Читать книгу Легион - Урал Биккузин - Страница 3

Приближался вечер. Стемнело как всегда зимой рано. Взглянув в окно, Лаптев вздохнул, за окном стояла чернильная темень. Пятница, вечер, дома в морозильнике лежит и дожидается запотевшая бутылка водки, но до этого еще очень далеко. Лаптев опять вздохнул и нажал кнопку звонка. В кабинет вошел заспанный дневальный, маленького роста, резкими угловатыми чертами смуглого лица, он напоминал какого-то мексиканского артиста из мыльных опер. С легкой руки Лаптева прозванный Гонсалесом, дневальный против экзотической клички ничего не имел и охотно на нее отзывался.

– Иди в отряд, Гонсалес, на сегодня все.

– Нет не все, Игорь Петрович.

Ну вот, опять уйти домой вовремя не получиться.

– Что случилось?

– Пока ничего, там в локалке второго отделения Туля терсится, на беседу просится.

– Да пошел он на….

– Сказал, что, если не вызовут, вскроется.

– Сука, ну давай веди.

Анатолий Емельянович Сусоев, в исправительной колонии получивший кличку Туля, был одним из штатных зоновских крышоходов, и у начальника оперативного отдела капитана внутренней службы Лаптева Игоря Петровича вызывал инстинктивное отвращение и непреодолимое желание дать ему по короткостриженой башке. Знает ведь сука, что пятница, вот и начнет сейчас мозг выносить, главное бы скотина не вскрылся. В лагерях, среди зеков была манечка вскрываться. Дело это нехитрое, берется одноразовый бритвенный станок, ломается, из него извлекается лезвие, которое в зоне называется моечкой, и при помощи этого нехитрого инструмента наносятся поверхностные раны на руках или других частях тела, главное не задеть артерии. Крови много, а толку мало, иногда, когда крови мало, она разбавляется обыкновенной водичкой. Если нет моечки, в ход идут любые подручные средства, вплоть до зубов. И ладно бы, если кто серьезно хотел свести счеты с жизнью, тот бы порезал чуть выше кистей артерии, так нет, одни понты, работают на публику, зовут прокурора, истерят, чтобы привлечь внимание и решить какие-нибудь шкурные интересы. С некоторых пор эта хрень вошла в моду. Раньше резались блатные по серьезному поводу, а сейчас этим начала заниматься всякая шваль, наподобие Тули, по поводу и без. И ничего не поделаешь, прокуратура по надзору за соблюдением законов в ИУ пасется в зоне круглосуточно, и бьется за зеков, как за своих детишек. По глубокому убеждению Лаптева, они получали вторую зарплату с воровского общака, иначе как объяснить такое рвение. Но делать нечего, если эта падаль вскроется, то сидеть ему, Лаптеву с этим уродом до утра. Вместе с оперативным дежурным отправлять спецсообщение в главк, составлять протокол осмотра происшествия, отбирать от зеков объяснения, и делать кучу других ненужных лично ему движений, вместо того, чтобы идти домой.

Тук, тук

– Разрешите?

В дверях показалась долговязая фигура Тули. Желтое сморщенное лицо, большие кустистые брови, маленькие бесцветные глазки выражали удовлетворение.

– Звали, гражданин начальник.

– Нет, бля, ты сам приперся, чего надо Туля?

– Я не Туля, а Анатолий Емельянович Сусоев, такой же гражданин России, как и вы…..

– Короче – оборвал его Лаптев, зная, что это может затянутся надолго-чего надо?

– Я маму не убивал, ее убила Галя.

Лаптев невольно застонал и схватился за голову. Опять эта, до блевотины надоевшая песня. Лаптев нажал кнопку звонка и бросил вошедшему дневальному:

– Гонсалес, завари пожалуйста чаю, покрепче.

Гонсалес, взглянув на колоритную фигуру Тули, понимающе ухмыльнулся, и пошел ставить чай. Ну вот опять мама, Галя, и тому подобный бред. В жизни каждого осужденного на длительный срок наступает момент, когда все, приперло, больше сидеть невмоготу. Некоторые лезут на запретку, но это редкость, в основном начинают писать во все инстанции, в суд, прокуратуру, президенту, даже на поле чудес Якубовичу, и настолько сильно уходят от реальности, что на полном серьезе начинают верить, что они не совершали никаких преступлений, что их подставили, и они стали жертвами роковых обстоятельств. Но проходит какое-то время, и человек, поняв тщетность своих попыток, возвращается в реальность, и тянет свой срок дальше. Таких среди тяжеловесов большинство, но есть и такие, которые попав на эту волну, остаются там навсегда. К числу таких деятелей принадлежал и Туля. На свободе Анатолий Емельянович все свое свободное время, а его у него, по причине отсутствия работы, и нежелания ее искать, было хоть отбавляй, предавался любимому занятию, а именно употреблению горячительных напитков. Начиная от банального самогона и заканчивая различного вида экзотикой в виде растворителей, лосьонов и тому подобных жестких, но поистине мужских напитков. Такой брутальный образ жизни закончился вполне предсказуемо. Мать Анатолия Емельяновича, после фатального для себя отказа дать денежные средства на опохмел единственному сыну скончалась, согласно материалам дела от множественных переломов ребер и повреждений внутренних органов. И в славном ИК-14 появился новый постоялец, с толстенным личным делом, в котором Лаптеву больше всего не понравился пунктик: органическое поражение головного мозга на почве алкоголизма. А пока начиналась до чертей надоевшая Лаптеву, но не теряющая своей прелести для Тули игра.

– Я маму не убивал.

– А кто убил?

– Галя.

– А кто она?

– Ну, Галя!

– Понятно.

– А как она ее убила?

– Мухоморами!

– Что, мухомором ребра сломать можно?

– Нет, гражданин начальник, как вы не понимаете, она напоила ее мухоморами!

– Охренеть, да это серьезно!

– Куда же серьезнее, и никто мне не верит.

– А начальник отряда?

– Он сказал, что я дебил, и послал меня на хер.

Правильно сделал, подумал Лаптев, сидит сейчас дома, пиво пьет, а я сижу, бля с его клиентом, но ничего мы с тобой в понедельник пообщаемся, и продолжал светскую беседу.

– И никто-никто не верит?

– Никто!

– Да, дело дрянь, видать и в наши ряды просочились враги.

– Да, гады, душить их надо.

– Согласен, но с вредительством надо бороться, так?

– Конечно!

– Короче так, Туля, вот тебе бумага, излагай суть дела, только быстрее, времени мало, я отправлю письмо в Верховный суд.

– В Верховный суд мы на прошлой неделе писали.

– На этот раз, все серьезнее, в Страсбург.

– Это который за границей?

– Точно, Туля, ты наверно знал.

Туля, высунув от усердия язык, писал свое послание, а Лаптев заранее продумывал, куда они будут писать на следующей неделе. Эх, на этап бы его, козла, но куда его с туберкулезом, и не сдохнет никак, сука.

– Написал, гражданин начальник!

– Давай сюда!

– Вы, прочитайте сначала.

– Я, Анатолий Емельянович, ни капли не сомневаюсь, что все написанное тобой истинная правда, и ничего, кроме правды.

– А закурить и заварить.

«Вот ты наглый, как колымский пидор» – подумал Лаптев, и бодрым голосом ответил:

– Да не вопрос!

Лаптев достал из ящика стола пачку примы и заварку чая, завернутую в обрывок газеты.

– Все, Туля, дуй в барак!

– А куда вы письмо мое отправите, и когда?

– Куда надо, Туля и немедленно!

Что Лаптев и сделал сразу по уходу Тули, мелко порвав сочинение Тули, он отправил его куда надо, в канализацию, и с облегчением спустил воду.

– Он поплыл и скоро-скоро утонул за поворотом, но не утонула с ним мечта-пропел Лаптев к месту вспомнившуюся песенку про бумажный кораблик. Закурив, он начал собираться домой. Выйдя в коридор, он обомлел:

– Матерь божья!

Здоровенный прапор из дежурной части вел маленького сгорбленного зека в робе насквозь пропитанной кровью.

– Фунтик, твою мать!

– Здравствуйте, гражданин насальник! – с радостной улыбкой ответил зек.

Осужденный Якшидавлетов Фуат Гилимханович прожил яркую и насыщенную жизнь. Родился он в далекой и глухой башкирской деревушке, затерявшейся среди дремучих лесов и гор, в многодетной и бедной семье. Мать рано умерла. Отцу до детей дела не было, были дела поважнее, ему нужно было то поддать, то похмелится. Детей это вполне устраивало, ибо, когда отец вспоминал о них, дело кончалось синяками и ссадинами. А как-то в зимнюю пору, отец, перебрав стеклоочистителя, достал двустволку, и юному Фуату, вместе с братьями и сестрами, которые выскочили из дому голые, успев прихватить одно одеяло на всех, пришлось бежать сквозь метель в соседнюю деревню, к родственникам. На их счастье отец их Гилимхан, бывший когда-то лучшим охотником в деревне, в извечной борьбе с зеленым змеем, утратил свою хваленую меткость. Став повзрослее, Фуат, сбежал в город и прибился в цирк уборщиком, убирать дерьмо за животными.

– Волки хорошие, медведи тоже-охотно рассказывал он Лаптеву тонкости своей бывшей профессии – А, вот тигр пидарас!

– Почему? – удивился Лаптев.

– Я щетку сую в клетку, говно убирать, а он, пидор, держит ее лапой, и не пускает.

– Действительно, пидор. – вынужден был согласится Лаптев.

В зоне Фуат, получивший кличку или как говорится среди зеков погремуху Фунтик, чалился по второму сроку. И все за одно и то же. Как-то, после цирковых гастролей, Фунтик решил навестить родную деревню. Но, что-то пошло не так, то ли он расстроился, что его никто не ждал, и не встретил, согласно его статуса, работая в цирке, он относил себя к уважаемой касте артистов, то ли опьянил воздух родины, то ли еще чего. И Фунтик, крепко перебрав, очутился на окраине деревни, и наткнулся там на деревенское стадо, которое пас мальчишка пастушок. Что там между ними произошло никто не знает, и согласно сухим материалам приговора, гражданин Якшидавлетов Фуат Гилимханович, находясь в состоянии алкогольного опьянения, совершил насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетнего Н. В зоне тогда были времена трудные, еще до знаменитого воровского сходняка, на котором было принято решение член с вооружения снять, и членом никого не наказывать. И естественно, насильственные действия сексуального характера были произведены в отношении самого Фуата Гилимхановича, его коллегами по отсидке. Впрочем, Фуата Гилимхановича это особо не расстроило, иначе как объяснить тот факт, что, едва освободившись, он опять поперся в родную деревню, и в этом же злополучном лесу поймал другого пастушка, и совершив с ним то же самое, убил его засунув в задний проход суковатую палку. На этот раз Фунтик получил очень даже приличный срок, и заработав туберкулез, очутился в чудесной ИК-14, единственной на весь регион туберкулезной зоне. После всех этих превратностей судьбы в шариках и роликах Фунтика что-то перемкнуло. Вел он себя вызывающе, развязно и нагло, и как метко говорили зеки, ни ножа, ни хуя не боялся. Глядя на него, Лаптев всякий раз вспоминал старую зековскую присказку: наглый, как колымский пидор. И это как нельзя лучше подходило к Фунтику. Познакомился с ним Лаптев в дежурной части. Зайдя туда после дежурства, чтобы сдать наручники и расписаться в журнале, Лаптев обратил внимание на странное оживление в углу дежурной части. Оперативный дежурный майор Ложкин, тяжело дыша, ругаясь трехэтажным матом, здоровенными ручищами отвешивал кому-то здоровенные подзатыльники. Существо, кому предназначались и доставались подзатыльники истошно визжало тоненьким голоском:

– Сука, сука, проклинаю тебя!

Подойдя поближе, Лаптев поначалу принял существо за обезьянку или какого-то странного зверька, но быстро сообразил, что обезьяны, хоть и являются, согласно учению Дарвина нашими предками, но по – человечески не разговаривают, тем более не употребляют такие выражения. Но внешний вид существа не вполне соответствовал человеческому. Маленького роста, с отвислым животом, в одних трусах, одежду, как выяснялось потом он снял и разбросал по всей дежурке, со смуглой, почти черной кожей, на которой буйной порослью росли черные жесткие, как щетина волосы, и выделялись белыми полосами многочисленные шрамы, человечек, подняв к груди худенькие ручки, как собачка лапки, то-ли хихикал, то-ли плакал. Несмотря на силу ударов, человечек, явно получал от этого удовольствие, и широко улыбаясь, издавал странные звуки, которые Лаптев принял за хихиканье. Эти звуки очень бесили майора Ложкина, который, войдя в раж, изо всех сил ударил его ногой, обутой в тяжелый армейский берц, под худой зад. Человечек блаженно взвизгнул, сел на пол, на трусах спереди проступило мокрое пятно, и схватившись на причинное место, замер в экстазе.

– Кончил, гад – прокомментировал кто-то из прапорщиков.

– Теперь, товарищ майор будете его регулярно удовлетворять, ему понравилось, теперь вы как это, половые партнеры – продолжали острить в дежурке.

– Как это, почему? – Ложкин был в недоумении.

– Это, товарищ майор, называется мазохизм, человек получает половое удовлетворение от боли, – объяснил дежурный медик. – Его, бля только нам не хватало, дураки есть, даже людоед в седьмом бараке сидит, теперь, бля, мазохист появился.

И с той поры, Фунтик ходил удовлетворяться в дежурную часть. Но там тоже сидели не дураки, и на все его попытки получить люлей, старались не реагировать, хотя Фунтик очень старался. Тогда расстроенный Фунтик мойкой, или другими подручными средствами наносил себе резанные раны, отчего его многострадальная кожа была покрыта шрамами, количество которых не мог сосчитать даже сам Фунтик. Делал это он, в отличии от других придурков, исключительно для собственного удовольствия. Вот и на этот раз, Фунтик само удовлетворился при помощи какого-то острозаточенного предмета.

– Значит так было суждено сегодня-подумал Лаптев, и, взяв папку с бумагой и бланками протоколов, отправился в отделение составлять протокол осмотра происшествия. Перед этим снял трубку и позвонил в дежурку, не мог отказать себе в удовольствии – Раз у меня день плохой, позлю и Ложкина.

– Ало, товарищ майор!

– Чего тебе, Лаптев?

– Тут у меня Фунтик сидит, вас просит.

– Пошел он на хер!

– Говорит, что любит Вас.

– Пошел на хер, Лаптев!

– Скучный вы человек, товарищ майор.

– Короче, Лаптев, кончай херней заниматься, мне в главк спецсообщение отправить надо, чего там у этого?

– Записывай, обе руки, ниже локтя резанные раны, четыре на правой, размеры четыре, три, семь и восемь сантиметров, и три на левой пять, семь и десять сантиметров.

– А чем?

– Пиши лезвием от одноразового станка.

– Понятно, не зона, а зоопарк, как по объявлению набрали, сам скоро ебнусь.

– Да ты и так, товарищ майор, контуженный.

– Пошел на хер!

И никакой фантазии, подумал Лаптев, пошел на хер, и все, хорошо живется Ложкину, так точно, никак нет и пошел на хер, может так и нужно жить, нервы целее будут. Но в чем-то Ложкин прав, ИК-14 было действительно уникальным подразделением. Здесь были собраны все режимы, общий, строгий, особый, малолетки, и со всех регионов москвичи, ростовчане, ХМАО, и еще черт знает откуда, даже чеченские боевики и то присутствовали. Объединяло их одно, туберкулез. И размещался спец контингент не по режимам и условиям отбытия, как в других зонах, а по состоянию здоровья, открытая и закрытая форма туберкулеза, а на десерт были еще два участка для ВИЧ инфекционированных. Последних, правда разогнали по баракам, так как прокуратура по надзору усмотрела в этом нарушение их прав. Вот этим действительно терять было нечего, взять того же Фунтика. Ему уже сорок пять лет, сроку у него двадцатка, он пидор, мазохист, у него туберкулез, да еще и Вич нашли, ну чем такого напугаешь. Он прекрасно знает, что он уже не освободится, отсюда ему одна дорога, на кладбище. А вот и четвертое отделение, вот здесь живет Фунтик, это отделение сами зеки прозвали негритянским кварталом, большинство придурков и крышоходов размещались именно здесь. Едва Лаптев шагнул в дверь барака, в полутемном предбаннике раздался скрипучий голос:

– Дай отсосу!

Лаптев перепугано отпрыгнул в сторону и чиркнул зажигалкой. На пожарном ящике сидело существо по кличке человек-паук. Желтая, словно пергаментная кожа плотно обтягивала шишкастый череп, огромные, как у инопланетянина глаза отражали свет зажигалки. Сломанные на свободе ноги неправильно срослись и двигался сей отважный джентльмен исключительно при помощи рук, и опираясь на пятую точку. Любимым местом его был темный предбанник, где он сидел обычно, взобравшись на пожарный ящик с песком.

Лаптев чертыхнулся, сколько раз заходил в этот барак, а все не мог привыкнуть, что углу сидит этот придурок. Едва зайдя в коридор, Лаптев был атакован другим придурком, из какой-то секции, или как по больничному называли в ИК-14 палаты выскочил худосочный зек с бешенными глазами.

– Ваше превосходительство!

Лаптева уже третий год как перевели в этот зоопарк из ИК-8, поэтому он уже научился общаться с его обитателями.

– В чем дело, милейший?

– Вот заявление, будьте любезны принять.

– Конечно, конечно, а кому заявление, позвольте полюбопытствовать?

– Патриарху всея Руси, понимаете у меня видения, и кажется я пророк, недавно получил послание от всевышнего, и нужно срочно донести благую весть патриарху, папе римскому, верховному раввину, и верховному муфтию.

– Ну, патриарху мы отправим, а вот папе и раввину, с этим проблемы.

– Почему?

– Папа, где живет?

– Ну, в Риме.

– Ну, вот видишь, а итальянских марок, как назло в зоне нет.

– Так пусть сам приедет!

– Да не вопрос, вот только подождать придется, пока визу оформит, время пройдет.

И Лаптев попытался быстрее проскользнуть мимо пророка, но тот был настойчив.

– Так примите заявление!

Лаптев, с самым серьезным видом взял у зека потрепанный лист бумаги, и с не менее серьезным видом положил его в папку, попутно подумав, что если так пойдет дальше, то унитаз в коридоре штаба скоро забьется.

– Так вы даже не читали! – запричитал зек.

– А я, блядь, и не собираюсь – подумал Лаптев и ответил.

– Сей документ, сын мой, требует большого внимания, и я, своим скудным умишком не пойму мудрости, изложенной в нем, и поэтому сегодня же отправлю адресату.

– Так ведь уже ночь!

– А я фельдъегерской почтой, у меня как раз в отделе фельдъегерь сидит.

Зек заинтересовался.

– А как он выглядит?

Лаптев не мог удержать улыбки:

– Лицом чист, очень белый, чистый душой и телом, очень надежен – начал описывать он, вспоминая очертания унитаза – Пьет только воду, а вот с закусью неразборчив.

Зек успокоился:

– Слава Иисусу Христу!, если не пьет, значит довезет в сохранности.

– Извращенец, сорвись нахер!

– А я че, я ни че – зек поспешил нырнуть в свою нору.

Завхоз отделения молоденький мальчишка с ангельскими глазами, по имени Руслан поторопил пророка пинком под зад.

– Заходите, Игорь Петрович.

Лаптев зашел в комнатушку завхоза, сел на кровать и устало вытянул ноги.

– Ну и зоопарк у тебя, Русланчик.

– Сам в ахуе, Петрович.

– Чего там опять Фунтик вскрылся, говорил тебе не давай ему станки.

– Не будет мойки, зубами вскроется.

Лаптев махнул рукой, тут Русланчик был прав, свинья грязь найдет.

– Петрович, я тут с одним пидарченком познакомился из хирургического отделения, такой ласковый, волосики пушистые, Кроликом зовут, хотите познакомлю.

– Ты че, попутал что ли.

– Ой, извини, Петрович, забыл я, настолько вас за своего считаю, ведь живете с нами, постоянно в зоне. Вот придете как-нибудь домой, а там будет мужик в ваших тапочках расхаживать, и спросит вас, ты кто такой? Вот тогда и Кролика вспомните, только поздно будет, на него такой спрос.

– Иди на хер – беззлобно ответил Лаптев, в глубине души признавая, что Русланчик отчасти прав. Русланчик захихикал. Несмотря на свою ангельскую внешность, Русланчик был тяжеловесом. Срок у него был первый, но как говорится очень нехилым. На свободе он сошелся с женщиной лет на десять лет старше себя. Сожительница держала несколько ларьков, и Русланчик безбедно жил у нее на положении альфонса. Беда, как говорится пришла нежданно. Как-то раз заглянул в гости старый знакомый сожительницы. Ну посидели, выпили и Русланчик отрубился. Проснувшись среди ночи, он увидел мерно колыхающийся волосатый зад гостя. Продрав глаза, Руслан рассмотрел, что его сожительница, широко раскинув ноги и закатив глаза, лежит на спине и громко стонет, а на ней, утробно урча уютно расположился гость. Тут у Русланчика помутилось в голове, схватив поясок от халата сожительницы, он накинул его на шею коварного гостя. После совершившегося справедливого возмездия, они с сожительницей два дня пили мировую у остывшего тела гостя.