Читать книгу Экономика и благосостояние населения от рождения до гибели СССР: без загадок. Научно-популярное издание - В. Н. Болоцких - Страница 5

Основные свои соображения о роли природно-климатического фактора в истории России, его влиянии на становление и развитие российского общества и государства Л. В. Милов высказал в заключении к своей масштабной работе. За некоторыми исключениями, с его выводами можно согласиться, поэтому далее они приводятся в подробном изложении. Те же моменты, которые вызывают возражения, здесь пропущены для краткости, а собственные мысли автора приведены отдельно.

Л. В. Милов исходит из того, что природно-климатический фактор имел важнейшее влияние на характер и темпы развития человеческого общества вообще и на характер и темпы развития социальных формирований, охватывающих племена или народы, целостные государственные образования и государства. Это влияние прослеживается не только тогда, когда разница в природно-климатических условиях резко контрастна и поэтому вполне очевидна (например, страны долин Нила, Двуречья, с одной стороны, и страны Европы, с другой), но и при отсутствии такого резкого контраста (например, Запад Европы и Восток Европы). В последнем случае влияние это не столь грандиозно, как в первом случае. Разница в темпах развития человеческих сообществ на Западе и Востоке Европы прослеживается хотя и в рамках одной общественно-экономической формации, но вместе с тем она глубоко принципиальна и носит фундаментальный характер. Речь идёт о разных типах и темпах развития феодального общества.

Важнейшей особенностью сельского хозяйства большей части Российского государства всегда был необычайно короткий для земледельческих обществ рабочий сезон. Он длился с половины апреля до половины сентября (а по новому стилю с начала мая до начала октября), не отличаясь при этом сколько-нибудь солидной суммой накопленных температур. В то же время на Западе Европы на полях не работали лишь декабрь и январь. Это не бросающееся в глаза различие носит между тем фундаментальный характер, поскольку такая серьёзная разница производственных условий и, следовательно, открывшихся для человека возможностей в удовлетворении потребностей радикальным образом влияла на экономическое, политическое, культурное развитие Запада и Востока Европы.

На Западе Европы это обстоятельство обусловило интенсивный процесс трансформации общины как формы производственного сотрудничества коллектива индивидов в общину лишь как социальную организацию мелких земельных собственников-земледельцев. Раннее упрочение индивидуального крестьянского хозяйства стимулировало раннее появление частной собственности на землю, активное вовлечение земли в сферу купли-продажи, появление возможности концентрации земельной собственности, формирование крупной феодальной земельной собственности.

Результатом подобной эволюции было становление типа государственности, которому практически не были свойственны хозяйственно-экономические функции. Роль такого государства даже в создании так называемых всеобщих условий производства всегда была минимальной. При подобном типе эволюции центр тяжести развития всегда был как бы «внизу»: в крестьянском хозяйстве, в хозяйстве горожанина-ремесленника и купца. Феодальной сеньории и городской коммуне была свойственна максимальная активность их административной, социальной и социокультурной функции.

В конечном счёте именно отсюда проистекало удивительное богатство и разнообразие форм индивидуальной деятельности, бурное развитие культуры, искусства, сравнительно раннее развитие науки. Фундаментальным основанием этих процессов было быстрое и широкое развитие ремесла и торговли, раннее формирование капитализма и т. д.

Конечно, это лишь основная тенденция подобного типа развития, не стоит забывать о конфликтности ситуаций, возникавших в разное время в сложном переплетении национальных, конфессиональных и политических интересов групп, сословий, народов.

В пределах Восточноевропейской равнины необычайная кратковременность цикла земледельческих работ русских крестьян усугубляется преобладанием малоплодородных почв. В таких условиях для получения минимального результата необходима была наибольшая концентрация труда в относительно небольшой отрезок времени. Однако индивидуальное крестьянское хозяйство не могло достигнуть необходимого уровня концентрации трудовых усилий в объективно существовавшие здесь сроки сельскохозяйственных работ. Так называемые «ритмы климата» в виде относительного потепления или, наоборот, сравнительного похолодания не могли существенно влиять на веками утвердившиеся сроки тех или иных работ. Они всегда были необычайно краткими.

Отсюда необходимость для российского крестьянина высоких темпов работ, крайнего напряжения сил, удлинения рабочего дня, использования детского труда и труда стариков. Однако и при этом, чаще всего русский крестьянин не достигал необходимой степени концентрации труда. Усугубляло ситуацию отсутствие необходимого времени для обязательной заготовки корма для скота, необходимые объёмы которого намного превышали подобные заготовки других регионов и были обусловлены длительностью стойлового содержания животных.

Следствием этого была невысокая агрикультура, низкая урожайность и низкий, в конечном счёте, объём совокупного прибавочного продукта общества вплоть до эпохи механизации и машинизации этого вида труда. Всё это, казалось бы, создавало условия для многовекового существования в этом регионе лишь сравнительно примитивного земледельческого общества.

Вместе с тем потребности более или менее гармоничного развития социума выдвигали к жизни, порождали своего рода компенсационные механизмы выживания.

Крайняя слабость индивидуального парцелльного хозяйства в условиях Восточноевропейской равнины была компенсирована громадной ролью крестьянской общины на протяжении почти всей тысячелетней истории русской государственности. Крестьянское хозяйство как производительная ячейка так и не смогло порвать с общиной, оказывавшей этому хозяйству важную производственную помощь в критические моменты его жизнедеятельности.

Ограниченный объём совокупного прибавочного продукта в конечном счёте создавал основу лишь для развития общества со слабо выраженным процессом общественного разделения труда. Однако задача гармоничного развития общества обусловила необходимость оптимизации объёма совокупного прибавочного продукта, то есть его увеличения как в интересах общества в целом, его государственных структур, так и господствующего класса этого общества. Но на путях этой «оптимизации», т.е. объективной необходимости усиления эксплуатации крестьян, стояла та же крестьянская община – оплот локальной сплочённости и средство крестьянского сопротивления.

Неизбежность существования общины, обусловленная её производственно-социальными функциями, в конечном счёте привела к складыванию наиболее жестоких и грубых механизмов изъятия прибавочного продукта в максимально возможном объёме. Отсюда появление режима крепостничества, сумевшего нейтрализовать общину как основу крестьянского сопротивления. В свою очередь, режим крепостничества стал возможным лишь при развитии наиболее деспотичных форм государственной власти – российского самодержавия.

Российское самодержавие имеет глубокие исторические корни. Суровые природно-климатические условия сделали процесс разложения первобытного общества у восточных славян необычайно длительным, растянутым на многие столетия. Существенная ограниченность объёма совокупного прибавочного продукта в конечном счёте диктовала и сравнительно ограниченную на первых этапах численность складывающегося господствующего класса. Больше того, сам облик этого класса на ранних этапах древнерусской государственности был военизированным. Ведь чем меньше объём прибавочного продукта, создаваемого обществом на ранних его этапах, тем сильнее проявляется роль насилия в процессе изъятия и концентрации этого продукта. Кроме того, длительное время даже в условиях существования раннеклассового общества и государства война всё ещё продолжала сохранять функции своеобразного «средства производства». На ранних этапах государственности для обычных налогово-управленческих и даже полицейских форм время ещё не пришло. И потребности управления вызвали к жизни такое явление как полюдье.

Полюдье как форма бескомпромиссного военного господства при систематическом изъятии прибавочного продукта, видимо, очень рано обнаружило тенденцию к универсальности своих функций, к перерастанию их из чисто налоговых в общегосударственные. Отсюда, вероятно, можно предположить и раннее зарождение судебных функций полюдья, и исключительность даннических видов взимания ренты на ранних этапах развития феодальной государственности, когда рента и налог слиты вместе в единое целое. Вполне возможно, что полюдье представляет собой и наиболее раннюю, зародышевую форму проявления верховной собственности на землю.

В то же время сама форма полюдья как форма «странствующей» государственной машины также была непосредственным следствием общей ограниченности объёма совокупного прибавочного продукта. К тому же общая его ограниченность усугублялась специфически экспортной формой его весьма существенной по объёму части (воск, мёд, меха и т.п.), что вызывало громадные государственные и людские издержки при его сбыте.

Динамичность «странствующей» государственной машины в немалой степени содействовала становлению такого типа феодального государства, в котором, по крайней мере, в период полюдья, глава его был конкретным вершителем дел на местах. Подобное положение явно способствовало сосредоточению в его руках огромной власти и энергичному совершенствованию механизма изъятия и централизованного перераспределения ограниченного по объёму совокупного прибавочного продукта. Видимо, так же как в центрально-европейских государствах, важную роль сыграла при этом созданная раннефеодальным государством система, получившая в новейшей историографии название «служебной организации», важнейшей функцией которой было обслуживание потребностей господствующего класса. Такого рода структуры были призваны создать альтернативу системе крупного феодального землевладения и укрепить тот тип государственности, где дуализм, то есть соотношение частнособственнических тенденций и элементов общественного землепользования, был в относительном равновесии. Итогом всех этих существенных особенностей развития восточнославянского социума был тот специфический строй, который в нашей литературе получил определение «государственного феодализма».

Важнейшим элементом такого строя был институт «власти-собственности», обнаруживающий себя, в частности, в синкретизме институции «князь» (с одной стороны, это глава государства, персона, а с другой – это само государство, его казна и т.д.). Видимо, в Киевском государстве в первый период его существования в силу этого не было и княжеского домена. Передача наследства сыновьям киевского князя – это передача власти-собственности в виде удела, во главе которого наследник становился суверенным главой, со всеми имущественными следствиями. Это обстоятельство и вызвало столь странную так называемую «феодальную раздробленность», при которой сложилась иерархия удельных князей, очередность восхождения их на киевский стол, единое законодательство.

И только спустя столетия, после укоренения киевских наследников в Северо-Восточной Руси, в механизм деления «власти-собственности» включаются элементы действительного процесса феодальной раздробленности.

Возрождение русской государственности проходило в многовековой борьбе как с иноземным игом, так и бурно развившейся феодальной раздробленностью.

И вновь объективная реальность существования русского социума в суровых природно-климатических условиях Восточной Европы включила в действие по сути дела те же механизмы самоорганизации общества с минимальным объёмом совокупного прибавочного продукта.

Частнособственническое землевладение господствующего класса никогда не было в России ведущей формой земельной собственности. В системе «государственного феодализма» верховная собственность на землю оставалась у государства, а крестьяне были «держателями» земли, обязанными перед государством налогами, оброком и натуральными повинностями. В отдельных регионах в определённые эпохи такая «государственная земля» могла превращаться в фактическую собственность «государственных крестьян», оставаясь при этом всегда в орбите экономических отношений внутри этого сословия. И даже в XIX в. государь особо не различал домен и государственные земли.

В распоряжении же феодалов всегда была лишь часть территории Русского государства. На заре государственности длительный период времени они имели на правах частной собственности лишь сёла-усадьбы, то есть основные резиденции, где были жилище и хозяйственный комплекс. Большая же часть средств для существованию феодала поступала через государственные каналы.

В послемонгольский период феодальное землевладение развивалось, видимо, быстрыми темпами, но обладало малым запасом прочности. Будучи, как правило, дарованным феодалу государством, население того или иного села или деревни относилось к нему не как к хозяину, а как к господину, насильно владеющему землей и строениями и вынуждающему крестьян платить ему оброк и нести повинности. На Руси долгие столетия владельческие крестьяне, объединённые в общину, считали землю, на которой живут, платят с неё налоги и выполняют повинности, по сути дела, своей землёй, а не землёй феодала, на которую они бы добровольно пришли и которую обрабатывали бы, вознаграждая феодала-хозяина за кров и ту же землю. Следовательно, здесь не было своего рода равновесия отношений крестьянина и вотчинника. Именно это равновесие и создавало на Западе Европы тот баланс взаимных интересов крестьянина и феодала, который придавал сеньории известную прочность. И эта прочность была тем выше, чем твёрже были права феодала на землю.

Московские князья понимали непрочность результатов своей деятельности по приращению территории Великого княжества Московского, по созданию единого государства. Видимо, не следует переоценивать такой фактор, стимулирующий объединение княжеств, как рост торгово-экономических связей, хотя, безусловно, он имел немалое значение. Решающим же обстоятельством, стимулировавшим объединение княжений, были задачи политического характера: свержение ордынского ига и воссоздание Русского государства. Однако по достижении этой цели в конце XV – начале XVI века политическая элита, видимо, осознала реальную ограниченность во времени действенности этих факторов: ведь их влияние как стимулов к объединительной деятельности для тысяч феодалов неизбежно ослаблялось по мере реализации этих целей. На первый план выдвинулись задачи упрочения, цементирования нового политического формирования, в котором по-прежнему общество оставалось внутренне рыхлым, непрочным, как любое феодальное общество, где ещё не созрели условия для внутренней относительной прочности каждой вотчины, где ещё не возникла новая система феодальной иерархии, которая сплотила бы господствующий класс.

Исторически выход был найден в форсировании развития условной формы феодального землевладения – той формы, которая, будучи конституированной государством, влекла за собой резкое усиление политико-экономической роли этого государства, ставила каждого помещика в прямую зависимость от государя, от центральных властей, сделав факт обладания землёй лишь следствием его верной службы (и прежде всего военной и государственной) великому князю Московскому, а позднее царю. Больше того, примерно с середины XVI в. и обладание вотчиной было для каждого феодала обусловлено службой царю, хотя вотчина по-прежнему была несравненно более полной формой собственности, чем поместье.

Наиболее стремительные темпы преобразования земельной собственности феодалов характерны для последней трети XV в. и правления Ивана IV. Присоединение к Москве Великого Новгорода закончилось массовой ликвидацией огромного количества вотчин, выселением их бывших владельцев в другие районы страны и насаждением в новгородских землях почти сплошь поместной формы землевладения. Точно так же в правление Ивана Грозного феодальное землевладение, принципы которого были теперь укреплены и упорядочены реформами 1550-х годов, стремительно развивалось именно как поместное землевладение. Думается, что такие скоротечные и широкомасштабные преобразования были бы на Западе Европы просто невозможны, потому, что там сильнее была сословная корпоративность дворянства и прочнее была внутренняя устойчивость сеньории.

Энергичный, насильственный характер реформ земельной собственности, проводившихся, в частности, во второй половине XVI в. с особой жестокостью, повлёк за собой серьёзные осложнения внутриполитической и экономической жизни страны. В свою очередь, и сами они были усугублены войнами Ивана IV. В итоге страна вползала в тяжёлый экономический и социальный кризис, сопровождавшийся упадком хозяйства, голодом, запустением и т. п.

С прекращением династии Рюриковичей в стране в начале XVII в. началась жестокая борьба за место в среде господствующего класса-сословия, отягощённая выступлением социальных низов. Это была своего рода «гражданская война», известная как эпоха «Смуты».

Тяжелейшее для страны время кончилось наступлением мира в 1618 г. Последствия Смуты были чудовищными: громадное оскудение населения, катастрофическое падение его численности и катастрофическое сокращением пашни и т. д. Лишь к 1650—1670-м гг. основные последствия разрухи страны были преодолены.

И, тем не менее, кардинальные цели господствующего класса даже в условиях жесточайшего кризиса были решены. Созданы были основы жестокого механизма извлечения совокупного прибавочного продукта. Внедрена была система поместной формы землевладения. К первой половине XVII в., по мнению ряда исследователей, поместья составляли уже около 60% всего частновладельческого фонда земель.

Несмотря на явное стремление владельцев поместий превратить их в вотчины и избавиться от экономической неэффективности поместий как формы хозяйства, ярко обнаружившей себя в годы кризиса, все правительства России, оберегая общество от новых потрясений, явно уклонялись от каких-либо кардинальных решений и не форсировали обратного преобразования поместий в вотчины. Слишком важна была условная система землевладения для политического укрепления системы неограниченной самодержавной власти монарха, для формирования дворянства как основы незыблемого государственного единства. В конечном счёте переход поместий на статус вотчины был растянут на период более столетия. Более мощные хозяйственные возможности вотчины, обнаружившие себя в период упадка экономики после Смуты, и прежде всего явные предпочтения крестьян, отдаваемые этой форме хозяйства, стали основой крепостничества не только как жестокой формы эксплуатации, но и вместе с тем как системы выживания на основе отношений патернализма в неблагоприятных условиях жизни российского социума. Будучи слитой с крестьянской общиной, она положила начало прочнейшему режиму самодержавного государства.

Характернейшей особенностью российской государственности являются её хозяйственно-экономические функции. Потребность в деспотической власти была первоначально обусловлена политически (борьба с монголо-татарским игом и внешней опасностью), а потом и экономически. Ведь помимо функций изъятия прибавочного продукта и усиления эксплуатации земледельца, «государственная машина» была вынуждена форсировать процесс общественного разделения труда, и прежде всего процесс отделения промышленности от земледелия. Это происходило из-за традиционных черт средневекового российского общества – исключительно земледельческого характера производства, отсутствия аграрного перенаселения, слабого развития ремесленно-промышленного производства, постоянной нехватки рабочих рук в земледелии и их отсутствия в области потенциального промышленного развития.

Отсюда необычайная активность Русского государства в области создания так называемых «всеобщих условий производства». В XVI – XVII вв. – это строительство пограничных крепостей-городов, оборонительных циклопических сооружений в виде засечных полос, крупных металлургических производств для выпуска оружия и средств сооружения тех же засечных полос. В XVIII в. на первый план выступает необходимость строительства огромных каналов, сухопутных трактов, возведения заводов, фабрик, верфей, портовых сооружений и т. п. Без принудительного труда сотен тысяч государственных и помещичьих крестьян, без особого государственного сектора экономики совершить всё это было бы просто невозможно. Следует подчеркнуть, что в условиях России и, в частности, её огромных территорий, функционирование многих отраслей экономики без важнейшей роли её государственного сектора, элиминировавшего безжалостные механизмы стоимостных отношений, было невозможно на всём протяжении российской истории.

Незначительная численность господствующего слоя символизирует крайнюю упрощённость самой российской системы самоорганизации российского общества. Не случайно из-за этой упрощённости из функций самоорганизации общества в начале XVIII в. и в более ранние эпохи, резче всего проявляли себя военная, карательно-охранительная и религиозная. А государственные рычаги, выполняющие функции управления, уходили в толщу многочисленных структур общинного самоуправления города и деревни. Управленческая роль общины усиливала её как фактор господства общинных традиций в землепользовании, что в конечном счёте необычайно сильно тормозило развитие частнособственнических тенденций в феодальном землевладении.

Весьма длительный в условиях России процесс правового и фактического укрепления феодальной земельной собственности, тем не менее, далеко не всегда давал желаемые результаты – т.е. доведение земельного владения дворянина до нормы полноправной частной собственности (хотя и феодальной).

Скорее всего, здесь вновь решающую роль сыграли неистребимые традиции крестьянского общинного землевладения и землепользования. Ведь в практической жизни феодал-землевладелец всегда подчинялся традициям в системе землепользования. В частности, это хорошо известная в литературе система «открытых полей», когда на сжатое поле феодала или крестьян выгонялся скот без различия его принадлежности. Это и обычай подчинения феодала действиям общины при ведении севооборота. А ещё бывали общие выпасы, общие леса и т. п.

Вся история русского народа и специфичность ведения земледельческого хозяйства не способствовали вызреванию сколько-нибудь твёрдых традиций частной собственности на землю.

Чисто эволюционное развитие в весьма своеобразных природно-климатических условиях имело своим результатом лишь веками бытовавшие слабые ростки так называемых неадекватных форм капитала с относительно высоким уровнем оплаты труда, господством подённой и краткосрочной форм найма и ничтожной возможностью капиталистического накопления и расширения производства. В силу этого уровень промышленной прибыли на протяжении длительного исторического периода уступал в России размерам торговой прибыли, а удачливые предприниматели-промышленники были, как правило, прежде всего, купцами.

Когда же во второй половине XIX в. капитализм в России стал быстро развиваться при активнейшем содействии государства, мелкое производство так и не получило широких масштабов развития; в стране очень рано и весьма стремительно стали развиваться прежде всего крупное промышленное производство и процесс его очень ранней монополизации. Природно-географический фактор и в первую очередь огромная территория России сыграли в этом далеко не последнюю роль.

В периоды правления Петра I и Екатерины II были проведены колоссальные по эффективности преобразования в виде резкого подъёма промышленности, наращивания военной силы государства и, что особенно важно, создания пространственно-географических условий экономического развития страны.

Таким образом, развитие государственных структур, государственного хозяйства и «государственной машины» было обусловлено двумя ведущими факторами. Один из них связан с проблемами оптимизации объёма совокупного прибавочного продукта, другой – с чисто внешней, оборонительно-наступательной функцией государства.

Оборонительно-наступательная функция в истории Российского государства обусловливалась, по крайней мере, тремя основными факторами. Первый из них Л. В. Милов связывает с необходимостью выполнения стратегической задачи воссоединения древнерусских земель, разделённых в результате монголо-татарского нашествия и агрессии католической Польши и языческой Литвы.

Второй важнейший фактор усиления оборонительно-наступательной функции государства связан с природно-климатическими условиями развития страны. Обилие малоплодородных почв, необычайно короткий сезон земледельческих работ имели своим следствием постоянный «недобор» урожая, что в конечном счёте обусловило низкий объём совокупного прибавочного продукта в стране. Однако общество в целом приспособилось к суровым условиям хозяйствования сохранением и развитием распорядков сельской жизни. Крестьянская община на протяжении тысячи лет российской государственности являлась важнейшим средством защиты крестьянского хозяйства от множества житейских неожиданностей, ведущих крестьянскую семью к разорению, нищете и смерти. Община не только спасала миллионы крестьян от пауперизации, она в значительной мере содействовала сохранению генофонда русского населения (впрочем, не только русского, но и других народов России). В свою очередь, крайне экстенсивный характер земледельческого производства и объективная невозможность его интенсификации привели к тому, что основная историческая территория Русского государства не выдерживала увеличения плотности населения. Отсюда постоянная, существовавшая веками, необходимость оттока населения на новые территории в поисках более пригодных пашенных угодий, более благоприятных для земледелия климатических условий и т. д. Объективные условия плотной заселённости Европы открывали для русских лишь путь на Юг, Юго-Восток и Восток Евразийского континента.