Читать книгу Страхи из новой коллекции - Вадим Селин - Страница 2

– Эй, Владик, проснись… – сквозь сон донесся до меня голос мамы.

Я не просто проснулся, а вскочил с кровати и, должно быть, с безумным видом уставился на маму, потому что она спросила:

– Что с тобой? Ты не заболел? Весь мокрый, постель смята… Ты как себя чувствуешь?

– Странно… Словно меня только что жарили на сковородке…

– Я сейчас принесу градусник, вдруг у тебя температура? Тогда поездку придется отложить…

– Нет, не надо никакого градусника! – отказался я, приходя в себя после сна и поправляя мокрую от пота сбитую на сторону простыню. – Со мной все в порядке, это все из-за жары. На улице душно даже ночью, как будто у нас не город, а гигантская духовка. Ни окна открытые не помогают, ни вентиляторы… Только гоняют горячий воздух туда-сюда…

– На сплит-систему у нас пока нет денег, – сказала мама.

– А я ее и не прошу… Просто говорю, что в городе жарко… Небывало жарко… Такого не было на моей памяти…

– Ой, да какая там у тебя память? – улыбнулась мама. – Четырнадцать лет, а говоришь, как семидесятилетний старик, переживший страшную жару пятьдесят лет назад. Давай, собирайся, а то опоздаешь на автобус.

– Мне и собирать-то нечего, все сумки давно собраны, – отозвался я.

– Пойду, приготовлю тебе поесть, – сказала мама и вышла из комнаты.

Едва за ней закрылась дверь, как я обессиленно упал на кровать и уставился в потолок. После сна я был очень уставший. И так уже неделю подряд.

Целую неделю каждую ночь мне снился один и тот же сон, будто я стою в красной комнате, погибаю от жары, и сверху на меня падают камни, от которых негде скрыться. Затем просыпаюсь и не могу прийти в себя. Все тело болело, словно на самом деле трескалась моя кожа, а потом меня прибивало камнями.

Этот сон я просто ненавидел. И вообще все сны, в которых я оказывался в закрытом помещении.

Я никогда ни от кого не скрывал, что у меня клаустрофобия, то есть боязнь закрытого пространства.

Я боялся находиться в маленьких комнатах, в лифтах, в подвале. Когда я оказывался там, со мной случался приступ: голова начинала кружиться, я обливался потом, на меня наваливался жуткий, животный страх, перед глазами все плыло и хотелось умереть, лишь бы не находиться в тесной комнате. А потом думал, что даже смерть от этого не спасет, потому что после смерти я буду ВЕЧНО находиться в тесном гробу и убежать оттуда уже никогда не смогу… Никогда…

Я встряхнулся, как пес после купания, выбрасывая из головы неприятные мысли, и, обводя комнату взглядом, задумался: «Так, вроде бы все взял, ничего не забыл. Одежду, зубную щетку, пасту, жидкость для контактных линз, контейнер для них, книжку, иголку, нитку… да, все взял… Тогда в путь».

– Прощай, моя любимая комната, – вслух сказал я, стоя у двери, когда оделся. – Мне будет тебя не хватать. Хотя почему «прощай»? До свидания!

«Или все-таки „прощай“?» – помимо воли подумал я.

Моя комната была очень просторной, потому что, когда выявили у меня клаустрофобию, родители выделили мне самую большую и светлую комнату. И она мне нравилась.

Еще раз окинув ее взглядом, я вздохнул и закрыл дверь.

Почему-то было тоскливо. Так бывает всегда, когда куда-то уезжаешь из дома на длительное время.

А ехал я на Черноморское побережье, где недавно открылся специальный лагерь для подростков с психическими отклонениями. По словам его создателей, благодаря непринужденным групповым тренингам, детям легче справиться со своими проблемами, когда они видят, что не одиноки в своих бедах. А так как лагерь, как я уже сказал, располагался у моря, то занятия сочетались с отдыхом. Короче, я ехал отдыхать и одновременно попробовать снизить уровень своего страха.

Был конец мая, когда я узнал о лагере.

Я, истекая потом, несмотря на легкую светлую одежду, вернулся домой и бросил сумку под вешалку. Мама жарила пирожки. В кухне было невыносимо жарко, как в аду.

– Все! – сказал я, опустошив наполовину бутылку минералки. Утер губы тыльной стороной руки. – Отмучился!

– Все?

– Да! Теперь – свобода! Даешь свободу ученикам! Даешь смерть урокам! Даешь гульки до полуночи, до потери пульса! Даешь костры и жареные сосиски с печеной картошкой! – провозглашал я, потрясая правым кулаком в воздухе. Наверное, я был похож на какого-нибудь эмоционального революционера. – Не даешь просыпаться в семь утра, сидеть в школе до одури!

– Ну наконец-то каникулы, – улыбнулась мама, – но не забывай, что ты обещал мне помочь на даче.

Я мгновенно сник. Еще в начале четвертой четверти, предчувствуя наступление каникул, я наобещал маме и огород вскопать, и картошку посадить, и забор выкрасить, и то сделать, и это, лишь бы поскорее наступили каникулы (как будто от мамы зависело их наступление…)! И вот каникулы почти что начались, и пришла пора отвечать за свои слова. Но так не хотелось, жуть…

– Ладно, помогу… Ма, завтра состоится родительское собрание. Мы будем ставить для вас, для родителей, КВН, потом классная раздаст всем дневники с оценками, и… каникулы!

– Жалко, что без дневников обойтись нельзя. Там, наверное, ничего хорошего не будет… – Мама подкрутила газ. – У меня к тебе есть взаимовыгодное предложение.

– Какое? – встрепенулся я, откусывая пирожок.

– А вот, смотри, – проговорила мама и бросила мне газету, – там отмечено.

Я поймал газету, пробежался глазами по строкам и нашел рекламу, обведенную черным маркером.

Там были нарисованы два дерева, палатка, какая-то миловидная девушка в скаутской шляпе и дано объявление.

В нем рассказывалось, что в России открылся лагерь для подростков с проблемами…

– К тому же про этот лагерь мне говорила Любовь Ивановна, – сказала мама.

– Мам, а зачем мне это надо? – спросил я.

– Ну, это же интересно… И полезно… Вдруг ты от страха избавишься? Я уже позвонила в эту фирму и узнала, что рядом с лагерем есть море, пляж, лес… Но это не какая-то там допотопная пионерская база, а современный комплекс. Там есть и компьютеры, и Интернет, и дискотеки по вечерам устраивают, то есть можно хорошо отдохнуть, повеселиться и… подлечиться.

– Класс! – восхитился я. – Поражаюсь твоей оперативности! И лагерь, наверное, действительно чудесный, особенно природа – из названия видно – «Две сосны»!

Ворчал я в основном из-за того, что все решили без меня, но, подумав, сделал вывод, что старались-то мне во благо, а не кому-то другому. Да, я не скрываю свою болезнь, но и не люблю, когда на ней акцентируют внимание, я себя чувствую каким-то… ущербным.

– Ма, а про какое ты условие говорила? – вспомнил я.

Мама оставила пирожки, села напротив меня, умоляюще посмотрела мне в глаза и проникновенно попросила:

– Будь другом, сделай так, чтобы я не пошла на собрание… Терпеть не могу родительские собрания… Одеваться, краситься… Не люблю, когда все друг на друга пялятся, а потом за глаза обсуждают, кто во что был одет… Да и, наверное, в дневнике ничего хорошего я не увижу, как всегда…

– Ладно, так уж и быть, – великодушно согласился я.

Мама вскочила со стула и радостно закричала:

– Ур-ра! Спасибо! Ты самый лучший сын в мире! Я не пойду на собрание! Ура!

Вот такая она, моя мама. Просит меня, чтобы я разрешил ей не ходить на собрание.

Как бы я хотел всегда видеть маму такой счастливой…

Однако теперь, после всего, что произошло, мама улыбается редко и во всем винит себя, дескать, если бы она не увидела то объявление, ничего не случилось бы. Я успокаиваю маму, но она все равно терзается, что виновата она одна. Нет, не она виновата, а… судьба.

На следующий день мы отправились к моему психотерапевту Любови Ивановне, и она сказала, что этот лагерь открыла ее хорошая знакомая – кандидат психологических наук, умница, красавица, деток обожает… Лагерь помог справиться с проблемами уже сотням подростков! И убеждала, что и мне он поможет… Правда, эта знакомая вечно в разъездах, никто ее давно уже не видел, – вот такая она занятая.

Короче говоря, мы купили путевку в этот проклятый лагерь.

Несмотря на утро, в автобусе было очень жарко. Так жарко, что хотелось забыться, отключиться, лишь бы не вдыхать горячий воздух. От жары не спасали ни ледяной квас, ни минеральная вода, ни моя любимая пепси.

Пыльные двойные окна были закрыты наглухо, между ними лежали мертвые мухи и висели в своих паутинах скукоженные пауки.

Я оттянул майку и подул на тело через горловину.

– Вот жара, да? – спросил пробирающийся по проходу парень. Недолго думая, он уселся рядом со мной на соседнее сиденье.

– Ага.

– А говорили: заграничный комфортабельный автобус, кондиционеры, холодильник с напитками, все дела! Жуть, а не автобус! Ха, подумаешь, что заграничный! Толку-то? А ты чего боишься? – внезапно спросил он, раскрывая чипсы. – Будешь?

– Нет, спасибо, по такой жаре ничего не хочется.

– А… Так чего ты боишься?

– В смысле?.. – не понял я.

– Ну, какой страх едешь лечить?

– Клаустрофобию, я боюсь находиться в тесных закрытых помещениях, – наконец дошло до меня. – А ты?

– А мне надо от кремнофобии и акрофобии вылечиться.

– А это что такое?

– Ну, кремнофобия – это боязнь пропастей, а акрофобия – боязнь высоты…

– Понятно…

– Тебя как зовут?

– Влад, а тебя?

– Женя. Так будешь чипсы?

– Ну, давай, – ради приличия я выудил из пакета картофельный кругляшок, пахнувший сыром, и отправил его в рот. Стало почему-то еще жарче. Особенно на языке – он вообще был как наждак и горячий к тому же.

Я искоса рассмотрел нового знакомого. На нем красовались яркая синяя футболка и красные шорты, по комплекции он был крупнее меня, но не полный, с темно-русыми волосами, обычным лицом… На затылке была длинная тонкая косичка.

– Прикольная косичка, – сказал я.

– Да, мне тоже нравится, – оживился Женька, – я ее уже три года отращиваю. Сначала меня в школе учителя ругали, а потом привыкли. Многие пацаны стали за мной повторять, но это уже ни на кого впечатления не производит… По-любому, копия не бывает лучше оригинала, – заключил он и раскрыл второй пакет чипсов.

Автобус тронулся. Я посмотрел в окно и помахал рукой родителям. Они плакали, как будто я был моряком и они провожали меня в долгое далекое плавание. Признаться, у меня в носу тоже защипало…

Через некоторое время, проехав по трассе, мы свернули на пустынную дорогу.

– А тебя никто не провожал? – спросил я у Женьки.

– Не-а, – махнул он рукой, – родители тоже на отдых свалили, их нет в городе. И в стране тоже – они на Кипр умотали.

Потом Женька принялся бегать по салону, со всеми знакомиться и спрашивать, у кого какой страх. Ребята отвечали. Кто-то боялся летать на самолетах, кто-то темноты, воды, кошек, собак…

Вскоре я привык к автобусу, и мне стало не так жарко. Он мерно качался, иногда подпрыгивая на выбоинах или на «лежачих полицейских», от жары меня разморило, и я задремал…

Внезапно раздался жуткий вой. Автобус резко затормозил. В салоне наступила мертвая тишина. Сначала все замерли, смотря в сторону водителя, потом начали переглядываться.

– Что это было? – спросил Женька. – Почему мы остановились?

– Волки, – тихо сказал водитель, но его расслышали абсолютно все.

Не сговариваясь, мы повскакивали со своих мест и столпились рядом с водителем.

– Ни фига себе, – присвистнул Женька.

Удивиться было чему. Прямо перед автобусом стояли три огромных волка с открытыми пастями и смотрели на нас. С зубов капали вязкие слюни и падали в дорожную пыль. Они явно не собирались уступать нам дорогу.

– Что делать будем? – поинтересовался кто-то.

– Ехать вперед. Они испугаются и разбегутся в стороны, – подал идею Женька.

– А если не разбегутся? Что их, давить, что ли?

– Но не стоять же нам тут три недели из-за них? – резонно заметил мой новый знакомый.

– У меня есть ружье, – проговорил водитель.

– Ой, дяденька, да вы сто! – заголосила какая-то низенькая худенькая конопатая девчонка с косичками и в больших очках. На ее зубах громоздилась мощная металлическая конструкция для исправления прикуса, из-за чего конопатая шепелявила. Такую штуку носила моя двоюродная сестра, и я знал, что «благодаря» брэкет-системе на время лечения появляются дефекты речи. Создавалось впечатление, что зубы девчонки целиком и полностью состоят из металла. – Нельзя зе зивотных просто так убивать!

В автобусе наступил шум-гам.

– Не по-человечески это!

– Я в Гринпис напишу и про вас расскажу!

– А я в «Юный натуралист»! Я туда узе писала! Как-то раз отдыхала у дяди в воинской сясти и видела, как солдаты сенков били! Правда, зурнал нисем не помог… – вспомнила конопатая.

– Уберите свое ружье!

– Не смейте трогать волков, они вам ничего плохого не сделали!

– Сросьно рузье спрясьте, или я буду крисять! А-а-а-а! И-и-и-и!

– Да замолчите вы! – не выдержав, прикрикнул потный водитель. Его, по-видимому, тоже раздражала жара. А тут еще эти неизвестно откуда взявшиеся волки и девчонки-активистки. – Не собираюсь я ни в кого стрелять!

– А зачем зе рузье берете, а? – с ходу завелась та очкастая девчонка. Несмотря на свою хилую комплекцию, она, как я понял, могла любого скрутить в бараний рог, даже водителя. Интересно, чего боится она?

– Если я беру ружье, это не значит, что я буду стрелять в волков, – сказал водитель и угрожающе посмотрел на активистку.

Она ахнула и снова заголосила:

– Ой, девоньки, спасайте! Он собрался стрелять в меня! Да только попробуйте! Да я! Да я!

– Да заткнись ты, – не вытерпел и Женька, – без тебя тошно.

– Ты меня не затыкай! А то я…

Договорить девчонка не успела, я ее перебил:

– Так что вы будете делать с ружьем?

Волки, кстати говоря, до сих пор стояли перед автобусом. По пустынной дороге не проезжало ни одной машины.

– Просто в воздух стрельну, – ответил мужчина. – Вдруг испугаются? А если нет, то…

– Вот только попробуйте! – опять ожила девчонка. – Да я вам такое сделаю! Я усяствую в местном отделе защиты зивотных!

– Успокойте ее кто-нибудь, – устало обратился водитель ко всем сразу. – Я имею в виду, что если предупредительный выстрел не поможет, то вызову спасателей, вот и все…

Девчонка, снова открыв рот, захлопнула его и испепеляющим взглядом уставилась на водителя.

Мужчина взял наконец ружье и высунул ствол в окно.

– Подождите! – остановил его Женька.

– Ну, что еще?

– Вы это, патроны не тратьте, у меня есть пакет.

Женька надул пакет из-под чипсов, высунул его в окно и с размаху хлопнул по нему второй ладонью.

Волки вздрогнули, заметались из стороны в сторону и убежали в лесополосу.

– Вот и все, – облегченно вздохнул водитель, – а некоторые боялись. – И красноречиво посмотрел на девчонку.

Все успокоились и стали садиться на свои места.

– Ну, поехали! – задорно воскликнул водитель. – Мы и так уже из графика выбиваемся из-за этих волков. Интересно, откуда они взялись? Сколько тут езжу – никогда их не видел. Да и живут ли они в рощах, а, защитница животных?

– Сбезавсие из зоопарка зивут, но не долго, – отозвалась активистка. – В лесах они обитают обысьно…

– Наверное, из зоопарка сбежали, – предположил водитель и завел автобус. И вдруг вспомнил: – Слушайте, ребята, я забыл вам сказать: под задним сиденьем у нас холодильник. Поднимите сиденье и, кто хочет, возьмите наши фирменные бутерброды.

– Какой идиот додумался замаскировать холодильник под сиденье? – обратился ко мне Женька и, не дождавшись моего ответа, встал в очередь к холодильнику. Оказалось, что бутерброды захотели абсолютно все. Женька принес мне бутерброд, который представлял собой разрезанную пополам булочку, в ней лежали сплюснутая котлета, листья салата и мелко нарезанные соленые огурцы. Завернут бутерброд был в хрустящую бумагу, на которой я разглядел логотип лагеря: две сосны и палатка рядом с ними.

– Неплохо было бы их разогреть, – размечтался Женька.

– Ешь уже, – сказал я с набитым ртом. – По такой жаре холодные бутерброды в самый раз.

– Вообсе, встретить волка на дороге – дурное предзнаменование, – громко сообщила конопатая девчонка.

– Да ну тебя, – отмахнулся кто-то, – типун тебе на язык.

Действительно, что может быть плохого в лагере? По-моему, лагерь есть лагерь, и бояться туда ехать не стоит. Что там может случиться плохого? Пойдет дождь, и мы не сможем ходить на море? Отключат воду?

Так это не смертельно…