Читать книгу Рус. Защитник и освободитель - Вадим Крабов - Страница 5

Однажды ночью – а эльфийские знания имели противную привычку всплывать именно во сне – Русу открылись сведения от безымянного кагана, отвечающего за секретные ловушки вокруг башен Кальвариона. Стоит заметить, что знания появлялись вроде как от конкретных личностей, но в то же время были «безымянными». Все имена лжебог Рус выплюнул вместе с фрагментами несчастных эльфийских душ. Только одна каганская память лежала в его воображаемой библиотеке на особой полочке с надписью «Эльлэдан» – невеликие познания молодого кагана-разведчика, снятые у него практически мимоходом, во время обмена парой оскорбительных фраз. Прочно укоренился в его голове образ обычной земной библиотеки, а конкретно – автодорожного техникума, и все знания, в конце концов, занимали в ней подобающее место. Но сначала новые эльфийские видения все же требовалось записывать-зарисовывать.

Кляня «коварных эльфов» последними словами, из которых печатные составляли едва ли треть, Рус подскочил к столу с заранее приготовленными угольными карандашами и стопкой чистого пергамента.

Да, именно для таких случаев и пришлось притащить в супружескую спальню большой канцелярский стол, светильник и стул, которые никак не вписывались в интимный интерьер любовного гнездышка. Гелиния отнеслась к этому безобразию с пониманием.

Впервые эльфийские знания открылись Русу на плато Шаманов в обстановке, не располагающей к записи. Да и не думал он в то время о карандашах и пергаменте. А зря – знания скоро вылетели из головы. С тех пор и стал все фиксировать на более надежных носителях, чем собственная капризная память.

Это случилось месяцев пять назад, когда Русу пришлось разбираться с разгневанными Духами Великих Шаманов. Они очень обиделись на то, что он мог избавить их от клятвы давно ушедшему богу, таким образом отпустив из «бренного мира», но не сделал этого.

– Да забыл я, забыл! – клялся Рус перед сверкающими очами мумий Озгула, Боргула и двух скелетов древних воинов-магов из старой экспедиции Хранящих. Остальные призраки носились в бестелесной форме, создавая зловещий гул разгневанного неодобрения.

– Ты обещал! – проревел Озгул, громыхнув об пол бесполезным теперь шаманским посохом.

– Согласен, обещал! Но! По мере возможностей, забыли, уважаемые?

– Не верещи, как глинот под копытами, хитрая жаба! – прорычал Боргул, полыхнув мертвецким светом в пустых глазницах. – Ты был богом? Был. Мог добраться до печати? Мог! Ты не выполнил договоренности, и мы разрываем контракт! Отныне…

– Стоять, уважаемый! – резко, со зловещим придыханием прошипел Рус. Понты он умел колотить не хуже, а то и лучше каких-то там древних шаманов. – Я был не богом, я играл роль бога, чуешь разницу? А за «жабу» – ответишь. Там такой поток сознаний, что тебе, прозрачному овощу, и не снилось!

На Руса навалился многотысячный ментальный удар. Рисковал ли бывший браток? Еще бы! Его Духи сильны, и его Воля не подарок, но все же против совместного одномоментного давления тысяч разгневанных Душ неупокоенных Великих Шаманов… выдержит, никуда не денется, потому как надо. Здесь, в подвалах древнего храма, хранится не только золото компании «Чик и Ко», но и сами Великие Шаманы, которые ему еще очень даже пригодятся.

Выдержал. Вспотел, заработал красные глаза и головную боль, но выдержал – давление ослабло.

– Все, уважаемые, страсти улеглись? – примиряюще произнес Рус делано-безразличным тоном. Чего ему это стоило! Руки-ноги дрожали, дыхание сбивалось. Как только голос его еще слушался, выдавая нужные интонации! – Теперь по порядку. Да, признаюсь, я о вас забыл. А чего вы хотели! – прервал он снова поднимающийся недовольный рокот. – У меня и без вас забот – воз и маленькая тележка! А кто мне говорил про какую-то печать, а? Ну-ка, вспомните? Никто! – сказал, как отрезал. – Была речь о клятве неизвестному мне богу и о том, что снять ее может только он сам. А теперь что я слышу? Голословные обвинения я слышу! Некрасивый базар получается, уважаемые.

Озгул ответил через долгие полстатера молчания:

– Ты не посланник неизвестного бога, ты… Дурак ты! – пророкотал так сильно, что с крепкого потолка подвала посыпалась вековая пыль. – Мы покажем тебе печать, иди за мной, – сказал и, не оглядываясь, уверенно пошел по лабиринту, припадая на посох. Остальные мумии остались на месте, а призраки куда-то испарились.

«А ведь для понта на посох припадает, старый жук, – думал Рус, двигаясь следом за бывшим «ночным князем». Он заметно высох и еще сильнее побледнел за прошедшие месяцы. – Интересно, чей Дух в нем сейчас сидит? Стопудово самый авторитетный среди них…» – думал, стараясь отвлечься от предстоящей работы. Он заранее предполагал, что она ему не под силу и подспудно продумывал оправдания.

В тусклом свете, в мертвенно-бледной лунной дорожке, вытекающей из глаз мумии, проступали многочисленные завалы, которые под влиянием загадочной Силы Предков разбирались и за спинами двух сущностей – пока еще живой и давно уже мертвой – собирались вновь. Наконец открылся небольшой, шагов десять в диаметре, круглый зал. В центре оного стоял грубо отесанный шестигранный валун размерами не больше двух локтей в ширину и высоту. Плоский верх был отполирован, посередине располагалось углубление. Ночным зрением, да еще и в свете Озгуловых глаз, Рус прекрасно видел полустертые руны, опоясывающие алтарь. Руны располагались густо, как наколки отмотавшего двадцать ходок зека. Чистые места отсутствовали, за исключением «стола»… нет, в ямке-чаше для жертвенной крови сохранился четкий рисунок оскаленной пасти, как бы глотающей вкусную соленую жидкость. При хорошем воображении можно было бы очень явственно представить, как пасть при этом еще и облизывается.

«Да что за бог ты был?! Явно пришлый, на Гее таких мотивов не прослеживается…» – пронеслось в голове Руса, пока он принимал удобную для работы позу – садился, скрестив ноги по-тирски. Озгул застыл за спиной и пригасил взор. Приготовился к долгому ожиданию. А что надо сделать, ясно без слов – сломать печать. Рус, погружаясь в транс глубже и глубже, видел ее все четче и четче.

Вот она, в глубине камня – Слово Бога, скрепленное фрагментами Душ, поглощенных вместе с кровью. Смертями жертв от алтаря не пахло.

«Это уже хорошо», – определил Рус, нисколько не удивившись своей способности чуять жертвоприношения. После того как сам чуть не стал жертвой – это неудивительно.

«Подскажите, друзья», – обратился он к своим Духам.

В ответ – долгое молчание. Не жаловали они пустые разговоры…

«Едрит твою через коромысло, Большой Друг, – в голове раздался плохо различимый голос Каменного, словно катающего во рту валуны. Значит – не уверен. Рус выучил характеры и манеры говорить почти всех своих Духов. – Пробуй Силу Земли да плюсуй Волю. Разбить надо этот хренов камень, и все дела! Но руны сильные, цепко держат, поэтому мы сейчас не при делах».

«Друг мой, не стоит подражать этим бездельникам Великим Шаманам. Они заразились от меня жаргоном, и ты туда же! Будь культурней, тебе не идет. Тем более получается коряво. Им простительно, им развлечение…» – говорил, а сам уже встраивал нити Силы в структуру. Каменный, точнее, Дух слияния с землей промолчал.

Сила Геи пронеслась мощным, почти физически ощутимым потоком (Рус, кроме своих хорошо прокачанных каналов, подключил и астральный колодец). Над алтарем возник молот с длиннющей ручкой. Размах и неразличимый удар, от которого содрогнулось все подземелье. Пыль, крошка, мелкие и большие камешки заполнили весь бывший алтарный зал… Дух Ветра быстро разогнал все по местам, а… валун остался целехоньким.

Озгул не выразил никаких эмоций.

– Попытка – не пытка, – вслух сказал Рус, пожимая плечами. – Заметил длинную рукоять? Рычаг! Это тебе не просто так. «Дайте мне точку опоры», – говорил один мудрец… – Механический удар «молота», помноженный на Силу, способен был расколоть скалу из твердейшего гранита – в этом Рус был уверен. А поди ж ты – не сработало…

Озгул не ответил. Мумия есть мумия.

До ночи Рус успел провести еще много экспериментов, самым оригинальным из них была попытка создать трещину: при помощи резкой смены жары-холода (помогали «друзья» – Духи) с одновременным точечным ударом. Рус устал и окончательно убедился, что все его попытки – тупик. Физика не поможет: дело в этих чертовых рунах, которые вцепились в то чертово Слово!

Плюнул на гордость и горячо помолился Гее – та сделала вид, что не услышала. Призывал Френома – с таким же успехом. Но на него, исповедующего принцип «воин должен рассчитывать на собственные силы», он и не надеялся.

Вода во фляжке плескалась на самом донышке, поэтому Рус только промочил горящее горло и, свернувшись калачиком, лег на каменный пол. «Утро вечера мудренее», – здраво рассудил он и заставил себя уснуть. Голод мучил не так сильно, а вот пить хотелось неимоверно.

Мумия продолжала стоять молчаливым истуканом, в котором чудился немой укор. Рус так распалился, что забыл все заранее выдуманные оправдания.

«Я буду не я, если не расколю этот чертов орешек!» – пообещал сам себе, гася злость – помощницу во многих делах, но, к сожалению, не в этой безнадежной затее. Сейчас он бы с удовольствием ушел «ямой» домой, вкусно поел, сладко попил, но… координаты не снимались, а Озгул больше сюда его не поведет – в этом Рус был почему-то уверен.

Не рассчитывал он ни на какое снятие печатей, думал просто заболтать-отвертеться. Зачем поперся за мумией? Правильно, слишком сильно пальцы гнул, не мог не пойти…

Рус подскочил ночью как ужаленный. Какой-то старый альган разбирался в рунах Изначального языка, языка Истинных Перворожденных. В голове появилась четкая картина рун, вырезанных на больших пластах коры Древа Жизни. Он знал имена каждой из них и только что с удивлением понял, что значение заклинания изменится на противоположное, если прочитать его задом наперед. Только для этого необходима толика Божественной Воли, коей обладали Истинные Перворожденные и потеряли их дальние потомки.

Спросонок, подходя к алтарю, Рус еще путался, кто он есть – имеющий имя человек или безымянный альган. Без труда нашел исходную руну, два раза обогнул камень и увидел завершающую. Надпись шла по спирали снизу вверх. Набрал полную грудь затхлого воздуха, и… из него полились звуки Изначальной речи. Странное пение, переходящее от баса к дисканту, отдаленно напоминало заклятие эльфов во время создания «межреальности» или молитву венчания на Этрусское царство. Начал с завершающей ноты, ибо древние руны означали не слоги-звуки, а слово-тон-продолжительность, и закончил исходной, то есть «пропел» заклинание наоборот. По мере произношения очередной руны та вспыхивала и выплывала из камня. По окончании «обратного пения» вокруг Руса висели горящие жарким малиновым светом вычурные знаки, а из глубины камня медленно поднималось бледное Слово.

«Господи, в нем Воли бога почти не осталось, оно держится исключительно на Силе душ самих Шаманов! Идиоты, им стоило поверить, что печати-то, по сути, больше нет, и все! Слово распалось бы само! – с искренним недоумением подумал Рус. Легко быть умным, когда дело не касается тебя лично, правда? – А Волю мы сейчас добавим…» С этой мыслью он занес руку над жертвенным углублением и резанул по запястью кинжалом. Кровь потекла из пореза, свесилась с кожи набухшей каплей, нехотя оторвалась и полетела в довольную «пасть зверя»…

– Дармилей Разрушитель! – Рус перехватил каплю другой рукой, не позволяя упасть в углубление алтаря, и резко повернулся к мумии Озгула. Его голос звучал перекатистым басом – почти так же зловеще, как голоса самих призраков. Теперь он знал каждого из Великих Шаманов по имени и совсем этому не удивлялся. – Ты в ответе за всех своих товарищей?

– Меня слушают, – уклончиво ответил Озгул, и Рус мог бы поклясться, что он самое малое напуган, а скорее всего в ужасе, но тщательно скрывает свои эмоции.

– Всех сюда! – скомандовал Рус, и небольшой зал сразу, будто души только этого и ждали, забился бестелесными сущностями. – Я отпущу вас всех, избавлю от клятвы, но вы пообещаете мне, что часть из вас по-прежнему останется охранять плато. Если хотите, меняйтесь, разработайте график. – После этого слова ловко слизнул готовую упасть кровь. «Черт, глубоко порезал… успеть бы». Не слушая гомон в целом согласных Духов, продолжил: – Обещаете по моему призыву являться ко мне из «мира Предков» в мир живых и выполнять мои маленькие просьбы. Не переживайте, это будет нечасто. – И снова, почти выворачивая руку, слизал кровь с другой стороны ладони. Горсть наполнилась практически доверху. – Я жду!!! – прорычал Рус. – Иначе сожгу эту кровь, к даркам, и пошли вы куда подальше! Оставайтесь здесь еще на пару тысчонок лет!

– Да, Господин, согласны! – Хор голосов почти оглушил, но Рус четко расслышал – ни один не отмолчался.

– Я вам не Господин, я – Освободитель! Понятно?! – Он помнил, как объясняли разницу его Духи, ставшие «друзьями». Просьбы выполняются охотней, чем приказы, но главное – Духи в свободном состоянии гораздо сильнее.

В третий раз кровь из ладони пришлось банально отхлебнуть. Ничего, не перемутило.

– Понятно, Гос… – Эти запнувшиеся слова прозвучали слаженно, а далее зазвучала разноголосица: – Освободитель… Освободитель… Осво…

Рус терпеливо дождался тишины и торжественно произнес:

– Я жду обещания…

– Обещаем! – рявкнул слаженный хор, напомнив военный парад, и хитрый человечишка перевернул наконец ладонь.

Едва кровь коснулась намалеванной в чаше пасти, как из нее вырвался столб белой Силы. Слово Бога завыло, заметалось, но, не в силах сопротивляться, поплыло к этому столбу, на ходу теряя кусочки душ, которые устремлялись к «своим» призракам. Столб поглотил уже совершенно блеклое, полупрозрачное Слово и сразу исчез. Бывший алтарь покрылся трещинами и на глазах рассыпался в обычную подвальную пыль. Куда и когда пропали горящие вокруг Руса руны, он так и не заметил.

– Предки!!! – раздался чей-то восторженный вопль, и призраки один за другим стали исчезать.

– Стоять, неблагодарные! – громовым голосом остановил их Озгул, точнее, Дармилей Разрушитель. – Освободитель еще здесь!

– Ладно, ребята, – Рус успокаивающе поднял руку, – я устал и пошел домой. Вы уж сами тут, без меня, разбирайтесь. Дармилей – за старшего. – Сказал и, не теряя времени, благополучно провалился в «зыбучую яму».

В «Закатном ветерке» выскочил в привычном месте – в гоштовом саду. Прошел мимо удивленных стражников и устало побрел в дом, где предвкушал встречу с заплаканной женой и заранее подавлял укоры совести. Ушел на пару четвертей, а вышло… Переживает, бедненькая!

В действительности все вышло не так страшно. Гелиния прекрасно чувствовала его состояние на любом расстоянии (подарок либо шутка Геи или любовь, усиленная «смешением» душ, которое произошло тогда, когда девушка приходила в его внутренний мир). Он тоже в любой дали знал душевный настрой Гелинии, но просто, как большинство мужчин, был менее восприимчив «ко всяким нежностям-трепетаниям». Встретив, жена обняла его, поцеловала и повела в столовую, где стол ломился от яств.

Наутро Рус приказал принести в спальню канцелярский стол. Он очень досадовал, что забыл значения почти всех рун Изначального языка…

Рус быстро и тщательно записывал и зарисовывал знания «секретчика». Работал механически, отрешившись от эмоциональных оценок открывающихся возможностей. Главное – скорость. Необходимо записать как можно больше и только потом восторгаться результатами.

– Все, Гел. – Через целую ночную четверть Рус устало откинулся на спинку стула. – Похоже, полезные вещи… через день очередная заброска.

Он давно ощущал сочувствующий взгляд жены. Она проснулась вместе с ним и так и не легла, терпеливо дожидаясь завершения работы. Сидела на кровати, положив голову на поджатые к подбородку колени, и любовно смотрела на склоненную спину мужа. Так повелось с первой ночи этих внезапных «откровений».

– Я тоже на это надеюсь, Русчик, а то мне всегда обидно, когда ты так работаешь, не спишь, а выходят воспоминания какой-нибудь обиженной женушки…

– Но даже они, – Рус повернулся на стуле к кровати, – помогали мне картографировать город и долину. Ничего случайно не всплывает, я в этом уже убедился.

– Закончил? – Гелиния зевнула. – Давай спать. Но только спать! Надоело приезжать на занятия невыспавшейся.

– А ты спи, зачем мне спину взглядом протираешь? Светильник[4] я от тебя отворачиваю…

– Ага, ты будешь над столом корпеть, а я сладкие сны видеть? Я с тобой и в радости, и в горе – забыл? – В это время Рус уже забирался под легкое покрывало. – Давно говорю тебе: давай буду помогать, – и в такт этим словам локотком колола бок мужа.

– Ты только мешаешь, – так же ритмично ответил Рус.

– Тогда забрось меня в Кальварион, – тем же напевом произнесла Гелиния.

– Говорю в который раз: не время, вместе пойдем. – Как ни хотел, но эта фраза в ритм не уложилась. – Тьфу, Гелька! – Рус разозлился. Больше на самого себя, из-за неопределенности с Силой пятен, чем на привычные просьбы жены-непоседы. – Сказал вместе, значит вместе! Уже скоро! – ответил на невысказанный вопрос. Сразу успокоился и «перевел стрелки»: – Тем более тебя Отиг не отпускает.

– Но в Этрусию же отпускал! – теперь возмутилась Гелиния. – Стоит тебе попросить, и он все для тебя сделает!

– А вот и нет! Тебе тогда необходим был отдых для укрепления каналов Силы. Ты же проходила занятия на растяжение, забыла?

– Врешь ты все! Как всегда! – Жена обиделась и отвернулась. Что и требовалось уставшему Русу.

«Чертово пятно!» – привычно посетовал он.

Его тянуло туда. Половина души жила там, в загадочном и прекрасном Кальварионе; помнила ласковые объятия пятна: мира части его сущности, мира, готового выполнить любое желание. Но Рус опасался не вернуться. Вдруг Сила обретет Имя… и это станет его именем. Навсегда станет, на всю вечную жизнь… Чувствовал – так и случится. Это помогало терпеть и ждать. Свой «божественный» образ он вспоминал с содроганием.

Побережье Северного моря встретило их ярким цветочным ковром.

Весна в этих краях скоротечна, как коротко и холодное лето. Надо торопиться, чтобы продолжить хоровод жизни. Быстро отсверкать яркими красками, скорее вырастить мелкие семена и вовремя уронить их в холодную землю, дабы зарылись они поглубже на долгую зиму. Тогда появится реальный шанс встретить следующее весеннее тепло и подарить тундре новую жизнь.

– Ух ты! – воскликнула Гелиния. – Как красиво, Рус!

– Это только для тебя! – высокопарно произнес бывший этрусский царь, пораженный весенней тундрой не меньше своей ненаглядной. Тучи гнуса бессильно гудели вокруг их тел, не в силах преодолеть обычный магический фумигатор – противокомариный амулет, сделанный эолгульскими алхимиками ордена Пронзающих.

– Врешь, а все равно приятно! – С этими словами Гелиния поцеловала Руса в щеку.

– Сейчас в Этрусии конец весны, месяц травень[5], – пояснил муж, – совпадает, как сама понимаешь, с геянским Эребусом. Заметь, как удивительно: бог сгинул, а месяц остался.

– Чего тут удивительного, – не согласилась жена, – весна никуда не делась. Но как странно, Русчик! Север, а все вокруг цветет! Больше, чем в Тире. Хочу здесь жить! – прокричала она, восторженно вскинув руки и закружившись в каком-то подобии танца.

– Нет вопросов, дорогая. Эти земли как раз свободные, построимся! Но… – Тут он выдержал хитрую паузу. – Море цветов – это потому, что торопятся. Лето короткое, а зима длинная. Море тогда замерзает, а кругом лежит снег. Снежное безмолвие… Всему живому надо успеть родить за короткое лето… – Старался говорить как можно поэтичнее и нарвался:

– А мы, Рус, – тихо сказала Гелиния, замирая, – когда мы родим?

– Тю-у-у… – потенциальный отец обнял свою благоверную, – по мне, так хоть завтра!

Своенравная княжна вдруг взбеленилась и вырвалась из объятий:

– Ты на что это намекаешь?! Я тебе не стельная борчиха[6], чтобы рожать для твоего приплода! – Сказала так гордо, будто и не было секундного сожаления. – Вот отучусь два года, тогда – пожалуйста. И вообще, я сама определю, когда мне рожать! Ясно?! И не смей мне указывать!

– А я тебе разве указывал? – Рус хитро прищурился.

– Да! Ой, нет… но намекал! Лето здесь короткое! Видите ли… Все, не хочу здесь жить, пошли отсюда, – сказала, стараясь спрятать за капризным тоном давно сдерживаемое расстройство.

– Идем, любимая, – все для тебя! – произнес он, торжественно разводя руки, и продолжил делано-безразличным тоном: – Рожай, когда тебе вздумается, можешь даже не от меня…

– Идем. – Гелиния уже потянулась к нему, когда до нее дошел смысл его слов. – Что… что ты сказал, повтори! – Последнее слово почти прорычала, и маска надменности слетела с ее лица.

Прищурилась, дунула, сбивая с глаза упавшую прядь, и бросилась на мужа с кулаками. Причем старалась делать так, как и он, и Леон, и Максад ее учили: бить в уязвимые места, уклоняться, использовать инерцию более тяжелого мужского тела. Конечно, лучше сбежать от неравной схватки, но не от родного же мужа?

Вскоре он, поверженный, лежал на спине, она – растрепанная, уставшая, разгоряченная схваткой – сидела на нем и била кулачками по его груди:

– Ты дож-дешь-ся, ро-жу не от те-бя… – Каждый слог сопровождала ударом, но глаза, до этого горящие праведным гневом, больше не метали молнии.

Рус заметил, что запал у жены пропал и держалась она исключительно на упрямстве. Не обращая внимания на легкое, больше капризное, сопротивление, притянул к себе, поцеловал и зашептал в самое ухо:

– Успокойся, Солнышко! Не казни себя. Я все понимаю: надо доучиться – во время беременности расширять каналы опасно. Честное слово, я подожду.

Гелиния лежала на Русе, с трудом сдерживая слезы: «Он прав, он всегда прав! Величайшая[7], ну почему так несправедливо! Всегда хотела быть свободной, а теперь безумно хочу ребенка! От него, от моего Русчика!»

А во время этих мыслей говорила:

– Пошли отсюда в самом деле. К людям, во дворец. А то разревусь. Не хочу перед Эрланом предстать страшилищем.