Читать книгу Фидель на Донбассе. Записки военкора - Вадим Канделинский - Страница 4

Воспоминания о прощании на вокзале почему-то возникли именно в тот момент, когда люк «сомалийского» БТРа захлопнулся. Вместе с Пеговым мы ехали в старый терминал аэропорта. И это странное чувство, когда еще буквально месяц назад ты его видел по телевизору, наблюдая за происходящим сидя на диване. А теперь ты тут. В центре событий. И едешь, возможно, в самое опасное место во всем ДНР в тот момент. Нас инструктирует мехвод:

– Если попадут по нам, один открывает затворку, другой толкает крышку люка ногами, и бегом от БТРа. И ложитесь. Иначе кранты всем. Поняли все?

Послушно киваем головами и поддакиваем. БТР заводится. Уши закладывает. В триплекс наблюдаю окрестности аэропорта. Дорогу, по которой мчим, ополченцы между собой называют «Дорога смерти». Да вот только сколько их тут, таких дорог? И не сосчитать.

Двигатель натужно ревет оборотами, экипаж о чем-то орет друг другу. Слышим взрывы. Мужики машут руками и кричат что-то нам. Сема толкает оператора и тот прислоняет объектив к триплексу. Я туплю. Я не понимаю, чего они орут. Потом прислоняюсь к окуляру и вижу, что взрывы-то по наши души. Артиллеристы ВСУ пытаются попасть, снаряды падают в 15–20 метрах от броневика, я даже слышу, как мелкие осколки стукают по металлу. Но страха нет. Видно, в тот момент организм еще совсем не понимал, что происходит. Что мы едем по одной из самых опасных дорог Донецка, что по нам стреляют, и любое попадание превратит нас в пыль. Да, именно в пыль. И не поможет инструкция, которую нам дали до отправки на старый терминал. Но лучше ее знать, чем ехать вслепую.

Я почему-то вспоминаю кадры хроники, где наши бойцы в Чечне сидели верхом на броне. Сейчас же понимаю, что эта самая броня только что спасла нам жизнь. А вот если бы мы ехали сверху…

Дорога кажется бесконечной. Я вижу остовы сгоревших танков, дорогу, изрытую воронками и усеянную кусками взорвавшихся зданий. До ВСУ пара километров. Уже позже я понял, что это огромное расстояние до противника. Ведь однажды мне довелось ночевать в 35–40 метрах от украинского окопа. И надо сказать – я не знаю, что было страшнее – первый раз попасть под огонь, или эта ночь.

Доезжаем до старого терминала. Экипаж орет, чтобы мы открывали люк и сразу бежали влево. «Куда влево? Я же здесь первый раз!» Сема тянет ручку двери, я выпихиваю ее наружу, тут же хватаю рюкзак и вываливаюсь на улицу. Сразу ощущаю донбасскую жару. Она обволакивает мое тело, мои мысли. Я озираюсь по сторонам, не понимая ровным счетом совершенно ничего. Ору: «Куда бежать…ть? Мужики! Куда бежать-то?». В этот момент я, сидящий на корточках, в шлеме, в бронежилете, с сумкой и фотиком, смотрюсь, наверное, смешно. Местные ребята-то уже привыкли, а я еще «молодой».

Из ступора выводит крик Пегова: «Здарова, парни!» и пробегающий мимо меня оператор. Я устремляюсь за ним, низко пригибаясь. Ополченцы кричат нам, чтобы мы сразу прятались за стену, за которой безопасно. Но это все условности. «Танк ведь может и в эту стену долбануть. Вон, пару дней назад ту стену снес. Чудом никто не пострадал». Мурашки, руки трясутся, пот заливает лицо, глаза щиплет, все мешает, страшно и жутко одновременно. Тянусь за пачкой сигарет.

«Я в аэропорту! Вадим! Я в аэропорту! В Донецком! Аэропорту!», – кричу про себя я.

Сигареты чуть успокаивают.

Врут. Все врут, что курение не помогает при стрессе. Просто они не курили под обстрелом. Тут сигарета становится единственной ниточкой к успокоению. С каждой затяжкой к тебе возвращается понимание происходящего, мозг начинает раскручивать рабочий режим, как огромная динамо-машина, отталкивая лишние мысли о страхе и неуверенности. Беру в руки камеру. Обходим терминал, снимаем первый этаж. В 10 утра ВСУ открыли из танков огонь по окраине Донецка. Я сам видел и слышал. Мы только-только приехали в аэропорт, Пегов сел разговаривать с Гиви и минут через 10 прибежал его зам, рассказывая вышенаписанное. Теперь ополченцы пытались погасить многочисленные огневые точки противника. Пулеметчики стреляли навесом, автоматчики поддерживали тех, пока они перезаряжали ленты. Я хожу за съемочной группой и пытаюсь задавать вопросы. Выходит коряво. «Ну давай же, соберись, мать твою!», – злюсь я на себя.

Украинцы открывают минометный огонь по терминалу. Опять прячемся за стену, курим, мужики смеются, а я тем временем отсматриваю снятый материал, думая о том, что я полная бездарность. Картинка не нравится совершенно. Адреналин сделал свое дело. Она трясется, гуляет, кадры слишком длинные. Мужики сидят и ругаются на чем свет стоит. Один из них стоит в проходе. «Ты бы зашел, смертник, чего ты там встал». Тот лениво отвечает, что снаряды его после Дебальцево не берут. Взрывается где-то перед терминалом мина и осколки с характерным свистом летят внутрь. Все смотрят на него. Ополченец улыбается в ответ. Хочу отдать вторую пачку сигарет парням, которую специально купил для них. Но понимаю, что потерял, когда выбегал из БТРа. Вывалилась из кармана уже потертой формы. Именно в ней я служил в армии, и потом уже поехал с ней на войну.

Ведь для солдата военная форма – это не просто куски ткани. Это воспоминания. В ней каждая строчка, каждое пятнышко или след – что-то значат. Форма моя была, конечно, захезана еще как… Но тем была мне роднее. Я подумал, что в ней мне будет много спокойнее, чем в какой-нибудь бездушной одежде, купленной в магазине. В этой форме я жарился под летним влажным горячим климатом Смоленска, намокал и отсыревал отвратительно-дождливой осенью, замерзал бесконечно долгой зимой, и отогревался сказочно-красивой весной. Форма стала для меня чем-то родным. Странно?

А потом в этой форме я катался от боли по полу от сказанных моей супругой слов. «Я тебя больше не люблю». И это было в день моей демобилизации.

Этот рой мыслей пронесся со скоростью света в моей голове. А меж тем, аэропорт продолжали обстреливать. Когда я ехал на войну, так или иначе мое воображение рисовало киношные картинки этих мест. Все должно было выглядеть как-то иначе. По-другому. Мой разум и память не хотели воспринимать реальность такой. Все было много жестче, страшнее и проще. И эти мужики, стреляющие и пытающиеся заткнуть ВСУ, чтобы те не стерли с лица земли еще одну женщину или ребенка, не были похожи на военных с обложки. Они были грязные как черти, какие-то зло-веселые, молчаливые. И простые. Без всех этих героических фраз и напыщенности. Такие они были, мужики на передовой. Шахтеры, строители, водители, работяги одним словом. Я не встретил тут кадрового офицера российской армии. Нет. И солдата тоже – нет. И я вам больше скажу – за полгода на передовых я не встретил ни одного кадрового россиянина.

Так или иначе, я успел снять stand up, записать интервью у молодого ополченца. Он отвел меня в тот угол терминала, который простреливался насквозь. Сидели мы за какой-то железкой, а за ней недалеко стоял разбитый английский броневик. Квадратный. И я все думал, а что, вот если сейчас? Прямо во время интервью? Пот заливал глаза, и мне было жутко неудобно перед этим парнем. Что он сидит, рассказывает, за что воюет и почему, а я сижу и плачу, потому что влага моего тела разъела мои же глаза. Обратный путь не помню совсем. Разве что, когда мы доехали до девятиэтажки, в которой тогда базировался батальон «Сомали», из БТРа мы выпрыгнули еще быстрее, чем в аэропорту. Мужики даже посмеялись и похвалил, мол: «Мол, молодцы, смекают, что к чему».

Броник я сниму только тогда, когда мы покинем Октябрьский район. До этого момента мы боялись их с себя стаскивать. Пегов рассказывал истории про те самые случайности, которые бывают на войне. Вроде – вот, все, безопасно. Ан нет… Летит, к тебе летит, свистит, прячешься, одеваешь назад. Хотя тут уж точно не должно было быть ничего такого.

Жара стояла неимоверная. Градусов 45 на солнце. Водитель предложил съездить искупаться под Донецк, «на водопад». Он находился по дороге на Ясеноватский блокпост. При подъезде к которому Сема рассказывал о том, что происходило на этой дороге в прошлом году. И надо сказать, мне кажется он один из тех военкоров, которые были на всех передовых. Позже и я побываю на всех передовых ДНР.

«Водопад», и правда, был похож на водопад. Это был всего лишь сток какого-то местного озера, но располагался довольно высоко, и отсюда появилось это название. И сначала я просто намочил ноги, а потом засунул свою голову под поток и стоял так минуты три. Тогда же я понял, что помимо сигарет мне поможет снять стресс вода. Именно в Донецке я полюбил воду, как нигде раньше. Именно она являлась для меня спасением, когда голову забивали негатив и беспросвет. Но в тот момент мне было очень хорошо. Казалось, что этим потоком воды я смываю с себя не только жару, но и все то напряжение, адреналин, которые я заработал в аэропорту в этот день.