Читать книгу Стазис - Вадим Картушов - Страница 7

Горбач впервые столкнулся с такой атакой. Это пришли Распутники? Но почему все так дико кричат? Почему так сильно пахнет гарью и видны всполохи – разве сумели бы так быстро пробить фортификации?

Что-то грохнуло о крышку зиндана. Прямо перед лицом уткнувшегося в решетку Горбача упала рука с гербовой клановой татуировкой на запястье и стальным обручальным кольцом на безымянном пальце. По указательному пальцу бежала струйка темной крови, похожая на маленькую змейку.

После этого в решетку заглянул человек с сероватым лицом. Посмотрев ему в лицо, Горбач ощутил на спине липкий пот. Человек улыбался, но глаза его оставались неподвижны. Кажется, он был голый. Горбач долго не мог прервать зрительный контакт. Глубокие глаза без белков зачаровали его. Периферийное зрение медленно гасло и сужалось, края решетки и небо за головой человека расплывались. Наконец в фокусе остались только бездонные черные глаза и мертвая улыбка. Горбачу очень захотелось улыбнуться в ответ, открыть дверь и выйти навстречу этому человеку.

Рядом грохнула граната. Морок пропал. Тогда человек протяжно запел на одной ноте. Горбач завизжал и отпрянул от решетки.

Дикий эмиссар. Настоящий дикий эмиссар. В Красноармейске. В центре города. «Мать твою за ногу», – подумал Горбач.

Прострекотала автоматная очередь. Эмиссар мотнул головой и скрылся из поля зрения. Через несколько секунд Горбач сквозь звуки боя и рев огня расслышал чей-то хрип. Совсем рядом.

Эмиссар закончил свое дело и вернулся. Он снова глядел в решетку и улыбался. Наученный горьким опытом Горбач не смотрел в глаза твари и только бормотал «иже еси». Других молитв он не помнил.

Тогда эмиссар схватился за решетку и потянул ее на себя. Потом встал, отошел и с грохотом ударил в дверь плечом. Толстая железная дверь прогнулась. Эмиссар снова ухватился за решетку – штыри заскрипели. Снова с размаха ударился в дверь.

Бух. Хрыть. Бах! Хрыть.

Горбач молился и благодарил клановых военных за крепкие люки в зинданах.

«У меня даже оружия нет, все забрали, – подумал он. – Да и что бы я сделал? Разве что застрелиться».

Эмиссар немного разогнул прутья и смог просунуть в них кисти рук. Пальцы слепо шарили в воздухе. Его жесты были странными, ломаными, словно у марионетки в руках неумелого мастера. Пальцы двигались дергано, вразнобой, без логики.

Бух! Хрыть.

Горбач прикинул, что у него есть где-то полминуты. Интересно, за это время реально разбить голову о бетонный уголок? Стоит попробовать. Горбач не хотел знать, что будет, когда эмиссар пробьется сквозь люк и доберется до него.

Эмиссар неутомимо гнул прутья и бился в дверь, как таран. Прутья поддавались. Он уже смог засунуть свои белые голые руки почти по плечо. Конечности ломано двигались в разные стороны, словно в них не было суставов. Они шарили в поисках Горбача. Тот, задержав дыхание, вжался в дно бетонного гроба и молился.

Неужели рядом никого не осталось? Господи, пошли хоть кого-нибудь, пусть пристрелят эту тварь! Да хоть Колымцева пошли! Неужели тут никого не осталось?

Эмиссар не нуждался в отдыхе. Человек бы уже выдохся, но улыбчивый манекен долбился в дверь и гнул прутья решетки без передышки. Горбач отважился открыть глаза и посмотреть на решетку. Два центральных прута эмиссар уже выломал и просунул в зиндан голову. Голова рывками прокрутилась на сто восемьдесят градусов, словно эмиссар сканировал пространство. Он не переставал улыбаться и протяжно петь на одной ноте.

Горбач тут же зажмурился обратно. Говорят, дикие эмиссары гибкие, как кошки. Если тварь выломает все прутья, то просвета ей как раз хватит, чтобы вкрутиться в зиндан. И оказаться в маленьком бетонном кубике один на один с Горбачом. Интересно, какой из своих целей тварь добьется раньше – выломает все прутья решетки или выбьет дверь целиком?

«Если начнет пролезать, разобью себе голову об угол», – решил он.

Еще один прут заскрипел и вылез из решетки. Эмиссар продолжал петь.

– Пошел прочь! – крикнули снаружи.

Тонкий детский голос вывел Горбача из ступора.

Эмиссар оторвался от своего занятия и повернул голову в сторону кричащего ребенка. Горбач узнал этот голос. Владелица покрышечного форта.

– Отвали от него! – крикнула девочка.

– Беги отсюда! – крикнул Горбач в ответ. – Беги скорее!

– Нет, я за вами пришла, – сказала девочка.

Горбач услышал треск огня. Судя по звуку, девочка приближалась к зиндану. Мелькнула вспышка – Горбач увидел пролетевшую горящую головню. Девочка бросалась огнем в эмиссара, который невозмутимо рассматривал ее, сидя на крышке люка.

Головня стукнула эмиссара в плечо и упала, рассыпав искры. Он прекратил петь и протяжно заворчал.

– У меня тут целая бочка, я тебя сожгу! Пошел вон! – крикнула девочка снова. – Пошел отсюда! Фу!

Ее голос дрожал и срывался.

В эмиссара полетела еще одна головня. Сквозь решетку Горбач увидел, что она стукнула его в лицо. Волосы эмиссара загорелись.

Девочка приближалась, и тварь задергала конечностями в своем рваном ломаном ритме. Если бы на этом лице были возможны эмоции, Горбач решил бы, что тварь нервничает. Причем не только от огня, но и от близости ребенка. Наконец эмиссар скрылся из поля зрения Горбача. Насколько тот мог судить, не в сторону девочки, а наоборот, прочь от нее.

– Правильно! Вали отсюда, гадость, – сказала девочка гордо.

Она склонилась над люком зиндана и заглянула в решетку. Горбач никогда не испытывал большей радости при виде обычного человеческого лица.

– Вы чего тут сидите? – спросила девочка.

– Тут прохладно, – сказал Горбач. – Спасибо тебе.

– И ничего особенного, – сказала девочка и покраснела. – Почему вы не вылезаете? Весь город бежит.

– Меня заперли, – признался Горбач. – Тебе тоже надо бежать с остальными. Как можно быстрее. Если встретишь бойцов клана, скажи, что они забыли Горбатова в зиндане. Они вернутся и помогут мне. Давай беги.

«Никто не вернется», – подумал он.

– Да никто не вернется, – вздохнула девочка. – Тут уже и нет никого почти. Я вам пирог принесла вчера. Дядька на входе говорит, что вы в яме сидите. Не поняла, зачем вы в яме сидите, но он сказал, что к ночи вас выпустят, наверное. Я ушла и снова пришла. А тут эти гадости, все горит, все стреляют и убегают.

– Я не могу вылезти, – сказал Горбач. – Тут очень крепкий люк. Видишь, даже эта тварь не смогла выломать. Его надо ключами отпирать.

«Или позвать эмиссара обратно, чтобы тот доломал дверь, а потом снова прогнать его, – подумал он. – Господи, что за бред».

– А где ключи? – спросила девочка. – Я найду и открою вас.

– С ума ты сошла, что ли? – удивился Горбач. – Беги скорее, тут нельзя, ты чего? Я пока посижу. Ребята с автоматами вернутся и спасут меня, обязательно, а тебе…

Он замолчал, заметив скептичный взгляд.

– Скажите, где ключи, – сказала девочка и упрямо сжала губы.

– Ты просто так не отстанешь, да? – спросил Горбач.

– Нет, – сказала девочка.

– Я скажу. Только беги быстро, постоянно двигайся. И огонь держи поближе. Если увидишь тварь, то сразу убегай. Прямо сразу. Не надо ко мне возвращаться. Меня спасут потом. Слева от плаца – офицерский корпус. Заходишь в него, там справа стойка. На стенке доска висит, в нее ключи всякие воткнуты. Ищи большой, с красным поплавком. Он от зиндана.

– От чего? – спросила девочка.

– От этой ямы, – ответил Горбач. – Беги скорее.

– Убежала, – сказала девочка.

– Если что – сразу уходи! – крикнул Горбач ей вслед.

Девочка ушла. Горбач подумал, что даже не узнал, как ее зовут, и от этой мысли сразу стало как-то совсем погано на душе. Если она не вернется, то ему придется жить с этим до окончания дней. Даже не зная, как ее звали.

Хотя, если она не вернется, окончание его личных дней придет очень скоро, подумал Горбач и немного успокоился.

Время шло. Травмированная рука ныла, кожа под шиной отчаянно чесалась. Горбача мучили голод и жажда. Он плевал на эти досадные моменты – сидел на дне бетонной ямы и внимательно прислушивался к звукам. Стрекот автоматов отдалился. Его все еще было слышно, но все слабее. Других не слышно вовсе: ни пения кукол, ни голосов людей. Темное небо над решеткой подсвечивало огнем. До зиндана доносился запах гари и крови. Красноармейск горел, но это уже не могло отпугнуть волну диких эмиссаров. Прошло около двадцати минут, звуки постепенно стихали.

Горбач дико боялся услышать монотонное пение.

– Я нашла! – крикнула девочка.

– Не кричи, пожалуйста, – попросил Горбач. – Твари могут услышать.

– Я нашла, – повторила она.

Ее лицо над решеткой светилось радостью. Она весело помахала большим ключом с красным поплавком.

– Умница, – сказал Горбач. – Скважина слева, поищи. Она кусочком брезента прикрыта.

Девочка с усилием вставила ключ в замок. Она пыхтела, но ключ не поворачивался в замке, только лязгал и скрипел. Радость медленно уходила с ее лица.

– Эта гадость помяла дверь, тут весь замок перекособочило, – сказала она. – Ключ не вставляется до конца! Не вставляется, и все тут! Не крутится! Простите меня, пожалуйста! У меня сил не хватает вставить ключ! Дурацкая дверь!

«Значит, конец. Значит, все», – подумал Горбач.

– Ничего страшного, – сказал он спокойно. – Солдаты меня спасут. Мы ведь скоро отвоюем Красноармейск обратно, правда?

– Неправда, – сказала девочка. – Ничего мы не отвоюем! Тут все ушли.

– Отвоюем. Я взрослый, я лучше знаю, – сказал Горбач.

– Если вы такой взрослый, почему вас в яму посадили? – сказала девочка.

«Даже ответить нечего», – подумал Горбач.

– Я тебе потом расскажу, когда все нормально будет, – сказал он. – Не спорь. Дай мне, пожалуйста, эти ключи на всякий случай. Вдруг за мной придут, я им ключи дам, вдруг получится. Потом найду тебя. Беги скорее, пока город весь не ушел.

– Я лучше еще попробую, – сказала девочка, подумав.

Она снова зашуршала ключом в замке. «Упрямая мелкая бестолочь», – подумал Горбач.

– Слушай, я не очень с детьми умею разговаривать, – сказал он. – Я не знаю, стоит ли материться при детях, хотя очень хочется, и как вот этих самых детей надо в чем-то убеждать. У меня своих пока нет.

– Какие ваши годы, – заметила девочка.

Она продолжила шуршать ключом. От напряжения вспотела и раскраснелась.

Горбач вздохнул. Кажется, придется призвать на помощь все свое небогатое красноречие. Как заставить девчонку бежать отсюда? Если придут эмиссары, то конец обоим.

– Дело не в этом. Просто беги, пожалуйста, к обозам. Здесь очень опасно. Ты смогла прогнать одну тварь, но если их сейчас придет десять? Они нас обоих убьют. Ты очень хорошая девочка, ты мне очень помогла, отогнала эмиссара. Считай, мы в расчете за тех собак.

– Вы дурак какой-то, – сказала девочка.

«И правда дурак», – подумал он.

– Представляешь, каково мне будет, если из-за меня тебя убьют? – спросил Горбач.

Девочка услышала его и на секунду замерла. В тот же момент ключ с хрустом вошел в скважину, и она едва не упала.

– Вошел! – завопила она.

– Ура! – заорал Горбач.

На эмоциях он попытался потрясти кулаками в победном жесте, но охнул и опустил травмированную руку.

– Крутится! – сказала девочка с восторгом.

– Ты молодец!

– А вы говорили – беги, беги, – сказала девочка.

– Я все равно был прав, – сказал Горбач.

– Нет.

– Да что же ты все время споришь? – спросил Горбач.

В ответ девочка только глубоко вздохнула.

Погнутая дверь не сразу раскрылась. Еще несколько минут Горбач с девочкой общими усилиями пытались выбить ее из коробки – хоть и открытую, но плотно застрявшую. Девочка тянула дверь на себя, а Горбач, как атлант, толкал ее снизу. От нервов и усилий девочка выглядела изнуренной и дышала тяжело, словно долго бежала.

– Сейчас бы обратно тварь эту, – сказала девочка и хихикнула. – Чтобы с дверью помог.

– Он бы ее быстро выбил, – согласился Горбач из-за решетки. – Стой, стой! Поддается! Отойди от двери, я толкну.

Железная крышка распахнулась. Горбач наконец-то выпрямился в полный рост – спину заломило. Он вздохнул, втянув в себя запах гари и огня.

Плац выглядел грустно. Офицерский корпус уцелел, но хлипкие бараки выгорели почти полностью. Хозблок горел до сих пор – в воздухе отчетливо пахло химикатами. Горбач насчитал восемнадцать трупов. Кто-то задушен, на их шеях красные следы. У некоторых не было глаз, словно кто-то выдавил их пальцами. Тот парень, чья рука упала на крышку зиндана, с татуировкой, лежал и смотрел в небо. В остекленевших глазах застыл ужас. Рот был разорван, будто кто-то ухватил его за подбородок и лоб и потянул в разные стороны. Глаза отсутствовали. Нижняя челюсть неловко лежала на ключице. Горбач узнал Васнецова, смешливого усатого бойца из пятого сквада. Васнецов недавно женился, вспомнил Горбач.

Он еще раз оглядел поле боя, и его затошнило. Голова закружилась, он зашатался. Упал бы, но девочка подхватила его сбоку. Горбач обнял ее за плечо здоровой рукой.

Они пошли в сторону восточного сектора. Двигались украдкой, по стенке, постоянно смотрели по сторонам. Несколько раз в отдалении ломаным шагом проходили эмиссары. Они не всегда замечали живых людей – в городе еще слишком много беспокойного, чтобы пристально вычленять отдельное. Но Горбач был уверен, что скоро город дотлеет. Тогда Стазис окончательно накроет его, превратит в свою территорию.

Один эмиссар заметил Горбача с девочкой и запел, готовясь к атаке. Но на полпути сменил ноту и развернулся – сначала торсом, потом тазом. Он побрел обратно, неровно подволакивая ногу и при каждом шаге вскидывая в воздух серые руки. Неизвестно, что его напугало. Ребенок или маленькая тележка с горящими головнями, которую ребенок упрямо тащил с собой.

Из расположения Горбач захватил офицерскую клановую дубинку и пистолет с двумя обоймами. Можно было взять автомат, но однорукому бойцу стрелять из автомата неудобно. Для девочки они взяли в арсенале маленький арбалет с пистолетной рукояткой и коробку болтов. Девочка увлеченно вертела в руках ладный маленький арбалет, и ее взгляд становился мечтательным.

Сначала шли медленно, потому что несколько раз Горбач останавливался поблевать. Девочка смотрела с жалостью, а Горбач на нее – с удивлением. Железные нервы у ребенка. Пару раз при виде истерзанных тел Горбач едва не терял сознание. Когда начинало качать, девочка сильно тыкала его в бок, чтобы пришел в себя. Чем дальше они шли на восток, тем менее печальной становилась картина разрушений. Горбач заметил даже несколько живых людей. Если повезет, они не сильно отстанут от эвакуационных обозов.

– Слушай, – сказал Горбач, когда до границы восточного сектора оставалось всего ничего. – Ты говорила, что приходила ко мне.

– Да, – смущенно сказала девочка.

– С пирогом, – уточнил Горбач.

– Ну да. Сама пекла, – сказала девочка.

– Он у тебя не с собой? – спросил Горбач.

– Вы разве есть хотите? – удивилась девочка. – Я думала, у вас аппетита нет.

– Я сутки ничего не ел, – признался Горбач. – А он с чем у тебя?

– С крысой, – сказала девочка гордо.

– Хотя знаешь, подождем до обозов.

– Да с печенью он, – сказала девочка и захихикала.

– С тобой не соскучишься, – заметил Горбач недовольно.

Из-за пазухи куртки она достала небольшой сверток и протянула его Горбачу. Он аккуратно развернул его, стараясь не потревожить перебитое предплечье. Пирог невероятно вкусно пах. Сверху на тесте девочка изобразила розочку. Горбач аккуратно отломил половину, оставшуюся половину снова завернул и протянул девочке.

После всех волнений обычный пирог показался Горбачу самым вкусным, что он ел на свете. Умял кусок за полминуты, стараясь не уронить ни крошки.

– Очень вкусно. Ты прямо мастерица. И форты строишь, и пироги печешь. Спасибо, – сказал он.

– Я еще стреляю хорошо, – сказала девочка и погладила рукоять арбалета.

– А с чьей печенью испекла, кстати? – спросил Горбач.

– Крысы, – сказала девочка.

Горбач остановился и сглотнул. Девочка, внимательно следившая за его лицом, снова засмеялась.

– Почему вы такой доверчивый? – спросила девочка.

– Я совсем не доверчивый, – сказал Горбач. – Нет, погоди. Честно, печень крысы?

– Ох, – вздохнула девочка. – Вы когда-нибудь крысу видели? Сколько той крысы? Знаете, какая у нее печень маленькая? Это что же, надо сто крыс для пирога поймать?

– И то правда, – успокоился Горбач.

– Хотя бывают очень большие крысы, – девочка развела руками, – вот такие, прямо огромные. Хвост – метр. Сама – метр. Зубы, как у волка.

– Не приходилось встречать, – сказал Горбач. – Не случалось такого везения.

– Мне тоже. Но мне рассказывали. Линка видела такую. Она кота зажевала и убежала. Не Линка, а крыса.

– Так с чем был пирог?

– С крысой.

– Господи, дай мне сил, – попросил Горбач.

Девочка засмеялась. Но вскоре замолчала.

Около восточных ворот обозов не оказалось. Но сами ворота смяты и растоптаны, на дороге виднелись отчетливые следы шин и колес от телег. Следы совсем свежие. В ночном воздухе еще плясала пыль. Если повезет, то нагоним, решил Горбач.

На привратной вышке стоял солдат и палил в воздух из автомата. Он давал короткую очередь и хохотал. И снова, и снова.

– Всем елдец! – смеялся солдат.

Автомат в его руках ходил ходуном.

– Эй, привет, друг! – Солдат заметил Горбача и помахал рукой. – Тебе тоже елдец!

– Нет, спасибо, – пробормотал Горбач.

Он сделал полшага вперед, чтобы прикрыть девочку от автоматчика.

– Чего говоришь? – радостно спросил боец.

Горбач вгляделся и узнал в стрелке большеглазого детину из патруля.

– Я тебя знаю, патрульный! – крикнул Горбач. – Ты меня вчера из самоволки привел! Спускайся! Нагоним обозы! Пойдем, не дури!

– Я туда больше никогда не спущусь, там елдец, – сказал боец и засмеялся.

Он снова дал очередь в воздух и заухал, как сова.

– Брось, патрульный! Внизу спокойно! Скинь мне автомат и спускайся, пойдем вместе! – крикнул Горбач.

– Они везде, – сказал боец. – Ты не видишь, а я вижу. Они везде, друг! Везде! Я говорю, везде!

– Посмотри сам, тут никого! Спускайся, брат! Посмотри сам! Никого тут нет, где они? Нет их! Спускайся!

– Прямо за тобой стоит, – негромко, но отчетливо сказал боец.

Он неловко упер ствол автомата в кадык и выстрелил одиночным. Кровь брызнула темным фонтанчиком. Патрульный повалился на дно кабины. Девочка взвизгнула. Горбач тоже.

Он похолодел и медленно развернулся, здоровой рукой снова оттеснив девочку за спину.

В нескольких метрах стоял человек в плаще и капюшоне, обшитом брезентом. Город тлел, улицы затягивало туманом. Луна подсвечивала сгорбленный силуэт человека сквозь дымку. Горбач похолодел. Серое лицо человека не выражало никаких эмоций. Только уголки губ слегка подергивались, словно он хотел улыбнуться.

– Пожалуйста, – сказал мужчина и протянул руки.

По каменному лицу с подергивающимся подобием улыбки пробежала рябь.

Горбач узнал его.