Читать книгу От революционной целесообразности к революционной законности. Сущность и специфика эволюции советского права в 1920-е годы - В. В. Никулин, Виктор Никулин+ - Страница 4

Вся эта организационно и юридически многосложная работа, осложненная политическим ранжированием, велась в рамках официальной концепции «революционной законности», которая должна была заменить концепцию «революционной целесообразности». Центральная идея концепции формулировалась как переход от чрезвычайных методов регулирования общественной жизни к ее регулированию на основе закона. Ставилась весьма претенциозная задача изменить общественное отношение к закону. «До настоящего момента существовал только один подход к праву: чтобы то не стояло на пути укрепления советской власти, оно должно быть уничтожено. Но теперь времена изменились. Нашей великой задачей является сделать так, чтобы народ почитал закон»[14]. Означал ли декларируемый переход к «революционной законности», основанной на непререкаемом авторитете закона, полноценный отказ от «революционного правосознания» как правовой категории и «неправовой» основы для принятия судебных решений? Как показали дальнейшие события, в полной мере этого не произошло. Большевикам, исходя из понимания приоритетности задачи экономического возрождения, пришлось искать баланс между мировоззренческими и политическими приоритетами и объективной необходимостью повышения роли права в системе государственного управления. Требовалось серьезное изменение черт, характера и способа применения правовых норм, в частности, перейти исключительно к судебной форме разрешения конфликтов и преследования преступников. Кроме того, абсолютно невозможно было обеспечить проведение нэпа с его достаточно развитой системой гражданских правоотношений и разнообразием хозяйственной жизни без четко юридически обозначенных условий. Таким образом, во-первых, интерес к праву объективно повышался, во-вторых, менялись его содержание и форма. В целом ведение нэпа требовало пересмотра правовой политики в форме ее примитивного чрезвычайного характера в деструктивный период на политику, соответствовавшую созидательной фазе революции. В связи с этим возникла проблема формирования теоретической конструкции социалистического права в новых условиях. Главный вопрос – каким должен быть советский закон в условиях мирного периода? Однозначным в большевистской среде было понимание того, что в основе советского права должна лежать марксистская концепция правопонимания. Детальная же конструкция советской модели права представлялась весьма расплывчатой теоретически и не вполне ясной в практическом плане. Теоретической и практической основой советского права, основополагающей правовой категорией становится «революционная законность», хотя ее теоретическая и практическая конструкция была весьма путаной, что требовало уточнения содержания данной правовой категории. В мае 1921 года по инициативе газеты «Известия» началась дискуссия по вопросам «революционной законности». Ставилась задача вовлечь в дискуссию возможно большее количество участников, выявить различные точки зрения по этому вопросу. Разброс мнений был достаточно широк – от официального признания безусловного классового характера содержания «революционной законности» до концепции бесклассовости законности, трактовавшейся как «система устроения общественного бытия, независимо от экономических форм и политических условий их существования». Немало было и сторонников теории чрезвычайного законодательства и революционной совести, отрицавших вообще необходимость системного правового регулирования при социализме, достаточно было, по их мнению, иметь в качестве источников права декреты, приказы, имевшие характер не правовых норм, а боевых приказов и распоряжений»[15].

Важнейшей, прежде всего, практической проблемой было вписать в концепцию «революционной законности» революционную целесообразность. Право на сохранение этого понятия в юридической практике было принципиально важно для большевиков, поскольку оно было критерием безусловного следования во всех юридических действиях политической догме. Он позволял при необходимости проигнорировать требования закона и действовать на основе прямых директивных указаний. Особенно важно это было в условиях нэпа, когда требовался контроль над частным капиталом с целью своевременного предотвращения возможных угроз с его стороны для советской системы. Теоретически трудно найти взаимосвязь революционной законности и революционной целесообразности, поскольку при любых теоретических построениях законность не предполагает иного, кроме как точного выполнения законов, революционная целесообразность же – прямая противоположность, так как в ее основе игнорирование закона ради достижения политических целей. Решалась эта неразрешимая проблема теоретическими ухищрениями и практически малосодержательными рассуждениями. Утверждалось, что любой закон содержит революционный смысл, дух и революционную цель (революционная законность – это законы, установленные революцией), и при применении закона надо руководствоваться не только мертвой буквой закона, но и данными категориями. Поэтому революционная законность не исключает революционной целесообразности, а должна комбинироваться с ней, чтобы достичь революционной цели[16]. В результате общий подход правопонимания в рамках «революционной законности» сводился к двум основополагающим тезисам. С одной стороны, право есть инструмент воздействия на развитие страны правовым порядком, когда «диктатура пролетариата действует через революционную законность»[17], с другой, возникающие революционные интересы и потребности при необходимости могут потеснить правовые средства, когда они не обеспечивают решение возникающих политических и идеологических проблем.

Не могли большевики и отказаться от принципа классовости права, ибо это противоречило бы самой сути марксистского мировоззрения. Классовая трактовка права позволяла интерпретировать законность как волю господствующего класса, которая, в свою очередь, олицетворялась с политикой правящей партии, что давало возможность действовать государству при необходимости вне правовых рамок. Поэтому революционная законность воспринималась не иначе как правопорядок, установленный диктатурой пролетариата. «Что такое советский закон? Советский закон, если у нас есть пролетарская диктатура, есть закон пролетарской диктатуры. Что такое нарушение законов пролетарской диктатуры? Нарушение законов пролетарской диктатуры есть ломка пролетарской диктатуры» [18].

Необходимо акцентировать внимание и на еще один существенный фактор, принципиально повлиявший на содержание концепции «революционная законность» – это новая экономическая политика. Новая экономическая политика породила, как уже говорилось, для большевиков острейшее политическое и мировоззренческое противоречие. С одной стороны, невозможно было сохранить власть без улучшения экономического положения путем предоставления свободы экономической деятельности. С другой стороны, это влекло за собой неизбежное усиление капиталистических элементов, представлявшие опасность для режима. «Свобода торговли, даже если она вначале не связана с белогвардейцами, как был связан Кронштадт, все-таки неминуемо приведет к этой белогвардейщине, к победе капитала, к полной его реставрации. Я повторяю, эту политическую опасность мы должны осознать ясно»[19]. Разрешение острейшего политического противоречия виделось в усилении идейно-политического контроля над обществом, в механизме которого существенным элементом становилось политизированное право. На этой основе сформировалась и общая схема нэпа: жесткость в политике, либерализм (относительный) в экономике. Это потребовало наличия в общей правовой концепции убедительных правовых гарантий сохранения советской системы при наличии капиталистических элементов в экономике. Гарантия виделась в создании системы жестокого государственного капитализма, в которой, с одной стороны, для частного сектора экономики должна быть сохранена экономическая мотивация и частная инициатива не была бы чрезмерно законодательно ограничена, с другой, присутствовали бы жесткие ограничения частного капитала в виде правоограничений и запретов, препятствующих полноценному развитию капитализма и возникновению потенциала его полной реставрации. Для того чтобы своевременно реагировать на возможные угрозы, Ленин предлагал в случае возникновения «злоупотребления нэпом» не связывать себе рук законом. «Если текущая жизнь обнаружит злоупотребления, которых мы не досмотрели раньше, мы сейчас же внесем нужные исправления. На этот счет вы все, конечно, прекрасно знаете, что быстроты законодательства подобной нашей, другие державы, к сожалению, не знают»[20]. Таким образом, законодательство виделось текучим, подверженное изменениям в зависимости от политической и экономической ситуации. Стратегическая задача – создать надежные юридические ограничения частного капитала в форме государственного регулирования нэповской экономики.

В целом при выработке концепции «революционной законности» большевикам пришлось столкнуться с серьезными теоретическими и практическими проблемами. Главная проблема заключалась в том, чтобы в теоретическом и практическом плане прийти к компромиссу в форме оптимального сочетания двух противоположностей. С одной стороны, создать систему законодательства, обеспечивающую все элементы жизни общества, в том числе и в экономической сфере, ограничить произвол органов власти периода деструктивной фазы, с другой, обеспечить правовыми средствами устойчивость политической системы. Именно этот круг проблем и определял мотивы практических действий большевиков при разработке концепции «революционной законности».

Все эти обстоятельства и политико-идеологические условности вели к тому, что формировавшаяся под реальные потребности созидательной фазы революции концепция «революционной законности» не содержала в себе значительного созидательного потенциала, поскольку она не меняла принципиальных основ понимания роли права, закона, правотворчества в обществе, сконструированных на основе революционной ортодоксальности деструктивной фазы революции, смещались лишь акценты в понимании терминов. Понимание закона в интерпретации «революционной законности» сводилось к неукоснительному следованию политической доктрине, что на практике означало ориентацию в первую очередь на выявление способов наиболее эффективного в конкретных условиях достижения экономических и политических целей, причем вторая цель, как правило, превалировала. Таким образом, сложившаяся сразу же после октября 1917 года односторонняя ориентация права на политическую доктрину продолжала быть определяющей и в 1920-е годы, что приводило в правоприменительной практике неизбежно к постоянной подмене принципа законности принципом «революционной целесообразности», которую следует рассматривать как один из способов реализации политической доктрины посредством механизма правотворчества и судебной практики, не вытекавших прямо из закона.

В итоге советская правовая мысль 1920-х годов так и не могла выйти из узкого круга мировоззренческих и классово-политических ограничений и создать приемлемую для мирного периода правовую концепцию. «Революционная законность» была предметом дискуссии на протяжении всех 1920-х годов, оставаясь теоретически до конца не сформированной, а практически двусмысленной[21]. Такое положение в принципе не затрудняло большевиков, неясность категории позволяло в практической деятельности трактовать «революционную законность» широко, придавая и усиливая те или иные нужные нюансы, необходимые для решения идеологических, политических и экономических задач. Политико-идеологические рамки концепции не могли не сказаться на содержании основных кодексов, принятых в 1920-е годы. Несмотря на наличие в кодифицированном советском праве известных позитивных элементов, очевидно, что кодификация законодательства была проведена в рамках сложивших концептуальных подходов к праву. В силу этого принятые в начале 1920-х годов кодексы, созданные на основе концепции «революционной законности», не могли стать основным и исчерпывающим источником права. В реальной жизни действовали и источники права, относимые к категории «право власти»: революционная целесообразность, указания партийно-государственных органов, идеологические концепции, теоретические представления большевиков о праве и государстве. Концепция «революционной законности» была концепцией, приспособленной к задаче создания устойчивой новой общественной системы.