагирует, и она, пожав плечами, убирает аэрозоль в сумку на поясе. Затем подпирает исправленную телодизайнером челюсть и смотрит в окно: в темных глазах отражаются голограммы реклам. Машина останавливается у дверей ее дома.

Она открывает дверь и выходит. Жара мгновенно укутывает ее теплым одеялом, на лбу выступает пот. Каннингем приютился на сиденье автомобиля и кажется намного меньше, чем выглядит на самом деле. Раньше он мог контролировать ситуацию, но теперь кумулятивный снаряд вырвался из дула и все, что он может сделать, это наблюдать за результатом и надеяться, что он правильно рассчитал траекторию выстрела. Его губы чуть дергаются, словно он натянуто пытается улыбнуться, а затем он вскидывает руку.

– Спасибо, – говорит она, зная, что так он желает ей удачи – и чувствуя, что впервые говорит это, не испытывая желания послать его ко всем чертям. Она отворачивается, выдыхает и чувствует, что в душе у нее – и одновременно в теле – возникает странная легкость, словно сама гравитация вдруг уменьшилась. Все, что ждет ее впереди, – работа. Больше не надо угождать Каннингему, не надо зубрить надоевшие правила или тренироваться, не надо выслушивать нотации Огнецветки, критикующей каждый ее шаг, каждый поворот головы. Все позади.

Квартира залита разноцветными вспышками – Дауд дома. Он сдвинул кофейный столик к самой стенке и сейчас занимается упражнениями: в руках – гири, на обнаженном теле и безволосых гениталиях горят голограммы. Она целует брата в щеку.

– Пошли поужинаем? – спрашивает она.

– Нет, я иду с Чучелом. Он хочет, меня кое с кем познакомить.

– Это кто-то новый?

– Да. И очень богатый. – Он отбрасывает гантели в сторону, ложится на пол и привязывает к ногам грузы. Она, нахмурившись, смотрит на него:

– Сколько?

Он бросает на нее быстрый взгляд – в глубине его глаз блещет отблеск зеленого лазера, – а затем опускает взор, отвечая себе под нос:

– Восемь тысяч.

– Это большие деньги, – соглашается она.

Он кивает, ложится на спину и поднимает ноги, преодолевая вес гирь – мышцы бедер напрягаются и шевелятся как змеи. Она скидывает туфли и зарывается пальцами в ворс ковра.

– И что он хочет? – спрашивает она. Дауд пожимает плечами. Сара приседает рядом с братом и смотрит на него сверху вниз, чувствуя, что в горле застрял комок.

А затем повторяет вопрос.

– Чучело будет в соседней комнате, – говорит он. – Если что-то пойдет не так, он поможет.

– Он из соломенных, да?

Дауд сглатывает комок в горле – кадык дергается вверх-вниз, а затем молча кивает. Она глубоко вздыхает, а он продолжает заниматься упражнениями. Заканчивает. Садится. Его глаза холодны.

– Тебе не обязательно к нему идти, – говорит она.

– Это большие деньги, – повторяет он.

– Завтра я закончу свое задание. Денег за него хватит нам надолго, там почти достаточно на два билета наверх.

Он качает головой, встает и отворачивается, направляясь в душ.

– Мне не нужны твои деньги, – говорит он. – Так же как и твои билеты.

– Дауд.

Он резко разворачивается, и в его глазах горит гнев.

– Я о твоей работе говорю. – Он почти выплевывает каждое слово. – Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься?

Она встает следом и в этот миг замечает в его глазах страх. Боится ее? Ей в душу закрадываются сомнения.

– Вот именно. Ты знаешь, чем я занимаюсь, – говорит она. – И знаешь почему.

– Потому что один из твоих клиентов оказался соломенным. И когда ты это поняла, ты его убила. И тебе это понравилось. Я много слышал, о чем говорят на улице.

У нее перехватывает дыхание, но все же она находит силы покачать головой:

– Нет. Я делаю это ради нас, Дауд. Чтобы вытащить нас наверх. На орбиту. – Она подходит к нему, поднимает руку, чтобы прикоснуться к его плечу, но он отшатывается в сторону. Ее ладонь повисает в воздухе. – Туда, где нет грязи, Дауд, – продолжает она. – Где нам не придется жить на улице – потому что там нет улицы.

Дауд презрительно хмыкает.

– Нет улицы? – спрашивает он. – И что же мы там будем делать, Сара? Давить клавиши в каком-нибудь офисе? – Он качает головой. – Нет, Сара. Мы и там будем заниматься тем же, чем и здесь. И будем это делать уже для них, а не для себя.

– Нет, – возражает она. – Там будет по-другому. Как-то совсем иначе. Гораздо лучше.

– Ты бы видела свои глаза, когда это говоришь, – смеется Дауд. – Такое чувство, будто ты иглу в вену загнала. Будто надежда – наркотик, и ты на нее подсела. – Он спокойно смотрит на нее, гнев улетучился: – Нет, Сара. Я знаю, кто я и кто ты. Мне не нужны ни твои надежды, ни твои билеты. Особенно твои билеты, перемазанные кровью.

Он отворачивается, и в тот же миг с ее губ срывается ответ – быстрый, резкий, бьющий в самое сердце, в самое больное место. Как Ласка.

– Что ж ты не отказываешься от моих эндорфинов?

На мгновение его спина застывает, но уже через секунду он, словно ничего не заметив, идет дальше. Сара чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, и она поспешно моргает, пытаясь избавиться от них:

– Дауд, – говорит она, – Не связывайся с соломенными. Пожалуйста.

Он останавливается у двери, схватившись рукою за косяк.

– И в чем же разница? Развлекать соломенного или жить с тобой?

Дверь захлопывается, и Сара, изо всех сил стараясь сдержать рвущиеся наружу гнев и слезы, идет в свою спальню. Нервы натянуты до предела, по крови струится адреналин, и она с трудом удерживается от того, чтобы не начать бить кулаками об стену.

Она чувствует вкус смерти на языке, Ласка готова в любой миг сорваться с ее губ.

Голография Принцессы стоит на комоде. Она берет портрет и разглядывает нежную кремовую кожу ее плеч и голубые глаза – столь же невинные и столь же фальшивые, как у Дауда.

ЗАВТРА/НЕТ

Сара и Принцесса выходят из «Aujourd’Oui» вслед за медиками, которые выносят из кабинки туалета молодую девушку. У пострадавшей расцарапаны щеки и грудь. Лицо – потемневшая груда синяков, нос – вздувшаяся синева, губы разбиты и кровоточат. Она все так же пытается рыдать, но сил не хватает.

Сара видит – в глазах Принцессы сверкает волнение. Волнение от прикосновения к миру, которого она так жаждет, к миру теплому, реальному, пахнущему потом, приправленному самой почвой старой Земли. Принцесса стоит на раскаленном тротуаре, а вокруг снуют люди из «грязи» и завывают автомобили. Сара обнимает ее и шепчет ей на ухо именно то, что она хочет слышать:

– Я – воплощение твоих фантазий.

– Меня зовут Даника, – говорит Принцесса.

На заднем сиденье машины стоит запах пота и дорогих духов. Спрей-лубрикант она оставила дома, но он ей и не нужен: у Даники глаза и волосы Дауда, у Даники – гладкая плоть, и Саре хочется прикоснуться к ней.

Автомобиль плавно проезжает через ворота из закаленного сплава, и они оказываются в самом сердце империи Принцессы. Никто из людей Каннингема никогда не заходил так далеко. Даника берет Сару за руку и ведет ее внутрь. Охранник настаивает, что нужно провести досмотр, Сара презрительно смотрит на него сверху вниз и расправляет полы своей куртки, позволяя скользнуть его электронной игрушке вдоль ее тела: Ласку так не найти. А ингалятор с жестким огнем мальчишка нашел и отобрал: отпечатки пальцев на нем все равно не останутся.

– Что это? – спрашивает он, извлекая черные жидкокристаллические кубики, которые можно поставить в компьютерную деку.

– Музыка, – говорит она. Он пожимает плечами и отдает их обратно. Принцесса берет ее за руку и ведет вверх по длинной лестнице.

Ее комната нежно-лазурного цвета. Даника смеется и, раскинув руки, откидывается на простыни, столь идеально подходящие к цвету ее глаз. Сара наклоняется и гладит ее по коленям. Даника одобрительно стонет. Сара знает, что нужно этому старикашке. Он привык насиловать Землю, привык быть столь же сильным, как сплав, рожденный в космосе, а значит его самая эротичная фантазия – слабость. Слабость, воплощенная в возможности отдать свое новое яркое тело в руки раба – и именно этого он хочет больше жизни.

– Моя мечта, моя фантазия, – шепчет Даника. Ее пальцы скользят по шрамам на щеке Сары, на ее подбородке. Сара глубоко вздыхает. Голова киберзмеи плотно обхватывает ее язык, и он втягивается в имплантированный в плоть корпус Ласки. Сара подминает Данику под себя, держит ее за запястья, всем телом прижимаясь к новому телу старика. Она касается губами губ Даники, чувствует, как трепещет ее язык, а затем Ласка наносит удар, выскальзывая из своего укрытия в горле и груди Сары. Искусственная эластичная трахея сжимается, и девушка задерживает дыхание. Даника чувствует, как ей в рот скользит плоть Сары, но плоть холодная и хрупкая, и широко распахивает глаза. Пальцы Сары сжимаются на ее запястьях, и Принцесса издает сдавленный крик – голова Ласки проникает ей в горло. Тело Даники вздрагивает раз, другой, ее теплое дыхание касается лица Сары. Ласка продолжает разматываться и, следуя своей программе, соскальзывает вниз, в желудок, ее сенсоры ищут источник жизни внутри чужого тела. Глаза Даники – глаза Дауда – отчаянно молят о пощаде. Принцесса стонет от страха, извивается изо всех сил, пытаясь сбросить Сару с кровати, но Сара сильнее. Проникнув в желудок Принцессы, Ласка извивается, вырывается наружу и, обнаружив нижнюю полую вену, рвет ее на куски. Даника издает булькающие звуки, и Саре кажется, что она чувствует вкус крови, хотя она знает, что это невозможно, ведь ее язык все еще спрятан в глубине Ласки.

Ласка движется по вене к сердцу Даники. Сара по-прежнему держит Принцессу, хоть уже ее грудь почти разрывается от нехватки воздуха. Держит до тех пор, пока голубые глаза Дауда не подергиваются туманом и не замирают. Борьба прекратилась.

В глазах Сары стоит багровый туман. Она поднимается с кровати и, частично втянув Ласку, принимается хватать ртом воздух. Спотыкаясь, она идет в туалет, падает, врезается в раковину. От удара перехватывает дыхание. Пальцы смыкаются на кранах. Руки кладут Ласку в раковину, по фарфору бежит холодная вода. Дыхание становится хриплым. Ласка покрыта гелем, который должен предотвращать налипание крови и прочей пакости, но от одной мысли, что плоть Даники окажется у нее во рту, Сару начинает выворачивать. Киберзмея разрывает ее грудь. Вода все льется и льется, еще миг – и Сара провалится в бесконечную темноту, и тогда она позволяет себе откинуться на спину и втянуть Ласку в себя. И лишь после этого она снова может дышать и ощущать вкус прохладного и целебного воздуха.

Ее грудь вздымается и опускается, а в глазах по-прежнему темно. Она знает, что Дауд мертв и что она до сих пор не выполнила задание. Она мотает головой взад-вперед, пытаясь прийти в себя, пытаясь отволочь остатки своей плоти от края пропасти, но Ласка пожирает ее сердце, и Сара сама едва может думать от боли. Сара слышит свое собственное слабое постанывание. Она чувствует, как ворс ковра щекочет ей затылок, она поднимает руки над головой и пытается отползти назад, а Ласка все пульсирует, как гром, в ее груди, и ей кажется, что она слышит, как бьется ее сердце.

Сара медленно приходит в себя, и тьма постепенно отступает. Она лежит на спине, в раковину по-прежнему льется вода. Она садится и хватается за горло. Ласка, напитавшись, успокаивается. Сара ползет обратно к раковине и закручивает краны. Схватившись за них, она поднимается на ноги. Она должна выполнить задание.

Принцесса все так же лежит на кровати. Теперь, когда она мертва, в ней легче распознать старика. Сара чувствует, как внутри все переворачивается. Ей следовало бы перетащить Принцессу подальше от края кровати и подоткнуть ей одеяло, чтобы охранники, вошедшие в комнату, как можно дольше не догадывались, что Даника мертва, но Сара не может заставить себя прикоснуться к остывающей плоти; она просто отводит глаза и направляется в соседнюю комнату.

Ей приходится подождать, пока глаза привыкнут к тусклому освещению, так что сейчас она прислушивается к дому. Кругом царит тишина. Сара следит за янтарными вспышками, горящими на краю зрения, – и видит там лишь стандартные передачи. Сара достает из сумки на поясе пару перчаток и идет к компьютерной деке. Включив ее, она открывает лючок и достает из сумки один из жидкокристаллических музыкальных кубиков, подаренных ей Каннингемом. Засунув его в лючок, она ждет результата.

Если бы кубом воспользовался кто-то другой, он бы действительно услышал лишь музыку. Но у Сары есть специальный код – и куб может стать кое-чем иным. Вспыхивает сигнал готовности.

Она почти беззвучно нажимает на клавиши, вводит коды. В углу экрана вспыхивает бледный свет.

ЗАПУЩЕНО

Она откидывается на спинку стула и вздыхает.

Принцесса была курьером, доставившим с орбиты жидкокристаллический куб, наполненный сложными инструкциями, которые ее компания не осмеливалась доверить даже закодированным радиопередачам. Принцесса и сама не знала содержания куба, но предположительно в нем находились данные о запасах, стратегии манипулирования рынком, инструкции подчиненным, стратегии покупки и продажи. Вся та информация, которая была бесценна для конкурентов. Стоило кристаллическому кубу, доставленному Принцессой, попасть в компьютер компании, защищенный от любого вмешательства, но к которому можно было получить доступ через терминалы в корпоративных номерах – и его содержимое тут же бы изменилось.

Сара не знает, что находится на кубе, который она принесла. Вероятно, там какая-то мощная программа, способная украсть нужную информацию, пробить путь через барьеры, окружающие базы данных, позволяющая ее скопировать. Она понятия не имеет, хорошо ли сработала эта программа – заставила ли она сработать сигналы тревоги где-нибудь во Флориде или выполнила все незаметно. Если программа достаточно хороша, она не только скопирует информацию, но и изменит ее, заложив в основу вражеского кода поток дезинформации, а может, изменив инструкции, сломает маркетинговые схемы врага.

Пока индикатор мигает, Сара встает и осматривает каждый укромный закоулок номера, каждую поверхность, к которой она могла прикоснуться, стирая все эти следы кончиками пальцев в перчатках. Дом и Принцесса молчат.

Проходит одиннадцать минут, и компьютер сообщает, что все готово. Сара извлекает кубик и вновь прячет его на пояс. Ей сказали подождать несколько часов, но в соседней комнате лежит мертвец, и все внутри ее кричит, что пора бежать. Она садится перед компьютером и, жадно глотая воздух, низко опускает голову. Потом она понимает, что дрожит всем телом. Сара пытается успокоиться, думает о билетах, о далекой и недосягаемой прохладной темноте космоса, в которой светится голубой диск Земли.

Через два часа она вызывает такси и спускается по холодной, гулкой лестнице. Охранник кивает ей: его работа – не пускать людей внутрь, а не мешать им выйти наружу. Он даже возвращает ей ингалятор.

Она мотается по всему городу на самых разных такси: в одном месте она оставляет атласную куртку, в другом – потуже затягивает талию и снимает подтяжки, в третьем – меняет майку и сумку: теперь они светятся желтым, как стоп-сигнал. Она уже не жокей, она снова девчонка из «грязи». Ночное путешествие заканчивается в «Пластиковой Девчонке»: четыре утра, а заведение все еще работает. Она входит внутрь и привычные звуки «грязной» жизни наваливаются на нее. Сара вновь чувствует себя как дома. Это ее мир – здесь она знает каждый закуток. Она заходит в комнату в задней части дома и звонит Каннингему.

– Забирай свой кубик, – говорит она и заказывает ром с лаймом.

К его приходу она уже взяла напрокат анализатор и наняла несколько качков. Канингем приходит один, в руке сверток. Мужчина плотно закрывает дверь.

– Принцесса? – спрашивает он.

– Мертва.

Каннингем кивает. Кубик лежит на столе перед ней. Она протягивает руку.

– Посмотрим, что ты принес, – говорит она.

Сара проверяет наугад три флакона, и, судя по показаниям анализатора, перед ней хлорамфенилдорфин с чистотой 99,8 процента и выше. Она улыбается.

– Забирай куб, – говорит она, но он сперва вставляет его в настольную деку, чтобы убедиться, что там есть нужная информация. Затем кладет в карман и направляется к двери.

– Если я тебе понадоблюсь, – говорит она, – ты знаешь, где меня найти.

Он замирает: ладонь лежит на дверной ручке. Глаза странно мерцают, словно он внезапно узнал о чьей-то скорой гибели.

Сара знает, что здесь, на Земле, он всего лишь исполняет приказы какого-то из орбитальных блоков. Она даже не знает, какого именно. Каннингем инструмент, добровольно избравший этот путь, покорный и безмолвный, и она презирает его за это, но в то же время они оба знают: если бы ей предложили его работу, она бы не раздумывая отдала за это и содержимое только что переданного ей пакета, и вообще все, что у нее есть.

– Через час я буду у стартового комплекса, – говорит он. – Возвращаюсь на орбиту.

Она одаривает его усмешкой.

– Может, мы с тобой там и встретимся, – говорит она.

Он, не сводя с нее глаз, кивает, потом начинает что-то говорить, но внезапно обрывает речь на полуслове, как будто понимает, что все это бессмысленно.

– Будь осторожна, – говорит он и уходит, даже не взглянув на нее. Один из нанятых ею охранников заглядывает в комнату.

– Все в порядке, – говорит она. Охранник кивает. Она смотрит на лежащий перед ней сверток и внезапно чувствует пустоту в груди: она должна радоваться, но в душе лишь бескрайний вакуум. Спиртное безвкусно, как ячменный отвар, а в голове, в такт миганию светодиода, пульсирует боль. Она расплачивается с наемниками и берет такси до круглосуточно работающего банка. Там она снимает ячейку, в которую кладет эндорфин. Потом она отправляется домой.

В пустой квартире стоит гул. Сара отключает надоевший светодиод и выбрасывает одежду в мусорное ведро. Обнаженная, она возвращается в свою комнату. На ночном столике – голография Принцессы. Сара нерешительно протягивает руку, переворачивает изображение лицом вниз и падает на кровать, проваливаясь в гостеприимную тьму.

ОНА ПРЕКРАСНА И ЖАЖДЕТ ТЕБЯ ЖЕСТОКАЯ И НЕЖНАЯ У «ТЕРРИ» СЕЙЧАС

Ночью она просыпается от скрипа двери.

– Дауд? – спрашивает она, а в ответ слышит лишь стон.

Он весь в крови – и вместо одежды на нем лишь простыня. Чучело, тяжело дыша, едва его удерживает.

– Ублюдок, – говорит он.

Она берет Дауда на руки, как ребенка, и несет его к своей кровати. Его кровь течет по ее рукам, по ее груди.

– Этот ублюдок решил оторваться по полной, – продолжает Чучело. – Я отлучился всего на минуту.

Сара укладывает Дауда на кровать и разворачивает простыню. Из горла сам собой вырывается стон, она зажимает ладонью рот. Тело Дауда исполосовано ранами – похоже, его клиент решил воспользоваться утяжеленным кнутом. Юноша слабо пытается пошевелиться, вскидывает руку, словно прикрываясь от удара.

– Не шевелись, – говорит Сара. – Ты дома.

Дауд морщится от боли.

– Сара, – чуть слышно выдыхает он и начинает рыдать. Сара чувствует, что и у нее на глаза наворачиваются слезы. Она переводит взгляд на Чучело.

– Ты ему что-нибудь давал? – спрашивает она.

– Да. Эндорфин. Сразу же.

– Сколько?

Он непонимающе смотрит на нее.

– Много. Не знаю.

– Ты должен был оставаться в соседней комнате! – рявкает она.

Чучело отводит глаза.

– Ночь была сложной. Меня не было всего минуту.

Она снова переводит взгляд на Дауда.

– На это ушло больше минуты, – говорит она и выдыхает коротко, зло: – Пошел на хер отсюда!

– Но…

В ее глазах вспыхивает дикий огонек. Она хочет порвать его в клочья, но сейчас и без того слишком много дел.

– Пошел на хер! – повторяет она. Он колеблется еще мгновение, затем поворачивается и уходит прочь.

Она промывает раны и дезинфицирует их. Дауд чуть слышно плачет, хватая ртом воздух. Сара находит его инъектор, наполняет эндорфинами и наугад подбирает дозировку. Укол – Дауд тихо шепчет ее имя и засыпает. Некоторое время она молча сидит рядом, проверяя, нет ли передозировки, а затем накрывает его одеялом и выключает свет.

– Спи, – говорит она. – Скоро мы купим билеты на орбиту.

Она наклоняется и целует его в гладкую щеку. Окровавленная простыня отправляется в мусорное ведро. Дауд обычно спит на диване в гостиной, так что сейчас она, убедившись, что он заснул, переходит в соседнюю комнату и, не раскладывая диван, ложится на него.

В комнате по-прежнему царит гул.

РЕЗУЛЬТАТЫ ТОТАЛИЗАТОРА ТАМПЫ ПО СОСТОЯНИЮ НА 8 УТРА В ЧЕРТЕ ГОРОДА НАЙДЕНО 12 ТРУПОВ… СЧАСТЛИВЫЕ ПОБЕДИТЕЛИ ПОЛУЧАТ ВЫИГРЫШ 5 К 3

Взрыв настолько силен, что отбрасывает диван к противоположной стене. Горячий порыв ветра выбивает воздух из груди, мир уходит из-под ног – словно она летит в падающем лифте, – а потом Сара чувствует новый удар, когда на нее обрушивается стена. Со всех сторон раздаются крики – даже Принцесса так не кричала. Языки пламени, похожие на вспышки алого лазера, лижут стены.

Она с трудом поднимается на ноги и спешит в другую комнату. Ее кровать пылает. Дауд распростерт в углу комнаты, и от его тела осталось лишь кровавое месиво. Она зовет на помощь, но все, что ей удается сделать в одиночку, это оттащить его тело к провалу в стене.

На востоке разгорается рассвет. Кажется, Дауд шепчет ее имя.

ТЕЛО ПРОСИТ РАБОТЫ?

ХОТЬ СЕЙЧАС

Водитель «скорой помощи» требует предоплату, она открывает личный кабинет на компьютере и переводит ему столько акций, сколько он просит. По дороге в больницу Дауд умирает трижды, и врачи, вытаскивая его с того света, требуют каждый раз все больше денег.

– Сможете заплатить, леди, и с ним все будет в порядке, – говорит ей водитель, оценивающе разглядывая ее нагое тело. – Мы сделаем все что угодно.

Уже в больнице, когда Сара наблюдает за работой врачей, ей сообщают, сколько это будет стоить. Нужно срочно, в течение нескольких дней, решить, как превратить эндорфин в деньги. Со всех сторон шумят медицинские аппараты. Вокруг снуют полицейские, страстно желающие узнать, почему кто-то выстрелил в их дом кумулятивным зарядом – и стреляли при этом из здания через дорогу. Она говорит им, что понятия не имеет. Вопросов у полицейских много, но чаще всего спрашивают именно об этом. Она не выдерживает, сжимается в комок, опускает голову, они, переминаясь с ноги на ногу, смотрят на нее, а затем уходят.

Ингалятора у нее сейчас нет, но все, что ей надо в данный момент, это жесткое пламя – оно позволит сохранить ясность мысли, удержаться на плаву. Разум изо всех сил пытается разобраться в происходящем. Побывав в ее комнате, люди Каннингема узнали, в какой комнате она спит. Они подождали, пока погаснет свет и она заснет, а затем выстрелили. Причем выстрелили так, что комнату гарантированно разнесло вдребезги. Они не поверили, что Сара никому ничего не расскажет, что Сара не попытается воспользоваться тем, что она узнала, чтобы шантажировать их.

– Разве мне было кому рассказать? – шепчет она.

Она вспоминает, как Каннингем печально смотрел на нее в «Пластиковой Девчонке». Он знал. И пытался по-своему предупредить ее. Может, он и решения-то сам не принимал, может, даже спорил. Но какое дело орбиталам до девчонки из «земной грязи», если они и так уже убили миллионы таких же, а остальным позволяли жить лишь пока те могли стать полезной валютой?

Гетман плавно, как кошка, проскальзывает в комнату. В ухе блестит золотая серьга, а в мудрых, влажных глазах блестит знание грязного преступного мира.

– Мне очень жаль, mi hermana, – говорит он. – Я понятия не имел, что до этого дойдет. Я хочу, чтобы ты это знала.

Сара тупо кивает.

– Я знаю, Михаил.

– Я знаю людей на Западном побережье, – продолжает Гетман. – Ты сможешь поработать на них, пока Каннингем и его люди не забудут о твоем существовании.

Сара бросает на него короткий взгляд, а затем переводит глаза на кровать, окруженную жужжащими и шипящими автоматами. Она качает головой:

– Я остаюсь здесь, Михаил.

– Ты совершаешь ошибку, Сара, – вкрадчиво говорит он. – Они снова нападут.

Сара молчит. В душе лишь пустота. И если она снова бросит Дауда – эта пустота останется навечно. Гетман замирает на несколько долгих, неловких мгновений, а затем уходит.

– Я уже почти выбралась на орбиту, – шепчет Сара.

Снаружи под безумным солнцем, кишит «грязь». Жители Земли снуют вокруг, ищут свой билет наверх, пытаются найти хоть что-то, способное приблизить их к исполнению мечты. Все вокруг играют по чужим правилам. Сара почти выбралась на орбиту. Счастливый билет сам лег в руки, но судьба извернулась, как Ласка, и остается лишь изорвать этот билет в клочья и раздать его людям на улице: для того чтобы автоматы у кровати продолжили шипеть и гудеть и тот, кого она любит, остался жив. У нее нет выбора. И когда девчонки играют по чужим правилам, они могут лишь играть как можно лучше.