Читать книгу В городе белых ночей - В. В. Ивлев - Страница 5

Всеобъемлющий, объективный, очищенный от пропаганды и политиканства рассказ об истории Петербургского-Ленинградского университета не входил в мои планы. Труд этот воистину титанический и требует специальной подготовки, посему оставляю это дело учёным-историкам.

Цель предлагаемого повествования – поделиться с читателем наиболее интересными моментами моей студенческой жизни на биолого-почвенном факультете ЛГУ.

Факультет этот был основан в 1930 году на базе биологического отделения физико-математического факультета. До 1934 года Ленинградский университет оставался ведущим, наиболее авторитетным вузом страны с прочным основанием, заложенными ещё при Петре Первом. Традиции академического образования оказались чрезвычайно стойкими. Они выдержали чудовищное идеологическое давление и многочисленные приступы административного восторга властей предержащих с их безумными попытками реформировать университет в угоду политической конъюнктуре.

Сегодня, спустя полвека с начала моей университетской одиссеи, я отчётливо понимаю, какие мощные силы подхватили меня тогда, дали толчок и средства к неограниченному развитию и совершенствованию моей личности.

Уже одно моё каждодневное путешествие на занятия в Университете было захватывающим переживанием, с глубоким эмоциональным воздействием.

Судите сами:

Факультетское общежитие находилось в добром и тихом Старом Петергофе, на южном берегу Финского залива. Утренняя пробежка до железнодорожной платформы (студенты всегда опаздывали на электричку), затем вполне комфортный, зимой тёплый путь в вагонах ещё старого образца, с деревянными сиденьями электрички до Балтийского вокзала, одного из старейших вокзалов России. Время в пути – минут 40, расстояние – 35 км. В электричке можно было доспать, подготовиться к зачёту, пообщаться с интересными людьми. Распитие спиртных напитков, даже пива, в электричках нашего направления не практиковалось. Все ехали чинно-благородно, из развлечений были доступны только облавы контролёров. Хотя месячный проездной билет на электричку до Старого Петергофа стоил всего несколько рублей, некоторые студенты ездили «зайцами», то есть безплатно.

С привокзальной площади отходила легендарная «десятка» – автобус номер 10, в утренние часы забитый студентами. Почти что прямой маршрут шёл на север, по радиусу, к axis mundi Санкт-Петербурга, сиречь к месту его рождения. Именно этим маршрутом двигались гости из европейских стран, прибывавшие поездом на Варшавский вокзал, что стоит рядом с Балтийским вокзалом. В наши дни это готовый туристический маршрут, один из лучших если не самый лучший в Петербурге, протяжённостью чуть больше 4 км. Даже названия проспектов, улиц и площадей, в порядке следования, говорят о многом: Вознесенский проспект – Измайловский проспект с величественным, мощным, белоснежным собором Святой Живоначальной Троицы Лейб-Гвардии Измайловского полка, с видными издалека куполами небесного цвета – Троицкий проспект – Исаакиевская площадь с правительственным Мариинским дворцом, памятником Николаю I и громадой главного собора Великой России, несравненным гранитно-бронзовым, златоглавым Исаакиевским собором. Затем выход на Малую Морскую улицу, невероятно насыщенную историческим объектами, и выход на широкий Невский проспект, ведущий к Адмиралтейству. Затем поворот на Дворцовую площадь с Александрийской колонной и Зимним дворцом. Следующим шёл подъём на Дворцовый мост. Эта последовательность, несомненно, была делом не случая, но провидения.

До Исаакиевской площади мы проезжали прекрасно сохранившуюся часть старого города – Петербург Достоевского, в котором протекала жизнь его литературных героев. С Исаакиевской площади начинался нетронутый вандалами императорский Петербург, во всём своём блеске и величии. Исаакиевский собор выглядел фантастически. Облик его менялся самым неожиданным образом в зависимости от времени года и суток, погоды и освещения. Это не имеющее аналогов строение не от мiра сего, и мне выпало счастье двенадцать лет моей молодости наслаждаться этими невероятными образами почти каждый день.

С Дворцового моста, куда въезжал автобус пред следующей остановкой "Университет", разворачивалась самая знаменитая, захватывающая дух, торжественно-радостная панорама Санкт-Петербурга. Широкая гладь Невы открывала простор, продуваемый уже свежим морским ветром. Справа по ходу – Петропавловский собор с высоким золотым шпилем, окружённый могучими каменными бастионами, самый высокий собор Санкт-Петербурга (Исаакиевский собор по высоте второй), слева – Ростральные колонны и стрелка Васильевского острова, Академия наук, Кунсткамера, виднелся и южный край Здания Двенадцати коллегий. Отсюда начинал строиться Санкт-Петербург, а вместе с ним новая, вечно молодая, устремлённая в будущее петровская Россия, которая стала Великой, не знающей границ. Зрелище это каждый раз вызывало эмоциональный подъём и душевное волнение, ощущение чего-то хорошего, что ожидало меня в ближайшем будущем.

Это чудесное путешествие в 1974-м обходилось в 5 копеек (стоимость автобусного билета).

Высадившись из автобуса прямо у входа в Университет со стороны набережной, мы входили в здание чрез неширокую дверь, поднимались на второй этаж и вступали на скрипучий, натёртый до блеска дубовый паркет Главного коридора, соединявшего все корпуса. По восточной, правой стороне коридора имелись входы в каждую из двенадцати секций длинного здания. С площадки широкой лестницы налево был вход в большую аудиторию, где читались лекции. Вниз по лестнице, на первом этаже, располагались лаборатории, а на третьем этаже – кафедры и специальные библиотеки, коллекции.

В те годы коммунальное пространство общего пользования в главном здании принадлежало студентам. Преподаватели и администраторы укрывались в своих кабинетах и других служебных помещениях, мы их видели только на занятиях или мельком, на ходу. Личные контакты между студентами и преподавателями были редкими и скоротечными, только по делу.

Вторым после главного коридора наиболее оживлённым местом встреч и разговоров были лестничные площадки второго этажа, ибо они служили курилками. Курили все, за редким исключением, дым стоял коромыслом. Кондиционеров и даже вентиляции в те времена не было. Здесь же случались и знакомства, перераставшие в отношения. Не занятые аудитории, лаборатории были доступны в любое время. Не помню ни одного случая, когда в университете какая-то дверь передо мной оказалась закрытой. Полагаю, что по ночам университет всё-таки закрывали. Никаких охранников и сторожей мы не видели, равно как и чужих людей в стенах университета. При этом ценности в университете имелись – старинные книги, произведения искусства, геологические и зоологические коллекции, лабораторное оборудование, даже драгметаллы.

На моей памяти было только два случая кражи – платиновых тиглей из лаборатории и морского бинокля с военной кафедры. Украли студенты из числа ленинградцев, мы догадывались кто, но помалкивали, таков был неписанный кодекс студенческой этики.

Замечу, что фрагментарная корпоративность в студенческой среде наблюдалась исключительно на уровне конкретного курса. Отчётливо выделялись два сообщества: классические студиозусы, поступившие в университет сразу после окончания школы и рабфаковцы.

Рабфаковцами или слушателями подготовительного «рабочего факультета» называли тех, кто был зачислен на дневное отделение после обучения на подготовительном отделении, без конкурса. Это были, как правило, ребята, отслужившие в армии, имеющие стаж работы на заводе, заметно старше основной студенческой массы. Они выделялись уверенностью в себе, обязательностью, сторонились студенческих пирушек и пустых разговоров. Учёба им давалась тяжелее, чем вчерашним школьникам, они ценили свой шанс и занимались упорно, лекции не прогуливали.

Все студенты делились ещё на ленинградцев и неленинградцев. Почти все неленинградцы жили в общежитии, где и общались. Ленинградцы держались несколько отстранённо, компаниями по интересам.

Уже в те годы по всему мiру стал нарастать интерес к биологическим наукам и охране природы. Умные люди понимали, что 21 век станет веком биологии и экологии. Среди студентов-ленинградцев преобладали дети влиятельных родителей – профессоров университета, генералов, адмиралов, секретарей районных и областных партийных организаций. Не буду приводить фамилии, но они были весьма известные.

На первом курсе попадались и представители «золотой» молодёжи, которые баловались лёгкими наркотиками и прочими глупостями. В университете они не задержались.

Границы между различными студенческими компаниями были достаточно размытыми и индивидуальное общения между членами различных групп ничем не затруднялось. Разница в имущественном положении также явно не прослеживалась. На нашем факультете существовали некоторые отличия во внешнем виде, студенты одевались попроще, с элементами полевой экипировки. У кого были деньги, старались одеваться "фирменно" – американские джинсы, куртки современного покроя.

В общем и целом, жизнь в студенческой среде была по большому счёту невинной и скорее консервативной в хорошем смысле этого слова. В мою бытность студентом никаких скандалов, инцидентов и тем более преступлений не произошло, Представители охраны правопорядка в стенах университета не появлялись. Особых требований к внешнему виду студентов не существовало. Одевались кто во что горазд. Девушки предпочитали длинные платья и брюки. Длинные волосы юношам дозволялись до начала занятий на военной кафедре на втором курсе. Студенческие пирушки носили камерный характер, в немногочисленных компаниях. Разврат и непотребство нам были незнакомы. Мы слушали рок-музыку, рассказывали анекдоты, в том числе политические, но не сквернословили.

Какой-то суетливости, раболепности перед преподавателями, услужливости и лицемерия в студенческой среде не наблюдалось, в этом не было никакой необходимости. Студенты были исполнены самоуважения и уверенности в своём будущем, взаимоотношения между студентами и преподавателями были максимально простыми, всем понятными и безкорыстными. Дать взятку преподавателю за услугу в в нашей студенческой среде было делом немыслимым, мне такие случаи неизвестны.

Знакомые мне рассказывали, что в весьма авторитетных вузах в те годы процветало своего рода «дедовщина» со всякими дикими обычаями, типа «прописки», старшекурсники вымогали деньги у первокурсников. В Ленинградском университете ничего подобного не было, для старших курсом мы, первокурсники, никакого интереса не представляли. Правда, у меня такой контакт произошёл. По каким-то причинам я приглянулся пятикурсникам, и они взяли меня, единственного первокурсника, в свою агитбригаду для поездки в университет-побратим, МГУ. Поездка оказалась весьма поучительной. Почвенный факультет МГУ располагался в главном здании, на Воробьёвских горах. Резкий контраст с ЛГУ, настоящая казарма с жесточайшей дисциплиной. Им даже не разрешали сидеть днём на заправленных кроватях в общежитии. Там я по молодости и глупости в разговоре с москвичом высказал вслух мысль, что комсомольские собрания – это пустая трата времени. Агитбригада была как бы комсомольской инициативой и совместное комсомольское собрание с москвичами провели по правилам. То, что неприметный паренёк рядом со мной в курилке оказался стукачом, я понял позже, когда у меня начались неприятности. Тоже своего рода наука.

Это было ещё весьма заметное отличие ЛГУ от других вузов – аполитичность. В Главном здании отсутствовали портреты партийных вождей и «основоположников», равно как и любая наглядная агитация. Никто не вывешивал праздничных флагов и транспарантов. Мы не ходили на демонстрации, митинги и собрания коллектива, не слушали пропагандистов и не читали газет. Телевизор не смотрели, интернета ещё не было. Политинформация до нас не доходила. Комсомольских собраний я не помню, хотя считался образцовым комсомольцем.

Полагаю, что разгром передовой советской биологии лысенковцами и верховенство господствующей идеологии в академической науке стали для естественнонаучного сообщества надёжной прививкой от этого идеологического безумия. Воспоминания о современной научной инквизиции были ещё очень свежими. Студенты как детективный роман перечитывали передаваемый из рук в руки синий томик “Стенографический отчёт сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, 31 июля – 7 августа 1948 г.” На деревянных партах в аудитории кафедры генетики ещё можно было разобрать надписи типа: “Генетика – продажная девка империализма”. Партийные функционеры это понимали. Биология стала слишком важной наукой, которой предстояло решить наиважнейшие проблемы оборонного значения и общей безопасности страны, и биологов больше не трогали.

Материальная учебная база была более чем скромной. В те годы, по политическим мотивам, чтобы искусственно возвысить значение Москвы, Ленинград был нивелирован до уровня областного центра. Это означало, что бывшая столица Российской империи, город трёх революций, для советского правительства ничем не отличался от любого другого областного центра, например Смоленска или Петрозаводска. Финансирование ЛГУ шло в соответствии с этими стандартами, учёные международного уровня загонялись в рамки материальных возможностей какого-нибудь захолустного института. Следует понимать, что одним из главных индикаторов развития личности людей является их способность отражать и понимать разницу в пределах одной и той же категории вещей. Например, чем отличаются картины Ван Гога от картин Петрова-Водкина или Пушкин от Маяковского. Эта особенность руководства не была критической, поскольку научно-техническая революция 20 века только разворачивалась, какое-то время можно было обойтись без компьютеров, принтеров и интернета, но положение было очевидно ненормальным.

Что касается благоустройства в главном здании в 1970-х, оно почти не изменилось с начала 20 века. При проклятом царском режиме уже всё неоходимое имелось, включая водопровод, канализацию, центральное отопление и электричество. Советская власть занималась в основном перепланировками помещений, не всегда безопасными, благоустройство считалось более чем достаточным.

Разделяя одно и то же здание, мы практически не общались с геологами и со студентами старших курсов своего факультета. Тем более никаких контактов с филологами и историками, которые учились в соседних с нами зданиях, с ними мы пересекались только в университетской столовой или библиотеке.

Занятия наши не ограничивались стенами здания Двенадцати коллегий. Целый ряд дисциплин читали лучшие преподаватели других факультетов. В соответствии с расписанием мы перемещались по всему городу. Географический факультет, родной брат биолого-почвенного факультета, находился на другом конце города, в бывшем здании Мещанского (Александровского) училища (Александровский институт), устроенном при Смольном институте благородных девиц. Уникальное здание, внутри напоминающее монастырь, с лабиринтом лестниц и переходов. В нём в те годы читал лекции Л. Н. Гумилёв. Так началось моё знакомство с правительственным комплексом Смольного, переросшее после окончания университета в тесное сотрудничество.

Химию, мудрёнейшую из всех наук, мы изучали в мрачном, сером здании Химического факультета, что на Среднем проспекте Васильевского острова, дом № 41/43. Это здание также было историческим, построенным в 1913—1914 годах для Бестужевских Высших женских курсов, которые, по сути, были женским университетом. Замечу, что уже в те годы у них имелась прекрасно оборудованная химическая лаборатория.

Военная кафедра квартировала напротив Главного здания, в стенах бывшего Новобиржевого Гостиного двора, где размещались исторический и экономический факультеты.

Наиболее важные занятия по физкультуре летом проходили на стадионе им. Ленина (ныне Петровский).

Моя родная кафедра почвоведения и географии почв помещалась в небольшом уютном здании на 16-й линии Васильевского острова.

Для полноты географического обзора упомяну о легендарной Морской биологической станции Санкт-Петербургского (Ленинградского) Государственного университета на острове Средний в Кандалакшском заливе Белого моря, где студенты проходили практику. До неё от Старого Петергофа, где размещался Биологический институт ЛГУ, около 1100 км.

Забегая вперёд, скажу, что за годы обучения в ЛГУ я посетил интереснейшие, неизвестные широкой публике особо ценные природные объекты, начиная от берегов Северного и Белого морей до северного Причерноморья, Крыма, где поработал по специальности, общался с ведущими учёными, многому научился. Это был мой выбор. Главным достижением в развитии моей личности благодаря университетскому образованию считаю способность познания мiра как органического целого.

Биолого-почвенный факультет Ленинградского университета в мою бытность обладал уникальной системой обучения, основанной на лучших традициях академического университетского образования России. Желающим получить глубокое образование высочайшего уровня совершенно безплатно предоставлялись для этого все возможности и полная свобода заниматься углублённо тем, что студенту было наиболее близко и интересно. На факультете работали легендарные личности, маститые учёные, пострадавшие за научную истину: Д.Н.Насонов, В.А.Догель, Ю.И.Полянский, А.Л.Тахтаджян, М.Е.Лобашева. Феноменальной популярностью среди студентов, их любовью прославился профессор Ю. И. Полянский, который за борьбу с лысенковщиной был репрессирован, прошёл через лагеря. Его лекции посещали все, независимо от специальности.

В то же время, если студент ленился или был туповатым, он всё же не выпадал из учебного процесса, не мытьём так катаньем сдавал на тройки экзамены, никто его не гнобил. Например, староста нашего курса, ленинский стипендиат, всегда в костюме и очках, член партии, к экзаменам готовился таким образом: он кропотливо переписывал содержание конспекта на длинную шпаргалку, убористым почерком и мельчайшим шрифтом. На память ничего не заучивал. Все экзамены сдавал на пятёрки. Парадоксально, но Университет предоставлял равные возможности развиваться и гениям, и тупицам, каждому в выбранном направлении, ибо нет никого глупее, чем глупец образованный. Диплом университета позволял устроиться на любую работу, в крайнем случае поступить офицером на службу в армию или учителем в школе.

Ответственные, успевающие пятикурсники биолого-почвенного факультета могли самостоятельно определить тему дипломной работы и место производственной практики (любую точку Советского Союза).

В этом состояло кардинальное отличие Университета от любого другого вуза СССР, выпускник которого обязан был получить точно регламентированные, конкретные знания прикладного характера и работать в строго определённой области народного хозяйства, соответствовать всем стандартам выбранной профессии.

Настоящий, полноценный университет высокого уровня подобен сказочной пещере, набитой сокровищами-знаниями, а студент университета подобен Али Бабе из известной арабской сказки. Находясь в этой пещере, студент волен взять всё что ему нравится и вынести столько, сколько позволяют его силы. Мои однокашники и друзья, закончившие университет, пошли самыми разнообразными жизненными дорогами. Примеры: один из моих друзей-почвоведов, работает учёным-энтомологом в Зоологическом музее, второй разрабатывает вакцину от СПИДа в Америке; ихтиолог стал полковником, начальником городского управления ОБХСС. Эти примеры не являются аномалией, но подтверждают универсальность университетского образования и неограниченность возможностей профессионального развития, которое оно даёт. В то же время не следует забывать, что, по выражению А.П.Чехова, "Университет развивает все способности, в том числе – глупость". М.С.Горбачёв, последний генеральный секретарь ЦК КПСС, был выпускником МГУ им. М.В.Ломоносова.

Лично я научился в Ленинградском университете самостоятельно (интернет тогда ещё не существовал) находить ответы на любые научные вопросы, мыслить широко и независимо, избегая влияния официальной идеологии и пропаганды, выбирать правильные цели и направлять усилия на освоение тех знаний, которые были действительно необходимы для достижения полноты жизни и самосовершенствования. Именно в Университете был заложен краеугольный камень, на котором выросло крепкое здание моего личного восприятия и осознания мiра как органического целого, что для человека является главным знанием, без которого невозможно полное развитие личности.

Во времена СССР на моё профессиональное обучение, которое в общей сложности длилось 18 лет, ни мои родители, ни я сам не потратили ни копейки. Наоборот, я получал поддержку от государства в виде довольно приличной стипендии, общежития, льготного питания, безплатного медицинского обслуживания очень высокого уровня и многого другого. Став выпускником университета, я не имел долгов и не безпокоился о своём будущем. Государство брало на себя все хлопоты по трудоустройству выпускников, предлагая весьма интересные варианты, включая благоустроенное жильё и быстрый карьерный рост.