Читать книгу Психология возможного. Новое направление исследований понимания - В. В. Знаков - Страница 7

В психологии понимания предвосхищение понимаемого всегда играло очень значимую роль: составляющей любой модели понимания должна быть антиципация как предвосхищение, предугадывание, представление о возможном результате того, что понимается. Психологи внесли существенный вклад в развитие методологии научного познания, в основании которой лежит анализ соотношения действительного и возможного, а также многомировая интерпретация действительности (Петренко, Супрун, 2013). Например, С. Д. Смирнов разрабатывает модель образа многозначного мира как системы разноуровневых гипотез, непрерывной их генерации. Он пишет: «Итак, если под образом мира иметь в виду многоуровневую систему познавательных гипотез, которые непрерывно генерируются навстречу внешнему миру, то можно сказать, что в основе этих гипотез лежит прогноз того, каким, по мнению человека, в данный момент является мир и в каком направлении он изменится в близком или более далеком будущем. Фактически мы имеем дело с прогностической моделью мира, и степень определенности или неопределенности этого прогноза прямо сказывается на адекватности образа мира и его способности ориентировать наше поведение, нашу деятельность» (Смирнов, 2016. с. 220). Иначе говоря, человек, живущий и совершающий поступки в действительном мире, постоянно соотносит свои мысли и действия с будущим, не реальным, а только возможным.

Е. А. Сергиенко подчеркивает, что при изучении модели психического большую роль играют вторичные репрезентации, которые «позволяют нам думать о прошлом, возможном будущем и даже несуществующем, но, главное, строить причинные гипотезы» (Сергиенко, Уланова, Лебедева, 2020, с. 17).

А. О. Прохоров при исследовании репрезентации психических состояний отмечает, что одним из компонентов ментального опыта субъекта являются «предвосхищающие схемы – пространственные представления, которые, будучи сформированными под влиянием прошлого опыта, отвечают за прием, сбор и организацию информации, оказавшейся на сенсорных поверхностях» (Прохоров, 2021, с. 17).

Л. И. Анцыферова, анализируя трудные жизненные ситуации, рассматривает прием «антиципирующего совладания» и описывает феномен возможного будущего. В частности, одним из способов совладания является стремление человека избегать сомнительные ситуации. Психологическим барьером на пути разрушительного проникновения трагедии во внутренний мир человека, в его ценностно-смысловую концептуальную систему является отрицание. Оно «позволяет субъекту перерабатывать трагические ситуации малыми дозами, постепенно ассимилируемыми смысловой сферой личности. После ассимиляции запредельного для ума человека события меняются его сознание, отношения к миру, появляется новая оценка жизни и собственных возможностей, увеличивается пространство личного будущего в его сознании» (Анцыферова, 2006, с. 343).

Обобщая, можно сказать, что процессы антиципации, предвосхищения являются неотъемлемым свойством психики, присутствуют уже на самых первых этапах ее развития. Аргументированное доказательство этого тезиса представлено в работах Е. А. Сергиенко: «Принцип антиципации тесно связан с принципом непрерывности психического развития и предполагает необходимую подготовленность последующих стадий развития предыдущими. Антиципация рассматривается как имманентное свойство всех психических процессов в их развитии» (Сергиенко, 2019, с. 355; Сергиенко, 1992).

Обсуждая проблемы соотношения прогнозирования и «образа мира», Т. В. Корнилова пишет: «Ресурсным теориям сегодня могут быть противопоставлены подходы, предполагающие ведущую роль актуалгенеза познавательной деятельности личности. В рамках этих подходов разрабатываются идеи динамического контроля неопределенности и выдвигаются на первый план процессы предвосхищения и прогнозирования, которые на долгий период ушли на периферию отечественных исследований. Сейчас эти идеи возвращаются в существенном переосмыслении, которое можно обозначить вектором „от морфологической – к динамической парадигме“» (Корнилова, 2016, с. 210).

Прогнозирование и предвосхищение как инструменты анализа возможного не всегда направлены только в будущее. В семантическое поле «возможного» входит не только будущее, то, что прогнозируется, но и ретроспективное прошлое. Н. Е. Харламенкова, опираясь на идеи Е. П. Никитина, анализирует ретросказание как общую стратегию обращения к прошлому. Ретросказание представляет собой процесс восстановления прошлого по неполным данным: «Ретроспективная активность основана на принципе обратимости и предполагает возвращение к истокам, которое совершается с определенной целью. Цель эта состоит в „пересмотре“ своего опыта, в стремлении обнаружить в нем дополнительные возможности, либо, наоборот, в желании оправдать свои неудачи ссылками на негативные переживания. Из этого следует, что ретросказание может проявляться в виде разных психологических механизмов и не обязательно характеризует активность человека только как субъекта жизненного пути. В несубъектных формах активности преобладают эмоциональные механизмы, интуитивные переживания и озарения, которые, тем не менее, могут явиться основой ретросказания, построенного на когнитивной переоценке прошлого» (Журавлев, Харламенкова, 2018, с. 284–285).

Предвосхищение и прогнозирование являются способами, инструментами достижения возможного, однако их содержания различны. Указанные различия тщательно исследованы А. В. Брушлинским. Необходимость современного психологического анализа предвосхищения и прогнозирования определяется, во-первых, включенностью понимания в мышление субъекта и, во-вторых, необходимостью анализа соотношения осознаваемых и неосознаваемых альтернатив, которые или уже рассматриваются понимающим субъектом, или потенциально возможны при интерпретации понимаемого. Предвосхищение возможно тогда, когда можно предвосхитить результат, осознать альтернативу понимаемого: будет ли гореть зажженная свеча, если ее опустить бочку, наполненную водой? А. В. Брушлинский приводит такой пример: «На основе соответствующей теории астроном производит необходимые вычисления и в результате предсказывает время и место затмения. Здесь прогноз выступает в четко фиксированном виде и может быть эмпирически проверен простым восприятием предвосхищаемого события (затмения), когда последнее произойдет» (Брушлинский, 1979, с. 103). В отличие от этого в мыслительной деятельности в качестве неизвестного прогнозируемого искомого выступают не только характеристики решаемой задачи, но и свойства психического процесса, с помощью которого осуществляется ее решение. В любой мыслительной деятельности «в качестве „желаемого“ выступает прежде всего прогнозируемое искомое (будущее решение), которое в течение длительного периода времени остается в значительной степени неизвестным и потому не столь определенным, как в случае предвидения. Такая „неизвестность“ искомого означает, что даже в ходе его постепенного и/или скачкообразного прогнозирования оно до последней стадии мыслительного процесса не может быть найдено и зафиксировано с предельной отчетливостью» (там же, с. 106). Другими словами, неизвестность искомого означает, что пока оно не стало действительным, а является потенциальным, т. е. возможным.

Существенный вклад в отечественную психологию мышления, в частности соотношения когнитивных и эмоциональных компонентов прогнозирования при решении задач, внес О. К. Тихомиров. В теории смысловой регуляции мышления, разработанной Тихомировым и развиваемой его учениками, одним из ключевых понятий является «эмоциональное предвосхищение». Он писал: «Эмоциональное предвосхищение действия или последовательности действий является необходимым механизмом для их принятия субъектом в качестве „правильного“, и, напротив, отсутствие эмоционального предвосхищения может вести к тому, что объективно верные действия и целые последовательности действий „не узнаются“ в качестве таковых, хотя и называются в ходе рассуждения. Вербально формулируемый замысел совершаемого действия рождается на почве предвосхищающих эмоциональных оценок, отсутствие таких предвосхищений затрудняет формирование замысла. Эмоциональное решение задачи является кульминационным пунктом сложного эмоционального развития, имеющего место в ходе решения задачи» (Тихомиров, 1984, с. 100–101). В смысловой теории мышления доказано, что эмоциональная активация выступает как предвосхищение принципа решения задачи, она связана с чувством близости решения и предшествует ему: «Состояние эмоциональной активации выступает как некоторый неспецифический сигнал „остановки“, как указание на то, „где“ должно быть найдено то, что еще не найдено, оно выступает как неконкретизированное предвосхищение принципа решения (или окончательного решения). Это эмоциональное предвосхищение принципиального решения задачи, как мы уже отмечали, переживается испытуемым как „чувство близости решения“» (там же, с. 98). Обосновано также, что предвосхищение в мыслительной деятельности имеет три разновидности: словесно оформленные предвосхищения, предвосхищения на уровне невербализованного поиска и эмоциональные предвосхищения.

Сегодня одна из учениц О. К. Тихомирова, Т. В. Корнилова, рассматривает мышление как процесс движения к возможному, тому, что пока еще не мыслилось, не приходило в голову субъекту познания. Без этого изучение мышления оказывается неполным и поверхностным. Следовательно, главная идея автора заключается в направленности на исследование сопричастности человека возможному (Корнилова, 1994). По существу, анализ не состоявшихся поворотов мысли, возможных мысленных преобразований ситуации, отраженной в решаемой задаче, содержательно сходен с позицией С. Л. Рубинштейна и А. В. Брушлинского.

Согласно С. Л. Рубинштейну, в процессе познавательной деятельности субъект, взаимодействуя с объектом, мысленно поворачивает его разными сторонами и таким образом выявляет некоторые неизвестные ранее свойства последнего, получает новые знания об объекте. Иначе говоря, человек выявляет не только действительные, уже известные ему свойства, но и так мысленно преобразует объект, что в сознании возникают новые его признаки, которые раньше были только потенциальными, возможными альтернативами познаваемой реальности. А. В. Брушлинский полагал, что в ходе решения мыслительной задачи человек, в конце концов, формирует только одну предпочитаемую альтернативу (к примеру, законодательно разрешить или запретить смертную казнь).

Предпочтение одной из возможных альтернатив не означает того, что рассматривавшиеся ранее варианты решения исчезают из памяти, внутреннего мира мыслящего субъекта. Сегодня подтверждающий это эмпирический материал представлен в исследованиях альтернативных биографий. Нереализованная возможность, отвергнутый субъектом вариант саморазвития может развиваться им в виде альтернативной жизненной истории. «Традиционно считается, что жизненный выбор – это своего рода развилка, пройдя которую человек оставляет невыбранный вариант позади, в своем прошлом. Однако анализ биографических историй показывает, что неслучившаяся ситуация может развиваться человеком параллельно его основному жизнеописанию – в виде альтернативной жизненной истории. Она продолжает оставаться частью его актуального автобиографического дискурса, содержащего нереализовавшиеся или отвергнутые возможности, превращаясь в своего рода возможное Я. Альтернативная жизненная история часто создается в точке „перегиба“ и связана с переломным событием жизни, которое нарушает непрерывность и взаимосвязанность линии времени и Я-концепции. Однако, несмотря на свой альтернативный характер, эта история усиливает тематическую согласованность автобиографии, поскольку пронизана основными ценностями и жизненными принципами человека, которые по-прежнему остаются актуальными в его жизненном пространстве. Таким образом, альтернативная история темпорально дезинтегрирует жизненную историю, а тематически интегрирует ее» (Аванесян, 2019, с. 267–268).

В психике человека возможное возникает на основе вероятностного прогнозирования, т. е. способности выдвигать возможные гипотезы (разной степени достоверности), сопоставляя новые знания с уже имеющимися. Для современных психологических исследований парадигма вероятностного прогнозирования имеет большое научное значение. Психологи активно изучают феномены опережающего отражения, генерации гипотез, теории предсказательного кодирования, категории возможного, разрабатывают вероятностные математические модели принятия решения и уверенности в нем (Скотникова, 2021).

Вероятностное прогнозирование может быть направлено на предсказание того, как будут развиваться явления и события, независимые от действий человека (прогноз погоды). Однако может быть и вероятностное прогнозирование того, что какие-то действия субъекта приведут к успеху, к достижению его целей или удовлетворению потребностей. В этом случае внешние события рассматриваются, как зависящие от действий человека, изменяемые его действиями: «Такое прогнозирование – необходимый элемент планирования собственных действий, направленных на достижение некоторого результата. Здесь прогноз можно сравнить не с попыткой предсказать, куда вероятнее всего изменчивый поток вынесет щепку, а с попыткой определить, какие действия пловца в изменчивом потоке с наибольшей вероятностью позволят ему оказаться в заданном месте в заданный момент времени» (Фейгенберг, Иванников, 1978, с. 8).

В психологии есть множество исследований поведения человека в случайных средах, и их результаты всегда говорят об одном и том же: нет однозначной зависимости между ситуацией и реакцией субъекта, о такой связи можно говорить только в вероятностном ключе: «Действия человека (или животного) в заданной ситуации обычно не могут быть предсказаны однозначно; мы можем предвидеть только более вероятное поведение. Поведение человека и животного вероятностно в том смысле, что нет однозначной зависимости между сложившейся ситуацией и реакцией субъекта в этой ситуации, на чем настаивали классики бихевиоризма, выражая это в формуле S – R (стимул – реакция)» (там же, с. 81).

Интересные данные о связи вероятностного прогнозирования с творческим мышлением получены в психологических исследованиях шизофрении. В частности, «больным и здоровым называли пары слов и предлагали им ответить, есть ли что-либо общее между понятиями, выражаемыми этими словами. Среди пар были и такие, о которых здоровые уверенно говорили, что между ними ничего общего нет. Больной же легко находил и в этих случаях нечто общее. Так, например, в паре „керосин – симфония“ больной видел общее в том, что керосин может вытекать из бидона с мелодичным звуком. Ответ больного кажется очень странным, необычным, неожиданным. Но назвать его формально неправильным нельзя» (Фейгенберг, 1986, с. 131–132). Здоровые люди обычно выбирают ассоциации, которые высоковероятны в их прошлом опыте. У больных нарушена опора на вероятностную структуру прошлого опыта, и потому различия между вероятностями у них отсутствуют. Тенденция к уравниванию вероятностей тождественна вероятностной дезорганизации, росту этропии, дезорганизованности системы. «В заключение следует обратить внимание на то, что в процессе открытия творческие личности часто находят „маловероятное“ решение или вывод, но у них это решение носит логически обоснованный характер, в то время как у больных имеет место хаотическое смешение мало-и высоковероятного» (там же, с. 133).

Больные шизофренией в стандартных ситуациях нередко видят больше возможностей, чем здоровые, потому что для них характерно увеличение частоты использования малозначимых «латентных», нестандартных свойств предметов. Вместе с тем они реже актуализируют стандартные, практически более значимые признаки. Например, по мнению шизофреников, – «ботинок и карандаш – оставляют след; чертят; имеют запах; один соприкасается с рукой, другой – с ногой; заостренные; хранятся в коробке; их „чинят“; „могут убить человека“ (физически и морально). Приведенные примеры свидетельствуют о том, что предметы и явления сближаются часто самым неожиданным образом, рассматриваются в непривычных аспектах и комбинациях, в том числе и по чисто вербальной общности, когда полностью игнорируется то обстоятельство, что одно и то же слово может иметь совершенно различные смыслы» (Критская, Мелешко, 2015, с. 106). Следовательно, у людей, больных шизофренией, повышенная склонность к актуализации латентных свойств, видению предметов и явлений в необычных и непривычных аспектах. Вследствие этого при решении творческих задач они способны выявить больше возможностей предлагаемых ситуаций. Неудивительно, что, как и одаренные личности, они нередко находят нестандартные новые решения задач.

Таким образом, исследования предвосхищения, прогнозирования, антиципации в психологии интересны и разнообразны. Однако следует заметить, что в подавляющем большинстве в них изучаются процессы, происходящие внутри конкретной ситуации, деятельности: например, при решении задачи возможное открывается мыслящему субъекту в виде новых, ранее скрытых от его внимания сторон объекта. Психология возможного появилась тогда, когда весь мир стал рассматриваться учеными как океан возможностей. Соответственно, основная задача психологии возможного отличается от целей исследования прогнозирования: не поиск проявлений этого феномена в конкретной деятельности, а анализ новых возможных задач, которые ранее не были известны ученым. В этом смысле напрашивается аналогия со вторым этапом исследований субъекта. На первом этапе ученые описывали, идентифицировали психологические признаки субъекта. Задача второго этапа – поиск путей и способов самотрансформации, самопреобразования субъекта. Поиск способов самоизменения субъекта, как и психология возможного, реализуется только на основе выхода за узкие границы личностных качеств человека и обращения в мир человека.