Читать книгу Черный Пеликан - Вадим Бабенко - Страница 4

Так мы и пришли в ресторан к Гиббсу – не глядя друг на друга. Нас встретили почтительно и тут же провели к столику в глубине, и Гиббс подошел к нам почти сразу и с первого взгляда не понравился мне, хоть что-то в нем притягивало, не отпуская, так что приходилось делать усилие, чтобы не разглядывать его слишком откровенно. Конечно, упоминание об океанских дюнах не могло остаться незамеченным, и любая оценка после этого так и норовила стать чересчур пристрастной, но все же, повторяю, общее впечатление оказалось смазано – к вящей моей досаде. К тому же, пока мы сидели одни, Пиолин еще подлил масла в огонь, сообщив по секрету, что Гиббс ко всему прочему повидал и самих черных пеликанов – и не скрывает этого, словно назло приличиям – и тут уж я на самом деле разволновался и уже не жалел, что ужинаю в компании, а не в одиночестве, как намеревался вначале, но потом, когда мы с Гиббсом жали друг другу руки, я подумал довольно-таки кисло, что ожидаю слишком многого и ожидаемого скорее всего не получу. Был он как-то суетлив и нарочит и все посматривал на меня исподтишка – вначале недружелюбно, а потом, когда Пиолин меня представил, преувеличенно радушно. В эту суетливость никак не получалось поверить до конца, как в несколько небрежный маскарад, и разочарование, остро кольнувшее внутри, долго не давало мне покоя.

«Это непростой человек, – шептал мне Пиолин, пока Гиббса не было с нами, – непростой и впечатление производит странное – если не сказать похуже. Что и поделом – вечно его на всякое заносит, а другие недоумевают, с чего да как. Взять хоть эту историю с черными пеликанами, когда у него не стало половины лица… – Пиолин пожевал губами, посмотрел куда-то вбок и добавил после небольшой паузы: – Н-да, не стало и все тут, ничего не попишешь».

«Как это?» – удивился я, почувствовав себя неловко. «А вот так это! – отрезал Пиолин сурово, а потом добавил уже чуть мягче: – Да вы сами увидите, когда придет, только спрашивать не вздумайте – про это спрашивать не годится. Мне-то он про них не говорил никогда, но другие болтают, может и слышали чего, хоть тут и не поймешь что правда, а что небылицы. Дураку понятно, что с ними надо быть начеку, даже когда они поодиночке, а он будто бы набрел на целую стаю и вдруг пошел к ним сам без всякой причины. Не знаю, что ему взбрело в голову – блажь какая, или просто от жары ударило – но прямо вот так сам и пошагал, как на веревке поволокли. Он тогда был не один, а со спутником, который сразу все понял – и что их целая стая, и что Гиббс сейчас пойдет туда к ним, – и, не будь дурак, лег ничком в песок, хорошо еще, что не кричал дурным голосом, а когда тот вернулся, его уже не было – он полежал-полежал и побрел оттуда, да и, правду сказать, от черных пеликанов скоро не возвращаются… Так что, Гиббс потом плутал один, все северные дюны исходил и не встретил никого, тогда тоже сезон еще не начался, и это к лучшему – успел он сам к себе привыкнуть, а это непросто наверное без половины лица. Поэтому, когда он опять объявился, никто на него большого внимания не обратил, он давно не был такой уж новостью, подзабыли про него, хоть Гиббс тут человек известный. Ну и сам для себя он ничем новым уже не был, хоть и изменился после того…» – а как изменился, Пиолин рассказать не успел, потому что тут уж Гиббс подошел к нам собственной персоной, и я поглядел на него вначале с некоторым страхом, но ничего страшного не было: конечно, если смотреть с той стороны, то странно, кажется, что лица у него нет вообще, хоть все части на месте, и спереди тоже как-то необычно, ну а с другой – ничего не заметно, профиль как профиль.

Мы познакомились и расселись, потом появился официант, и все принялись обсуждать меню, а как только с меню было покончено, те двое занялись непосредственно мной. Особенно усердствовал Пиолин – говорил без умолку, балагурил и довольно-таки плоско острил, посматривая при этом на меня исподтишка. Гиббс все больше поддакивал и хмыкал, но иногда тоже вступал с сентенциями, и только мне не давали сказать ни слова.

Так и не уловив, отчего моя персона оказалась вдруг в самом центре, я с удивлением прослушал историю своей прошлой жизни, сочиненную ими тут же на месте на основании скупых сведений из регистрационной карточки. Гиббс сразу предположил, что я учился в … университете, это хороший университет, и народ там бойкий – не мудрено, что некоторые идут в журналисты, которых лично он не жалует, но и среди них встречаются порядочные люди. Они потолковали о том, преуспевал ли я в учебе и сошлись во мнении что, наверное, преуспевал, «потому что себя любит больше, чем девок» – не совсем понятно подытожил Пиолин. Потом Гиббс наудачу прикинул несколько побочных занятий, что могли б меня увлечь в университетские годы, отвлекая от приобретения знаний, а Пиолин, подумав над каждым, принимал его или отвергал. Там мелькали дорогостоящие мотоциклетные забавы (отвергнуто Пиолином), различные игры с мячом (с некоторым сомнением принято), музицирование (принято с воодушевлением) и даже умеренный политический экстремизм, на котором Пиолин зевнул, и Гиббс сразу прекратил эту игру, отвернулся от меня и стал задавать Пиолину вопросы типа: «а как устроился тут молодой человек?» – на что Пиолин отвечал, что устроился прекрасно – или «а молодой человек знает, что лифты не работают по ночам?» – и Пиолин говорил, что, да, знает, хоть про лифты меня никто не предупреждал. И так они продолжали в том же духе, пока не принесли еду, а под конец Гиббс принялся рассказывать длинную историю о том, как он раз застрял в лифте с двумя горничными, но закончить не успел, потому что как раз тогда на столе появился салат, и все занялись салатом.

Салат был недурен, а принесенный за ним кролик и вовсе хорош. Мы почти не говорили за едой, лишь Гиббс бурчал что-то время от времени, а когда с кроликом было покончено, Пиолин обратился ко мне с вопросом о десерте, от которого я отказался, потому что был сыт и меня уже тянуло в сон. Тогда Пиолин движением ладони отослал официанта прочь и сказал, что теперь наконец пора поговорить о деле.

Прямо сказать, первым моим желанием было расплатиться и уйти. Не желал я иметь с ними никаких дел, и помощи мне от них было не нужно, а неумелое радушие обоих и какой-то безостановочный напор не могли не показаться неуместными. Мы были едва знакомы, а я не слишком-то привык доверять кому-то после первого же ужина и собирался им на это намекнуть, но на лице Пиолина появилась такая целеустремленность, а Гиббс так вдруг напрягся, что я оробел и сдался, успокоив себя тем, что покинуть их всегда успеется, а торопиться мне некуда. Пиолин тут же сделался официален и важен, начал называть Гиббса «уважаемый друг», а меня не иначе как «наш гость», или «наш дорогой гость», и я, будто завороженный, стал покорно их слушать.

«Так вот, уважаемый друг, – веско говорил Пиолин Гиббсу, – наш гость, знаете ли, ищет тут кой-кого, то есть пока еще не ищет, а просто осматривается, но вскоре обязательно начнет искать, можете мне поверить. Дело это трудное, вы сами знаете, и лучше бы ему от своей затеи отказаться – вот прямо тут, на месте – но наш гость не робкого десятка (Гиббс остро и быстро глянул на меня) и отказываться от своих намерений не любит. Да-с…» – он помолчал несколько секунд, и Гиббс тоже молчал, ожидая продолжения.

Пиолин шумно отхлебнул воды из бокала и заговорил непонятно про наш с ним договор, которого я не припоминал, про товарищество и опеку, а Гиббс все кивал с рассеянным видом, будто тоже не вполне понимая, лишь в одном месте у него сделалось удивленно-сочувственное лицо, и он вдруг повернулся ко мне другой своей половиной, где не было ничего и стал ожесточенно чесать шею, а Пиолин остановился и ждал, пока тот закончит. Гиббс как-то сразу успокоился и снова стал слушать Пиолина, сев, как раньше, но всякое выражение с нормальной части его лица уже исчезло. Я знал, что мне надо бы вмешаться и возразить – опять выходило нелепо, опять Пиолин нес какие-то небылицы, куда-то при этом клоня, но мне все было безразлично, я устал и тупо ждал, чем это кончится – глядя на происходящее будто со стороны. Моих собеседников, судя по всему, это устраивало вполне – они будто и не ждали от меня ничего другого, что, наверное, должно было меня насторожить, но почему-то не насторожило.

«Да, затащил он нас в это, затащил, и ведь не скажешь, что сплутовал, – продолжал Пиолин, шутливо погрозив мне пальцем, – сплутовать-то каждый может, да за это потом бьют. Нет, заманил он меня в открытую, без всякого лукавства, а как он при этом еще и про вас пронюхал, уважаемый друг, я ума не приложу. То есть, понятно, как пронюхал – я сам ему сказал – но как он меня сказать заставил, это загадка, н-да. Как бы то ни было, своего он добился, и нам теперь, Гиббс, деваться некуда. И уж пожалуй лучше начать, не откладывая, потому что увиливать поздно и лучше разделаться с этим побыстрей, ведь задержки только вредят – лица, знаете, забываются, имена стираются, а то и помрет кто ненароком, так что я предложил бы, – Пиолин еще посерьезнел, – шутки в сторону, и – к делу, к делу!»

Гиббс положил локти на стол, повернулся ко мне и вновь весь напрягся. Мышцы вспучились под пиджаком, и на шее выделились жилы, но он спросил довольно-таки доброжелательным голосом: – «Имя?»

«Юлий, – тут же встрял Пиолин, ответив за меня, хоть никто его об этом не просил, потом поправился: – То есть, почти Юлий… Юлиан, а не Юлий… Юлий, Юлиан, какая разница», – и глянул на меня ободряюще с кривой полуулыбкой. Я промолчал, лишь состроив недовольную мину, а Гиббс немного поразмыслил, затем полез под стол и вытащил оттуда небольшой саквояж. Наверное он принес его с собой, только я не заметил тогда, хоть и мог бы поклясться, что в руках у него ничего не было. Загадки, загадки, подумалось раздраженно, а Гиббс порылся внутри, достал фото пожилого мужчины, что стоял, чуть склонившись набок и болезненно улыбаясь в камеру, и положил его на стол. «Он?» – спросил меня Пиолин, разворачивая фотографию к себе и жадно в нее всматриваясь. «Да нет, ничего похожего», – ответил я, пожав плечами, и Пиолин сразу оставил фото в покое, откинувшись на спинку стула, а Гиббс удовлетворенно кивнул, забрал саквояж и куда-то ушел.

Пиолин тут же наклонился ко мне и, дыша в лицо, стал говорить, что Гиббс конечно мастер своего дела и вообще следопыт, но нельзя же ждать результата прямо вот так сразу, не сходя с места. Все-таки задача-то непростая, даже для Гиббса, да еще надо иметь в виду, что Гиббс, хоть и мастер, не всегда быстро ухватывает суть и решает правильно, у него много времени уходит на раскачку, так что кажется даже, что он вообще только морочит голову. Ан нет, нельзя недооценивать Гиббса, Гиббс очень опасен, особенно когда к нему не относятся всерьез, так что нам надо набраться терпения и подождать немного, он сейчас придет, а, смотрите-ка, вот уже и он.

Гиббс тем временем подошел к нам с бумажным пакетом в руках, подсел, подозвал официанта и заказал кофе. Мы последовали его примеру. Бумажный пакет оказался сложенной в несколько раз картой города, которую Гиббс пытался развернуть на столе, но карта на стол не влезала, и в результате мне так и не удалось увидеть ее в полностью развернутом виде. Карта была расчерчена квадратами, Пиолин с Гиббсом стали подсчитывать их количество и насчитали четыреста шестьдесят – двадцать линий в ширину и двадцать три в длину, а каждый квадрат включал в себя, по словам Гиббса, несколько кварталов, так что был великоват, и разметку на квадраты нужно было переделать – нынешняя была сделана для другого случая и оказалась слишком крупной. Пиолин предлагал увеличить частоту линий раза в полтора, но Гиббс убедил, что будет все еще слишком крупно и предложил больше – один и семьдесят пять сотых, – на чем они и остановились, принявшись тут же перечерчивать линии жирным карандашом, причем новые линии иногда совпадали со старыми, а чаще всего нет. В результате на карте оказалось такое количество новых и старых линий, что, по-моему, ничего нельзя было толком разобрать, но Гиббс удовлетворенно сказал, что теперь мол карта размечена в самый раз, и Пиолин тоже выглядел вполне довольным работой.

Тогда Гиббс стал излагать план, сразу предупредив, чтобы мы не удивлялись – он намерен начать с самого простого, в этом залог успеха, а всякие усложнения нужно оставлять на потом. План Гиббса состоял в исследовании каждого квадрата подробно и обстоятельно – сначала на карте, а потом и «в натуре» – и таким образом неминуемой локализации Юлиана в одном из них, так как больше тому некуда деться, если он действительно находится в городе. Если же его здесь нет, в чем мы убедимся, закончив последний квадрат, то тогда в действие вступает вторая часть плана, которая есть просто многократное повторение первой – мы снова начинаем с квадрата номер один и двигаемся в той же последовательности, потому что ведь если Юлиана сейчас в городе нет, то ничто не мешает ему появиться тут в любую минуту. Конечно, также ничто ему не мешает и убраться прочь из города до конца наших поисков, и мы вновь окажемся там же, где начали, но от этого не застрахуешься – ведь с тем же успехом он может перебираться из квадрата в квадрат, и его путь вовсе не обязан пересечься с нашим. Так что эти соображения, живет ли Юлиан в М. или давно уехал отсюда, а если уехал, то появится ли вновь и когда – все это нисколько наш план не меняет и не делает его лучше или хуже, в чем он, Гиббс, видит основное этого плана достоинство – практически ничто в мире не может помешать его осуществлению.

Осталось, сказал Гиббс, обсудить детали, то есть саму технику работы, и здесь он может предложить давно известные приемы, к каковым относятся постоянное дежурство в местах массового скопления народа, таких как питейные заведения, кинотеатры и трамвайные остановки, а также разговоры с людьми, постоянно проживающими в квадратах, причем тут не исключена возможность материального поощрения, которое способствует развязыванию языка. Правда, добавил он с некоторым сомнением, тут надо не перестараться, чтобы поощряемый в порыве усердия не наговорил лишнего, чего на самом деле вовсе и нет.

Таким образом, продолжал Гиббс, действуя методично и настойчиво, мы будем постоянно продвигаться вперед, что будет отражено на карте вычеркиванием соответствующих квадратов или лучше заклеиванием их кусочками липкой бумаги, потому что никакой квадрат, если только он не привел к успеху, нельзя выбрасывать из рассмотрения навечно – ведь мы можем вернуться к нему позднее, проходя одним и тем же путем по нескольку раз. И наверняка вернемся, потому что, между нами, шансы на то, чтобы найти Юлиана с первого круга, а лучше сказать с первых кругов, весьма и весьма малы. Но заклейка квадратов будет по крайней мере показывать нам, что мы не стоим на месте, а напротив делаем все, что можем, и это в свою очередь даст нам повод не унывать и не опускать руки, а именно уныние, по его опыту, и есть причина неудач во всех мало-мальски непростых начинаниях.

Гиббс замолчал, вполне довольный собой. Пиолин, ворча – следопыт, следопыт – поглядывал попеременно на меня и на Гиббса, и руки у него тряслись, от старости наверное, и тогда я понял что больше ничего путного от них не дождусь, и нужно уходить отсюда прямо сейчас. В нескольких словах я поблагодарил обоих за помощь, Гиббс воззрился на меня задумчиво, а я достал бумажник, положил на стол несколько купюр и приготовился встать.

Но встать не удалось. На локоть мне легла каменная ладонь и без всякого усилия пришпилила меня к столу. Я почувствовал себя бабочкой, распластанным жуком, верхний свет опрокинулся надо мной от неожиданности, потом покачался и снова встал на место, а ладонь осталась пока на локте, ослабив правда нажим. «Не надо спешить, дорогой гость, – сказал Пиолин ласково, снимая наконец руку с моего локтя. – Не нужно спешить, ведь мы еще не закончили. Вы видите, Гиббс не спешит уходить, и я не спешу, а мы ведь занимаемся вашим делом, а не моим и не гиббсовым. Мы теперь должны держаться вместе – как партнеры держатся друг друга, ведь мы партнеры теперь, и мы с Гиббсом столько сил уже извели на этого вашего знакомого, на наш план, да и на вас, скажу я вам, что назад-то уже и не повернешь. Никто не любит, когда отступают с полдороги, и мы с Гиббсом не любим, поскольку отступать не выучены. Не так ли, уважаемый друг?» – обратился он к Гиббсу, и тот энергично покивал.

«А план-то наш того, дрянной, – неожиданно продолжил Пиолин, вновь обращаясь к Гиббсу и не глядя на меня совсем, хоть я и чувствовал настороженность его руки, лежащей в сантиметрах от моего локтя, – дрянной, потому что квадратов слишком много, и если их все перебирать, заклеивая, то ничьего терпения не хватит. Так что о плане этом надо забыть, и вообще о городе надо забыть, потому что в городе Юлиана искать бессмысленно, а идти надо в дюны, там все на виду, да и, скорей всего, там-то мы его и найдем, где же ему еще быть?»

«А что, – протянул Гиббс – тоже идея», – а у меня в голове пронеслось: – «Дюны – опять дюны… Случайно или неспроста?» Все происходило как-то слишком быстро, я чувствовал себя основательно сбитым с толку. Даже и сам город М. еще вчера был знаком мне только по слухам, что уж говорить о тех местах, куда я и вовсе не мечтал попасть. О них вообще предпочитают умалчивать, словно не желая забредать на ненадежную почву, а Пиолин вон не стесняется ничуть – ему что дюны, что не дюны, болтает и глазом не моргнет. Даже странно: совсем пропадает пиетет, будто можно прямо тут сговориться, как о загородной прогулке, и – вперед, на самый край света, не имея сомнений, без которых казалось бы никак. Ну хорошо, сомнения вообще присущи не всем, но все же неясно – туда что, так каждого запросто и зовут?

Я посмотрел на Пиолина, потом на Гиббса, как будто ожидая разъяснений, но они были заняты друг другом, принявшись обсуждать новый абсурдный план – и не просто план, а конкретный маршрут, словно наш поход был уже решенным делом. Ну нет, подумал я, это вы зря, это уж вы погорячились. Сами-то идите куда хотите, а меня не трогайте, покорно благодарим. Юлиан – дело исключительно мое, и займусь я им сам и не далее как завтра. Дюны тут скорее всего ни при чем, и в любом случае начинать нужно с города, да и, прямо скажем, слишком многое наворачивается с самого начала – и без дюн голова кругом. И не надо думать, что рукой на локте можно меня запугать – нет, не на того напали…

Тут же я прислушивался невольно к названиям, звучащим чудно и тревожно, и жалел в глубине души, что все это зря, и зовут меня конечно же не всерьез. А что, если всерьез? – От этих двоих можно ждать чего угодно… Какое было бы приключение! – Обидно, что мне с ними не по пути. Они-то, наивные, считают, что я не смогу отказаться, что я уже поддался и согласился, да и многие согласились бы на моем месте, но я занят, занят, поймите – придется как-нибудь в другой раз. Конечно, неплохо было бы утереть Юлиану нос – пусть он очутился в городе М. раньше меня, но если, скажем, первым забраться в дюны, то это явно перевесит. Или не перевесит? И кому докажешь? А вдруг он и в дюнах уже побывал…

Последняя мысль была неприятна, и я заерзал на стуле, так что Гиббс повернулся ко мне и глянул в глаза весело и жестко, как бы проверяя мгновенным импульсом. Это длилось один лишь миг, и он тут же отвел взгляд, словно в разочаровании, но мне вдруг захотелось убедить себя самого – а почему бы и нет, почему бы и не пойти с ними, хоть даже из одного упрямства, просто из независимости или из любопытства, пусть никакого Юлиана мы там не найдем в помине? Конечно, это уводило в сторону и вообще вносило много лишнего – я удивлялся сам себе, но никак не мог придумать достойного возражения. Взгляд Гиббса все чудился тенью в зрачке, да еще и Пиолин стал доказывать настойчиво, что этот-то план – что надо, не чета предыдущему, «да и дюны заодно посмотрите, дорогой гость, и, глядишь, человека вашего разыщем». Он все бормотал и бормотал – про Юлиана, про следопыта Гиббса, потом опять про новый план, который не то что прежний, а лучше в сотни раз, так что он, Пиолин, даже жалеет, что не может с нами, дел многовато, гостиница – это вам никакая не шутка. «Ну да не беда, – поспешил он меня успокоить, – с вами пойдут еще люди, наши с Гиббсом знакомые – хорошие знакомые, в дюны, знаете, чем больше людей, тем лучше», – и только он начал про них, как дохлый осьминог прилетел из глубины зала и попал Гиббсу в плечо, затем кто-то крикнул, мы вскочили, и началась драка.

Все произошло так быстро, что я не успел заметить, откуда взялись двое загорелых мужчин в черных куртках, от которых будто пахло болотом, и целая группа юнцов за ними – никак не меньше человек десяти. Когда я поднял глаза, загорелые пятились к стене справа от нас, а юнцы медленно надвигались от стены слева, где был выход, громко ругаясь и швыряя в тех двоих всякой дрянью, которую они хватали со стойки бара и прямо со стоящих на пути столов. Мы очутились в центре происходящего, юнцы шли прямо на нас, двигаясь по-хозяйски, и мне стало не по себе.

Я оглянулся на преследуемых. Те озирались по сторонам, но в общем выглядели вполне спокойными, хоть отступать им было некуда, и положение их казалось незавидным. Прошла секунда, не более, но, повернувшись назад, я вдруг увидел, что юнцы уже тут, прямо у нашего стола, Пиолин смотрит на них снизу-вверх, глупо раскрыв рот, а Гиббс стоит и говорит что-то. Потом один из них, приземистый блондин, подскочил сбоку и нанес свистящий удар чем-то черным, от которого Гиббс увернулся, как кошка, а после все завертелось, словно в беспорядочном сне. Я помню, как Пиолин держал блондина стальным захватом за горло, упираясь коленом ему в позвоночник. Блондин хрипел, а Пиолин косил на него налившимся кровью глазом и приговаривал: – «Сейчас я тебя полечу, сынок, полечу…» Двое в черных куртках внезапно оказались в самой гуще и раздавали мгновенные страшные удары, пол сразу стал забрызган кровью, несколько юнцов лежали вниз лицом, не двигаясь, остальных, избивая, гнали к выходу. Я кинулся к Пиолину, чтобы спасти блондина, мне казалось, он сейчас его задушит, но кто-то навалился на меня сзади, и мы упали на пол, прямо на склизкого осьминога, причем я проехался по нему лицом, цепенея от отвращения. Державший меня шептал прямо в ухо: – «Погоди, погоди, дай позабавиться», – а я вертелся в его руках и никак не мог повернуться, а когда вырвался, то свет внезапно погас, и ничего не стало видно.

Послышался страшный вопль, я не сомневался, что кричал блондин, и так оно наверное и было, потому что когда свет снова зажгли, блондин сидел, заслоняясь руками от высившегося над ним Пиолина, и одно ухо у него было почти оторвано и болталось, как на нитке, а потом он плюнул в Пиолина кровавой слюной, а тот вдруг схватил стоящий рядом стул и, крякнув, обрушил его блондину на голову. Все вокруг застыли, и в тишине явственно прозвучало короткое ругательство, произнесенное голосом Гиббса, который тут же оказался рядом, косо глянул на размозженный череп и стал выталкивать Пиолина к дверям.

Я бросился в туалет, где меня сотрясла рвота. Потом я долго стоял около умывальника, смывая следы осьминога с лица и непонятно откуда взявшуюся кровь с рукава. В комнату заходили серьезные, сосредоточенные мужчины, никто не смотрел в мою сторону, пока я не набрался мужества и не спросил у одного: – «Скажите, там уже убрали?» – но он лишь приблизился ко мне, внимательно заглянул мне в лицо и ушел, ничего не сказав. Я еще постоял перед зеркалом и нетвердой походкой отправился в зал.

Там уже было убрано. Гиббс сидел одиноко за нашим столом и курил. «А где Пиолин?» – спросил я, и сам поразился своей глупости, Гиббс же не удивился ничуть и ответил скучным голосом, что наверное на работе, дел у него всегда невпроворот, гостиница работает в обычном режиме, хоть и несезон, за всем нужно приглядывать. Я согласился – мол, да, конечно – и сел. Гиббс протянул мне сигареты.

«Мне сейчас нужно уйти, – сказал он. – Жаль, что мы не успели договорить, но думаю, вы ухватили суть – не так ли?»

«Суть?..» – переспросил я рассеянно.

«Ну да, ну да, – нетерпеливо закивал Гиббс, – дюны там и вообще… Подумайте на досуге, поприкиньте. Когда придет время выезжать, вам сообщат. О счете за ужин не беспокойтесь – плачу я». Он встал, коротко поклонился мне и собрался уйти.

«Скажите, – умоляюще обратился я к нему, – скажите, кто это был, за что их так избили? И кто эти двое?» – я оглянулся к правой стене, где давно уже не было мужчин в черных куртках. «И еще я хотел спросить, а Пиолин точно не поедет с нами – то есть, если вы соберетесь-таки и если я соглашусь?»

Гиббс повернулся, изучающе, без улыбки посмотрел на меня и, ничего не сказав, пошел прочь.