Читать книгу Взгляд в прошлое. Книга 2. На краю Руси обширной - Вадим Николаевич Ангаров - Страница 4

Наша – ребячья ватага (человек 6– 8) в Уральске состояла из детей коренных Уральских казаков – казачат и детей, приехавших в Уральск родителей из разных городов Советского Союза. Основу ватаги составляли дети казаков. Мне пришлось долго утверждаться в роли полноправного члена ватаги как пришлому, и поверьте, это было – не просто. В нашей ватаге командовали вначале три казачка – Юрка Юдин, Пашка Котов и Сашка Сайгаков старше меня на два – три года. Это были физически крепкие ребята и я, конечно, проигрывал им в силе, но в ловкости и смекалке им не уступал. В это время (начало пятидесятых) нашими постоянными играми были – игры в футбол, «в войну», «клёк» (разновидность игры в городки, но с перебежками) и, конечно, в Тарзана и охотников (тогда трофейные фильмы про Тарзана только появились на экранах кинотеатров). Основным местом наших игр были берега и леса вдоль берегов рек Урала и Чагана и пустыри вблизи домов. И, конечно же, рыбалка – ей отдавалось очень много времени. Времена были полуголодные и рыба, которую мы ловили – шла на скудные столы в семьи.

Для игр в «войну», в мушкетёров, в Тарзана и охотников нужно было «оружие» начиная с палок – сабель, рогаток, луков и кончая самопалами – «поджигами», заряжаемыми измельчёнными головками спичек. В качестве снаряда использовались кусочки свинца или дробь (если её удавалось достать) или стальные шарики от маленьких отработавших своё шарикоподшипников. Для изготовления стволов – «поджигов» нужны были медные толстостенные трубки, за которыми мы ходили на «кладбище паровозов» вблизи депо железнодорожного вокзала и откуда нас нещадно гоняли сторожа, охранявшие его. Трубка аккуратно выпрямлялась и с одного конца расплющивалась молотком, а переход от цилиндра – к расплющенной трубке, заливался расплавленным свинцом, и трубка загибалась под прямым углом и укреплялась в деревянном теле – пистолетной формы. Потом в полусантиметре от залитого в торец свинца делался пропил – отверстие для запала, куда доставала головка целой спички, закреплённой на стволе. Заряжались поджиги измельчёнными головками спичек, на один заряд уходило с половину коробка спичечных головок. Под головку закреплённой спички в отверстие запала засыпался, с горкой – порошок (из измельчённой спичечной головки – «серы»)– затравка. Когда нужно было стрелять, коробком спичек сверху делается – «чирк» по головке, закреплённой над затравкой спичке – головка загорается, поджигая затравку, и происходит выстрел. «Поджиги» делали и двуствольными. Они стреляли метров на десять мелкой дробью, о точности стрельбы говорить не приходилось – попасть в коробок спичек можно было метров с двух – трёх, да и то не всегда. Иногда медные трубки – стволы заливали по верху, с боков и снизу – свинцом для придания им прочности, но, когда вместо спичечных головок – использовали дымный порох, они частенько раздувались и разрывались. У меня, с той поры есть шрам над правым глазом – в брови, с сантиметр длиной, от осколка медной трубки разорвавшегося ствола поджига (ещё бы на сантиметр ниже и левее, я лишился бы глаза). Взрослые нас ругали и отбирали поджиги, но мы тайком продолжали это своё – «чёрное» дело.

А однажды, когда случилась автомобильная авария – грузовик наехал на толстую – высокую трубу, зачем – то закопанную, напротив продмага на углу улиц Плясунковской и Пугачёва и согнул её под прямым углом в полуметре от земли, нашей ватаге на ум пришла – идея. А почему бы не сделать из неё – огромный – «поджиг». Идея понравилась и мы – по ночам, пропилили напильниками отверстие для запала и засыпали в трубу полкоробки чёрного пороха, который я «позаимствовал» из отцовских охотничьих запасов. С помощью длинной палки, мы плотно запыжили порох куском кошмы. Работу проводили по темноте – ночью, чтобы наши приготовления не заметили взрослые. Сначала – было предложение зарядить «орудие» камнями, но я был категорически – против. Решили не рисковать, и сделать – холостой выстрел, чтобы избежать «жертв». Труба, была открытым концом, направлена в кирпичный забор через улицу. Но как поджечь запал? Ведь мы не были уверены, что наше «орудие» не разорвёт при выстреле, и нужно было поджечь запал, находясь на безопасном расстоянии от «орудия».

И мы придумали – пропитали верёвку (длиной – пять-шесть метров) керосином. Проверили – заранее, сколько времени займёт пока огонь по верёвке, зажжённой, с одного конца, – доберётся до другого. Получилось около двух – трёх минут, этого хватит, чтобы отбежать и спрятаться в соседнем дворе, где жил один из наших друзей.

Так вот в один из субботних дней – с утра пораньше, когда движения по дороге было мало, только у магазина выстроилась длинная очередь – привезли свежее мясо и ещё горячий хлеб. Ватага занялась отвлечением людей, стоящих в очереди, для чего затеяли вблизи какую – то игру с шумом и криками. А один пацан– с мотком верёвки, пропитанной керосином, незаметно подошёл к трубе и, заправив конец верёвки в заранее – заготовленную петлю из проволоки так, чтобы конец касался затравочного отверстия, заполненного дымным порохом. Потом, растянув верёвку по земле, дал нам знак – свистом, и мы, закончив игру, нарочито медленно удалились за угол, где лежал второй конец верёвки. Подождали, пока очередь успокоилась, после нашего ухода, подожгли конец верёвки и скрылись во дворе соседнего дома, где сразу же затеяли игру в «клеек» с шумом и криками, чтобы нас заметили взрослые, а я отошел к забору и в щель наблюдал за горящей верёвкой и трубой «орудия».

Прошло минуты две и наше «орудие» громоподобно – «рявкнуло», выпустив в воздух не только огонь, но ещё и облако сизого дыма. Очередь – с бабьим визгом разбежалась, кто куда, оставив распластавшихся на земле двух стариков – казаков, закрывших голову руками, видимо, вспомнивших свою боевую молодость под артиллерийским обстрелом на полях сражений – ещё в первую мировую войну. Кто – то вызвал милицию, и она приехала, опросив свидетелей и убедившись, что жертв нет, принялась осматривать наше «орудие», сильно раздутое после выстрела, а мы им «помогали» предварительно выдернув обгорелую верёвку и спрятав её в трубу водосточной канавы. В общем – всё обошлось, если не считать «жертв», проезжавшего мимо на телеге продавца горшков и крынок. Они – во множестве посыпались с телеги и разбились в дребезги, когда лошадь понеслась по кочкам от испуга. А мы, уйдя с «места преступления», на берег Урала, ещё долго веселились – вспоминая – как это было. Договорились – если будут спрашивать, молчать или отвечать, что мы ничего не знаем, – мол, мы и сами перепугались – до смерти, когда – «Это – грохнуло!», а мы играли во дворе в «клёк». Но никто не спрашивал – не верили, что такое могли сделать маленькие – пацаны (определённо – хулиганила молодёжь постарше). Трубу потом выкопали и увезли в милицию, как вещественное доказательство, и она долго ещё там валялась – во дворе милиции, напоминая нам о нашей проделке.

Делали и самодельные луки из вязовых веток без их ошкуривания длиной в наш рост. Стрелы делали из сухого ровного стебля рогоза, оснащая их наконечниками, сделанными из треугольного куска консервной банки и свёрнутыми длинным конусом (кульком). Острый конец – затачивался напильником до острия иголки, крепился наконечник к стреле с помощью столярного клея. Это было уже серьёзным оружием, стрелявшим на расстояние тридцать – сорок метров и за счёт острого металлического наконечника, наносившего серьёзный урон цели, в которую они попадали. Охотничьими трофеями были воробьи, вороны и изредка дикие голуби, куропатки и крупные кулики, водившиеся в изобилье по берегам рек и озёр. Воробьёв для насадки на крючки перемётов – на сомовью рыбалку мы стреляли чаще всего из рогаток, мелкими камешками, собранными на берегу Урала. Их перед насадкой обжаривали на костре и чего греха таить часто сами ели их довольно вкусное и нежное мясо, когда воробьёв было добыто больше, чем требовалось для насадки. На рыбалку, мы – пацаны, часто выезжали на лодке с ночёвкой – с кострами и ухой из пойманной нами рыбы и запечённой на углях картошкой, а если повезёт – то и голубями, куликами и редко – куропатками. А ведь нам было тогда лет по семь – десять и родители не боялись нас отпускать из дома одних. На вопросы соседей – казачек – не боится ли она отпускать меня – малолетку с ночёвками на рыбалку, моя мама спокойно отвечала: – «Под стеклянным колпаком из мальчишки не вырастить – нормального мужика! Если «царь в голове есть»» ничего страшного не случиться, а если нет – никакая опека не поможет!»

Осенью, когда через уральный мост потянутся подводы и грузовики – доверху нагруженные арбузами и дынями – на базар. Переезжая мост – грузовики и телеги вытягиваются в шеренгу (мост одноколейный и порядок въезда на него регулируется – самими участниками движения), что всегда сопровождается спорами и ссорами. Машины и телеги движутся – медленно и это давало нам – пацанам, – возможность воровать арбузы и дыни с проезжающих по мосту машин. Да и воровством это не считалось. Ребячьей «доблестью» – да! Телеги мы не трогали потому, что возница мог достать «грабителя» кнутом. Техника «грабежа» такова – пока один из нас перебегает поперёк моста перед едущей медленно машиной, заставляя шофёра тормозить и отвлекая его внимание от наблюдения в зеркало заднего вида, что делается сзади, другие – пацаны залезают через задний борт в кузов и, схватив арбуз или дыню, кидают их через перила моста в реку. Потом и сами прыгают в реку с моста и плывут, за уплывающими по течению реки арбузами и дынями. Выплывая по течению на отмель Валькова острова, собираются вместе и принимаются за пир – съедают эти такие вкусные – арбузы и дыни на глазах у людей, находящихся на мосту в 200 х метрах. Уральские коренные казаки относятся к этому – «разбою» терпимо, говоря с усмешкой:

– «Озарничают – пацаны!»

Арбузов и дынь везут многие тысячи, и урон от этих набегов не большой – вместимость ребячьих желудков ограничена, а запасаться впрок или на продажу было не принято по негласному мальчишескому – кодексу (считалось – западло). И казаки только усмехаются или хохочут, когда особо ловкий малец исхитряется бросить в реку сразу по два арбуза или дыни и потом ловко прыгает прямо с борта машины через перила моста в реку головой вниз, избегая поимки. И тогда казаки, расщедрившись, дают со своей телеги малым ребятам, не участвовавшим в набегах и просто находящихся на мосту, арбуз или дыню. А на шофёра, открывшего дверцу машины и громко проклинающего похитителей сыплется с издёвкой: – «Жмот! Арбуза (дыни) пацанам – пожалел? Сквалыга!» Весной после разлива, когда Урал входил в привычные берега на Бухарской стороне напротив Уральска, появлялись кочевые – цыгане. Кочевники останавливались табором со своими кибитками, шатрами и лошадьми до конца лета (в СССР указ об оседлости цыган вышел только – 5 октября 1956 года). Среди кочевников – цыган этого табора были хорошие кузнецы, и уральские казаки их ценили и охотно несли им на починку старые замки, лемеха и бороны. Заказывали у цыган и подковы – для лошадей, кованые топоры, мотыги (тяпки), ломы, пешни, решётки и засовы. С приездом цыган нас – пацанов, так и тянуло к ним на костры и песни, к лошадям, на которых цыгане давали нам покататься. Уральские казаки относились к цыганам терпимо, зная точно, что где они живут – там не воруют и не хулиганят. А цыганки с детьми пропадают в городе – на базаре, где зарабатывают на жизнь гаданием на картах и по линиям на ладони (к староверам они не подходили – зная, что они им не «клиенты» и могут и наказать за навязчивость). Промышляют и продажей сшитых и сделанных ими же носильных вещей – платьев, платков, изделий из металла и украшений из монет, серебра и золота. Цыгане, в отличие от казахов, рыбу – ели и казаки часто, расплачиваясь за работу кузнецов – частично рыбой и металлоломом, рыба шла в пищу цыган, а металлолом использовался кузнецами как сырьё для изделий. Однажды утром я рыбачил на Бухарской стороне и ко мне подошёл маленький цыганёнок и, присев на корточки, – молча и долго, с интересом наблюдал за моими действиями во время лова. Я прервался, чтобы перекусить и угостил его рыбным пирогом, который мне дала мама, провожая меня на рыбалку. Он, с аппетитом, съев кусок пирога, попросил меня показать, как правильно привязывать крючок к леске. Я показал ему несколько различных узлов привязки крючка к разным лескам – из «жилки» (прозрачный монофильный нейлон) и плетёного капронового шнура. Но он сказал, что у него нет «жилки» и я дал ему метров пять – десять «жилки» диаметром 0.5 мм. – из своих запасов. Он удивился такой щедрости и сказал, что пойдёт и спросит своего отца – можно ли взять такой дорогой, как ему казалось, подарок. Ушел в табор и вернулся с отцом, который был лучшим кузнецом в таборе – дядей Иваном (он даже делал кованные амбарные замки). Так мы с ним и познакомились. Первое, что он спросил – не украл ли его сын леску у меня. Я ответил, что это мой подарок его сыну и прибавил ещё и три крючка разного размера, объяснив на какие – крючки, какую рыбу, можно ловить и на какую насадку. Сын дяди Ивана – Вася так благодарил меня, как будто я преподнёс ему драгоценности. А дядя Иван тоже поблагодарил меня за подарки и пригласил приходить к нему – в кузницу, чему я был несказанно рад. Мост через Урал ещё не был наведён и за мной – пришла лодка, чтобы перевезти меня домой на Самарскую сторону, и мы расстались с цыганами. Через два дня я собрался в табор, чтобы посмотреть, как работает кузнец – дядя Иван. Друзья перевезли меня через Урал и, спросив, когда я буду возвращаться, уплыли назад, договорившись, что я дам знать им (криком или свистом), когда мне нужно будет вернуться домой. Не успел я подойти к табору как показался мой новый знакомец – цыганёнок Вася и сразу похвастался мне, какую рыбу он сам поймал на моём месте на новую снасть. Пришли в отдельно стоявшую палатку, где оказалась кузня дяди Ивана – с самодельным горном, сложенным из огнеупорного кирпича с мехами для раздувания угля и большими чурбаками на, которых были закреплены большие тиски и большая – наковальни. На красивой – кованой подставке, стоящей на земле – висели разного размера – щипцы, клещи и ножницы для металла, а рядом на большом столе лежали в рядок – большие и малые кузнечные молоты, и молотки. Около наковальни стояла большая бочка с водой для охлаждения и большая банка с маслом, для закалки готовых изделий. Было и точило – большого диаметра точильный камень с ручным приводом в виде кривой ручки.

На красивой – кованой подставке, стоящей на земле – висели разного размера – щипцы, клещи и ножницы для металла, а рядом на большом столе лежали в рядок – большие и малые кузнечные молоты, и молотки. Около наковальни стояла большая бочка с водой для охлаждения и большая банка с маслом, для закалки готовых изделий. Было и точило – большого диаметра точильный камень с ручным приводом в виде кривой ручки. Дядя Иван со старшим сыном – Сашей в это время ковали малый лемех. Я заворожённо смотрел – на раскалённый металл, как он сыплет искрами и меняет форму под ударами молота.

Дядя Иван никогда не пускал посторонних в кузню, когда он работал, но мне он сделал исключение из правил и даже давал пояснения к тому, что делали они со старшим сыном. От него я узнал, до какого – цвета нужно разогревать – тот или другой метал, прежде чем начинать его ковать. Узнал я и технику сварки двух кусков металла ковкой. И даже попробовал поработать малым молотом. Он ударял маленьким молотком в нужную точку на раскалённом металле, лежащим на наковальне, а я изо всех сил ударял в это место малым молотом – видя, как метал, изменяет форму после моего удара. Увидел и как работают меха, подавая кислород в горящие угли горна, и как металл меняет цвет при разогреве. Кузнец выковал цветок в виде розы из металла и просил передать моей матери её в качестве его подарка. Всё мне в кузне было интересно, и я задавал множество вопросов, на которые кузнец охотно отвечал. Я заметно устал – малый молот был достаточно тяжёл для меня – малого пацана, и кузнец, заметив это, сказал:

– «Хватит! А то ты завтра – не сможешь рук поднять! Пойдём – ка к лошадям. Ты умеешь сидеть на лошади верхом?» Я ответил, что умею.

–«Тогда пойдём – посмотрим, как ты – это умеешь!» – И мы, умывшись, пошли в загон к лошадям. Цыганёнок – Вася сразу забрался на вороного коня и поскакал по кругу загона галопом.

– «Так смогёшь?» – спросил дядя Иван. Я замотал головой – «Нет! Так – не смогу!»

– «Тогда начнём с самого начала!» – промолвил кузнец и стал показывать, как нужно садиться на лошадь, как нужно держать уздечку левой рукой и ровную спину, как давать «шенкеля» голыми пятками управляя лошадью. В общем, за час занятий я усвоил азы верховой езды, и в конце занятий мы с Васей даже самостоятельно – верхом съездили на берег Урала напоить коней и искупать их. День клонился к вечеру, цыгане стали разводить костры и готовить обед, а мы пошли в шатёр дяди Ивана – сделанного в виде большой круглой палатки с центральным опорным шестом, где нас встретила жена кузнеца тётя – Лала (цветок тюльпана). Мы сели перекусить домашними лепёшками, супом свекольником, тушёным мясом с рисом и чесночным соусом с брынзой, на десерт подали сдобные пирожки с медовой начинкой и крепко заваренный чай, нам – детям тётя Лала налила в чай молока. Осмотрелся, шатер изнутри обвешен яркими коврами с отгороженной занавеской кроватью для хозяина и хозяйки там же висит кованая – люлька с младенцем и иконостас с иконами и тлеющей лампадой. По краю шатра на возвышении широкая постель, где спят, видимо, в рядок дети, укрытая стёганными тоже яркими одеялами. Посередине – шатра круглый низенький стол, за которым мы сели обедать, свернув ноги калачиком, у входа в шатёр печь – «буржуйка» с трубой, выведенной наружу на, которой стоит большой самовар. На полу кошмянный ковёр и дополняет обстановку большой сундук – окованный металлом, стоящий у изголовья хозяйской кровати. Всё чисто убрано, везде – порядок. Семья у дяди Ивана большая – восемь детей, из которых – двое старших сыновей живут отдельно со своими семьями в своих шатрах, стоящих рядом. Отобедав, выходим из шатра в табор, где начинаются приготовления к празднику – дню рождения старейшины рода – дедушки Якова – ему сегодня исполнилось 80 лет. По этому случаю у большого костра расстелили большой брезент, на который постелили яркие ковры – ведь соберётся весь табор. И каждая семья несла свои закуски приготовленные для этого праздника. Появилось и красное вино в глиняных кувшинах.

Вечерело, но мне не хотелось уезжать домой – не, посмотрев праздника цыган в таборе, и я остался – будь, что будет. Весь табор пришёл к костру и столу, одев – праздничную одежду. Женщины – цыганки и девчонки были одеты в яркие платья, на шее монисты из серебряных и золотых монет, пальцы и кисти рук украшали золотые и серебряные кольца и браслеты, на плечах яркие платки и шали. Мужчины и мальчишки – цыганята одели красные, синие, зелёные вышитые рубашки – подпоясанные ремнями отделанные серебром или шёлковыми витыми шнурами с кистями на концах. На ногах хромовые сапоги – в, которые заправлены шаровары чёрного, синего или иного цвета у некоторых мужчин на поясах ножи в ножнах украшенных серебром. Волосы у большинства цыган черные и кудрявые, но были и светлые, и рыжие, у взрослых мужчин – бороды и усы, у молодых только усы. В ушах многих мужчин серебряные или золотые серьги, на пальцах рук большие и малые золотые или серебряные перстни. Появились и гитары, украшенные яркими лентами. Все уселись на ковры вокруг импровизированного «стола» – освещённого светом костра. Произнося первый тост за новорождённого – все встали, цыгане говорили на своём немного гортанном языке, а мне переводил на русский цыганёнок – Вася. Виновник торжества – дедушка Яков (одетый в гимнастёрку с боевыми орденами и медалями) поблагодарил собравшихся за тёплые поздравления и предложил выпить за здоровье хозяев здешних мест – уральских казаков, которые позволяют им – цыганам останавливаться здесь – вблизи Уральска поставить табор на берегу Урала и пожить здесь всё лето. После тостов, закусив цыгане, взяв гитары, запели. Меня поразило то, что все песни были – грустные так непохожие на то, что мы привыкли слышать на концертах цыганских коллективов. И только, когда начались весёлые пляски – я услышал привычную цыганочку и заздравную песню – в честь, приплывшего из Уральска на день рождения к дедушке Якова – старейшины здешних мест – деда Петра. Коренного уральского казака, полного Георгиевского кавалера (награжденного до революции четырьмя Георгиевскими крестами всех степеней – полный бант). Они знали друг друга ещё по Великой Отечественной Войне, когда сражались вместе в коннице Доватора – в разведке. Он привёз подарок от уральских казаков – большой кинжал в красивых ножнах и дедушка Яков, полуобнажив его, поцеловал лезвие кинжала, обнял и расцеловал троекратно деда Петра.

Привёз он и неприятное известие о том, что готовится Указ об оседлости цыган, обязывающий прекратить их – кочевую жизнь, но дедушка Яков просил Петра не говорить об Указе – всем, чтобы не портить сегодняшний праздник. Они долго ещё шептались, обсуждая эту новость, но настроение дедов было испорчено и они, вскоре – удалились в шатер Якова. Песни и пляски продолжались, и цыганёнок Вася под гитарную музыку выдавал чечётку вместе с цыганками, которые в такт музыки трясли плечами, заставляя – монисты на груди звенеть. А я, вернулся домой вмести с дедушкой Петром на пришедшей за ним лодке, переполненный впечатлениями от дня, проведённого в цыганском таборе. Дед Пётр всю обратную дорогу сокрушался и жалел цыган, привыкших веками к кочевой – не лёгкой жизни, и приговаривал:

– «Вот и до цыган добрались и им – как и уральским казакам в своё время – жисть через колено ломают!»

В таборе продолжали веселиться, не зная ещё о новом Указе, готовом в корне изменить жизнь кочевых – цыган. Мне, тогда этого было не понять, но и я загрустил – понимая, что уже скоро таборы перестанут приезжать на лето на берега Урала, но в том году я часто бывал в таборе и очень подружился с семьёй дяди Ивана. Через месяц кузнец выковал легкий лук из рессорной стали и подарил мне на день рождения, он отлично стрелял на расстояние до семидесяти метров, и я этим луком долго пользовался и очень им гордился. Таруса, 2017 г.