Читать книгу Гарин - Вадим Васильевич Левин - Страница 1

Деньги не столько правят миром, сколько душами. Одним они даны во благо, другим во зло. Не каждому, далеко не каждому, дано пройти испытание на прочность

деньгами. Так что иному их лучше вовсе не иметь по состоя- нию души, нежели чем тогда, когда они у него прибывают

в изобилии.

В.В. Лёвин

Част

ь

1

ПЫТК

А

В начале третьего тысячелетия в России о пытках разве что ленивый не говорил. Так уж получилось, так уж сложи- лось, что на протяжении столетий одни русские люди пы- тают и казнят миллионами других русских людей. И кто, скажите, в этом виноват? Коль не сами русские люди в этом виноваты! Нация, имею я в виду. Нация ко всему покорных и подобострастных обывателей, живущих на про- тяжении веков инстинктами. Инстинктами выживания, инстинктами, я бы сказал, самосохранения…

Вадим Лёвин

Шёл одна тысяча девятьсот девяносто шестой год. Был конец мая. Погода в эту субботу на улице была прелестной и по ощуще- нию летней. О чём в первую очередь свидетельствовали ласковые солнечные лучики, успевшие прогреть к полудню воздух не менее чем до двадцати градусов тепла. Ничто не напоминало в тот день об ускользающей весне, всё говорило тогда в пользу лета. Жители города забыли в этот выходной день о повседневных заботах и хло- потах, забыли про слякоть, которая так свойственна марту и апрелю, и жили предчувствием пляжного сезона и поры летних отпусков в жаркое лето. Пребывая при этом в большинстве своём в благост- ном, мечтательном настроении. Каждый мечтал о своём. У каждого были свои планы как на предстоящий день, так и на предстоящий летний сезон. Никто не думал о плохом, предвкушая очередную поездку к морю или же ту или иную туристическую поездку в те или иные заморские края.

На улицах города было пустынно, как это обычно и бывает в полдень выходного дня. Повсюду чирикали птички, во дворах на детских площадках резвились детишки, а их мамочки или же па- почки, а то и дедушки с бабушками с радостью в душе наблюдали за тем, как их детки озорничают и кружат бесконечные хороводы, перебегая от качелей к песочнице, от песочницы к горочке и наоборот. Благодушное настроение царило везде и во всём, под-

Гарин

тверждением чему были застывшие улыбки на лицах большинства горожан. Без всяких сомнений можно утверждать, что многомил- лионный город в этот несуетный день был благожелателен к пода- вляющему большинству своих обитателей.

А в это самое время в одном из зданий, в одной из городских пятиэтажек, обнесённой по всему периметру металлической огра- дой, на улице имени маршала Рыбалко, в тогдашнем здании РУБОП, в стороне от людских глаз, в одном из многочисленных кабинетов, лежал на полу с застёгнутыми за спиной наручниками один из жителей мегаполиса, песчинка, невидимая из толпы горо- жан, мужчина, на вид которому было тридцать – тридцать пять лет. Мужчина с опаской, с самым плохим предчувствием поглядывал в сторону входной двери. Девяностокилограммовый предприни- матель Платон Гарин, точно мешок с дерьмом, валялся посреди кабинета на полу, посматривал на дверь, застыв в ожидании того, когда же его мучители вновь войдут в кабинет и примутся за старое. Продолжат над ним изуверствовать. Полтора часа назад его первый раз ударили в грудь ногой, после чего он пошатнулся, не удержался на ногах и упал. Сразу же попытался встать на колени, но тут же получил ещё один, повторный удар ногой в область груди, после чего с пола уже не пытался вставать, но лишь, стиснув зубы, молчал и терпел, стараясь при этом не издавать ни единого звука. Но не всегда, надо признать, это у него получалось. Иногда он всё же мычал и стонал от нестерпимой боли. Но рот при этом держал на замке, искусав свои губы в кровь. Как ему до сих пор удавалось терпеть истязания, знал скорее всего только Создатель. Ведь пытали его на протяжении вот уже почти полутора часов не по-детски. Средневековым, садистским образом пытали. Делали это, пооче- редно сменяя друг друга, шесть человек, по двое, в три, так сказать, смены. Кто что тогда вытворял из них с телом Гарина, что называ- ется, кто во что горазд. Задавая при этом Платону один и только один вопрос: «Где быки?»

На одной из стен прямо под потолком, на металлической пере- кладине, висели те подручные средства, к которым они прибегали, если не били Гарина ногами. Особые страдания Платону, после которых он, собственно, мычал и кусал губы в кровь, доставляло то, когда к его ушам прикладывали деревянные колодки и пропу- скали через них разряд тока. Астматику Гарину также становилось несколько не по себе и после того, как на его голову дважды наде- вали противогаз и перегибали после этого шланг. Так что к этому моменту Гарин только и мечтал в душе о том, чтобы в этот свой очередной заход в кабинет мучители только лишь били его ногами,

Вадим Васильевич Лёвин

пусть даже и с мыска и куда угодно, но только не по яйцам. Изму- ченный и истерзанный побоями Гарин смотрел, как загнанный зверь, в сторону двери и вспоминал брата и маму. Перед его глазами вставали, мелькали отдельными эпизодами событий как похороны брата Валерия, так и глаза, а также и слёзы, и рыдания матери до, после и во время тех самых похорон. Гарин смотрел в сторону двери и на самом деле думал о том, что же станет с его мамой, если и с ним произойдёт то же самое, что случилось двумя годами ранее с его братом Валерием, июлем месяцем, в то самое время, когда Пла- тон после очередного отпуска возвратился с семьёй из Парижа в Москву…

…Платон нащупал в связке нужный ключ, просунул его в про- резь замочной скважины, провернул на три оборота, ухватился за ручку и распахнул настежь дверь, пропустив вслед этому в квар- тиру своих домочадцев. Счастливых и уставших по окончании ту- ристической поездки в Париж детей: сына – Костика, и дочь – Ирочку, а также и супругу Полину. К этому лету овну Платону Юрьевичу Гарину исполнилось полных тридцать два года. Выгля- дел Платон тогда упитанно и презентабельно. К этому одна тысяча девятьсот девяносто четвёртому году он благодаря предпринима- тельскому чутью (врождённой, я бы сказал, «чуйке») своей супруги, тельца Полины Гариной, не только обрёл почву под ногами, но и крепко-накрепко встал на ноги. Так что, вне всяких сомнений, ощущал себя финансово независимым, некоторым образом всемо- гущим пред прочими людьми человеком. В браке же за Полиной Платон Гарин состоял девять лет. К особенностям характера Пла- тона Гарина можно было смело отнести то, что он с детских лет умел постоять за себя – не уронить, так сказать, честь в бою, иными словами, имел привычку отвечать ударом на удар, оставаясь при этом весьма и весьма осторожным по жизни человеком, и посему никогда не лез на рожон первым, никогда и ни при каких обстоя- тельствах. А если, например, видел пред собой человека более силь- ного и удалого (с более смелым и твёрдым взглядом), то и вовсе из-за врождённого чувства самосохранения отступал. Но на колени при этом ни перед кем не вставал и, как следствие, чувство соб- ственного достоинства хранил. Но это было с ним так в дни его далёкого детства и в дни его юности и молодости. Сейчас же, по прошествии лет, Гарин уже после того, как стал богат и славен, напрочь утратил как связь с реальностью, так и былую осторож- ность как в поступках, так и в словах и делах. Деньги, знаете ли, портят людей, в особенности шальные и быстрые. Но не всех. Пло-

Гарин

хих так точно вначале портят, а затем и губят. Хорошего же чело- века, как правило, никакими деньгами испортить нельзя. Платон Юрьевич, вне всяких сомнений, относил себя к числу людей хоро- ших. Он считал себя добрым сердцем, отзывчивым душой и не испорченным деньгами человеком. Человеком, одним словом, порядочным. Что же, имел тогда полное право он так думать и считать…

Первые же свои серьёзные деньги, теперь уже без сомнения наш с вами, Платон Юрьевич Гарин заработал вместе со своей супругой Полиной, находясь на службе в рядах тогда ещё Советской армии. Непосредственным же начальником лейтенанта Гарина в ту пору был заместитель командира полка по тылу, многоопытный и пуд соли съевший на армейской службе майор Зеленцов. Именно он и выделил Гариным отдельную комнату в трёхкомнатной комму- нальной квартире в военном городке. Так что вскоре, через неделю после новоселья, в гости к Гариным на пару дней пожаловала мать Платона Евгения Никитична. В первых же числах февраля к Пла- тону Гарину приехал пожить его брат Валерий, с которым они не виделись долгие годы. Не виделись с того самого дня, как Валерий угодил первый раз за решётку. Приехал к брату Валерий надолго, приехал с таким расчётом, чтобы устроиться здесь на работу, ибо по законам того времени путь в Москву из-за наличия судимости был ему заказан. В те дни, когда Платон хлопотал насчёт трудоу- стройства брата, Валерий мало выходил на улицу. Он, можно ска- зать, чурался людей и по большей части проводил всё своё свобод- ное время в соседней с Гариными комнате, в которой проживала одинокая и находившаяся в то время в отпуске вольнонаёмная двадцати восьми лет, тёмно-русая Валентина Смирнова. Но, пого- стив у Платона чуть более трёх недель, Валерий неожиданно, вовсе не объясняя причин, в один день собрался в дорогу и уехал из во- енного городка. Подавшись вначале в Москву, а затем уже и на Украину.

Соседка же Гариных по коммунальной квартире, вольнонаёмная Валентина, в комнате у которой Валерий пропадал часами, только что и спрашивала впоследствии у Платона о том, когда же вновь увидит Валерия. Спрашивала и тогда, когда Гарины переехали в отдельную квартиру, уже после того, как у них родился сын. При каждой случайной встрече на улице спрашивала и интересовалась у Платона: «Как Валера, что Валера, где Валера?», а заодно и посто- янно зазывала его в гости, настолько Валерий ей тогда приглянулся, на душу, что ли, лёг. Что ей мог тогда сказать на это Платон? Что ответить одинокой Вале? Ну, разве что сказать ей о том, что Валерий

Вадим Васильевич Лёвин

вновь подался теперь уже из Украины в Москву и что у него своя судьба и свой короткий жизненный путь. А что жить-то его брату Валерию осталось не так уж и много, всего-то восемь коротких лет. И всё потому, что Плотник так решил…

В феврале же месяце одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года в гостях у Гариных побывал проживавший в те годы в Иванове единокровный брат Полины Дмитрий. Вот он-то и рассказал Полине и Платону о том, что в городе Иваново сейчас чуть ли не каждый второй покупает (оформляет) патент и шьёт на продажу джинсы и куртки под фирму с колоссальной по тем временам прибылью. Сразу же после отъезда Дмитрия Полина ненадолго задумалась и уже через три дня села за швейную машинку. А поскольку по специаль- ности Полина Гарина была модельером-конструктором и шила с детских лет, то и две зимние модные куртки под фирму были через неделю ею как сконструированы, так и пошиты. Платону осталось разве что только «толкнуть» творение рук своей супруги на местной барахолке, которая функционировала поблизости от военного го- родка по воскресным дням. Что Платон и сделал в ближайшее вос- кресенье. Прибыль же от двух проданных Платоном курток была по тем временам астрономической и равнялась двум месячным его окладам. Участь семьи Гариных была предрешена. Ещё не уволив- шись из армии, Платон сам сел за швейную машинку и под чутким руководством своей супруги стал обучаться швейному ремеслу.

К середине февраля лейтенант Гарин настолько обнаглел, что запустил в своей квартире самое настоящее швейное производство, самый настоящий поток, вызвав на подмогу свою тёщу. Дело заки- пело и пошло. На службу же Платон, начиная с этого времени,

«забил». Вскоре, через два месяца, к началу апреля, о том, что Пла- тон Гарин продаёт по воскресным дням куртки на местной бара- холке, знал весь полк, в котором он служил, включая сюда и коман- дира полка подполковника Куропаткина. Так что на одном из утренних разводов Куропаткин устроил Платону пропесочку, вы- ставив предварительно на всеобщее обозрение перед строем.

– Гарин, б…! Ты что, б…, охренел, что ли, в самом деле? Совсем страх, б…, потерял? Скоро в твоих куртках весь военный городок, б…, ходить будет! Ты кто, б…? Офицер? Или подпольный, б…, коо- ператор? Ты о чем, б…, думаешь! Немедленно, б…, прекращай свою кооперацию… – Выразив до конца свою мысль, командир смолк, но рта не закрыл и уставился с открытым ртом вопрошающим взгля- дом на Гарина.

«Почему всё время б…?» – подумал Гарин и от греха подальше промолчал.

Гарин

К командиру подключился замполит майор Мамедов, он начал с тех же слов, что и Куропаткин:

– Гарин, б…! Мы не для того тебя, б…, кандидатом в партию при- нимали, чтобы ты всякой х…, б… страдал! Ты неправильно пони- маешь решения последнего январского, б…, пленума ЦК КПСС!..

Куропаткин перебил Мамедова:

– Да всё он, б…, прекрасно понимает! Гарин, б… такая, если ещё хоть раз на барахолке с куртками появишься… – Командир замол- чал, задрал подбородок и прикрыл на мгновение глаза, перебирая в уме все доступные варианты простых и понятных слов, с помощью которых можно было продолжить трахать перед общим строем долговязого и вконец обнаглевшего лейтенанта. – Ты что, б…, Га- рин, самый умный?.. – наконец родил командир и закончил, уста- вившись заторможенным взглядом на Гарина. – Завязывай, б…, немедленно с этим делом.

– Так точно!.. – отвечал тогда Платон Гарин командиру и зампо- литу. Прекрасно понимая то, что сейчас, в апреле, когда сезон уже закончился и потеплело, шить куртки смысла не имеет никакого. Поскольку кто, какой, скажите, идиот, их будет к лету покупать?..

Ближе к августу Платон вышел в отставку, сдал служебную жил- площадь и переехал в подмосковное Красково, где и снял для про- живания квартиру, а заодно и оформил патент на пошив курток. Теперь он уже продавал пошитые им куртки на рынке в Малаховке. Через полтора года на вырученные от продажи курток деньги Га- рины приобрели небольшой домик в Расторгуево, куда и переехали из Красково всей семьёй. Жизнь, словно бурлящий речной поток, несла Платона по своему течению. Платон ничего не замечал во- круг себя: не замечал ни времени, ни пространства. Настолько стре- мительным и бурным было его жизни тогда течение. Событие сле- довало за событием, месяцы стёрлись для него в недели, а дни пре- вратились в часы. Путеводной же звездой ему во всём, во всех его начинаниях, вне всяких сомнений, была тогда его жена Полина. Именно благодаря её врождённой предпринимательской чуйке Платон и делал на протяжении трёх-четырёх лет свой стартовый капитал. Но случалось такое, что и самому Платону приходили в голову те или иные, зачастую бредовые бизнес-идеи. Приходили и, как правило, заканчивались для него ничем, точнее, полным фиаско. Самым же большим его разочарованием была покупка им в одна тысяча девятьсот девяностом году у своей когда-то одно- классницы Наталии Варежкиной шестимесячного, упрямого, как стадо баранов, и тупого, как один осёл, бультерьера белого окраса сучки по прозвищу Стрелка. Отвалил же Платон тогда Варежкиной

Вадим Васильевич Лёвин

за Стрелку немыслимую по тем временам сумму, а именно семь кусков, по сути, годовалые «Жигули». Счастью Гарина не было предела, когда он торжественно, точно ценный и дорогой подарок, внёс на своих руках Стрелку в дом. Полина же, узнав о том, за какие бешеные деньги досталась Гарину собака, вовсе не одобрила этой очередной его затеи.

– Ты зачем за такие деньги собаку купил?.. – удивилась, вовсе не разделяя радости супруга, Полина.

– Ты что, считать не умеешь?.. – резонно возразил ей Гарин и спу- стил Стрелку с рук на пол.

– Что считать? Не поняла тебя, Платон?.. – всё так же недоуме- вала Полина.

– Что не поняла?.. – переспросил находящуюся в прострации супругу Гарин и продолжил следом, весьма и весьма довольный самим собой: – Умножь-ка, Поля… – Гарин просиял многозначи- тельной улыбкой и продолжил интригующе, всё с тем же счастли- вым выражением лица, – то количество щеночков, которые она нам родит, на то, за сколько я её купил. Умножила? A? Теперь всё, на- деюсь, поняла?..

– Нет, не поняла… – упёрлась рогом с пространным выражением лица Полина. После чего вызывающе, выставив руки в бока, уточ- нила: – Что на что прикажешь мне умножать? Платон?

– Ты что, совсем того? Ничего не понимаешь!.. – произнёс Платон и чуть было не повертел после этого указательным пальцем у своего виска. Настолько ему всё было ясно и понятно, деньги, по его мне- нию, сами лезли в карман. Сразу же добавил по слогам, разгорячён- ный бесконечной тупостью супруги: – Умножь то, за сколько я её купил, на то, сколько она нам родит! Ты что, в школе не училась?

– Так сколько родит? При чём здесь школа?.. – еле сдерживая себя от гнева, произнесла Полина. Её разум буквально вскипал от бесконечной, по её мнению, тупости супруга. Один явно не пони- мал другого.

– Много!.. – вскричал Гарин.

– Много – это сколько? Что на что, твою мать, мне, в самом деле, умножать!.. – вскричала вслед за Гариным и его жена Полина.

– Пять, семь, десять, двенадцать! – выпалил на одном дыхании Платон. Выпалил и сразу начал успокаиваться, остывать, увидев насмешку в глазах жены. В этот же самый момент до него, как до самого тупого в мире жирафа, дошло, что умножать сейчас семь тысяч и правда не на что.

– Что, успокоился? Дошло?.. – произнесла довольная собой По- лина и продолжила, подобрев, перейдя в разговоре с мужем на

Гарин

пониженные тона: – Ты мне вот что лучше скажи, Платон, сколько ей месяцев, прежде чем деньги, которых ещё нет, начинать считать.

– Шесть… – ответил без раздумий Платон.

– Так она же передержанная… – вновь вспыхнула Полина. – Смо- три, у неё правая задняя лапа западает! На что ты смотрел, когда её покупал? Тебе впарили передержанного щенка! Он дефектив- ный! Понимаешь ты это или нет? Езжай. Немедленно возвращай его своей однокласснице. Она тебя надула!..

Супруга Гарина Полина, безусловно, знала, о чём тогда говорила Платону. Её отец был заядлым собачником и в их доме с самых детских её лет не переводились собаки.

– Ничего она не дефективная. И никуда я её не повезу… – насу- пился Платон. Тут же произнёс с гордостью за Стрелку. – У неё родословная есть. – Произнёс и тут же с удивлением посмотрел на то, как Стрелка присела на задние лапы и сделала лужицу прямо под ногами всем и всегда недовольной супруги, которая произнесла в сердцах, увидев это.

– Всё, нагадила. Бери тряпку. Сам теперь по полу ползай и под- тирай всё за ней. Соседям только не вздумай прежде времени хва- статься, за какие деньги и для чего эту хромоногую свинью купил.

– Сама ты, Полина, свинья, я тебе скажу… – произнёс с обидой Гарин и взял в руки тряпку. Подумал уже после того, как подтёр лужу, и посмотрел на Стрелку со стороны трезвым взглядом:

«А ведь и правда права Полина. Действительно, Стрелка хромает и на свинью как две капли воды походит, и как только я этого сразу не заметил?»

Уже этим вечером все соседи Гариных знали о том, за сколько и для каких целей Платон приобрёл своё сокровище. Теперь им только и оставалось, что делать, как только думать и гадать над тем, сколько же Стрелка на самом деле родит, принесёт Платону щенят? Двенадцать? Или же пятнадцать, как мечтал о том в душе сам Га- рин? Через два месяца Стрелка «потекла» и выскочила в один из дней незаметно для хозяев со двора за калитку. Так что Гарин после этого чуть было с ума не сошёл и всех соседей на уши не поставил. Уже под вечер, когда смеркалось и когда Гарин потерял последнюю надежду, один из соседей, а именно Вовка Косяков, обнаружил Стрелку на местном пруду. Гарин после этого вздохнул с облегче- нием, «проставился» перед Вовкой и посадил Стрелку, а заодно и всех своих домочадцев под домашний арест, повесив на калитку увесистый амбарный замок, ключ от которого хранил только у себя. С этого момента проштрафившаяся Полина (по мнению Платона, именно по её вине Стрелка и сбежала со двора) могла выходить с

Вадим Васильевич Лёвин

детьми за калитку разве лишь после того, как он, Платон, само- лично откроет замок.

Через неделю после того, как Стрелка потекла, и через два дня после того, как убежала со двора, в дом к Гариным привезли для вязки кобеля. Что собой представляет насильственная случка двух бультерьеров, на этих страницах лучше не рассказывать. Это страш- ное само по себе зрелище. Главное в случке, как уяснил для себя Гарин в то время, когда держал изо всех сил за лапы Стрелку, а одурманенный рефлексами кобель дышал, разинув пасть и вы- сунув язык ему под нос, так это замок. Если был замок, значит, случка состоялась, если не было замка, значит, нет, не состоялась. В тот раз, как всем показалось, был замок. Но для подстраховки в один из дней была проведена повторная вязка. Через два месяца после которой Стрелка и родила на радость Гариным девять поро- дистых щенят, девять роскошных, по мнению Платона, «жигулят»…

– Ну, кто из нас, Поленька, дурак?.. – произнёс, не скрывая сво- его удовлетворения, Платон уже после того, как сучка Стрелка ощетинилась девятью щенками…

Теперь их надо было Стрелке вскармливать, а Гариным меж тем не только лелеять, но и внимательно следить за тем, чтобы Стрелка не подавила их ненароком во время вскармливания. С этого момента Гарин забросил все дела и, что называется, при- сел напротив Стрелки и всё ещё слепых щенят. Так, чтобы они теперь всё время находились пред ним, пред его, Гарина, неусып- ным оком. Но не уследил Платон, как ни старался, за щенятами в один из дней. Двоих Стрелка всё же подавила в то время, когда Платон, сидя перед Стрелкой и щенятами на стуле, носом клевал. После преждевременной кончины двух щенков Гарин, недолго думая, обвинил во всех смертных грехах супругу и установил кру- глосуточное дежурство вокруг да около щенят. Он поставил По- лину, что называется, под ружьё, и она вместе с ним заступила на круглосуточный пост. Гарины перестали спать. Но через две не- дели это безобразие для них закончилось. К измученным бессон- ницей Гариным с целью освидетельствования щенков заявилась кинолог. Кинолог взяла в руки одного из щенят, самого шустрого и самого, надо признать, озорного, улыбнулась, взглянув на него, и тут же почему-то погрустнела, выпустив его из рук. Взяла ещё одного щенка в руки и вовсе помрачнела, рассмотрев его со всех сторон. Сказала в расстроенных чувствах, не выпуская из рук щенка:

– Это не бультерьер…

Гарин

После этих слов кинолога Гарин застыл как истукан и произнёс, как балбес:

– А кто?

– Помесь.

– Чья?.. – Гарин разинул рот, вовсе не давая себе отчёта в том, что здесь и сейчас на самом деле происходит.

Полина же сразу сообразила, что к чему, и ответила Платону с издёвкой в голосе вместо кинолога:

– Бульдога с носорогом…

Платон перевёл взгляд с кинолога на Полину, прикрыл рот и сглотнул слюну. Затем вновь посмотрел на кинолога уже после того, как та обратилась с серьёзным выражением лица к незадач- ливым супругам:

– У вас сучка во время течки со двора убегала?..

Гарин вновь перевёл взгляд на Полину, вновь разинул рот и вы- таращил глаза. После чего замер в ожидании того, что же на это ответит кинологу жена… Полина накоротко задумалась и сказала без утайки твёрдым голосом:

– Да. Убегала на несколько часов, за два дня до первой вязки… Пришлось Гарину в очередной раз прикрыть свой рот и, пону-

рив голову, отправиться в воскресный день на рынок. Лишь для того туда направиться, чтобы по доброте своей душевной не топить всё ещё милых его сердцу щенят на местном пруду, но раздать их возле входа на рынок в руки добрые…

Вскоре после этого Стрелка и вовсе стала никому не нужна. Га- рин махнул на неё рукой и, к всеобщей радости своих домочадцев, снял с калитки замок. Предоставленная самой себя Стрелка не за- медлила этим воспользоваться и во второй раз, теперь уже с кон- цами, сбежала со двора Гариных. После чего Полина вздохнула с облегчением, перекрестилась и праздник по этому поводу за общим столом для всех соседей закатила.

Сам же Платон, сам, можно сказать, виновник «торжества», вовсе не придал этому событию какого-либо значения. Тем не менее по- купка бультерьера не пропала для него даром. Ведь именно благо- даря этой своей бизнес-идее, именно благодаря покупке Стрелки Платон Гарин увидел перед собой на одной из выставок собак того человека, который впоследствии, через месяц после выставки, так поможет его отцу. Увидел того человека, которого на самом деле человеком язык не поворачивается назвать. Именно благодаря зна- комству с этим человеком Платон и познал в первый раз на самом деле, как жесток и несправедлив бывает по отношению к нам мир, в котором мы живём. Познал зло! Зло абсолютное и непостижимое.

Вадим Васильевич Лёвин

То зло, от которого в голове нормального человека стынет разум. Одним, что называется, всё, другим же, извините меня, ничего, а именно гроб с похоронной музыкой.

Звали того человека Иваном Александровичем, и фамилия у него была самая что ни на есть русская. Ивану Александровичу исполнилось на тот год сорок пять лет. На выставке собак он дер- жался обособленно и все те полтора часа до того, как вывести своего питомца на круг, простоял в сторонке от других хозяев собак, под- чёркивая тем самым свою значимость. Ещё бы ему не стоять в сто- ронке. Как впоследствии узнает Платон, от этого человека много что зависело в жизни других людей в силу специфики его профес- сии. С первого взгляда было заметно, с каким почтением относится к Ивану Александровичу председатель клуба собаководов Татьяна. Именно бультерьер, хозяином которого был Иван Александрович, и получил первый приз и соответствующий этому призу диплом на той самой выставке собак.

Через месяц после выставки Платон узнал от участкового тера- певта Галины Новиковой о том, что у его отца Юрия Михайловича обнаружен рак желудка. Новикова посоветовала Платону без про- медления класть отца на операцию. В этот же день Платон обзвонил всех своих знакомых, среди которых была и проживавшая в те годы в Крылатском в «крестах» председатель клуба собаководов Татьяна. Разговор Платона с Татьяной, учитывая обстоятельства, был корот- ким и предельно конкретным.

– Тань, привет! Это Платон Гарин, одноклассник Наталии Ва- режкиной. Мы c женой на выставке собак с тобой познакомились. Ты, надеюсь, ещё нас не забыла?

– Да, конечно, не забыла! Помню. Что, со Стрелкой что-то слу- чилось?.. – произнесла с некоторой тревогой в голосе Татьяна.

– Нет, не со Стрелкой, с ней как раз всё нормально, растёт. С от- цом моим случилось. У него рак третей степени обнаружили.

– Рак чего?

– Желудка.

– Метастазы пошли?

– Не знаю, участковый терапевт ничего мне не сказала насчёт этого. Но предупредила о том, что отца срочно надо оперировать.

– Отец похудел?.. – задала уточняющий вопрос Татьяна.

– Вроде нет… – ответил Платон и продолжил с сожалением: – Живот вот только у него сильно болит… – произнеся эти слова, Платон в очередной раз помедлил и обратился к Татьяне с прось- бой: – Тань, я всех подряд обзваниваю, у тебя нет случайно знако- мых, которые могли бы мне помочь?

Гарин

– Есть такой знакомый. Бери ручку, записывай его телефон и звони ему.

– Диктуй…

Татьяна продиктовала номер и назвала имя и отчество того че- ловека, к которому надлежало обратиться Гарину.

Платон набрал надиктованный Татьяной номер и приложил трубку к уху. Послышались длинные гудки, Гарин замер в ожида- нии. После того как гудки прервались, Гарин услышал на том конце провода бархатный и приветливый мужской голос:

– Алло, слушаю вас.

– Будьте так любезны, позовите к телефону Ивана Александровича.

– Я вас слушаю.

– Здравствуйте, меня зовут Платоном. Мне ваш телефон дала Татьяна. У моего папы рак желудка, третья стадия… – не переводя дыхания, на одном глотке воздуха произнёс Платон. После чего продолжил, выдохнув: – Татьяна посоветовала мне к вам обра- титься. Вы сможете моему папе чем-либо помочь?..

Иван Александрович ответил без промедления, словно только что и делал, что ждал этого звонка.

– Приезжайте завтра утром в онкологический центр на Каширке.

Знаете, как до него добраться?

– Да… – ответил Платон Ивану Александровичу и уточнил у него на всякий пожарный случай: – Если мне не изменяет память, онко- центр в двух шагах от метро «Каширская» находится? Так?

– Да. Всё правильно. Как только приедете, так сразу мне и набе- рите по местному телефону, я вас тогда и встречу в холле…

Каково же было удивление Платона утром следующего дня, когда он увидел перед своими очами, уже после того как вызвал по местному телефону Ивана Александровича, именно того мужчину, который месяцем ранее взял со своим питомцем первый приз на выставке собак. Иван Александрович шёл быстрым, уверенным и пружинящим шагом по холлу в сторону Платона и улыбался до ушей, так что у Платона не осталось никаких сомнений в том, что и сам Иван Александрович тоже признал его. На голове Ивана Александровича не было видно ни одного волоска, нос был с гор- бинкой, губы узкие, плечи же, на которые был надет белый халат, покатые. Что касательно роста, то ростом он был по плечо почти двухметровому Платону.

Через четыре дня, а именно в пятницу, уже после того как Пла- тон передал Ивану Александровичу пять тысяч рублей и его папу положили в больницу, была проведена и сама операция. Операция прошла успешно, так что Платон нарадоваться не мог, поглядывая

Вадим Васильевич Лёвин

со стороны на счастливое лицо своего папы. В понедельник он при- ехал в онкологический центр за отцом. Но перед тем как зайти к нему в палату, Платон Гарин заглянул к своему благодетелю и пе- редал ему в качестве благодарности презент, а заодно и пригласил в гости, в отстроенной баньке попариться. Иван Александрович с радостью принял тогда приглашение Платона, предварительно поинтересовавшись:

– Когда прикажешь к тебе приезжать, Платон?

– В субботу приезжай, Вань… – беззаботно отвечал Платон. В ответ на это Иван Александрович спросил:

– Платон, ты не будешь против, если я друга с собой за компа- нию прихвачу?

– А с чего мне вдруг быть против? Когда я был против хорошей компании, Вань? Я только за! Сам знаешь, на троих сподручнее, чем на двоих, соображать… – ответил с простодушным выражением лица Платон и в точности, как и доктор, просиял улыбкой.

– А девочек с собой прихватить?.. – сказав это, Иван Алексан- дрович интригующе подмигнул Платону.

На что Платон ответил, разведя руки в стороны:

– Какие девочки, Вань! Шутишь, что ли? Жена дома…

В это же самое мгновение в кабинет Ивана Александровича, что называется, без стука зашёл молодой человек в белом халате. Зашёл и спросил как ни в чем не бывало, вовсе не обращая внимания на застывшего посреди кабинета Платона:

– Саныч! За старика деньги не привезли. Что делать?

– Разрежь и зашей… – не задумываясь и вовсе не выказывая ка- ких-либо эмоций, отправил на тот свет человека Иван Александро- вич. Парень в белом халате, не проронив ни слова, вышел из каби- нета так, как будто в него и не заходил. Подобного рода цинизма ни до, ни после Гарин в своей жизни не встречал.

Всё произошло настолько быстро и стремительно, что Платон даже рта от удивления разинуть не успел. Гарин был обескуражен! Ему только что и оставалось в это время делать, как только моргать. Гарин стоял столбняком посреди кабинета и по инерции всё так же улыбался. Но в его голове меж тем одна с другой путались мысли:

«Что это? Зачем это? Не понимаю. Что это было? Я действительно это слышал? Как это? Разве так бывает? Мне не показалось?» Так что постепенно вместе с этими мыслями и натянутая улыбка стала исчезать с лица Платона. Иван Александрович прервал ход его размышлений:

– Всё, Платон! До субботы! Жди. Некогда разговаривать, пора идти сиську резать… – Иван Александрович протянул Платону

Гарин

руку. Платон по инерции пожал её и вышел, находясь под впечат- лением, из кабинета.

Через несколько минут Гарин полностью осознал, что же на са- мом деле произошло прямо на его глазах в кабинете у Ивана Алек- сандровича. В кабинете же у Ивана Александровича, по его, Пла- тона, мнению, только что два врача, походя, как бы между делом, ни за что и ни про что приговорили всё ещё живого и полного на- дежд человека к смерти! Поэтому и нет ничего удивительного в том, что уже на следующий день Платон позвонил Ивану Александро- вичу и сообщил ему о том, что отменяет нынче своё приглашение попариться вместе в баньке. Сказал это безразличным тоном и сразу повесил трубку, вовсе не объясняя причин своего внезапного от- каза. Поступок Ивана Александровича был недоступен в то время пониманию Платона. «Разве можно вот так вот запросто, точно барана, убивать – резать из-за денег живого человека?» – недоуме- вал тогда в тот год всё ещё не испорченный деньгами Платон. Вовсе не давая себя отчёта в том, что сам-то Иван Александрович был к этому времени испорчен деньгами настолько, что ему стало можно. И по сути дела, он, Иван Александрович, человек в белом халате и доктор, дававший клятву Гиппократа, превратился из-за денег, сам того не подозревая, в серийного убийцу. Деньги, знаете ли, портят иногда людей…

Через три года, в декабре месяце, папа Платона всё же умер, а ещё через семь месяцев Платон возвратился с семьей из Парижа в Москву.

Платон последним переступил порог квартиры и прикрыл за собой входную дверь. Гарин поставил в коридоре чемодан, скинул с ног обувь, прошёл на кухню, достал из холодильника бутылку и проглотил залпом стакан водки. После чего вернулся в прихожую для того, чтобы помочь уставшей с дороги супруге распаковать поклажу. На часах было половина двенадцатого. Раздался ночной звонок. Платон, прежде чем подойти к телефону, подумал: «Кто из друзей, что ли, звонит узнать о том, как долетел?» Гарин снял трубку, приложил к уху и произнес:

– Алло.

– Здорово, Платон! Не узнаёшь?

– Пока нет, но скоро, думаю, узнаю… – несколько хмельным, панибратским тоном ответил на приветствие вовсе не знакомого ему человека довольный всем и самим собой Гарин.

– Это Виктор Прокопов из «двадцатки».

Вадим Васильевич Лёвин

– Здорово, Вить… – теперь Гарин уже без труда узнал голос опера из местного, двадцатого отделения милиции.

– Я насчёт брата тебе звоню.

– Догадываюсь… – голос Платона перестал быть хмельным после этих слов оперативника.

– У него проблемы, но, как ты понимаешь, это не телефонный разговор. Ты не можешь прямо сейчас к нам подскочить?

– Что-нибудь серьёзное или же до завтра можно отложить?

– Можно и до завтра, конечно… – произнёс уклончиво Прокопов, после чего выдержал паузу и разъяснил Платону как мог причину своего столь позднего звонка. – Просто я целый день до тебя не могу дозвониться, никто трубку не брал.

– Я за границей был. Только что, час назад, домой зашёл. Так что, Вить, до завтра нашу встречу откладываем?

– Давай отложим. Завтра, думаю, всё уладим, а пока он пусть у нас до утра посидит.

– Хорошо, завтра к десяти часам жди меня у отделения.

– Договорились, Платон. В десять жду тебя у ворот.

– Пока, Вить… – Платон повесил трубку и помрачнел. У него напрочь испортилось настроение после этого ночного звонка. Пе- ред тем как лечь в постель, Платон ещё раз заглянул в холодильник и осушил для успокоения нервов ещё один стакан водки… и ещё один. После чего прошёл в спальню, разделся, завёл будильник и улёгся в постель, весьма и весьма озабоченный ночным звонком. С тем, надо признаться, и заснул.

Алкоголь сделал своё нехитрое дело. Заснул Платон быстро, так что даже не уловил тот самый ускользающий момент, когда прова- лился сознанием в пустоту. Сон был крепким и быстрым, отрезвля- ющим. Зазвенел будильник. Гарин встрепенулся, открыл и протёр глаза. На часах было без пяти девять. Во рту же у Платона Гарина с утра, извините меня, было как насрано. Голова тоже побаливала. Платону хотелось как можно быстрее исчезнуть из дому, добраться до офиса и отметить там с коллегами своё возвращение из отпуска, а заодно и подлечиться. Но первым делом он заглянул в «двад- цатку» для того, чтобы повстречаться там с Прокоповым и уладить все дела с братом. Без пятнадцати десять Платон вышел из дому, перешёл по подземному переходу на другую сторону шоссе и на- правился спешным шагом в сторону местного отделения милиции. Именно из этой «двадцатки» его брат Валерий и отправился пят- надцатью годами ранее мотать свой первый срок… Уже на подходе к отделению Платон разглядел маячившего возле его ограды опера Прокопова. Тот тоже заметил Платона и без промедления напра-

Гарин

вился в его сторону. Вскорости их пути пересеклись, и они пожали друг другу руки. После чего между ними состоялся вот такой вот непродолжительный по времени и до предела откровенный разго- вор. Ведь они знали друг друга с детских лет.

– Вить, что случилось?

– Твой брат в квартиру залез.

– Когда?

– Вчера днём.

– Он сознался?

– Сознался.

– Вы его били?

– Да нет, не особо. Как всегда в таких случаях.

– Сколько я должен?

– Ну ты сам, Платон, во сколько свободу своего брата оценива- ешь?

– Вить, давай только вот без этого. Говори, сколько я должен?

– Две тысячи пойдёт… – произнёс Прокопов.

– Хорошо…

Платон без раздумий залез в боковой карман пиджака и отсчи- тал две тысячи долларов. После чего передал их из рук в руки оперу. Пока опер пересчитывал трясущимися руками деньги, Га- рин внимательно наблюдал за ним, так что к тому времени, когда опер до конца сосчитал деньги, у Платона не осталось никаких сомнений в том, что Прокопов этим утром находится в состоянии жуткого, дичайшего похмелья.

– Всё точно, Платон… – Вместе с этими словами опер положил деньги в карман брюк и озадачил Платона своей следующей фра- зой: – Платон, выпить не хочешь? У нас есть…

Гарин мгновенно, без раздумий, отмел в сторону предложение оперативника:

– Нет, не хочу, Вить. Мне не до этого, веди брата… – Сказав это, Платон расслабился. Судя по всему, дело с братом было им ула- жено. Причём улажено как с малыми потерями, так и самым наи- лучшим образом. С этой самой минуты Платону только и остава- лось, что думать и мечтать о том, как бы побыстрее переговорить с самим Валеркой и опохмелиться после этого в кругу коллег и дру- зей в офисе. Но Прокопов в ответ на просьбу Гарина почему-то тормозил. Он промолчал и так и не сдвинулся с места. Вместо этого он бросил короткий взгляд себе под ноги, задумался, приподнял голову, склонил её набок, сощурился и произнёс, посмотрев искоса в лицо Платону.

Вадим Васильевич Лёвин

– А его у нас нет… – этими своими словами Прокопов ввёл в сту- пор замечтавшегося было Гарина.

– Как нет?.. – опешил Платон и продолжил c изумлением: – А где он?

– Мы его сегодня утром отпустили.

– Как отпустили?

– Так просто, отпустили. Ольшанский час назад его домой отвёз. Зачем его было здесь держать, Платон? Сам подумай! Мы же с тобой вчера по телефону обо всём договорились.

Гарин в ответ на это крепко-накрепко задумался. Он смотрел в лицо сощурившемуся оперу и никак не мог понять для себя од- ного: с какого такого перепугу его брата отпустили из ментовки? Выпустили ещё до того, как он обсудил с Прокоповым сумму взятки и передал ему после этого деньги? Причём не только отпустили, но и как барина до дому на машине отвезли. Некоторое время Га- рин недоумевал и пребывал в растерянности. Но так как дело с братом было им, в сущности, улажено, то он вскоре перестал попу- сту ломать себе над этим голову и пожал на прощание Прокопову руку. Сразу после чего направился прямой дорогой, минуя офис, в квартиру к брату. Сам офис находился в пятнадцати минутах ходьбы от отделения милиции, квартира же, в которой в то время проживал в полном одиночестве брат Валерий, – в двадцати. Пла- тон шёл быстрым шагом по тротуару, и у него никак не сходились концы с концами. «Не могли менты без денег брата выпустить. Не могли! Это же как божий день ясно! Что-то здесь не так? Надо по- торопиться, чтобы Валерку успеть дома застать. А то свалит ку- да-нибудь, ищи его потом как ветра в поле», – подумал Гарин и ускорил свой шаг, так что вскоре чуть не побежал. Платон заско- чил в подъезд и вызвал лифт. Лифт остановился. Платон зашёл в кабинку и нажал кнопку. Кабинка пришла в движение. Гарин прикрыл глаза в ожидании того, когда лифт остановится на нужном ему этаже. Лифт остановился. Платон выскочил из него на лест- ничную площадку и подошёл быстрым шагом к квартире. Поша- рил рукой в кармане пиджака, достал ключи, открыл дверь, вошёл в квартиру и окликнул брата:

– Валер, ты здесь?..

Никто не отозвался на его оклик. «Всё, не успел, свалил ку- да-то», – подумал Гарин, но тут же и услышал:

– Да, здесь.

Гарин прошёл в ту комнату, из которой до его ушей донёсся возглас брата. Сразу же увидел перед своими глазами Валерия. Лицо брата было изувечено. Валерий лежал на кровати и харкал

Гарин

на пол кровью, вся постель была в крови. Глаз не было видно. Нос был расплющен. Правый уголок губы разорван. Пол тоже был за- харкан кровью.

Платон подошёл к кровати и присел на её краешек. Обратился к брату:

– Валер, ты можешь говорить?..

Валерий приоткрыл веки и пошевелил губами:

– Могу.

– Скажи, это тебя в «двадцатке» так изуродовали?

– Да, там.

– За то, что ты в квартиру залез? Тебя на квартире вчера взяли?.. – уточнил Платон.

– Нет, из дому… – произнёс Валерий и попытался ещё раз отхар- каться. Как только брат отхаркался и стал после этого ровно ды- шать, Платон в очередной раз обратился к нему:

– Валер, послушай меня внимательно, я только что был в «двад- цатке». Я им через Прокопова две тысячи баксов передал, чтобы они дело на тебя не заводили.

– Зря. Это они спецом всё подстроили. Я никуда не залезал… – Валерий перевёл дыхание, помолчал и продолжил: – Для того чтобы бабки с тебя потянуть… – Брат замолчал и повторил, наста- ивая на своём: – Я никуда не залезал… – После паузы добавил: – Я ничего им не подписал. Они ночью начали меня избивать, когда я отказался им их туфту подписывать. Перессали, когда увидели, что у меня кровь ртом пошла, вот и решили утром домой отвезти. Ольшанский отвёз… – Сказав это, брат Платона принялся судо- рожно подрагивать и вновь склонил голову к полу, в очередной раз отхаркнув кровью на пол. Следом продолжил: – Я дома был, когда они вчера за мной пришли…

Платон посмотрел на брата и произнёс с сожалением:

– Лучше бы ты всё им подписал, Валер… – Платон замолчал. Он с тихим ужасом смотрел на брата, и в его груди сжималось сердце. Гарин никак не мог понять, почему менты так изуродовали брату лицо, зачем так сурово с ним обошлись, зачем с такой жестокостью избили его? «Неужели из-за “бабок”? Или же просто “хани” пере- жрали и озверели после этого? Вот ублюдки! Хуже братков стали, твари». Придя к такому выводу, Платон в очередной раз посмотрел в лицо Валерию и предложил:

– Валер, давай я тебе на всякий случай «Скорую» вызову?.. Брат промолчал, не сказав на это ни да, ни нет.

Некоторое время братья молчали. В тот же момент, когда Вале- рий в очередной раз склонил голову к полу и харкнул на него кро-

Вадим Васильевич Лёвин

вью, Платон решительно встал с кровати и прошёл в коридор. Склонился над телефонным аппаратом, снял с него трубку и вызвал

«Скорую помощь». Через пятнадцать минут раздался дверной зво- нок. Гарин опрометью бросился к двери, прокричав на ходу:

– Проходите, открыто… – столкнулся в прихожей с бригадой

«Скорой помощи» и провёл их в ту комнату, в которой лежал на кровати брат. Врач, державший в руке чемоданчик, ахнул, увидев пред своими глазами брата Платона:

– Господи! Кто же это его так?

– Менты из «двадцатки»… – прояснил ситуацию Гарин.

Врач поставил чемоданчик на пол и обратился с просьбой к Пла- тону:

– Молодой человек, вы стульчик мне не принесёте?..

Платон притащил из соседней комнаты стул и поставил его на- против кровати. Доктор присел на стул, посмотрел на Валерия и спросил c сочувствием:

– И за что же они тебя так?

– Ни за что… – ответил коротко Валерий.

Доктор же меж тем откинул одеяло, которым был укрыт по под- бородок Валерий, и попросил:

– Перевернись на левый бок, голубчик, я тебя прощупаю.

Брат Платона в ответ на это лишь отрицательно покачал головой.

– Не могу, уже пробовал. Больно мне с бока на бок переворачи- ваться.

– Хорошо, парень, так пока лежи… – сказал в ответ на это врач

«Скорой помощи» и уточнил: – Давно кровью харкаешь?

– С ночи. Ещё в милиции кровь ртом пошла.

– Сейчас вот только терпи, терпи, дорогой. Я всё-таки должен буду тебя прощупать… – Доктор приподнялся со стула, склонился над кроватью и приложил одну из ладоней к правому боку Валерия. После чего слегка надавил на неё ладонью другой руки… В это же мгновение Валерий возопил от боли… Доктор разогнулся, выдох- нул, задумался и обратился к Платону:

– Его надо срочно, без промедления госпитализировать. Вы кем ему приходитесь?

– Братом.

– Мы сейчас сделаем вашему брату обезболивающий укол и уса- дим после этого на стул.

– Зачем на стул?.. – удивился Платон.

Доктор же разъяснил ему суть дела, суть своего предложения.

– У вас в доме грузового лифта нет, на стуле будем на первый этаж спускать, а там уже на носилки переложим.

Гарин

Через десять минут, уже после того как Валерия общими стара- ниями усадили на стул и спустили на лифте на первый этаж, пришло время двум братьям последний раз посмотреть в глаза друг другу. Валерия переложили на носилки и задвинули вместе с носилками в карету «Скорой помощи». Именно в этот момент, в этот уже сол- нечный полдень, Платон Гарин и посмотрел последний раз в глаза брату. Взгляды двух братьев встретились. Такие взгляды, последние, прощальные взгляды, всегда остаются в памяти. Их ничем не выве- трить из недр души. Они незабываемы и неотвратимо год от года всплывают пред глазами. Настолько они очевидны и ярко выражены. Этот последний, прощальный, взгляд в глаза любимому, близкому, родному человеку забыть невозможно, он не стирается из памяти событиями и годами прожитыми. Такого рода взгляды как печальны, так и проникновенны одновременно. После таких вот взглядов в твоём сознании остаётся окружающая тебя со всех сторон пустота. По сути дела, вакуум, который со временем превратится в тот самый уголок памяти, в котором впоследствии и будет храниться, точно на отдельной полочке, воспоминание об этом самом прощальном взгляде. Задние дверки кареты «Скорой помощи» захлопнулись. Всё. На следующий день Платон увидит своего брата Валерия в морге. А пока врач «Скорой» тронул Платона за руку:

– Вы с нами едете?

– Да какой в этом сейчас смысл, доктор? Завтра к брату зайду, завтра с утра его навещу… – ответил Платон и протянул врачу в ка- честве благодарности зажатые в руке сто баксов. – Возьми, спасибо. Прошу тебя, помоги ему там, в приёмном покое…

Врач взял деньги, приложил руку к подбородку, посмотрел рас- сеянным взглядом себе под ноги и произнёс задумчиво:

– Да пожалуй, что смысла в этом уже нет…

Карета «Скорой помощи» отъехала от дома. Платон же сразу после этого поспешил в свой любимый офис. Надо с грустью в сердце признать то обстоятельство, что наш с вами герой почти ко всему в то время относился как к делу. Тому или иному уже ис- полненному или же всё ещё не исполненному им делу. Он был до безобразия деловым в те годы человеком, вертелся как белка в ко- лесе. И это очередное его дело, дело с его братом, тоже было им в принципе улажено, во всяком случае, он так думал и считал тогда, что улажено. Гарин сбагрил брата на руки врачам, а посему и не придал особого значения как выражению лица врача «Скорой», так и тем словам, которые тот произнёс с задумчивым выражением лица уже после того, как взял у Платона из рук деньги. Пройдут годы, десятки лет пройдут! Много о чём будет все эти годы вспо-

Вадим Васильевич Лёвин

минать и сожалеть Гарин. Что-то забудется им, что-то вспомнится. Но ни о чём он не будет так горько и бесконечно сожалеть, как о том, что не поехал в тот злополучный день вместе с братом в семь- десят первую городскую больницу. А ведь он мог ему – брату, имею я в виду, – чем-то там помочь. Что-то предпринять и что-то для него там, в семьдесят первой городской больнице, сделать. Договориться, например, с врачами насчёт всё той же срочной операции. Или же уже не мог помочь, не мог договориться? Вот именно с этим до безобразия простым вопросом, засевшим в его голове на десятки лет, он и будет впоследствии жить, периодически, в минуты уны- ния и печали, вспоминая о брате своём Валерии, скотами-ментами в одна тысяча девятьсот девяносто четвёртом году убиенном. Но не только об этом будет думать и сожалеть Платон, по прошествии лет вспоминая о брате своём. Он буквально места себе не будет находить, истерзает себя, и всё из-за того, что не пошёл в милицию сразу после ночного звонка Прокопова и не уладил там без про- медления дело с братом.

Зайдя же в офис, он первым делом заслал «гонца» за пивком и принялся в кругу своих коллег и друзей отмечать своё возвраще- ние из отпуска. На часах было начало второго. Гарин взахлёб, точно гордился собой, рассказывал коллегам о том, с каким удовольствием провёл время в мировой столице моды. Он во всяческих красках рассказал им о том, как под дружный, гомерический хохот посети- телей одного из ресторанчиков танцевал точно дурак вприсядку, поочерёдно выкидывая кверху то ноги свои, то руки. И это уже после того, как влил в себя два литра бургундского. В начале же четвёртого часа уже изрядно захмелевший Гарин решил позвонить маме, которая в тот год проживала за городом, в том самом посёлке Расторгуево, из которого годом ранее Платон переехал с семьёй в Москву. Позвонил и сообщил:

– Мам, Валерку «Скорая» в семьдесят первую больницу увезла.

– Когда?

– Три часа назад.

– Что с ним случилось?.. – всполошилась мама Гарина.

– В милиции избили.

– Немедленно присылай за мной машину.

– Может, на завтра отложим? А, мам?.. – поинтересовался у ма- тери Гарин. Та же в ответ вскипела, прокричав младшему сыну в трубку телефона:

– Немедленно присылай… – Сердце матери, вне всяких сомне- ний, дрогнуло после этой довольно скверной, но всё ещё не смер- тельной для неё новости…

Гарин

В пятом же часу, уже после того, как всё пиво было выпито и все неотложные дела по работе сделаны, Платон наконец-таки послал машину за мамой. В семь часов мама Платона оказалась в приёмном покое больницы. В районе восьми часов вечера водитель, с которым мама Платона приехала в Москву, зашёл в офис и сказал Гарину:

– Платон. Я твою маму только что из больницы в квартиру отвёз.

– А почему сразу не на дачу?.. – Водитель ничего не ответил на это Гарину.

Платон переспросил водителя:

– Что ты молчишь, Дим?

– Ну, ты это… – Дмитрий выдержал паузу и, стараясь не смотреть в глаза Платону, промямлил, переминаясь с ноги на ногу: – Она просила тебя зайти к ней прямо сейчас.

– Чего ты мямлишь? Зачем она просила меня к ней зайти?

– Ну, это… – Водитель перестал переминаться с ноги на ногу.

– Что «ну, это»? Что «ну, это»? Говори!.. – Гарин повысил голос.

– Ну, это, давай я тебя отвезу… – Дима склонил голову к полу.

– Что «отвезу»?! – вскричал Платон. – С братом что случилось? Говори! Что молчишь как пень?!! – Гарин вскочил со стула и уста- вился на водителя разъярённым взглядом. Водитель теперь уже просто молчал, потупив глаза к полу…

Платона посетила страшная, очень и очень страшная для него догадка. Хмель мгновенно выветрился из его головы, а разум по- мутнел. Через десять минут он ткнул онемевшей рукой ведущую в квартиру дверь. Ткнул и сразу увидел перед собой маму…

Мама Гарина стояла в прихожей и тряслась всем телом. У мамы Платона был безумный взгляд, судорожно дрожали губы, тряслись руки и постукивали друг о друга зубы. У неё отняли сына. Люби- мого, надо признать, сына, самого любимого, оттого что самого несчастного. Боль утраты была невосполнима. Платон шагнул к маме, та же бросилась к нему на грудь, и зарыдала, и заголосила, и завыла как волчица. Платон тоже не cмог сдержать слёз, и его плечи вздрогнули. Водитель, который сопровождал Платона, молча вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь…

Были похороны. Хорошие, запоминающиеся, надо признать, похороны, на которые съехались во множестве близкие и дальние родственники Платона. Было прощание в траурном зале морга. Торжественное, надо признать, прощание. Во время которого до ушей Платона только что и доносилось со всех сторон: «Какой кра- сивый, какой молодой. Как живой». Танатокосметолог явно в этот раз переусердствовал и сделал, по сути, невозможное. Именно такая и была поставлена перед ним задача Платоном. Гарин не хотел, не

Вадим Васильевич Лёвин

желал того, чтобы мама увидела Валерку в том самом виде, в кото- ром он его застал двумя днями ранее на квартире, когда брат его Валерка был всё ещё живым. Было кладбище, и чин погребения уже после того, как могильщики прибили гвоздями крышку гроба. Были поминки, на которых были сказаны слова добрые. Всё, что положено в таких случаях, было, и страдания, и слёзы матери тоже были в полной мере, как без этого обойтись. Был на похоронах и старший брат Валерия и Платона, Анатолий. Но перед похоро- нами Платон зашёл в «двадцатку», зашёл туда за справкой, которая ему понадобилась для самих похорон. И всё потому она ему пона- добилась, что брат Валерий перед смертью успел по настоянию врачей подписать заявление о том, что был избит в двадцатом по городу Москве отделении милиции. Платон склонился к окошку и объяснил дежурному по отделению, с какой целью сюда пожа- ловал. Дежурный же направил Платона в один из кабинетов на втором этаже, к тем самым операм, которые избили до смерти его брата. Платон поднялся по ступенькам на второй этаж, зашёл в об- ширный кабинет и увидел перед собой нескольких мужчин с ко- роткой стрижкой и разных возрастов. Был средь них и Виктор Про- копов. Платон объяснил им причину своего визита.

– Присаживайтесь ко мне… – один из оперативников пригласил Платона к своему столу.