Читать книгу Казачья старина - В. А. Апраксин - Страница 3

Административное деление

До революции наш нижнезахоперский край входил в состав Области Войска Донского, центром которого был город Новочеркасск, где собирался Общевойсковой казачий круг. Вся обширная территория Донской области была поделена на округа: Усть-Медведицкий, Верхнедонской, Хоперский и др. Центром Усть-Медведицкого округа была станица Усть-Медведицкая (ныне г. Серафимович), Верхнедонского – станица Вешенская, центром нашего, Хоперского округа – станица Урюпинская. На территории бывшего Хоперского округа ныне расположено семь районов Волгоградской области: Урюпинский, Нехаевский, Алексеевский, Киквидзенский, Новоаннинский, Новониколаевский и Подтелковский.

Хоперский округ объединял примерно 25 хоперских станиц, в числе которых была и «наша» станица Федосеевская. Двадцать первой станицей по Хопру считалась Зотовская, двадцать второй – Федосеевская, двадцать третьей – Слащевская и т. д. В административном подчинении каждой станицы было примерно по 25 хуторов, их территория составляла своеобразное объединение – юрт. В «нашу» станицу Федосеевскую входило несколько левобережных – «пешечных» и подавляющая часть правобережных – в основном приедовленских хуторов; позже эту территорию занимали колхозы: им. Мирового Октября, «Россия», им. Кирова (Подтелковский район) и совхоз «Дальний» (Алексеевский район).

В конце апреля 1918 года Захоперье временно было оккупировано белыми. По инициативе царских генералов был образован новый округ, названный Верхнедонским. Окружным центром его стала станица Вешенская. В состав Верхнедонского округа вошли три станицы Усть-Медведицкого округа и три станицы бывшего Хоперского округа: Букановская, Слащевская и Федосеевская.

Сразу после Гражданской войны в каждой станице были созданы станичные исполкомы. Федосеевский станисполком существовал до конца 1923 года. В начале 1924 года из ряда станиц образовали волости. Так, по нашему Захоперью центром стал Слащевский волисполком, в который вошли Букановская, Слащевская и Федосеевская станицы. В конце того же года эти три станицы вышли из состава Верхнедонского округа Донской области, а перешли в состав Усть-Медведицкого округа, Царицынской губернии, Нижне-Волжского края. Наш штамп сельсовета и адрес того времени: РСФСР, Нижне-Волжский край Царицынской губернии, УМО, Слащевский волисполком, Поповский сельсовет, станица Федосеевская.

В конце 1927 – начале 1928 года вновь произошло территориальное изменение: станицы Букановская, Слащевская и Федосеевская отошли из донских казаков и вошли опять в состав хоперского казачества. В том же 1928 году из волостей образовались районы и области. Территориальное название стало иным: «Станица Федосеевская Кумылженского района, Хоперский округ Сталинградской области, Нижне-Волжский край. Центр края был в городе Астрахани. В состав края входили Астраханская, Саратовская и Сталинградская области. И только в 1935 году произошло разукрупнение районов. Наше Прихоперье выделилось из состава Кумылженского района – образовался Подтелковский район Сталинградской области. Округа, уезды, края отпали.

Как же до революции осуществлялась власть в хуторах, станицах, округе?

Xуторские атаманы

В хуторах местным органам власти был хуторской сход казаков – иногородние, женщины-казачки и молодежь на него не допускались. У казаков наблюдалась широкая гласность и демократия, в частности на выборах. Открытым голосованием сход выбирал хуторского атамана, предпочтение отдавалось грамотному и хозяйственному казаку. Быть атаманом считалось верхом доблести для казака. Слово «атаман» предположительно заимствовано из тюркских языков: «одоман» обозначает «голова», «предводитель».

Хуторской атаман избирался обычно на три года, но по разным причинам такой срок не всегда соблюдался. Зачастую под власть одного атамана попадало два хутора. После выборов новый атаман покупал водки и поил казаков, «обмывал» должность. За период «атаманства» он получал жалованье в размере шестидесяти рублей в год, помимо этого имел льготы на выбор пая, леса и сенокоса. В своем распоряжении имел двух подчиненных, которых имел право посылать по делам.

Признаком власти хуторского атамана была «атаманская жезл-насека», ее он обязан был носить с собой при всяких торжественных случаях. Насека представляла собой посеребренную трость или палку в полметра длиной. С одного бока, где держать, она утончалась, с противоположного – заканчивалась набалдашником, так называемой булавой – круглой головкой; эта головка была обита светлым, посеребренным металлом, на котором с двух сторон было выбито по двуглавому орлу, а точнее, герб: двуглавый орел, державший в лапах кресты, а меж голов орла – царская корона. При переизбрании насека переходила к следующему атаману.

Хуторские атаманы были главными блюстителями монархии в хуторах. В их обязанность входило следить за порядком в хуторе, вместе со стариками разбирать разного рода тяжбы между хуторянами, получать деляны с лесом, следить за прудами, посылать «сидельцев» в станицу, участвовать при дележе земли, сенокоса, контролировать проводы служивших в лагеря, на службу и др. Когда нужно было решить какой-нибудь вопрос коллективно, всем миром, атаман через подчиненных собирал сходку казаков, и на ней решали, как делить землю, траву, лес, где запрудить новый пруд или поправить старый.

По словам стариков, хуторской атаман никакой канцелярии не имел. Зачастую это был такой же труженик, как и прочие хуторяне. Так, поповские атаманы все государственные указания из станицы принимали или на «въезжей квартире» Савватея Егоровича Филина, или, чаще всего, на дому. Если сам атаман был в отлучке, например в поле, то депешу за него могла получить жена.

Кто же удостоился чести быть хуторским атаманом? В народе сохранились имена некоторых, правда, годы их правления теперь уже точно не установишь.

В хуторе Поповом – Федос Гаврилович Сиволобов. Других атаманов помнит уроженец хутора Попова Николай Федорович Патрин (1904 г. р.): Петро Петрович Попов, Севастьян Никитич Сомов.

До Первой мировой войны атаманил Аким Васильевич Щедров. С хуторских атаманов ушел помощником станичного атамана в станицу Федосеевскую.

Перед революцией хуторским атаманом недолго был Николай Арефьевич Филин, уроженец х. Попова, примерно (1884–1888 г. р.). Кое-кто опровергает это, но «я сам видел его однажды с атаманской насекой, – вспоминает И. В. Апраксин (1896 г. р.), – в поповской церкви, куда он приходил помолиться богу».

В период революции атаманил Никанор Васильевич Попов. Как ярый контрреволюционер был расстрелян красными.

В 1917 году состоялся хуторской сход нынешнего хутора Ольховка. До этого он тоже назывался хутором Поповым. Теперь же решением этого хуторского схода Ольховка отделилась от хутора Попова, и с этого времени (правда, недолго) атаманы избирались в обоих хуторах порознь.

По хутору Попову последним хуторским атаманом был Сергей Климанович Кузнечиков. Вот какое впечатление оставил этот атаман у жителя хутора Попова Е. Я. Багреева (1900 г. р.) в детстве: «Им пугали детей и зеленую молодежь. Ходил он по улицам и площади в форме, с тростью, которой непрерывно размахивал. Когда я видел его, то убегал домой, ибо мне казалось, что тростью он угрожает мне». В октябре-ноябре 1919 года при отступлении от красных С. К. Кузнечиков где-то погиб.

Последним хуторским атаманом в Ольховке был ее уроженец Василий Селиверстович Попов (1879 г. р.). По словам А. Л. Кондрашова, «в 1919 году при отступлении от красных, выше Каменной балки, он закопал в землю свою атаманскую насеку, которая, наверное, и доныне гниет там».

На хуторе Глуховом и соседнем с ним Евсеевом (оба Федосеевской станицы) был один хуторской атаман. Уроженец хутора Глухова Сергей Ник. Свинухов (1892 г. р.) помнит, кто из глуховских жителей атаманил до 1914 г.: Иван Демьянович Сысоев и его брат Федор Демьянович Сысоев, Петро Федорович Лутков, Николай Иванович Свинухов – мой отец, умер в 1906 году. Егор Александрович Сиволобов и его однофамилец Иван Степанович Сиволобов, Алексей Арсентьевич Буданов».

Уроженец хутора Попова Николай Федорович Патрин еще добавляет, что последними атаманами там были: Игнат Иванович Сиволобов (хут. Глухов) и Иван Петрович Попов (хут. Евсеев).

В хуторах Грушевом и Холомкином также был один хуторской атаман.

На хуторах Блинков-Кузнечиков тоже избирался один хуторской атаман, один известен: Петро Иванович Лотков (х. Кузнечинский).

На хуторе Лутковом одним из известных ныне хуторских атаманов был уроженец этого же хутора Василий Лутков.

В хуторе Филинском с 1910 по 1919 год хуторским атаманом был уроженец хутора Федор Петрович Хоршев. У него в семье было десять детей, и все девки, пай на них не выделялся, поэтому ради земли он вынужден был идти на эту должность. В Гражданскую войну, за то что атаманил, был расстрелян красными.

Последним атаманом в хуторе был Федор Константинович Лутков, как и все атаманы, из казаков.

В хуторе Красном (Федосеевская станица) последним хуторским атаманом был Андреян Сечин.

В хуторе Сомском (раньше Попов Сад) последним хуторским атаманом был Эраст Васильевич Панкратов.

В хуторе Скулябном (Зотовская станица) атаманом был Николай Белоспинов.

Хуторским атаманам следить за порядком в хуторах помогали полицейские. На этой должности были в основном старики. Им выдавалась специальная, величиной с ладонь, бляха, на которой была изображена царская корона и надпись: «Полицейский». Этот знак полицейские постоянно носили на груди, одна из таких блях хранится ныне в Филинской средней школе.

И. В. Апраксин помнит, что полицейскими в хуторе Поповом были: Павло Игнатович Баксаров и Михаил Степанович Потапов. Последним полицейским в этом хуторе, по словам Н. Ф. Патрина, был Ефим Афанасьевич Филин.

Станичный атаман

Хуторские атаманы подчинялись непосредственно станичному атаману. Станичный атаман был главой станичного правления, куда входили два его помощника, два писаря – военный и гражданский, казначей и сторож. Порядок избрания станичного атамана был таков: в каждом хуторе от общества было два-три человека так называемых гласных, или понятых, или выборных – в них избирались больше старики из зажиточных семей. Они съезжались в «свою» станицу и там решали кандидатуру станичного «головы». Предпочтение, разумеется, отдавалось также грамотному, толковому, деловому и всеми уважаемому казаку из богатого хозяйства в звании урядника или вахмистра, но, бывало, и хорунжего или сотника.

«Мне рассказывали, – вспоминает уроженец станицы Глазуновской Захар Степанович Хорошев, – как проходили выборы станичного атамана. Их выбирали тайным голосованием, катанием шаров: тот или иной кандидат в атаманы имел свой цвет шара – белый, голубой и т. п., и кто больше из них имел в урне шаров надлежащего цвета, тот проходил в атаманы. В урне для каждого кандидата были отверстия для шаров; последний катился по лотку с площадки, где лежало много шаров разного цвета. Урна и площадка находились в кабине, куда заходил один казак, который голосует; при голосовании слышался щелчок по шару и отмечалось, что человек проголосовал.

Это была полная тайна. Подкуп исключался, так как цвет шара кандидата присуждала комиссия по выборам в момент выборов, и когда голосующий входил в кабину, член комиссии ему говорил: «Иванова – шар белый, Петрова – черный».

Кто же удостоился великой чести быть станичным атаманам в станице Федосеевской?

Во времена Булавинского восстания (1707–1708) станичным атаманом был Дмитриев Федор (Сивогривов В. Булавин и хоперцы // Победа. 1990. 25 авг.). По словам И. В. Апраксина, «зимой 1917 года в возрасте восьмидесяти семи лет умер мой прадед Фарафон Петрович Филин. Он не раз рассказывал в семье, что в станице Федосеевской жил его старший брат Иван Петрович Попов. Он служил где-то на Кавказе двадцать пять лет, дослужился до чина сотника. В станице Федосеевской был станичным атаманом».

Еще один старожил края – М. П. Рябинина (1915 г. р.) говорит: «Я не помню (может, мне года 4 было), когда умер мой родный дед Федор Поликарпович Лутков, который, говорят, в Федосеевской тоже был станичным атаманом».

Станичные атаманы выбирались не обязательно из самой станицы. Так, в станице Федосеевской станичным атаманом был Аким Васильевич Щедров, уроженец хутора Попова; Василий Уварович Фролов был уроженцем Ольховки. Примерно в 1910 году и зимой 1916/17 года станичным атаманом был Кузнечиков. «Немного станичным атаманом, – вспоминает уроженец хутора Филинского Е. И. Чекменев (1909 г. р.), – был житель хутора Филина Китай Иванович Сомов, заядлый картежник. Однажды при пьянке его посадили с картами перед зеркалом, и он проиграл всю станичную казну. Правда, судить не судили – откупился». С 1914 года и первый год Гражданской воины атаманил Лука Григорьевич Поляков, уроженец хутора Филинского, учитель. Его брат – Александр Григорьевич имел звание прапорщика, а сам Лука Григорьевич был чином повыше – офицером. Помощником при нем был кузнечинский житель Семен Семенович Ульянов; до него помощником станичного атамана был также житель хутора Кузнечикова Иван Осипович Ульянов. По словам уроженца станицы Федосеевской Георгия Александровича Луткова (1904 г. р.), «До Полякова Луки атаманом в станице был Николай Семенович Поликарпов». В 1919 г. последним станичным атаманом был ее уроженец Федор Трофимович Блинков.

В ст. Зотовской атаманом был Аверьян Васильевич Зоткин.

Станичные атаманы избирались также на три года: следить за порядком в станице, управлять ею им помогали станичные полицейские. При непосредственном участии станичных атаманов, в самой станице и ее хуторах происходили: набор молодых казаков в лагеря и на службу, мобилизация на войну и другие распоряжения и указания, идущие из округа от окружного атамана.

«Все общественные дела всего юрта решались на станичном кругу центральной станичной площади – «майдане», – продолжает вспоминать З. С. Хорошев. – Туда же съезжались и гласные, то есть выборные казаки с хуторов, входящих в станичный юрт. На этом кругу обсуждали земельный вопрос: на сколько увеличить земельный пай там, где население прибавилось, или же прибавить из числа неиспользованных земель, или отнять, где хуторское население по каким-либо причинам уменьшалось. Решались вопросы о разделе луга между хуторами, отводе делян для рубки леса, о строительстве храмов и новых школ, прудов и продаже озер. На кругу участвовали все взрослые казаки станицы. Станичный округ наказывал станичному атаману, чтобы он со своими помощниками выполнял эти наказы в периоды между сборами круга и держал отчет за прошедшее время».

До 1914 года те казаки, которые состояли на военном учете, как отслужившие, так и допризывники, обязаны были ездить в станицу отбывать «сиденку», или «посиденку», иначе говоря, отбывать дежурство при станичном правлении. Для этого в каждом хуторе военнообязанные были поделены на группы по восемь-десять человек, во главе их стоял «десятский». Существовал порядок очередности, и каждый «десятский» знал, когда «его» казакам выезжать. В станице Федосеевской такая группа поступала в распоряжение станичного атамана. Если надо было, он рассылал сидельцев (так они назывались) по хуторам, приписанным к этой станице, развозить всякого рода указы, депеши; иногда посылал с важными бумагами в соседние станицы: Зотовскую, Слащевскую, Кумылженскую; «сидельцам» вменялось дежурство у денежного ящика в станичном правлении (давали даже шашку); были случаи, когда по весне «сидельцев» посылали в помощь атарщикам при выводе жеребцов на пастьбу. Отдежурив сутки и дождавшись смены (с этого или другого хутора), сидельцы возвращались по домам. Дежурить каждому казаку доставалось раз в месяц-полтора, если не больше. С 1914 года отбывать «сиденку» стали перед призывом и молодые казаки, так, в хуторе Поповом они ночевали в церковной караулке.

Окружной атаман

Станичные атаманы подчинялись непосредственно окружному атаману. Окружной атаман назначался наказным атаманом из числа профессиональных военных в звании от войскового старшины до генерал-майора. У него было два помощника и немногочисленная канцелярия. Чем занимался окружной атаман? Он контролировал подготовку казаков к военной службе, следил за порядками в станице Урюпинской, проверял работу станичных атаманов, выделял стражников для сопровождения окружного архиерея, когда тот выезжал в станицы и хутора. «Был случай, кажется, в станице Зотовской, – вспоминает Е. Я. Багреев, – когда группа боевых казаков встретила кибитку архиерея непристойными возгласами и показывала несомый на плечах скелет лошади, поднятый из воды. Слух об этом распространился по всему Хоперскому округу». Поддерживать правопорядок в округе окружному атаману помогали семь полицейских.

Кто управлял Хоперским округом и в какой последовательности, установить не удалось. Последним окружным атаманом, по словам Ивана Викторовича Апраксина, был Демидов. По словам же Е. Я. Багреева, «последним атаманом был Черкасов. Его особняк находился в центре станицы Урюпинской – большой двухэтажный дом, при нем был сад. Это я хорошо запомнил, потому что находился в особняке, где отдыхал с красноармейцами 36-й стрелковой дивизии 9-й армии в 1919 году. Среди нас были и федосеевцы. Там мы резались в карты на «керенки» – бумажные деньги, кипятили в котелках чай, заваривая его наломанными в саду вишневыми ветками».

Кто же прав? Ответ на этот вопрос дала газета «Хоперский вестник» № 1 за 1991 г., где в специальной статье я прочел, что «в 1907–1913 годах атаманом Хоперского округа был полковник Андрей Иванович Черкесов».

Память

С окончательным установлением советской власти в Захоперье, в конце 1919 – начале 1920 года, хуторские, станичные и окружные были низложены. На смену им пришли сельсоветы (на хуторах) и станисполкомы (в станицах).

С тех пор прошло немало лет, но память о верховодящей власти казачества – атаманах сохранилась до наших времен в самых различных вариантах. Например, в Алексеевском районе, на территории колхоза им. Блинкова в двух километрах от хутора Третий Лог (Ложанка), в верховьях Малого Струбного байрака есть Атаманский пруд. Скулябинский житель П. Е. Пономарев говорил, что называется так потому, что «запружен он был когда-то по приказу зотовского станичного атамана для зотовского конского отвода. Возле него были летние казармы для атарщиков. Пруд делали люди со всех хуторов зотовского юрта. Каждый год, после подновления земляных работ атаман тут же, возле пруда, ставил людям водки. После распития ее происходили кулачные драки».

Или еще. В Подтелковском, выше станицы Слащевской находится Атаманская долина. Название происходит от того, что раньше, по приказу слащевского станичного атамана на этом месте происходили праздники, скачки.

Про былых атаманов в народе сохранились пословицы: «терпи казак – атаманом будешь», «куда атаман кинет взглядом, туда мы кинем головы»; песни: «На речке было, да на Камышинке», «Ай вы, братцы мои, атаманцы» и др.

Виды преступлений и наказания

В казачестве издавна существовало правило: преступления большой важности – убийство, воровство, разбой и пр. подлежали суду Войска и от нас велись в окружных судах: в станице Урюпинской, а больше в станице Усть-Медведицкой (когда нижнеприхоперские станицы входили в Усть-Медведицкий округ). Случаи маловажных проступков и личных оскорблений решались окончательно самим станичным обществом на полном сборе, где обыкновенно производились и допросы прикосновенных к делу. Станица Федосеевская в этом случае не была исключением. В ней при станичном правлении для этих целей была оборудована тюрьма с нарами, в ней под охраной временно размещали арестантов.

Как во все времена и во всем мире, в нашем крае случались убийства. Про один такой случай, произошедший в хуторе Кузнечинском, рассказал уроженец хутора Н. Ф. Патрин.

«В 1911–1912 годах недавно вернувшийся со службы житель названного хутора Иван Перфильевич Кузнецов (по-уличному Перш) похвалился хуторянину Тимофею Потапову (по-уличному Чернавин), что встречается с одной «жалмеркой», муж которой служил на действительной службе. Потапов заспорил с ним: «Не верю, говорит, чтоб солдатка принимала тебя, ведь я с ней гуляю». А Перш в ответ: «Не веришь, так удостоверишься. Я ей скажу, чтоб она вечером вышла в сад, а мы спрячемся в кустах до ее прихода. Как она покажется, я выйду к ней, а ты будешь наблюдать».

От нынешнего местожительства Зацепилина, по другую сторону Едовли находился большой фруктовый сад. Оба явились туда заранее. Как только увидели, что жалмерка идет, Перш вышел ей навстречу, а Чернавин стал наблюдать за ними. Когда они присели в кустах, Перш стал обнимать ее, а она не сопротивлялась, отвечала ему тем же. Тогда Чернавин вышел из-за кустов к ним и процедил сквозь зубы: «Так, что же ты, сукоедина, торгуешь и нам и вам?» Она вскочила на ноги. По словам Перша, Чернавин ударил ее кулаком в левую часть груди и с одного удара убил ее насмерть. (Этому можно поверить, потому что Тимофей был высокого роста и силенкой бог не обидел.) Затем Чернавин и Перш подвесили ее веревками на яблоню так, что можно было подумать, «дескать, она подвесилась сама».

Утром следующего дня Перш подрядился какому-то «яичнику» отвезти яйца в Михайловку. («Яичниками» у нас назывались добровольные люди, занимавшиеся закупкой куриных яиц среди населения – по цене от 10 до 20 копеек за десяток – с последующей сдачей их государству; это дело осуществлялось вплоть до коллективизации.) Чернавин ушел не то в Федосеевскую, не то в Зотовскую станицу. В этот же день семья обнаружила в саду подвешенную молодку и известила об этом хуторского атамана. Тот доложил в станичное управление. Появились станичный атаман и полицейский. Про связь Чернавина с этой женщиной многие хуторяне знали, ну и некоторые досужие мужчины и женщины пошли навстречу следствию для выяснения причины этого происшествия.

Как только Чернавин и Перш явились домой, их по одному и начали путлять, в конечном счете уличили в убийстве. Состоявшийся суд приговорил обоих к семилетней каторжной работе, со ссылкой куда-то в Сибирь. Возвратились домой только в конце 1917 года».

Еще один трагический случай произошел примерно в то же время, а именно в 1910 году в хуторе Ольховка в семье атамана Ефрема Ивановича Филина. Живший с ним в одном дому многодетный зять Петро Иванович стал пить, дебоширить, избивать жену – Ефремову дочь. Потом и совсем ушел от жены, однако временами, прибегая, отколотит ее и опять уйдет. Ефрем Иванович заявил хуторскому атаману Акиму Васильевичу Щедрову, что когда-нибудь убьет зятя. И вот однажды, когда в очередной раз Петро напился и стал ломиться к тестю, Ефрем Иванович потерял терпение и из коридора, через верхний глазок, выстрелил из ружья в зятя и уложил его наповал. После этого он заявил хуторскому атаману, что убил Петра.

Чувствуя, что каторги не миновать, Ефрем продает пару быков и за вырученные деньги нанимает адвоката. Тот подсказал: «На суде ты и говори, что тягался с пьяным вооруженным зятем и ружье нечаянно выстрелило». Следуя этому совету, Ефрем Иванович на суде оправдался, и ему ничего не было. Оставшихся детишек Петра – Логана, Алексея, Груню и Григория Ефрем Иванович воспитывал вместе с дочерью.

В том же хуторе Ольховка поповские жители Афанасий Буданов и Никита Бочков за золотые деньги хотели удушить свою старуху. Но совсем удушить кто-то помешал – старуха осталась живая. Суд все же был, и душегубам дали по семь-восемь лет каторги. Никита Бочков вернулся, а Афанасий Буданов так и не появился больше в хуторе.

Трагический случай, по словам жителя хутора Скулябного Алексеевского района Алексея Тимофеевича Чурекова (1904 г. р.), произошел в станице Аржановской того же района.

«Служил в царской армии казак хутора Красинского по фамилии Укустов. Прослышав, что его жена дома гуляет с другим, с Куликовым, отпросился у полковника домой и пообещал привезти… Так и сделал. Ночью, неожиданно придя домой, он захватил жену с Куликовым. Стукнув его, Укустов отрезал к-ц и уехал в полк.

В его отсутствие Куликова вылечили, и Укустова жена все же ушла к нему.

Отслужив, Укустов вернулся домой. В праздник со своим отцом и детьми он пошел к обедне в Аржановскую церковь. Когда они возвращались домой, Куликов с его бывшей женой устроили им в леске засаду и выстрелили из ружья. Укустов с отцом были убиты, а дети убежали.

Кто-то из людей видел эту расправу и донес полиции. Куликова с Укустовой женой взяли и после суда сослали на вечное поселение в Сибирь.

На эту быль в 1909–1910 годах в станице Аржановской была сложена местная песня:

Про другой трагический случай, произошедший тоже в станице Аржановской, рассказал мне уроженец и старейший житель станицы Федосеевской Михаил Павлович Сеимов (1899 г. р.).

К сожалению, дальше слова он вспомнить не смог – боюсь, что эта песня безвозвратно канула в лету.

Наряду с убийством воровство у казаков тоже считалось самым последним делом, несмотря на веру в Бога, боязнь сибирской каторги, такого рода преступления в нашем крае все же случались. Вспоминает уроженка хутора Грушева Мария Александровна Апраксина (1927 г. р.).

«Моя бабушка – Федосья Андреевна Сиволобова, 1862 г. р., уроженкой была хутора Красного, попала в снохи в хутор Грушев за Степана Матвеевича Апраксина, по-уличному Дикий. Из ее рассказов помню, что соседями у них жили Дерябины (они же Блинковы). Воровливая была семья, так и приглядывали, у кого что плохо лежит. А нашу семью они обижали всю жизнь, даже несколько раз поджигали подворье. Один раз, говорила бабушка, сгорело все, даже наша старинная протяжная хата. Остались одни цыплята – расползлись по сибирькам, да курица собрала их и повела – с этого начали все наживать. А вместо сгоревшей хаты построили новый дом, тот, что впоследствии перенесли в Ольховку. Семья бабушки не знала, кто поджогами занимался. А когда заболела Дерябина бабка, родичи ее привезли попа, та и покаялась, что все она поджигала. А поп был в гостях у бабушки с Степаном Матвеевичем и все рассказал им.

Воровать Дерябины умели. Когда у них горела кухня, то с потолка с грохотом и звоном падали наворованные у соседей железки.

Дерябины обворовывали сколько раз и нас, говорила бабушка, и выслеживала она по следам воров, а заявить боялись, потому что они были, как звери. Но терпению однажды пришел конец. Как-то бабушка осталась одна дома с детьми. Дерябины опять пришли, с собой принесли лестницу, поставили ее к дому, прорезали косой дыру в соломенной крыше и залезли на потолок. Там было много привезенного с ярмарки добра: сахару, товару на обувь и еще чего-то много. Воры хотели все это забрать. Ломиком стали открывать лазку в кладовку, чтобы потом проникнуть в дом. Бабушка не спала и все слышала. Она оставила детей, открыла окно на крыльцо и хотела вылезти головой вперед, а потом одумалась – ведь сразу убьют по голове – и вылезла задом. Тут же стала кричать, звать на помощь, а потом побежала к соседям, мимо дыры в крыше. Кто-то прыгнул ей навстречу, бабушка говорила, что «я б удержала его, но побоялась – ведь их было двое». Она воров узнала – это были Дерябины. Прибежала к соседям – Федору Григорьевичу Апраксину (по-уличному Гришкины) и позвала их на помощь.

Когда же пришли, то воров уже не было, хотя добро на потолке они подтянули уже к дыре, но вынести ничего не успели.

Тут бабушка не вытерпела и подала в суд, там все рассказала, как Дерябины их обижали.

Суд Дерябиным-ворам был в станице Федосеевской, дали им по пять лет. А когда после суда вывели их, бабушка видела, как выглядели тогда арестанты: половина головы и половина бороды были побритые, а на спине зипуна была пришита серая арестантская латка.

Шло время. Отсидели Дерябины, вернулись. Жили опять так же, видно, в ком что есть, до самой смерти заложено. Но нас больше не трогали, а серчали. И надо же – какова судьба! – жизненные пути-дороги бабушки с Дерябиными пересеклись, и как! Когда в революцию все хуторяне уехали отступать, а только Дерябин-вор (теперь же дед) остался дома один и заболел тифом, бабушка сжалилась, ходила-ухаживала за ним, поила из ложечки, а он все грозил: «Убью тебя все равно!». И язык уж отнялся, бабушка льет ему воды в рот, а он кулаки сжимает, показывает: убью, на что бабушка ему отвечает: «Все, отбился». Не выжил он, тут вскоре и умер, а хоронить как раз вернулась его семья из отступа».

По словам другой уроженки хутора Грушева, моей бабушки Степаниды Дмитриевны Апраксиной (1883 г. р.), «при единоличной жизни у их хуторянина Егора Романовича Чикова однажды ночью пропали четыре пары быков и бугай и, несмотря на предпринятые поиски, вор (или воры) так и не были найдены».

Случались в нашем крае и избиения, кончавшиеся судами. Чаще всего потерпевшими у нас были иногородние. Для примера приведу воспоминания жителя хутора Ольховка Ивана Трофимовича Саломатина (1920 г. р.).

«Случай произошел в первых годах советской власти, во время дележки земли в степи поповским жителям. Получили свои участки часть казаков, ничего – молчат все. Дошел черед и до иногороднего Максима Евдокимовича Чебыкина. Тут многие казаки закричали: «Не давать ему земли!». Но все же отмерили – ведь власть-то была другая, советская. Казак Севастьян Никитич Сомов не вытерпел, подходит к нему и говорит: «Вот дали тебе земли и че ж ты ей будешь делать? Траву-сорняк разводить? – и опять взывает к казакам: – Не давать ему земли!» Чебыкин на это отвечает: «Нет, теперь земля моя. Хочу спашу, а хочу траву скошу – это мое дело». Услышав такое, Сомов разъярился: «Ах ты, хохлачья рожа, еще пахать казачью землю собираешься…» В руках у него был арапник и так им исхлестал Чебыкина, что живого места на нем не было – еле домой добрел. Но время было не матушка-старинушка. Чебыкины дочери-учительницы с избиением отца не смирились: подали жалобу в «мировой» суд, находившийся в Урюпинске. Знающие люди подсказали Сомову, что «ему за хохла грозит срок, каторжные работы». Дело принимало неожиданный оборот, чего Сомов никак не ожидал. Он трухнул не на шутку, и чтобы спастись, продал пару быков и «мировому» судье сунул взяток. Суд все же был, но Сомов, правда, не сидел, а еле-еле отделался каким-то штрафом».