Читать книгу Искушение архангела Гройса - Вадим Месяц - Страница 2

Выехав из Мяделя, я решил заскочить домой, попрощаться с женой. У поворота на Гатовичи заметил, что ко мне приближается разноцветный трактор с четырьмя детскими вагончиками. В таком катают детей по курортному поселку. Картинка из послевоенного европейского кино. Костя говорил мне что-то о приезде губернатора Минской области. Сказал, что завтра будет вынужден надевать пиджак. Значит, они решили покатать начальство по дендросаду на паровозе. Бог в помощь.

Время здесь застыло – некоторые изменения произошли, но дух остался прежним. Не знаю, чем определяются приметы эпохи: одеждой людей, выбором товаров в магазинах, наличием тех или иных памятников и мемориалов, транспарантами… Дух времени чувствуется безошибочно. Мы в прошлом. В сладком, пыльном прошлом, мешающем нежную радость узнавания с застарелой неприязнью и возмущением. Приехать сюда – вернуться в недавнее державное вчера. Пусть державы уже нет и не будет, но здесь осталось нечто навсегда ушедшее. Остались мы сами – те, кто бессознательно сохранил эту страну. Не допустили полного разрыва. Осталась палочка-выручалочка, последний несожженный мост, лазейка. Хорошо, что под боком сохранился заповедник старых порядков и нравов. Безвизовый режим. Единая экономическая зона. Зона. Вот именно.

Соляру я заливал обычно в Илье: следующие заправки будут только на подъездах к городу. В этих краях они смотрятся трогательно: пара цистерн у края дороги, будка кассира, киоск и деревянный сортир. Час был поздний, в темноте АЗС походила на полустанок или бивуак анархистов. Я вылез из машины, направляясь к туалету. По пути мне встретились два невысоких китайца. Они поздоровались, коротко спросили о сорте бензина и тут же скрылись в сумраке, шумно о чем-то споря на родном языке. Перемены произошли и здесь: раньше ни китайцы, ни даже кавказцы в деревенской местности мне не встречались. У кассового аппарата тоже сидел китаец, крупный, похожий скорее на спортсмена-тяжеловеса, чем на гастарбайтера. Солидный. При пиджаке и галстуке. Увидев меня, он громко рыгнул, но, прикрыв рот рукою, тут же объяснил:

– Извините, это мой чай.

– Мне на двести тысяч, – сказал я, рассматривая выбор напитков в мобильном холодильнике. – И бутылку воды.

– Берите без газа, – сказал китаец с удивительной сердечностью, и я не услышал ни фальши, ни акцента. – Я всегда пью воду без газа.

– Принципиально?

– Нет, просто так полезнее. Я не хотел бы вдаваться в детали, но вам будет лучше, если вы возьмете без газа.

– Ну хорошо, – пожал я плечами. – Давайте одну бутылку.

Он встрепенулся.

– Нет. Пожалуйста, возьмите побольше. Возьмите десять. Ну, хотя бы восемь бутылок. Они вам пригодятся.

– Почему вы так думаете?

– У нас лучшая вода в республике. Это последний ящик. Поверьте мне на слово. Это очень хорошая родниковая вода. Теперь такая вода – редкость.

– Ну, если вы настаиваете, – сказал я шутливо, – давайте ящик. Что за вода, кстати? «Боржоми»?

– Да, – расплылся он в улыбке. – Она самая. «Боржоми» без газа. Настоящий «Боржоми» всегда без газа.

Я вытащил ящик из холодильника, расплатился. Потом подмигнул ему и довольно натурально рыгнул:

– Извините, это мой кофе…

Китаец улыбнулся, помахал рукою:

– Приезжайте еще. У нас лучший бензин, лучший «Боржоми»!

Заправщики возились с моей «Вестфалией» долго. Давно стемнело, но по движению их теней можно было понять, что они протирают корпус автомобиля от пыли. Один стоял на коленях у двери водителя, с мультипликационной скоростью водя по ней тряпочкой. Увидев меня, он открыл дверцу.

– Пожалуйста, товарищ. Садитесь, пожалуйста. Можно попросить вас о маленьком одолжении?

Он тараторил, и я поначалу воспринял его слова за некую вежливую абракадабру.

– Об одолжении! Маленьком одолжении! Это вопрос чести. Я дал слово. Это очень серьезно, товарищ. Вот деньги!

Увидев пачку долларов в его руках, я прислушался. Речь шла о дочери этого человека и ее подруге. Парень просил, чтобы я забрал их в Плещаницах и довез до аэродрома. Мне пришлось бы сделать небольшой крюк, но денег за услугу он предлагал чудовищно много. Судя по толщине пачки, десять или даже больше тысяч долларов.

– Деньги передать девочке? – Хотя мне было не по пути, я уже почти согласился. – На родину? Ваши сбережения?

– Нет, это вам, – кивал он благодарно, почти униженно. – Это вам за работу.

На сумасшедшего он похож не был, и я решил, что столкнулся с трудностями перевода. Вытащил сотню из пачки и повертел перед его носом.

– Это – за работу. Остальное – девочке! Правильно? Деньги – Китай, да?

В разговор включился второй работник, он оказался еще настойчивее первого:

– Почему Китай? Мы из Японии. Мы японцы, товарищ. Японские коммунисты. В изгнании. У нас тоже есть коммунисты. Вы не знали?

Я начал нервничать.

– Все, ребята. Забираю девочек на остановке, и баста. Деньги передаю вашей дочери.

Я хлопнул дверью, процедил сквозь зубы привычное слово «товарищ» и выскочил на проселок.

– Деньги вам! Вам! – кричали азиаты, чуть не приплясывая.

Единственный фонарь, болтающийся над будкой кассира, скудно освещал их изломанные силуэты, придавая зрелищу жалкий и зловещий шарм. На душе остался неприятный осадок, словно после дурацкого представления. Почему они доверили мне такую кучу денег? Может, что-то срочное? Я надеялся, что произвожу впечатление порядочного человека.

Светало. Я подъезжал к Вилейскому водохранилищу. Мир окутывал туман: клочья его поднимались от воды, скользили по ней, выползая на шоссе. Лес ненавязчиво напоминал о своей древней тайне, поскрипывая отсырелыми стволами. Пачка денег покоилась на пассажирском сиденье, излучая, казалось, какое-то самостоятельное свечение. Темнота рассеивалась, окрашиваясь в фиолетовый и лиловый. Лунный свет дробился на поверхности водоема и постепенно вплетался в завязь рассвета, распыленную над линией горизонта. Я включил радио. Салон заполнился непривычно возбужденной литовской речью. У соседей началось что-то вроде голодного бунта. Я не понимал смысла отдельных фраз, но догадывался, что слушаю репортаж с площади перед парламентом.

Мировой кризис тасовал правительства, переливая недовольство по сообщающимся сосудам европейского сообщества. Крики революционеров оказали на меня убаюкивающее действие. Подъезжая к Плещеницам, я вдруг сообразил, что в селе – несколько автобусных остановок и на какой из них меня ждут японские девочки, непонятно. Увидев беседку для торговли ягодами и грибами, в которой неторопливо расставляли свои банки и ведра местные бабульки, решил спросить. Свернул на обочину, вышел из машины, присматриваясь к баночкам с земляникой. Женщины приветствовали меня, торопясь приступить к торговле, но вдруг рухнули ниц почти одновременно, крестясь и перешептываясь. Я подошел к ним, пытаясь заговорить и пожелать доброго утра, но они только испуганно бормотали что-то, не смея поднять на меня глаз.

– Девушки, мне бы земляники, – сказал я весело, но ответа не получил.

Я взял стакан с ягодами, спросил о цене, но хозяйка только глубже склонилась к земле, словно увидела начало светопреставления. Поговорить об автобусных маршрутах в селе мне не удалось. Я растерянно вернулся к машине. Закурил, ожидая, что торговки придут в себя и хоть как-то объяснят происходящее, но они как будто впали в транс и вовсе перестали шевелиться. Мужик, проходивший по шоссе с обувной коробкой в руке, швырнул ее на асфальт и побежал в лес. Я посигналил ему вдогонку, завел мотор и медленно двинулся к селу, размышляя о превратностях жизни.

На следующей остановке меня ожидало такое же разочарование. Люди падали на землю, бормоча молитвы и проклятия. Мальчишки закидали мой автомобиль камнями – хорошо, что стекла остались целы. С автобусным маршрутом я разобрался: он проходил по главной улице. Я переезжал от остановки к остановке, натыкаясь на ту же удивительную реакцию местного населения.

Наконец я увидел девочек. В белых платьицах и колготках, бантах и туфельках, они стояли с букетом гвоздик возле столба электропередачи, обклеенного объявлениями, и походили на первоклассниц в День знаний. Было видно, что они ждут меня, – быть может, японцы сообщили о моем приближении по телефону. Я надеялся, что встреча с ними разъяснит все странности. Девочки, заметив мой микроавтобус, радостно засуетились. Одна подняла ранец, стоявший неподалеку, другая начала махать букетом цветов над головой.

Однако и на этот раз вышла прежняя история. Завидев меня, народ разбежался, лишь пожилые люди рухнули на колени. Девочки, приблизившись к машине, тоже увидели в ней что-то опасное, закричали и бросились наутек. Я недоуменно следил за их фигурками, исчезавшими среди заборов и поленниц, теряя всякую надежду понять смысл происходящего. Мой вид оказывал на жителей Плещанниц магическое воздействие. Я вышел наружу и подошел к пассажирам, оставшимся на остановке. Один из них, похожий на учителя математики, встретился со мною взглядом и указал пальцем на необычный знак, нарисованный на дверце автомобиля.

– Иероглиф, – прошептал он пересохшими губами и как будто потерял сознание, откинувшись на лавке и разбросав руки в разные стороны.

Момент истины облегчения не принес. Я осмотрел машину и увидел причину сегодняшних неурядиц. На дверцах моего «бусика» с обеих сторон был нарисован синим маркером лихо закрученный иероглиф, значения которого не могли знать ни я, ни встреченные сегодня люди. Издалека иероглиф походил на гору с шапкой облаков над ней, но при внимательном рассмотрении казался злобным лицом самурая или даже черта с короной на голове. Рисунок был сложным, скорее абстрактным, чем содержательным, но его выразительность впечатляла даже неискушенных. Увидев его впервые, я тоже вздрогнул. Почему он обладал таким мощным действием? Я еще не понимал значения неожиданно приобретенной силы и думал в основном о том, как передать деньги бедным детям. Пришла в голову мысль вернуться к японцам для получения разъяснений, но в городе меня ждали неотложные дела. По наивности я все еще полагал, что случившееся не столь фатально и что пугающий людей иероглиф можно соскрести, закрасить… поменять машину. Я не понимал, что ночная встреча оказалась роковой именно для меня, а не для множества сельских жителей, столь яростно отреагировавших на древний символ, который я невольно донес до их сознания.

Я посмотрел на пачку сотенных купюр, и мне захотелось избавиться от них во что бы то ни стало. Может, купить новую машину? Даже в деньгах чудилось присутствие таинственного и пугающего знака. Я впервые встретился с символом, имевшим универсальную власть. Звезды, свастики и руны могли вызывать уважение или ненависть, но не более. Закорючка на двери моей машины заставляла людей преклоняться перед ее страшным совершенством. Я мог бы нанести этот знак себе на куртку или сделать татуировку – и, видимо, обрел бы неограниченное могущество. Пока же я катался по райцентру, упиваясь властью. Люди падали на колени, как подкошенные. Я смущенно улыбался, гоняя по рассветным улочкам, пока это баловство мне не надоело. Пора было ехать в город. С утра я назначил несколько встреч.

До Минска оставалось с полчаса пути, когда километрах в семи от ближайшей вёски[1] мне попалась очаровательная бабуся в пальто и мужском берете, сигналившая рукой у обочины.

– В город?

– Мне у кафэ. На Серабранке. Знаеце?

Я не знал, но старушку посадил, удивившись, для чего ей кафе в такую рань.

– Кавы папиць, пазаутракаць, – обиделась бабка.

Я промолчал, и она, видимо, приняла это за призыв к объяснениям.

– Я кажды дзень туды езжу. Першае, другое, трэцяе. Дома я николи такое не згатую. Гэта ж скольки трэба у магазине купляць!

Я заинтересованно вздохнул.

– И не дорого вам?

– Пенсии хватае, у самы раз. И смачна тожа. Я усю пенсию зъядаю. Паследни раз у кафэ схаджу – и ужо мне новую пенсию палучаць. А куды мне тыя грошы? Я там пасяджу, и дзень пройдзе.

От бабушки пахло. И не только старостью. Можно себе представить, каким уважением она пользовалась на Серебрянке. Энергичность и жизнелюбие поразительные. Из области в город – попить кофе, провести время. И так каждый день. На иероглиф даже не обратила внимания. Единственная из всех. Я начал присматриваться к ней. Пока я знал лишь двоих, на кого знак не действовал. Себя, да и вот ее, Патрикеевну.

– Я у сяле жыву, у хаце. Зимой у кватэру перабираюся. Але кафэ николи не кидаю. На заутрак застаюся и на абед, а на вячэру ужо грошай не хватае. Не, на рэйсавым автобусе николи не еду, бо дорага.

Бабуся попалась разговорчивая. Высадив ее на Серебрянке, я вдруг вспомнил о деньгах. Неужели она… Нет, деньги оказались на месте – на заднем сиденье, под курткой. Зачем ей? Пэнсии хватае у самый раз. Мы договорились встретиться завтра на том же участке дороги. По крайней мере, с ней проблем коммуникации не возникнет. Я посмотрел, как молодцевато бабка распахнула стеклянную дверь кафе, и газанул в город. Дорогу мне пересек ошалевший заяц с выкрашенным аптечной зеленкой ухом. Аистята в гнезде над вывеской «С.Т.О.» порвали вертлявого ужа на две равные части.