Читать книгу Матрешка - Вадим Кольцов - Страница 3

Я родился в 1905 году деревне Альдия Моршанского уезда Тамбовской Губернии, в семье зажиточных крестьян. Нас в семье было одиннадцать детей, и я был средним. Это не самая большая семья, а скорее средняя. Себя помню примерно с трех лет, и то маленькими отрывками. По всей видимости, наиболее яркими событиями, память отразила это в моем сознании.

С босоногого детства, взрослые, приучали нас к земле и уходом за скотиной. Со старшими детьми, я бегал за козами и овцами по полям и лугам. Загонял их в хлев, после пастбища. Пасли коров, на пару с собаками. Став постарше, ходил со сверстниками за плугом. В деревне жили бедно, но у нас всегда было мясо, молоко, яйца и хлеб. Жаловаться было грех.

Из нашего хозяйства, местные купчие люди, затаривались продуктами, пшеном, яйцами, медом и мясом. Они везли все это в город и дальше, в Москву. Подростком, я слушал, как общаются взрослые. Как обсуждают урожай и качество выращенной пшеницы, удои молока, жирность мяса и всякие мелочи по улучшению урожайности. Проблемы пчеловодства и размеры пасеки.

Примерно с десяти лет, я познакомился с соседской девочкой Чивчихиной Наташей. Мы вместе бегали за коровами на пастбище, ходили рыбачить на речку и собирали грибы в лесу. Мне она очень нравилась. Симпатичная такая была. Тоже из большой семьи, только там она была младшая. Родилась в один год со мной. С годами она стала ещё красивей. К четырнадцати годам Наталья стала красавицей, невестой на выданье. Парни засматривались на неё. А сама девушка, перестала со мной общаться так, как общались по детству. Все больше засматривалась на взрослых парней. Я перестал её интересовать.

Хорошо помню, в деревне стояла деревянная Церковь Покрова Пресвятой Богородицы, построенная еще до моего рождения. Мы с семьёй ходили в неё, когда шла служба. Добротное сооружение из дерева, собрано без единого гвоздя.

Россию сотрясали политические перемены, и эта волна докатилась до нашей русской глубинки. Крестьяне, которые не смогли жить в новых условиях, перебрались в города. Побросали свои нерентабельные земли и продали жидкий скот. Их хозяйства, загнулись ещё во времена моего нарождения. В деревне осталось всего два крепких хозяйства, наше и Чивчихиных.

Чивчихины держали мясных коров, породистых лошадей, огромные поля с пшеницей и рожью, а также мелкую птицу. У них во дворе стояла мельница, где они вымалывали муку. Сразу фасовали по мешкам. От покупателей не было отбоя. Купчие приезжали колонной подвод и увозили все оптом. Работа шла ежедневно.

Мы, в своем подворье, занимались тем же, но не составляли конкуренцию, а скорее дополняли друг друга. Нас спасала пасека, мед раскупался также хорошо, как мука Чивчихиных. Мы не держали породистых коней, зато у нас были молочные коровы и мясные куры, утки, гуси. Наши сады, благоухали весной и привлекали пчел для сбора нектара. Осенью, собирали спелые яблоки, груши и всякую ягоду.

Наташа, всегда говорила так: «Работа идет, контора пишет, рубль дадут, два запишут». Это она про мельницу и его управляющего. Тот ещё работяга – Иван Кудрявцев. Приехал из Харькова со своим сыном на заработки. Сына звали Иван Иванович. Он был младше меня на два года, и мы вместе грузили муку на телеги.

Вспоминаю: «В июле 1916 года, я находился с ребятами на рыбалке и случись такое, видел как Иван Иванович, подглядывал за девками на речке. Те стирали бельё, практически разделись, так как вокруг никого не было. Лес, речка и одни бабы. Мы рыбачили за лесом, в километре по течению от них. Так, девченки узрели, что за ними наблюдает парень, тихо окружили его и вытащили к реке. Раздели и сбросили в воду. Он потом к нам приплыл, без штанов. Вот хохма была».

Наташа тоже тогда участвовала в этой казни. Так вот после этого, они с Иваном Ивановичем сдружились. И я их видел вместе, они гуляли по деревне. Он гораздо здоровее меня и выглядел солиднее. Я же был маловат для Натальи, хотя она была одного со мной роста. Но года, не трогали меня. Все время оставался подолгу молодым. Ход старения замедлялся для меня. Уж не знаю, почему так происходило.

Наступил 1917 год, прошла октябрьская революция. Смутное время. Мы даже не поняли, что вообще происходит и кому верить. В деревне совсем не осталось работящих крестьян. Бабы оставались, а мужики уезжали в города. Купчие приезжали все реже. Мука лежала в амбаре, скотину резать перестали. Но мы все равно не развалились и держались на плаву. Так прошел год. В деревню пришли какие-то люди, с красными плакатами и флагами. По слухам их называли большевиками. Я все думал: «Что же это за племя такое – Большевики?» Зачем они пришли, назначили своего старосту, провозгласили призыв, в котором говорилось: «Земля народу!» И мне стало интересно: «Что за народ, которому предназначалась земля? А мы разве не народ?»

Но как это было не печально, смысл всех призывов понял поздно. Староста созывал всех жителей деревни, объединяться в колхозы. Прокатилась волна коллективизации. А что такое колхозы, было непонятно. Я долго думал и ломал себе голову, сидел на берегу речки и размышлял: «Что же такое колхоз? Почему, мои отец и мать, должны вступать в это сборище бедных, чтобы делиться своим имуществом? Как же так? Получается, что всё наше хозяйство, станет общим, деревенским. Тот Гришка или Мишка, которые уехали несколько лет в город, бросив голодную скотину умирать, а поля заросли травой, смогут вернуться в деревню и получить все. И они будут хозяйничать в нашем подворье, как на своем участке. Или Колька, который всю жизнь не работал, а слонялся по деревне, да просил поесть у соседей, изображал из себя больного. А теперь этого Кольку, взяли в отряд большевиков, заниматься продразверсткой. В итоге я не смог объяснить себе ничего путного».

Время шло, в деревню приезжали новые люди, в кожаных куртках и штанах, с маузерами на поясе и ружьями. Отец и мать, отдали в колхоз большую часть своего имущества, взамен получили какую-то бумагу. К 1918 году, мне было 13 лет, понимал немного, но вопросов было столько, сколько не смогла стерпеть, ни одна душа.

В деревне, периодически возникали вооруженные конфликты, начали убивать людей. Было страшно ходить по ночам. Там и тут вспыхивали дома. Деревянная церковь опустела. Все разграбили. Но не сожгли. Преосвященство сбежало или было арестовано. Гражданская война, добралась и до нас. Вначале прошла кампания по коллективизации, потом начали раскулачивать зажиточных крестьян. Естественно, в нашей деревне было всего две семьи. Точнее осталось таких две. Вначале получилось договориться с местными властями, нам немного оставили скота и земли. А потом приехали вооруженные люди из города и отобрали большую часть.

Мои старшие братья уехали в Тамбов. Отца забрали в город, какие-то люди. Мать осталась с сестрами. Дом и часть хозяйства, нам все же оставили. Правда, с этим, можно было прокормить только себя. Ни о какой торговле, речи уже не шло. Семью Чивчихиных, тоже, раздробили. Наташа осталась со своей матерью, проживать в доме и тоже им оставили часть хозяйства, чтобы не умерли с голоду. Братья уехали в город, на заработки, вместе с моими братьями, на завод. Её отец, после экспроприации мельницы и имущества заболел. Церковь оборудовали под общественное зернохранилище.

Когда окончилась Гражданская война, Наташа вышла замуж, за Ивана Ивановича Кудрявцева. А отец Ивана, ушел с большевиками по деревням. Молодые, остались жить в их доме, где еще проживали сестры и братья. Моего отца, потом, вернули в деревню. Он ничего не рассказывал, что с ним было. Вместе с ним, занялись кузнечным делом. Ремонтировали инструмент, правили косы, точили пилы и т. д. Так прошло несколько лет. Мы вроде даже успокоились, жили припеваючи. Кузница работала исправно. Правда мельницу и амбар у Чивчихиных экспроприировали, поэтому они занялись ткачеством. Изготавливали ковры, покрывала и на деревенском рынке обменивали на продукты, спички и другую необходимую утварь. Деньги потеряли всякий вес.