Читать книгу Круги на воде - Вадим Назаров - Страница 10

Ангел Помаил, обычно поминаемый перед сном, стоял на капители Александровской колонны и смотрел, как ветер пытается повернуть вспять могучую северную реку.

В кафе на набережной сидела женщина и наблюдала за тем же. Ее желтые волосы лежали на плоскости ветра, как крылья в парении. В белой фаянсовой чашке дымился маленький двойной.

Чем крепче ветер, тем легче понять, насколько ты хрупок перед мышцей Господней – подумала женщина.

Ангел одобрительно улыбнулся.

Женщину звали Мариной, и имя это подходило не только сегодняшней штормовой погоде, но и удивительному свойству ее глаз, которые меняли цвет от бирюзы до индиго. Глаза плавали по ее лицу, яркие, как тропические рыбы.

Ветер сбивал волны в отары и гнал на альпийские пастбища Ладоги, но овцы не желали повиноваться и превращались в барашки.

Река разевала рот, крутила водовороты. Ветер бросал в них все, что попадалось под крыло: забытые на столе бумаги, солонку, перечницу, телефонные квитанции и маленькую белую чашку.

Марина встала из-за стола. Буфетчик развел руками. Ангел на колонне напевал колыбельную, он знал, что летом свет долог и обманчив, а детям давно пора спать.

Сон был основным занятием Марины. Ночью она пыталась справиться со своими сновидениями, днем – обучала этому других. Она работала на кафедре онейрологии в Институте мозга, обслуживала похожий на паука блестящий прибор, предназначенный для провокации люсидентности, управляемых снов. Марина называла своего паука взломщик. При определенном навыке оператора серебряный жук раскалывал скорлупу сновидения, не касаясь его нежной сердцевины. Спящий в этот момент осознавал, что он всего лишь спит и ему все позволено. Можно все.

Марине было знакомо это раскручивающееся винтом от низа живота к горлу ощущение. Первый раз в управляемом сне она стала скифским оленем и скакала, скакала, пока не уткнулась золотыми рогами в облако.

Она могла бы превратить облако в камень или в плодовое дерево. Марине пришло в голову его съесть.

Она не пыталась толковать свои потусторонние приключения, как не стала бы искать иного смысла в прогулке в ветреный день вдоль реки или во внезапном звонке подружки. Память уравнивала сон и явь. То, к чему можно возвратиться в воспоминаниях, – это и есть твоя жизнь. Атлас личности. И не имеет значения, в каком физиологическом состоянии происходило то или иное событие твоей биографии.

Но, с другой стороны, убийство, совершенное во сне, – это всего лишь дурные помыслы или само убийство? Иными словами, смертный ли это грех?

Марина не хотела думать о том, что переживает во сне очередной пациент, когда царапает простыни, скалится и закатывает глаза. Но тот, кто ложился под взломщика, был обязан подробно описывать свои метаморфозы.

Марина записывала эти рассказы на диктофон и потом расшифровывала запись, не без некоторых литературных излишеств переносила рассказанное в журнал. За время клинических испытаний прибора таких книг накопился целый шкаф. Иногда Марина открывала какую-нибудь наугад и читала:

Тюрькин Р. Б., 40 лет, анамнез прилагается. Люсиденция – удачно со второго сеанса. Пациент ощутил во сне постороннее присутствие. Оглянулся, увидел свою мать в красном платье с синими цветами, которое пропало при пожаре на даче, и понял, что находится внутри сна.

Он подошел к матери, обнял ее и тут увидел, что прямо на них несется огромный двухэтажный автобус. Тот самый, который уже много лет преследовал пациента во сне, привычный кошмар.

Каким-то образом он сделал из матери самолетик и пустил его в сторону, а сам камнем ударился в лобовое стекло автобуса, голова водителя от осколков лопнула, как воздушный шарик.

Пациент понял, что проблема разрешилась, автобус больше не появится.

Марине становилось противно читать, она курила, смотрела в окно, мечтала, что сменит работу.

За окном ветер носил по улице академика Павлова пух Мирового тополя. В просветах между деревьями блестела река. Марине захотелось превратить ее в лагуну при коралловом острове. Она привычно щелкнула пальцами и осеклась.

Река текла наяву. Марина ошиблась.

Она вышла в прохладный сумрачный коридор. Желтые контрфорсы света поддерживали пыльные окна, делили на сектора пол. В ординаторской хрипел телевизор, аспиранты смотрели CNN без перевода.

Американцы – подумала Марина – и из Конца Света устроили бы информационное шоу. Могу представить себе:

Добрый вечер, Леди и Джентльмены, с вами Боб Кравиц, наши камеры установлены на месте, называемом Армагеддон, и сейчас мы ожидаем появление Вавилонской блудницы.

С такими мыслями лезть под землю не хотелось, и Марина пошла пешком. Она жила на Васильевском, дорога вела через два-три острова. Во время подобной прогулки слова сами укладываются в эпическую поэму о долгом возвращении домой.

Скоро вернется, думала Марина, из своих странствий и мой Одиссей. Мы поедем в парк, возьмем напрокат лодочку, отправимся искать водяной цвет для приворотного зелья, и я расскажу ему про деда.

Она стояла на мосту в устье Карповки, смотрела, как мальки долбят хлебную корку. За спиной ухали машины, перед лицом – скользили по Невке похожие на копья байдарки и косолапые каноэ. Краснощекие девки-покахонтас ритмично вскрикивали при каждом гребке. В их отношениях с рекой угадывались отголоски какого-то древнего ритуала.

Очищение реки, осквернённой веслом. Зачатие русалки.

Деревья на Каменном острове исправно кланялись вслед пролетевшему барину, ветру. Женщина шла вдоль реки, придерживая легкую юбку руками, и головы не клонила, как барыня.

Следующий день Марина провела в архиве. Как-то поздно вечером позвонила подруга и затараторила:

Привет, ты слышала, всем русским из-за войны не продлили визы. Так что на этой неделе будут подарки из Лондона. Дай знать, когда он сообщит точный день. Да, кстати, чего я звоню, мне сказали, что в архиве, в Синоде, нашли дневники вашего деда.

Марина Симонова не без удивления обнаружила, что сам вид мелко исписанной дедовским пером бумаги не вызывает у нее душевного трепета. Впрочем, она была вынуждена признать, что Петр Платонович оставил честные записки и для постороннего чтения они не предназначались. Физические формулы и комментарии к ним чередовались со впечатлениями дня, записанными сновидениями, воспоминаниями о детстве в Тверской губернии. Марина даже обнаружила донжуанский список в девятнадцать имен.

Две страницы тетради были аккуратно склеены. Марина посмотрела сквозь них на свет – поперек листа шли строчки букв и цифр. Марина воровато оглянулась на дремлющего архивариуса, аккуратно разделила страницы ногтями, расправила разворот и прочла:

С большой долей вероятности можно утверждать, что есть люди, происходящие не от Ноя. Их прародителем вполне мог быть Ангел, один из тех, что вошли к Адамовым дочерям.

Видимо, не все ангелиды погибли при Всемирном Потопе. Сыны Божии вполне могли спасти малую часть своих издревле славных детей, например, спрятав их на горах.

Для подсчетов Ангельской крови я составил формулу: 1 деленная на 2 в степени n, где n – число поколений.

Марина достала блокнот и переписала результат. Это была цифра, состоящая из шестидесяти нулей.

0,00000000000000000000000000000000000000000000 00000000000000001.

Цифра поразила ее. Одно красное тельце в потоке крови, волосок на спине, атавизм крыла, родинка в излучине губ – вот и все, что осталось от предка-исполина, скажем, в ней. Но ведь что-то осталось.

Марина сладко улыбнулась и вытянула руки над головой. Ей было весело и легко от одной нелепой мысли запуганного голодного старика – некоторые люди происходят от Ангелов.

Она даже решила, что вечером позвонит брату, но не станет всего рассказывать, а только попросит скорее возвращаться, хочет, мол, сообщить нечто важное.

Пока женщина сидела в архиве, в городе прошла гроза. Площадь была мокрой и чистой. Ангелы стояли на среднем ярусе Исаакиевского собора, на медных могучих крыльях блестела вода. Ярусом ниже – расхаживали туристы в пёстрых гавайских рубашках, верхний ярус, вероятно, тоже не пустовал.

Лучше бы этот город назвали Архангельском, думала Марина, глядя, как Александровский Ангел принимает, склонив голову, благословение Золотого Ангела крепости, которому дана власть усмирять шторма. Ангел этот венчал собой колокольню Собора, в основании которого, под землей, лежит ковчежец с мощами Апостола Андрея, родного брата того рыбака, которого называли Петром.

Сто тысяч моих предков умерли, – подумала Марина, – целый город покойников, но Ангел, который вошел к Адамовой дочери, жив до сих пор.

Интересно, какое было ему наказание? Наверное, вот уже семь тысяч лет он вращает какое-нибудь колесо в небесной механике. Надо будет навестить его в управляемом сновидении.

Марина шла по мосту, облака под рекой сегодня легли практически поперек горизонта. Они походили на бабочку, приколотую к небу Адмиралтейской иглой.

Любовь Марины и города была взаимной и разделенной. Она переписывала его сны, а он в благодарность устраивал так, что при всем беспокойном разнообразии жизнь Марины не выходила за пределы Фонтанки и большой Невки, то есть протекала среди парков, мостов, знаменитых музеев, библиотек и маленьких кафе.

На набережной собрались подростки. Их черные майки были украшены портретами натуральных демонов. Марина брезгливо поморщилась, украдкой перекрестилась. Она давно догадалась, что молодежная мода делается в Аду. В Преисподней есть своя типография, трикотажная фабрика, студия звукозаписи Hell records, радиостанция, что в FM диапазоне вещает на весь свет через сеть ретрансляторов на шестистах шестидесяти шести холмах, напиток Red devil и актерское агентство Alien Stars, которое поставляет живых чертей для съемок в американских фильмах про будущее.

В Аду только и разговоров, кто возьмет в этом году приз за спецэффекты.

Марина не любила кино. Сны – это часть жизни и доля вины, а отдаленно похожее на них кино – плод чужого воображения. Мало ли что может вообразить чужой.

Сочувствуя тени на экране, следуя по хитрой воле режиссера за ее превращениями в машины, дома, людей – человек становится созерцателем семи смертных грехов. Через танец теней добродетель получает опыт порока.

Новый фильм про убийц тридцать лет подряд каждую субботу, и однажды, после сорокадневного перерыва, ты обнаруживаешь себя упаковщиком энергетического напитка, DJ в эфире Радио Тартар или просто рабом, прикованным к тачке на серных рудниках в Марианской впадине.

Жизнь – это то, что ты помнишь, – думала Марина, – и придется отвечать, если не забыл, как Винсент застрелил негритенка.

Солнце выстелило улицы теплыми лучами, раздвинуло дома, освободив место для прогулок сентиментальных горожан. По золотой вечерней реке плавали лодочки. Бездетный мороженщик не спешил домой, вокруг его тележки кормились кошки. Сонный голубь едва не упал с ветки липы на голову матроса. Его девушка замахала руками. Матрос коснулся губами девичьего уха, что-то сказал. Девица ответила долгим и влажным взглядом. У Марины побежали по коже мурашки от случайного прикосновения к чужой страсти, когда она проходила мимо парочки в парадную.

Марина шептала:

Даже если я увижу вечерний город во сне, сон мой в зеркале его рек не отразится. Сон – мой, и он не имеет отношения к их жизни. Скорее уж это ежедневная смерть, то есть личное дело.

Она не стала ужинать, только чай, чистое белье, холодный душ. Марина долго расчесывала волосы, потом коротко помолилась. Она готовилась в путешествие и не была уверена в том, что Господь отпустил ей билет.

Марина была перед Богом, как пилот без лицензии перед белой башней аэропорта.

На улице продолжался вечер. Марина открыла окно. В комнату летели насекомые. Она знала, что у недолюбленных женщин кровь становится горькой и кровососущие не будут тревожить ее.

Пусть ищут себе другую – Марина начала сонный заговор:

– слаще, красивее, моложе. Пусть ей приснится июльский луг, молоко в кувшине и горячая крапива у торфяного ручья. Небо звенит от зноя, листья касаются кожи там, где вне сна ее протыкают хоботки насекомых.

Марина продолжает:

Душа моя не в теле, но в руке Господа, дрожит, как голубка на ярмарке, и с телом ее связывает тонкая нить. Душа шепчет о том, что видит сквозь синие пальцы Его ладони, и тихий голос катится вниз по нитке, как свет по медному проводу.

Если я единым движением выдам себя, Господь поведет рукой, и жизнь моя – оборвется.

Я затихаю, как камень на дне реки, и вода все бежит по коже, по скорлупе, искрится, уносит мое тепло прочь от истока.

С каждым годом на дне тело моё остывает, сознание меркнет, душа растворяется, и так будет до тех пор, пока от меня не останется только бурун на поверхности, на донном песке – характерный волнообразный рисунок.

Марина стояла по пояс в воде и смотрела на дальний берег, где по полю, удаляясь, шел ее брат. Марина хотела было последовать за ним, но ещё не умела ходить.

Ангел Помаил находился в головах ее кровати, у окна. Он держал над ней правую руку, левой закрывал глаза и молился. Ангел только что узнал, что самолет, вылетевший три часа назад из Хитроу, в Пулково не прибыл.