Читать книгу На дальних берегах. Книга первая. Тринадцатый год. Часть первая - Вадим Барташ - Страница 3

«Евпатий Коловрат» был большим трёхпалубным пароходом, который построили по английскому проекту в конце 70-х годов XIX века на Архангельской судоверфи. Четверть века он ходил по Северной Двине, от Архангельска до Котласа, но в 1906 году его передислоцировали через Карское море в Обскую губу, затем он проплыл вверх по реке до Тобольска, и этот губернский город и одновременно столица всей Западной Сибири стал портом приписки для белоснежного красавца.

«Евпатий» дал протяжный гудок и через громкоговоритель раздалась команда капитана: «Отдать швартовы!» Пароход как будто пробудился от спячки, ожил и через пару минут выпустил клубы чёрного дыма, а ещё через несколько минут стал отдаляться от пристани.

Чудинов-старший и поручик Соколовский решили выйти на палубу. Их примеру последовали и другие пассажиры. С пристани что-то кричали провожающие. Берег, а вместе с ним и город, постепенно удалялись. Пароход набирал скорость.

– Вы курите? – спросил поручика Пётр Ефимович.

– Скорее балуюсь.

– Ну, тогда и не начинайте! Скверная привычка, я вам скажу! Я никак от неё не избавлюсь. Но, кажется, сигары забыл в каюте… Э-эх, – Чудинов-старший набрал полной грудью воздуха. – Хорошо у нас! Не правда-ли? Иртыш-батюшка могуч! Аж дух захватывает, глядя на него!

– Согласен, уважаемый Пётр Ефимович.

– Николай Георгиевич,– спросил поручика Чудинов-старший, – ну а отпуск на сколько дало начальство?

– По необходимости могу больше месяца гулять! Не буду говорить за что, но он у меня поощрительный, и поэтому на этот отпуск составлены большие планы! Вначале, конечно, покажусь родителям, матушка особенно по мне соскучилась, ждёт не дождётся моего приезда. Ведь я в семье младший. Пробуду у своих, наверное, дней десять, или чуть побольше, может пару недель, а потом… Потом я подамся в столицу! Хочу повидать друзей по кадетскому корпусу…

– А вы, Николай Георгиевич, заканчивали столичный?

– Нет. Я учился в Cамарском, однако многие мои сокурсники получили направление в Санкт-Петербург. Я бы тоже, конечно, хотел проходить службу в Северной Пальмире, но этому воспротивился отец. Он потребовал, чтобы службу я начал проходить вдали от Санкт-Петербурга, в какой-нибудь глубинке, вот я и отправился в Семипалатинск, хотя, как один из лучших курсантов, имел право выбора, но, увы…

– Надо же, скажите пожалуйста, – невольно вырвалось удивление из уст Петра Ефимовича. – А что это он так надумал? Он кто у вас? Тоже военный?

– Полковник. Батюшка у меня, скажу вам откровенно, суровый. Начинал он карьеру ещё в Русско-турецкую войну в 1877 году в корпусе генерала от инфантерии Николая Павловича Криденера, причём начинал службу с низшего чина и всегда рвался в самое пекло. Ему есть, что вспомнить.

– А не сочтите за труд рассказать.

– Конечно! Он брал крепость Никополь на Дунае и сражался под Плевной, много мне рассказывал про Шипку – там шли особенно тяжёлые бои с турками, и он получил на этом перевале своё первое тяжёлое ранение. Какой-то башибузук полоснул его ятаганом и чуть не оттяпал руку и правое плечо. Батюшку из-за этого ранения едва не комиссовали, ведь он мог лишиться руки, ещё чуть-чуть запоздай врачи, и у него могла начаться гангрена. Он две недели провалялся в госпитале без сознания. Просто чудо, что руку врачи ему сохранили! Но после того ранения она у него постоянно ныла и иногда немела, его могли отправить в отставку, однако он упорствовал и сопротивлялся, и добился своего. Его оставили на службе!

– А сколько вашему батюшке лет?

– Уже за шестьдесят.

– У вас братья, сёстры есть?

– Старший брат, Андрей. Он на семнадцать лет старше и родился от первой супруги отца, которая умерла от чахотки. Так что мы, получается, с Андреем сводные братья…

– И он тоже военный?

– Ну, как сказать, не то, что бы совсем…

– Это как понять? Уж разъясните.

– Да, в общем-то военный. Но не строевой, а инженер. Он занимается фортификацией, постройкой крепостей и прочими сопутствующими делами и в основном находится в Привисленском крае, в царстве Польском. Андрей уже семейный, у него трое ребятишек, семья его живёт в Варшаве, а он вечно мотается по командировкам: сегодня его можно застать в Белостоке, а завтра он уже где-нибудь в Радоме или Лодзе, и что-то там инспектирует по своему ведомству.

Хотя стояла половина июня, но на верхней палубе было свежо, да тут ещё откуда ни возьмись подул северный ветер. Его порывы были не шуточные, даже у некоторых пассажиров он начал срывать головные уборы и в иные моменты продирал до костей, поэтому Чудинов-старший предложил вернуться в каюту.

– Что-то не на шутку стало ветрено, боюсь за поясницу, – пояснил Пётр Ефимович, – а я не в жилетке.

Чудинов-старший и поручик покинули верхнюю палубу и вернулись в каюту.

Чудинов-старший вытащил из навесного шкафчика дорожный саквояж, порылся в нём и нашёл коробочку с сигарами, раскурил одну из них, а затем, после двух затяжек, предложил новому знакомому любимой медовухи, и поручик не отказался. Пётр Ефимович достал заветную фляжку и разлил содержимое её по стопкам. Они выпили и тут же повторили. От медовухи сразу же по всему телу разлилось тепло.

– Ну как? – спросил поручика Пётр Ефимович. – Согрела?

– Да, хорошая. Давно я что-то такого не пил.

– Чистая как слеза! Это наша, алтайская! Мне друг её поставляет.

– Я бы тоже её брал.

– Я дам вам адресок, и, думаю, он не откажет.

Пётр Ефимович предложил уже пропустить по третьей, но поручик прикрыл стопку рукой.

– Пока нет! Чуть позже!

– У вас такой колоритный батюшка! – выразил неподдельное восхищение Чудинов-старший. – Настоящий герой! Он, поди, и полный георгиевский кавалер?

Поручик кивнул головой и тут же добавил:

– Два «георгия» он получил в Русско-турецкую войну, а остальных- в Русско-японскую. Он был при генштабе, но после пятого рапорта всё-таки добился отправки на фронт. Получив от генерала Алексея Николаевича Куропаткина кавалерийское подразделение, в составе 1-й Маньчжурской армии сражался под Мукденом, там повёл своих кавалеристов в отчаянную атаку и получил последнее ранение, японская пуля прошила ему грудь навылет, и после госпиталя отцу пришлось окончательно оставить службу. Тридцать лет он прослужил верой и правдой государю.

– А фотографии ваших родителей с собой имеются? – спросил Пётр Ефимович.

– С собой нет, но парочку я в дорожный саквояж положил, – ответил Соколовский.– На одной я с родителями в саду у нашего дома, а на другой мой старший брат со своей семьёй. Эти фотографии я позже, если изволите, покажу. Может, сегодня, но только вечером…

– Да, да, полюбопытствую и буду признателен, – ответил Пётр Ефимович. – А хотите, я вам покажу свои? У меня пятеро детишек!

– Пя-я-ятеро?! О-о, да я смотрю, вы богатый родитель, коль столько наследников завели, – улыбнулся поручик.

– Я по мере сил старался, – поддержал шутливый тон попутчика Пётр Ефимович. – Да и мы с супругой любим детей! Я сам у своих родителей был седьмым ребёнком. Мы имеем трёх дочек и двух сыновей. Во-от, полюбопытствуйте! – Пётр Ефимович достал свои фотографии и протянул их поручику. Тот с большим интересом стал их рассматривать.

Пётр Ефимович с собой в дорогу взял четыре фотокарточки, снятые в салоне, и сейчас поручик Соколовский смотрел их по очереди. На первой была заснята вся семья. В центре сидели сам Пётр Ефимович и Мария Фёдоровна, по левую и правую руку от них восседали на приставленных венских стульях Николаша и Костик, причём у Костика, как всегда, была растрёпана шевелюра, а за спиной родителей выстроились дочки. На втором были сфотографированы Мария Фёдоровна и сыновья, на третьем – Галя и Зоя, старшая и младшая дочери.

– Это старшая? – спросил поручик Петра Ефимовича, задержавшись взглядом на третьем снимке.

– Галина. Моя гордость! Ей восемнадцатый год идёт. Да, моя старшая. Закончила в Семипалатинске женскую гимназию с отличием.

– Сразу видно, что серьёзная и умная девушка. Смугленькая и симпатичная.

– Она у меня в супругу. Её порода.

– Я это сразу заметил. И чем она думает заниматься дальше?

– Я, знаете ли, Николай Георгиевич, не приветствую нынешние новомодные штучки, – произнёс Пётр Ефимович. – Галя, конечно, хочет и дальше учиться и вбила себе в голову мысль стать учительницей, но я этого не одобряю и считаю, что она должна выйти замуж, нарожать детишек, воспитывать их, причём своих, а не чужих, и как следует это должна делать, а ещё помимо воспитания своих детей она обязана образцово вести домашнее хозяйство. А вот эти новые идеи, которые, как чума, распространяются повсюду и возбуждают неокрепшие умы, портят молодежь и, прежде всего, пагубно влияют на наших женщин. Предназначение женщины – быть матерью и верной спутницей по жизни, ну а остальное – от лукавого. У Галины и жених есть, он меня, кстати, встретит в Павлодаре. Он сын моего друга детства, хороший молодой человек. Самостоятельный, торговым делом занялся, имеет торговлю в Павлодаре и у нас в Семипалатинске, а сейчас хочет кое-что открыть в Центральной России. Его батюшка и, как я говорил, мой друг в позапрошлом году скончался, и теперь жених Гали продолжил семейное дело. Галя и её жених Алексей собираются пожениться в следующем году, хотя, как по мне, так я бы завтра их обоих повёл бы под венец, но у них, видите ли, свои планы, и они не очень-то прислушиваются к тому, что я говорю. Ну, да ладно, какой толк ворчать? Алексею прежде нужно одну идею реализовать. Он намерен присоединиться ко мне и тоже поедет до Нижнего.

На последнем снимке Соколовский задержал взгляд:

– А это кто?

– Это средненькая, Катерина.

– Очень удачный снимок!

Поручик Соколовский даже не расслышал, что ему сказал Чудинов-старший. Только после некоторого замешательства он пришёл в себя.

– Я по-олагаю… полагаю, это ваша средняя дочка? – переспросил он Петра Ефимовича.

– Ну да, я и говорю, это Катерина.

– Какое у неё лицо!

– Какое?

– Одухотворённое! – не сумев скрыть восхищения, заметил поручик.

– Она у меня вся в книжках. Увлечена литературой.

– Это сразу видно!

Восклицание поручика по поводу Екатерины услышал и Марк Неустроев, новый работник Петра Ефимовича, который вошёл в каюту в эту минуту. Интерес, проявленный поручиком к средней дочке Петра Ефимовича, явно не пришёлся ему по душе. Марк только второй месяц как работал у купца Чудинова, а до этого он пробовал зарабатывать себе на жизнь грузчиком на пристани, там на него и обратил внимание приказчик Спиридон Карякин, правая рука Чудинова-старшего. Узнав, что этот паренёк помимо церковно-приходской школы закончил ремесленное училище и у него золотые руки, да к тому же работящий, приказчик замолвил за него словечко хозяину, и Чудинов-старший взял его к себе. Вначале Марка определили на склад, но затем приказчик предложил использовать его в кондитерской, где он и стал делать всё, что ему указывали. И в этой кондитерской он впервые увидел среднюю дочку хозяина. Она ему приглянулась. Впрочем, худощавый паренёк, улыбчивый и словоохотливый, Екатерине тоже понравился, и после занятий в гимназии она стала заходить в кондитерскую, где её уже ждал он и её любимые эклеры. Ежедневно Екатерина и Марк минут двадцать общались у стойки, они пили кофе или чай с молоком, и Екатерина делилась впечатлениями от гимназии. Иногда она приносила Марку что-нибудь почитать из домашней библиотеки. Катя и не заметила, как влюбилась, ещё по-девичьи, в этого симпатичного паренька. И Марк тоже каждый день ждал её с нетерпением. Он уже чувствовал, что при виде средней дочки хозяина у него учащённо начинало биться сердце и кружилась голова. Катя Чудинова его сразу же покорила. Однако и он, и она интуитивно понимали, что им следует вести себя как можно осторожнее и как можно дольше скрывать их взаимную симпатию от посторонних недобрых глаз.

– Что тебе? – спросил своего работника Чудинов-старший.

– Я все вещи проверил, ничего не порвалось и не вскрыто. Всё разложил, как было велено, Пётр Ефимович. Ещё что-то прикажите?

– До утра ты не понадобишься. Иди к себе и отдыхай.

Парнишка кивнул головой и вышел.

***

Соколовский с Петром Ефимовичем о многом поговорили, поручик оказался интересным рассказчиком и его можно было не уставая слушать. Напоследок они ещё выпили медовухи и договорились встретиться на верхней палубе после завтрака. Поручик ушёл к себе уже далеко за полночь. Чудинов-старший проводил его до каюты.

Чтобы не скучать в долгой дороге и хоть как-то скоротать свободное время, Пётр Ефимович взял с собой две книжки любимого им Николая Васильевича Гоголя, двухтомник рассказов «Вечера на хуторе близ Диканьки» и повесть «Тарас Бульба». И хотя он уже, наверное, раз десять перечитывал эти произведения, что называется, от корки и до корки, и любил их читать ещё и отдельными главами, но сейчас что-то не читалось, и тогда он отложил книжки и взял газету. В «Русском слове» всю первую страницу занимали статьи, посвящённые только что начавшейся 2-й Балканской войне, развернувшейся между Болгарией с одной стороны и Грецией, Сербией и Черногорией с другой, к которым уже собирались присоединиться Румыния и Отоманская Турция. Политика Петра Ефимовича тоже волновала, но сводки с фронтов очередной Балканской войны ему не лезли в голову, и он отбросил газету.

Чудинов-старший скинул сапоги, прилёг, вытянул ноги и, заложив руки за голову, уставился в потолок. «А он ничего, – подумал Пётр Ефимович о попутчике, – очень приятный молодой человек. Ему лет двадцать пять, не больше. Я всего-то его знаю от силы день, а как будто с ним давно познакомился! Столько обо всём с ним переговорили за каких-то несколько часов, и столько я о нём узнал! Он положительно мне понравился! Прекрасный юноша! Приятный с виду, правда, немного щеголеватый, но образованный, обучен хорошим манерам, да и к тому же умница, с карьерной перспективой по службе, из приличной и не бедной семьи. Ну а как он смотрел на фотокарточку Катерины! – на лице Петра Ефимовича невольно заиграла улыбка. – Ведь сразу стало понятно, что Катерина ему не просто приглянулась, а очень даже понравилась. Он не мог какое-то время оторвать взгляда от её фотокарточки, и после расспрашивал о ней. Он же по одной фотокарточке, кажется, в неё влюбился! Да, я не могу ошибиться. Это так! Влюбился! А что, из него получится прекрасная партия для Катеньки. Только пару лет ему бы следует подождать».