Читать книгу Иван Грозный и Стефан Баторий: схватка за Ливонию - В. В. Новодворский - Страница 2

Состояние Ливонии в этот момент было весьма печально.

Мы знаем, что еще в 1570 году Иван провозгласил королем ливонским на вассальных условиях принца Магнуса, надеясь при помощи такой политической комбинации утвердиться на берегах Балтийского моря; целью его было достижение свободы торговых и промышленных сношений с Западной Европой. Магнус обязался не чинить никаких препятствий при проезде через свои владения иностранным купцам, художникам, ремесленникам и военным людям, направлявшимся в Московское государство.

Возведение Магнуса в короли было отпраздновано торжественно; в честь этого события Иван выпустил на свободу всех немцев, которые находились у него в плену; попутно вассал был обручен с царской племянницей Евфимией Владимировной, дочерью князя Владимира Андреевича Старицкого.

В стремлении воплотить свой план в жизнь Иван отправил в августе 1570 года Магнуса с войском в Эстляндию, но предприятие это потерпело крушение при осаде города Ревеля. Неудача сильно напугала Магнуса, в особенности тогда, когда два его помощника, Таубе и Крузе, авторы проекта Ливонского королевства, бежали в Польшу, чтобы избежать царского гнева. Магнус опасался и для себя царской опалы, из-за чего отправился даже на остров Эзель в надежде пересидеть там царский гнев. Но Иван продолжал выказывать ему благосклонность: он выдал даже за него замуж свою вторую племянницу Марию Владимировну (тоже дочь Старицкого), когда, так и не став женой Магнуса, умерла первая.

Однако царь не питал уже к нему прежнего доверия, боясь измены с его стороны. Поэтому и приданое было невелико. Магнус вынужден был удовольствоваться только двумя замками, Каркусом и Оберпаленом, которые царь пожаловал ему во владение. Король-неудачник жил здесь со своей юной женою в весьма бедной обстановке и в постоянной тревоге за свои владения, ибо они подвергались опустошениям не только со стороны шведов, с которыми московский государь вел войну, но и со стороны отрядов, находившихся на службе Речи Посполитой – несмотря на перемирия, которые она заключала с Москвой; впрочем, Иван тоже не соблюдал полностью перемирных договоров.

Речь Посполитая, как мы видели выше, старалась обезопасить Ливонию от притязаний Ивана путем дипломатии и до поры до времени делала это довольно успешно. Иной помощи – а тем более военной – она предоставить не могла.

Между тем силы Ливонии были истощены; в умах населения царила неуверенность абсолютно во всем, в настроениях наблюдался разброд. В то время как одни выказывали преданность Речи Посполитой, другие готовы были изменить ей в любой подходящий момент. По стране сновали тайные агенты, которые возбуждали жителей против польско-литовской власти. Вопреки перемирию московские отряды не раз вторгались в ее пределы; в начале 1575 года они захватили замок Салис, в июле того же года завладели городом Перновом; при этом они не церемонились с местными жителями. После взятия Пернова ливонцами овладела сильная паника: многие бежали в Ригу. Ходкевич выдвинулся было после этого с отрядом в 2000 человек против русских, но смог вернуть только замок Руин.

В начале октября 1576 года Магнус напал на замок Лемзаль и завладел им в отмщение за нападение, произведенное курляндскими дворянами на его владения. Это случилось уже в царствование Стефана Батория.

Страдая от неприятельских вторжений, неуверенные в безопасности не только своего имущества, но и своей жизни ливонцы винили в этом правительство Речи Посполитой; особенно сильно они осуждали нерадивость Ходкевича, обвиняя его даже в тайном пособничестве московскому государю. Ливонцы жаловались также и на то, что их страну не включили в перемирный договор, как будто бы она не входила в состав Речи Посполитой; между тем Ходкевич уверял, что перемирие распространяется и на Ливонию, и вследствие этого требовал, чтобы никто в Ливонии не вооружался, ибо это раздражает могущественного соседа и колеблет мирные отношения, в которых состоит с Иваном Речь Посполитая.

Тут надо, впрочем, сказать, ливонцы давно вышли из доверия Речи Посполитой. Многие ливонские замки находились в руках немцев, которые преследовали собственные интересы. Вероломство ливонцев сделалось, по словам Батория, их обыденным пороком. Ввиду этого Ходкевич опасался созывать посполитое рушение13 в Ливонии, ибо оно могло обратить свои действия против Речи Посполитой. Он был так раздражен против ливонцев, что на просьбу их о помощи как-то заявил, что помочь им не в состоянии, а если бы и мог это сделать, то он не прислал бы им в виде вспоможения даже никуда не годную корову.

Коль скоро иным способом отстоять Ливонию, казалось, было нельзя, Стефан Баторий уповал на дипломатию. Снарядив великое посольство, он известил Ивана об этом и предлагал пока соблюдать перемирие по всем границам обоих государств, но Иван в своем ответном письме Ливонию обошел молчанием. Отправление великих послов в Москву, однако, из-за болезни мазовецкого воеводы Станислава Крыского задержалось.

Между тем от купцов то и дело стали поступать известия, что русские собирают громадные силы в Пскове. Решив еще в феврале занять Ливонию силой, Иван стал делать соответствующие приготовления. Главными сборными пунктами для войск были назначены Новгород и Псков, а чтобы усыпить бдительность врага, пустили слух, что намечается поход против Ревеля. Действительно, московские войска осаждали этот город зимою 1577 года, но неудачно, так что слуху можно было поверить.

Готовясь к войне с Речью Посполитой, Иван вернулся к проекту Ливонского королевства, хотя и на иных условиях. К этому моменту положение Магнуса, короля только номинального, сделалось совсем тягостным, и он начал искать пути выхода из него. В конце 1576 года он вошел в сношения с Ходкевичем, обещая передать Баторию Иберполь, Каркус, Лемзаль и другие свои замки, если будут приняты предлагаемые им условия, то есть речь шла о прямой измене Ивану. Затем состоялись переговоры с самим Стефаном Баторием. Конечно, их старались вести в совершенной тайне, однако какие-то слухи до Ивана все-таки дошли. Предполагая, что измена может быть открыта, и опасаясь попасть в руки московитов, Магнус стал переезжать из одного замка в другой. Наконец царь приказал арестовать своего вассала и отправил несколько отрядов, чтобы задержать его.

Перепуганный и запутавшийся в своих связях Магнус принялся из своих укрытий заверять Ивана в своей полной преданности. Затем, загнанный в угол, он решил-таки явиться в Псков, пред очи своего сюзерена, чтобы хоть как-то оправдаться. Оправдания эти до известной степени имели успех. Иван поверил им или по крайней мере показал вид, что верит. Вслед за этим Магнус получил от Ивана область к северу от реки Аа (частью этой области он уже владел) и город Венден. Ливония между Аа и Двиной переходила во владение Ивана; занимать здесь любые пункты Магнус имел право только с соизволения царя.

Прежде чем выступить в поход на Ливонию, Иван отправил туда на разведку отряд конных татар. Польский полковник Матвей Дембинский пытался было остановить его движение, но был разбит и обращен в бегство. Татары донесли Ивану, что войска в Ливонии ничтожны, и 13 июля он двинулся в поход из Пскова во главе армии численностью до 30 000 человек14.

Еще раньше, 9 июля, из Новгорода царь выслал вперед отряд в 4316 человек под начальством князя Тимофея Романовича Трубецкого, приказав ему идти на Трикат и Вольмар. Трубецкой огнем и мечом прошелся по окрестностям Триката, Вольмара, Нитау, Зегевольда, Трейдена, Кремона и других местечек и достиг Западной Двины у замка Крейцбург.

Между тем сам Иван 16 июля подступил к замку Мариенгаузен.

В нем находились всего 25 человек гарнизона, вооруженных восьмью пищалями. Вследствие этого сопротивление многочисленному войску Ивана было невозможно, да и охоты сражаться у немецких солдат не было. Поэтому неудивительно, что замок сдался царю без боя. Царь отпустил солдат на все четыре стороны, приказав остаться в городе только местным жителям.

Оставив в Мариенгаузене 75 человек гарнизона, Иван двинулся к Люцину, который тоже сдался ему без боя. Немцы, находившиеся здесь, изъявили желание служить московскому государю. Иван приказал отправить их в Москву и, «разобрав, устроить поместьми и деньгами; а которые пригодятся в пушкари и в стрельцы, и тех устроить жалованьем денежным и хлебным»15.

Затем Иван овладел 27 июля Режицей. Лишь только царские войска подступили к этому городу, как он был сдан оборонявшими его немцами без единого выстрела. Вследствие этого Иван весьма милостиво обошелся с солдатами местного гарнизона и также принял их на свою службу.

Оставив в крепости 178 человек войска, Иван направился к Динабургу (Невгину). Начальником гарнизона был здесь поляк Соколинский, который, выслав в царский стан двух парламентеров-немцев, объявил через них, что сдает город на волю государя. Иван велел расспросить сдавшихся, хотят ли остаться у него на службе или быть вольными, обещая, что тех, «которые похотят на его государево имя и Государь их пожалует на свое имя, взять их велит и устроит, как им быти; а которые на государево имя не похотят, а учнут бити челом, чтоб их Государь пожаловал, велел им дати повольность, и Государь пожалует, отпустить их велит». Невгинские люди били челом, чтоб им государь велел дать волю.

Иван не только дал им свободу, но и удостоил особой милости – пригласил к своему столу и пожаловал им шубы.

В Динабурге оставлены были 350 человек и значительная артиллерия: семь пищалей медных, три пищали скорострельные железные, 104 пищали затинные; к пищалям было 1000 ядер и 50 прутов свинцу.

По пути к Лаудону (не доходя три версты от него) Иван послал отряд в 200 человек к Крейцбургу под начальством Елчанинова, который 6 августа донес царю, что «он приехал под город, аже город горит, а ворота-де городовые, выгорев, завалились». Тогда Иван приказал: «Досмотрити того, доехал ли Иван Елчанинов до Круцборха или не доехал?» Посланный принес царю известие, «что он под Круцборхом был и про Ивана Елчанинова сказал, что он ж с детьми боярскими и с стрельцы стоит у города у Круцборха, а в город ехати ему нельзя, потому что-де город горит и ворота у города выгорели». Город был зажжен, очевидно, отрядом князя Трубецкого.

Иван приказал Крейцбург осмотреть; результат осмотра оказался таков: «в городе в Круцборхе стараго города стена разсыпалась вся, а в вышегороде домы погорели все, а в вышке мосту и кровли нет».

Затем царь двинулся к Лаудону, который подчинился добровольно. Лаудонские немцы были отпущены за Двину, но «Левдун велел Государь разорить».

Когда Иван подступил к Зессвегену (Чиствину) и послал к «чиствинским людям грамоту, чтоб чиствинские люди город Чиствин Государю очистили без кровопролития», занимашие там оборону немцы грамотой, по-немецки писанной, ответили, что они давали клятву польскому королю и хотят сохранить верность этой клятве. Царь послал им вторую грамоту, но посланный в город парламентер принес ее назад и сказал, «что у него той грамоты не взяли, а хотели его застрелить». Тогда Иван расставил полки, чтобы силой взять город. Но тут явился в московский стан перебежчик и на допросе заявил, «что в городе большой человек немчин Ернист фон Минин да мызников 12 человек, и Ернист ранен, застрелен из лука и с тое раны умирает, чаю и умрет, а его Волка Амоса Ернист и все мызники Царскому Величеству послали бити челом, чтоб их Царское Величество пожаловал, от смерти живот дал, а из города выпустить велел, а они Государю город отворят и во всей воли государской учинится».

Затем явились из города еще несколько немцев; они тоже просили для себя пощады. Но бояре им сказали: «Нынча вы у Государя милости просите, а дотудова Государь к вам писал две грамоты, чтоб вы город отворили, а государь вам милость покажет, как будет пригоже…» Далее летописец лаконично замечает, что «августа в 20-й день Бог поручил Государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси город Чиствин», обходя, очевидно, молчанием те казни, которым были подвергнуты жители его за сопротивление.

Из немецких источников мы узнаём, что начальников города четвертовывали, разрывали на части лошадьми, сажали на кол и рассекали саблями, а женщин насиловали.

Оставив в Зессвегене 120 человек гарнизона с артиллерией, Иван того же 20 августа послал отряд численностью больше двух тысяч человек к городу Шванебургу (Гольбину); на следующий день город был разорен, а захваченная в нем артиллерия перевезена в Зессвеген. После того Иван взял 22 августа Берсов (Борзун), где оставил 140 человек гарнизона и артиллерию, состоявшую из 38 пищалей и 7 самопалов.

Затем русское войско направилось к Кокенгаузену (Куконосу). Когда оно находилось в одном переходе от города, прибыл князь Иван Белосельский с грамотой от герцога Магнуса, в которой сообщалось, что Магнус взял Венден (Кесь) и уже послал отряд занять Кокенгаузен.

Здесь необходимо сказать несколько слов о деятельности Магнуса в это время. Когда московские войска вторглись в Ливонию, он обратился с воззванием к ливонцам, увещевая их подчиниться московскому государю. Воззвание упирало на то, что силы ливонцев ничтожны, помощи им ждать неоткуда, а царь идет с грозной силой; подчинение, дескать, смягчит его гнев и остановит дальнейшее движение. Кроме того, утверждалось, что герцог находится в добром согласии с московским государем и пользуется покровительством германского императора, а потому можно положиться на его помощь. О дальнейшей судьбе Ливонии говорилось, что будет состоять под управлением голштинских герцогов или в случае прекращения их династии – герцогов мекленбургских.

Это воззвание так подействовало на ливонцев, что они возмутились против польско-литовского владычества, изгнали из многих городов польские и литовские гарнизоны и 14 августа в Вендене провозгласили Магнуса своим королем.

Жители Кокенгаузена тоже перешли на сторону Магнуса. Город был вне пределов, определенных псковским договором, а потому Магнус не имел права занимать его без ведома и согласия Ивана. Однако Магнус сделал это, известив своего сюзерена об уже свершившемся факте грамотой, чем и навлек на себя его гнев16.

Царь приказал прочесть послание Магнуса в присутствии бояр и дворян, и те выразили мнение, что «король Арцымагнус учинил не гораздо через договор». Нарушение Магнусом договора не ограничилось Кокенгаузеном. В своей грамоте он перечислял города, которые ему сдались, и в числе их были такие, которые должны были достаться Ивану. Ввиду всего этого царь приговорил послать к королю грамоту, «выписав его непригожее дело, которое он через договор чинил».

25 августа Иван послал к Кокенгаузену отряд в 2059 человек под начальством окольничего князя Петра Ивановича Татева и Даниила Борисовича Салтыкова. Немцы не хотели пускать их в город, требуя, чтобы они показали им грамоту короля Магнуса. За такое противодействие воеводы, силой войдя в Кокенгаузен, приказали перевязать немцев и донесли об их сопротивлении царю. Прибывший к Кокенгаузену Иван «за королевы Арцымагнусовы непригожие дела, что он через договор учинил, приказал и велел тех немец казнити смертью» и оставить в живых только несколько человек, чтоб было с кем отослать к королю государеву грамоту. Царево приказание было исполнено в точности: в живых оставлены были только «толмач Анц да служивый немчин Ганус Берга». Оставив в Кокенгаузене больше тысячи человек гарнизона с артиллерией, Иван двинулся к Эрли. Между тем отряд в 796 человек детей боярских и 700 стрельцов под предводительством Богдана Яковлевича Вельского 26 августа взял Ашераден. Местный ландмаршал Каспар Мюнстер был подвергнут московитами сечению розгами, а затем сброшен со стены и умерщвлен, другие пленники обезглавлены, женщины заперты в саду и отвратительным образом изнасилованы17.

Находясь у Эрли, Иван узнал, что Магнус послал отряд в 80 человек занять Вольмар (Вышгород). Здесь начальником гарнизона был князь Александр Полубенский. Он находился в самом критическом положении: гарнизон не имел продовольствия, а крепость – орудий для защиты; между тем помощь из Литвы, несмотря на самые настоятельные просьбы Полубенского, не являлась. Поэтому неудивительно, что отряд Магнуса легко завладел Вольмаром. Узнав об этом, Иван отправил к Вольмару войско (численностью 2603 человека) под предводительством Богдана Яковлевича Вельского и Дементия Ивановича Черемисинова, дав воеводам наказ «мелких людей побити» и оставить в живых только начальника и лучших людей. Полубенскому, который, по слухам, еще находился в Вольмаре, Иван приказал обещать свою милость и отпуск к королю Магнусу. Обходиться с ним было велено хорошо, но казну и лошадей отнять. В случае, если немцы и Полубенский запрутся в Вольмаре, воеводам было приказано «промышлять над городом». Если же Полубенского не окажется в городе, воеводам предписывалось, по возможности, преследовать его, догнать и арестовать.

Немцы не хотели пускать русских в город, и воеводы стали готовиться к штурму. Полубенский попал в руки русских еще до взятия города, во время осады, и был доставлен к Ивану. Царь обошелся с ним весьма милостиво и отпустил вскоре на родину18.

Тем временем Иван взял крепость Эрлю19, а 1 сентября настала очередь Вольмара. Осажденные сами вышли из крепости, пытаясь прорваться сквозь ряды русских, и почти все погибли; в живых остались только двенадцать человек.

Из Эрли Иван скорым маршем направился к Вендену, где находился Магнус. Вассалу было велено явиться к царю, но тот, надеясь, что царский гнев обойдет его стороной, послал к Ивану двух своих приближенных. Их наказали кнутом и послали сказать королю, чтобы явился сам. Отказаться значило сразу подписать себе смертный приговор. В сопровождении небольшой свиты из 25 человек Магнус поехал в царский лагерь. Здесь его немедленно арестовали, отняли оружие и привели к Ивану. При виде царя он бросился на колени и стал умолять о пощаде. Против ожидания царь заговорил с ним миролюбиво. Но в это время раздался выстрел из крепости, и ядро пролетело совсем рядом с Иваном. Подозрительный царь усмотрел в этом адский умысел на свою жизнь. Он разразился потоками брани, ударил Магнуса по лицу, затем приказал взять его под стражу и держать в полуразвалившейся избе. После этого ярость царя обратилась на тех, кто, как казалось ему, посягал на его жизнь.

Выстрел из крепости привел к тому, что русские устроили в городе немалую резню. Те, кто избежал ее, спрятались в последнем городском убежище – в замке. Обстрел замка продолжался четыре дня. Положение осажденных становилось с каждым часом ужаснее, их мучили голод и жажда; страх их перед Иваном был столь велик, что они приняли решение не сдаваться, а умереть добровольно. В замковой часовне приготовили несколько бочек пороху. Капитан Генрих Бойсманн поджег порох, последовал взрыв, который многих похоронил под развалинами20.

Овладев Венденом, Иван отправил в Трикатен к польским начальникам крепости Яну Бычковскому и Щенсному Малиновскому грамоту с требованием отворить город, за что обещал отпустить их к их королю Стефану с женами и с детьми «безо всякие зацепки». Король Стефан, прибавлялось в царской грамоте, хочет прислать к царю послов для заключения мира, и царь готов помириться, лишь бы были только подходящие условия. Предложения были заманчивы, сопротивление казалось невозможным, и Трикатен 10 сентября был сдан.

Несколько раньше сдался Ивану Роненбург. Эту крепость долгое время защищал от войск Магнуса Полубенский, находившийся здесь до того, как оказался в Вольмаре; он отбил несколько приступов и вынудил Магнуса отступить. Но попав в плен, он, по требованию Ивана, написал грамоту к воеводам в Роненбурге с предложением сдать крепость царю, что те и сделали.

Русские взяли также замки Смильтен, Шуен и Юргенсбург. Так Иван завладел почти всей Ливонией, не встретив особого сопротивления. Разве что князь Христофор Радзивилл с отрядом в 300 всадников пытался ему противостоять, и даже с некоторым успехом, ибо ему удалось захватить в плен несколько московитов и татар. Но оставаться в Ливонии, учитывая громадные силы неприятеля и измену самих ливонцев, было для него безумием; поэтому Радзивилл с приближением войск Ивана к Двине поспешил переправиться на ту сторону реки. За ним последовал отряд польских гусар (тоже в 300 человек), находившийся под командой ротмистра Альберта Оборского.

Правитель Ливонии Ходкевич держал свое войско в 4000 человек вне пределов страны, полагая, что борьба с врагом, у которого 30 000 человек, невозможна.

При известии о нападении Ивана на Ливонию Стефан Баторий некоторое время не знал, как поступить. Момент был критический. После сдачи Ливонии опасность угрожала Литве. Ввиду этого Баторий созвал литовское посполитое рушение и назначил великим гетманом21 виленского воеводу Николая Радзивилла. Но посполитое рушение собиралось медленно, а когда собралось, то в таком ничтожном количестве, что о движении против врага нечего было и думать.

Иван торжествовал: Ливония покорилась ему, истоптана была ногами его коней, по собственному выражению царя.

Завоевание страны он не считал нарушением договора с Речью Посполитой, ибо «николи того слова не было имяновано, что с Лифляндскою землею мир». Цель была достигнута: о дальнейших завоеваниях Иван не думал и готов был заключить с Речью Посполитой мир, лишь бы только Ливония признана была за ним. Баторий смотрел на дело иначе.