Читать книгу Фаворит из будущего - Вадим Витальевич Тарасенко - Страница 3

– Глядь, вроде оклемался. Ишь, как ресно⁵ зателепались.

Реальность медленно вползала в оглушенный взрывом мозг Саши. Сквозь полуоткрытые глаза он увидел какие-то силуэты людей, склонившихся над ним. В нос ударил едкий запах пота, дыма и чего-то прогорклого. Чернышев вгляделся. Над ним, присев на корточки, сидели двое бородатых мужчин в овчинных тулупах. Сам он лежал на какой-то дерюге, постеленной на соломе.

– Где я? – прошептал Александр.

Двое бородачей над ним оживились.

– Ишь, по-нашему глаголет! Не иноземец, стало быть, – обратился один к другому.

– Да ты глянь на евойный кафтан. Наши такие не носят. А ежели по-нашему глаголет, то точно поспешник диявола! На огнище его!

– Остынь, Еремей. Надо его нашему батюшке показать. Как скажет, так и будет.

Сбитый этими разговорами, Чернышев никак не мог понять, что происходит. На какое огнище? На костер что ли? Так он в плену у укропов? Да не похожи эти двое на укропов. Саша пытался осмыслить происходящее. Последнее, что он отчетливо помнил, это встречный танковый бой, взрыв украинского БМП, шелест снаряда, а дальше что-то горячее, сильный рывок куда-то вверх и все. Обрыв видео.

«Наверное, снаряд попал в танк, сработал боекомплект, меня отбросило. Наши откатились и меня подобрали укропы. Только какие-то странные укропы», – Чернышев еще внимательней всмотрелся в мужчин.

Спутанные волосы на головах, лопатообразные бороды, обветренные красноватые лица. Александр будто смотрел на ожившие репродукции крестьян прошлого из учебников истории. И эти разговоры…

«Так сейчас на Украине не говорят. Ни на востоке, ни на западе… Так говорили раньше… глаголет, иноземец, поспешник… Черт возьми. Да что же происходит!» – Чернышев попытался приподняться, чтобы лучше оглядеться и понять, где он находится.

Один из мужчин грубо толкнул его в грудь, прижимая к соломе.

– Агафон, его б связать надо. Больно прыткий он. Сбежит еще. Интересную птицу мы поймали. Ты ток глянь на его фузею. Точно иноземный шпиен.

– Может за него и заплатят что-то, – второй бородач начал вытаскивать из-за пазухи веревку.

– И то верно. А то сразу на огнище. Толку нам от этого будет?

«Фузея? Так называли в России ружья в восемнадцатом веке. В двадцать первом это слово только историки и знают. А тут два каких-то бородача… Я что, в восемнадцатом веке? Бред какой-то…», – Александр застонал, бородач слишком сильно сделал первую затяжку веревкой на его руках.

Но довязать он не успел.

Извне донесся какой-то гам, крики. Дверь резко распахнулась, впуская в комнату порцию свежего морозного воздуха и целую толпу мужчин и женщин в явно старинной одежде.

– Вот он! – старик, вбежавший первый, ткнул пальцем в Чернышеву. – Вот он, поспешник дьявола! Антихрист. Дома наши жжет! На огнище его! Где это видано, что б такая зимой гроза была! Да с такими молниями! Прямо в дома втыкались! Так токо Антихрист мог явиться!

Стоящие сзади мужики и бабы поддержали старика:

– На огнище его!

– Сжечь Антихриста!

– Тащи его!

Мужчина, вязавший руки Александру вскочил и закричал:

– Да уйми ты их, Епифан! Это шпиен иноземный! Ты на его фузею тока глянь! Его в город надоть.

– Сжечь его! – из-за спины старика выскочила какая-то женщина, со сбившимся на голове головным убором, с какими-то смешными рогами. – А то не буде нам покоя. Из-за него две хаты сгорело! У Марфы немовля в дыму задохлось!

– У Тихона от хаты Марфы хлев занялся! Корова сгорела! – выкрикнул кто-то из-за спины женщины. – Тихон, чего молчишь?

– Да что там гутарить. Хватай его! На огнище! – оттолкнув женщину, вперед выдвинулся высокий молодой парень. Его тулуп был перепоясан ярко-красным поясом.

Путь ему попытались преградить бородачи, притащившие Александра в хату. Но парень, обладал большой силой. Он отшвырнул их и рывком, схватив за куртку, поставил Чернышева на ноги.

– Держи его, народ! – и он толкнул его в толпу.

С пяток пар рук вцепились в Александра, стали заламывать руки и тащить из комнаты.

Благодаря тому, что Александр казался на ногах, он смог немного лучше разглядеть, где он находится. Немного, потому что, когда тебя швыряют как кеглю, сосредоточиться очень трудно.

Низкое помещение с закопченными, точнее покрытыми сажей потолком и стенами. Пол глиняный. Интерьер предельно спартанский – в углу, чуть ли не на половину комнаты печь, украшенная синими крестиками, слева в углу, на дощечках стояло несколько икон, рядом с ними лежало пара засушенных цветов. Воль стены примостился сундук, а ближе к окну стол и лавка. С другой стороны печи прислонена к ней была кочерга, а на полке темнела утварь.

Чернышев больше не сомневался. Каким-то образом он оказался в прошлом, предположительно в 18 веке. Как это случилось, обдумывать времени не было. Мозг парня просто принял это за истину, аксиому, инстинктивно ухватившись за более насущное сейчас – спастись!

– И фузею его сжечь! Дьявольское это оружие!

Парень, перепоясанный красным поясом, схватил, лежащий на столе калаш.

На несколько мгновений Александра перестали теребить и толкать. Все невольно уставились на незнакомую вещь, инстинктивно внушающую благоговение. Так, наверное, индейцы смотрели на вещи испанцев, казавшихся им фантастическими. Так там были технологии шестнадцатого века. А тут, поблескивая вороненной сталью, предстало оружие двадцатого века, в мгновение ока перенесенное в восемнадцатый.

Чернышев, конечно, никакого благоговения не испытывал. Калаш он и есть калаш, к тому же основательно потрепанный. Его внимание привлек другой предмет. На столе тихо так себе лежала граната Ф-1. На фоне зеленой, в крупных квадратиках поверхности, отчетливо выделялось блестящее кольцо чеки. Стоит его дернуть и через четыре секунды эти «квадратики» изрешетят практически всех, кто находится в комнате.

Решение пришло мгновенно. Мозг, оттолкнувшись от истины, что он находится в восемнадцатом веке, сделал впечатляющий кульбит:

– Слово и дело государево! – громко раздалось в хате.

Визг, ругань, крики мгновенно стихли. Шутка ли. Ведь такие слова человек произносил, когда знал, что где-то замышляется измена или умышление на государево здоровье и честь. А всякого, кто будет препятствовать, чтобы на злоумышленников было донесено, автоматически сам становился государевым преступником и подлежал казни.

Александр почувствовал, что хватка державших его рук ослабла. Все, пора! Он с силой рванулся, боднул стоящего перед ним мужика в лицо, кого-то с силой толкнул и в два прыжка оказался возле стола. Судорожно схватил гранату. Чека податливо выскользнула из паза, и теперь ударник удерживался лишь рычагом, прижатым потными пальцами Чернышеву.

– Бомба! Взорву всех на хрен! Расступись!

«Надеюсь, в восемнадцатом веке понимали, что такое на хрен», – у студента-историка из двадцать первого века явно были пробелы в образовании.

В комнате возникла паника. Завизжали бабы, мужики зачастили матами:

– Ептыть твою мать!

– Ах, проныра!

Александр рванул свой автомат из рук опешившего мужика. Но тот, несмотря на растерянность, выпускать из рук «фузею» не захотел и неожиданно с силой толкнул Чернышева в грудь. Толчок был настолько силен, что левая рука Саши, схватившаяся за автомат, выпустила его. Парень увидел, что его противник замахнулся калашом, как дубиной. И тогда по полу скользнула «лимонка»…

Боец ДНР, прошедший донецкий аэропорт и Дебальцево, тут же рухнул. С каким-то утробным рыком на него бросился какой-то мужик. И тут рвануло шестьдесят грамм взрывчатого вещества гранаты. Три сотни осколков отправились за своими жертвами. Вопли, стоны, какой-то треск – все это стало удачным звуковым оформлением того, что происходило в хате.

Обычная сельская мазанка восемнадцатого века явно не была рассчитана на оборонительную гранату двадцатого века. Ее ударная волна легко развалила ближайшую к взрыву глиняную стену. Потеряв опору, затрещали бревна перекрытия. Все заволокло пылью.

Александр услышал, как ойкнул навалившийся на него мужик. Почувствовал, как он дернулся и тут же затих. Чернышев спихнул с себя обмякшее тело, спасшее его от осколков, нащупал автомат, потянул к себе. Парень с ярко красным поясом, затеявший потасовку и не отдававший автомат, теперь не возражал. Осколок из каленого чугуна разворотил ему череп. Чернышев поднялся на ноги. Сквозь пыль были видны тела людей, посечённых осколками. То тут, то там раздавались стоны. Взгляд наткнулся на одного из мужиков, которых первым увидел Александр, когда пришел в себя. Кажется, его звали Еремеем. Осколок гранаты попал ему в грудь и видно перебил какую-то крупную артерию – на теле расплылось огромное, почти во всю грудь пятно крови.

«Эх, Ерема. Ерема…» – задержавшись лишь на мгновение, Чернышев перешагнул через тело.

За те несколько месяцев, что, изнеженный цивилизацией городской мальчик, провел там, где реально убивают, где снаряд «Града», «Гвоздики» или «Гиацинта» в мгновение превращает человека в плохо освежёванную тушу, он привык к крови. Поэтому вид убитых им ни в чем не повинных людей надолго его не задержал.

Возле двери тела громоздились друг на друге. Поэтому пришлось идти прямо по ним.

В глаза ударил яркий свет. Александр огляделся. Все вокруг было занесено снегом. В этом белом пространстве, то тут, то там высились, беленькие хатки. Впрочем, высились – это слишком громкое слово для тех сооружений, которые буквально задевали сугробы своими соломенными крышами. Правильнее будет сказать, торчали. Из некоторых, через дверь вился черноватый дым и отвесным столбом уходил в небо.

«Вот, что значит топить по-черному, – мелькнуло в голове несостоявшегося историка. Сомнений больше не было. Он находился в прошлом, в далеком прошлом. – Минимум восемнадцатый век, Точнее максимум. А может и семнадцатый или еще раньше».

Да и этот снег – глубокий и ослепительно белый. В последнем бою под Дебальцево снег был совершенно другим – едва покрывавшим землю и в лучшем случае сероватым. Плюс мороз. Если снег еще мог за ночь нападать, пока он был без сознания. Но откуда так резко взялся такой мороз, не меньше двадцати градусов? Тогда же температура болталась где-то около ноля.

– Елы-палы. Вот это влип! – концовку своих невеселых мыслей Александр Чернышев произнес вслух.

Но особо предаваться унынию времени не было. Привлечённые сильным взрывом и взвившимся вверх столбом пыли и дыма, к хате, откуда только что выскочил Саша, бежали мужики. У всех в руках топор или вилы.

Руки уже въевшимся рефлексом поставили переводчик огня на одиночную стрельбу.

– Стоять! Стрелять буду! – Чернышев навел автомат на ближайшего к нему мужика.

Тот замер. Несмотря на необычный для него вид, крестьянин восемнадцатого века отлично понимал, что перед ним оружие, которое убивает. К калитке, ведущей во двор, подбежало еще несколько мужиков. Вскоре метрах в пятнадцати перед Александром теснилась толпа человек в двадцать. Все сплошь мужики, вооруженные вилами, топорами и кольями.

Имея надежный калаш, неплохие навыки в стрельбе и психологическую устойчивость в стрельбе по людям, Чернышев мог без труда расчистить себе путь. Но было несколько существенных «но», которые прочно обосновались в голове начавшего понемногу успокаиваться парня. Во-первых, убивать не хотелось. Ведь это же не враги, а, в общем-то, свои люди, вполне возможно предки тех, с кем через два с лишним века Александр плечом к плечу будет отбиваться от бандерлогов. Конечно, сунься эта толпа на него, то боец батальона Сомали не колеблясь, открыл бы огонь на поражение. Полгода гражданской войны прочно впрессовали в голову аксиому – на войне, если хочешь остаться в живых, в первую очередь думай, что перед тобой враг, которого надо успеть убить первым. Лишь потом, на досуге, можно вспомнить, что это был твой соотечественник и вполне возможно, что у него остались дети и прочий шлейф социальных обязанностей.

Во-вторых, Александр Чернышев не знал, что ему дальше делать. Абсолютно. Пока все его действия диктовались элементарным инстинктом самосохранения. Это все равно, что бурого мишку выдернуть из тайги и забросить в саванну. Ну, сначала надо отмахаться ото львов, шакалов и прочих гиен. А потом? Все время же не будешь отмахиваться от всего нового для тебя мира. Надо в этом мире свою тайгу строить.

Между тем мужики, подталкивая друг друга, медленно надвигались на Сашу. Тот отлично понимал ход их мыслей. «Фузея» в их понятии могла выстрелить лишь один раз и все. Значит, могло не повезти лишь одному человеку. После же выстрела этот странный человек становился абсолютно беззащитным.

– А ну стоять! – Александр чуть отвернул ствол вправо и четыре раза выстрелил по тыну, выбивая из него щепу. – У меня зарядов на все ваше село хватит!

Громко заржала запряжённая в сани лощадь, привязанная к столбу рядом с разрушенной хатой.

Толпа, выдохнув из себя разноголосую нецензурную речь, отпрянула назад.

«Прежде, чем что-либо предпринять, необходимо собрать максимум информации. Это аксиома не только в военном деле, но и в жизни. А где добыть информацию? Да взять языка!» – мозг пришельца из будущего начинал медленно нащупывать «дно под ногами», о которое можно было опереться.

Чернышев еще раз окинул взглядом двор и окрестности. Взгляд упал на лошадь, косившую на него шальным взглядом.

– Эй, ты, а ну подойди к лошади! – Александр ткнул автоматом в сторону ближайшего к нему мужика.

Тот со страхом отпрянул.

– Кому говорю, к лошади! Или застрелю на хрен!

Видя, что мужик продолжает колебаться, Чернышев стрельнул ему под ноги. Пуля взбила фонтанчик снега.

– Барин, не убивай! – мужик повалился на колени.

– Встать! К лошади!

Кряхтя, тот поднялся и со страхом, не сводя глаз с автомата, двинулся к беснующемуся из-за выстрелов животному.

– Вилы брось! Отвязывай лошадь! Остальные от калитки отошли на пятьдесят шагов! Быстро!

Толпа начала пятится.

– А ну стой! Вон ты, – Чернышев ткнул стволом в сторону рослого мужика. – Сбрасывай тулуп. Живо!

«На улице минус двадцать точно. В своем камуфляже замерзну за пару часов. А броник спасает от пуль, а не от мороза. Так что деваться некуда», – бывший студент историк, бывший боец ДНР, а сейчас непонятно кто смотрел на торопливо сбрасывающего с себя тулуп мужика.

– Может и верну когда, – Александр натянул на себя тяжелую зимнюю крестьянскую одежду восемнадцатого века. – А сейчас, давай, пятьдесят шагов назад.

«Может броник скинуть? – мелькнуло в голове. – Да нет. Береженного бог бережет. Как пар костей не ломит, так и лишние килограммы защиты не жмут».

Дождавшись, пока мужики отойдут на расстояние, гарантирующее, что если даже какой-то дурной селянин попытается снять его броском топора или вил, Чернышев скомандовал оставшемуся крестьянину:

– Садись в сани, вывезешь меня отсюда.

– Барин, не убивай! Не оставляй моих деток сиротами! – заблажил мужик.

– Будешь слушаться, жив останешься! Садись!

– А куда ехать-то, барин?

– Куда глаза глядят!

Вскоре Александр, в чужом тулупе, сидя на санях, проезжал мимо притихших хаток. Сани покачивало на снежных ухабах, и в такт ним подрагивал ствол автомата, хаотично отбрасывая в ослепительно голубое небо «зайчики». Солнце неспешно вскарабкивалось в зенит.

* * *

Район села Ильинка (будущее Дебальцево), Бахмутский уезд, Российская империя, 7 (18) февраля 1761 года.

«Итак, я в прошлом. Это факт. Второй факт, что я точно не смогу понять, почему это произошло. Александр Чернышев все же историк, а не физик или математик. Всякие там искривления пространства, тоннели перехода и прочее я воспринимаю только как антураж к фантастическому роману. То есть предельно поверхностно. Так что, получается мне не выбраться»? – парень поежился, несмотря на то, что крестьянский тулуп хорошо защищал от холода.

Когда непосредственная опасность миновала, и он постепенно успокоился, все его существо отчетливо осознало – в этом мире он остался совершенно один. Причем, если человек остается один, то он хотя бы находится в привычной для него среде, в которой более-менее все понятно. А тут…

«Кстати, а все же конкретно, в какой век и год меня занесла нелегкая? Что то же надо делать», – Александр толкнул в плечо своего возницу.

– Как тебя зовут?

– Герасимом кличут.

– Ну, надеюсь, ты не му-му. Скажи, Герасим, какой год сейчас-то?

– Одна тысяча семьсот шестьдесят первый, барин.

– А день, месяц?

– Так межень сейчас, седьмое число.

– Межень? Это февраль что ли?

– Да, барин, февруарий.

«Седьмое. Значит вчера, когда меня нашли, было шестое… Бой был семнадцатого. Одиннадцать дней разницы. Ах, ну да, новый и старый стиль. Так разница вроде двенадцать дней. Нет, все правильно. Для даты девятнадцатого века разница составляет двенадцать дней. А для восемнадцатого – одиннадцать. И до дня моего рождения остается всего ничего – двести тридцать два года с хвостиком», – Александр невесело присвистнул.

Ему неожиданно, до выступивших слез в глазах захотелось домой. Увидеть маму, обнять ее, посмотреть в родные карие глаза. Увидеть своих товарищей по оружию, услышать их добродушный матерок.

«Вдруг, если я окажусь на том же месте, где меня нашли, я вновь смогу оказаться в своем времени? Вдруг там какие то врата времени образовались? И достаточно через них пройти с обратной стороны и все, здравствуй две тысячи пятнадцатый год! Как же я по тебе соскучился!» – мысль прочно засела в голове Александра, согревая и вселяя надежду.

– Герасим, а что ты знаешь обо мне?

По лицу мужика пробежал страх, даже зрачки расширились.

– Не боись! Не трону. Говори, что знаешь.

– Да сказывают, что ты приспешник дьявола, а может и сам антихрист.

– Это я уже понял по оказанному мне теплому приему. Ты лучше скажи, что знаешь, как я попал в ваше село. Оно, кстати, как зовется то?

– Ильинка, барин, – охотно ответил мужик.

«Ну да. Дебальцево на ее месте возникнет только через век с лишним», – Александр нахмурил лоб, пытаясь вспомнить, что ему известно по истории здешнего края.

– Хорошо, Герасим. Так как я попал в твою Ильинку?

– Вчерась, барин, поутру откудава не возмись тучи набежали. Все небо заволокли. Я тогда подумал, не к добру все это. Думал, вьюга сильная вдарит. А тут гроза зимняя случилась. Да такая, что и старики не упомнят. Молнии прямо в землю втыкались. Будто жалили ее за какие-то грехи. Мне дед, когда я мал еще был гутарил, что ежели такая зимняя гроза случится с молниями, быть беде!

«В две тысячи пятнадцатом гроза не утром, а ночью случилась», – мелькнуло в голове Чернышева.

Он остро почувствовал свою беспомощность. Погодные стихии, почти синхронно произошедшие с интервалом в двести пятьдесят четыре года, как то были связаны между собой. Но понять эту взаимосвязь было все равно, что неандертальцу, окажись он в нашем времени, самостоятельно разобраться в зависимости между нажатием на кнопку дистанционного пульта и сменой каналов в телевизоре.

– Далее случилась беда. Одна молния попала в хату Марфы-вдовы. Она как раз снег от крыльца откидывала. Ну ее так шибануло, что она и повалилась в беспамятстве. А хата полахнула. Народ пока сбежался на пожар, ее дитя задохлось. Царство ему небесное, – Герасим перекрестился. – А вторая молния попала в хату Никифора. Но там все успели выскочить. Тока хата дотла сгорела. И еще от Марфиной хаты хлев у Тихона занялся. Корова угорела в нем.

Слушая мужика, Александр живо представлял, какая паника царила в селе вчера.

– Ну а я как в хате очутился? Что с неба свалился?

Если бы сейчас Герасим подтвердил, что да, с неба или еще фантастичней – возник на месте удара молнии в землю, Чернышев и в это бы поверил.

– Да нет, барин. У Еремея за околицей молния в стог сена попала. Он и занялся. Еремей вскочил на сани и к нему, стало быть, спасать. Вот аккурат возле стога он тебя и увидал. Ты в беспамятстве в снегу лежал. Еремей тебя на сани и привез в село. А кто-то потом и крикнул, что ты антихрист. Что токо он мог с молниями на землю явиться.

– Где этот стог ты знаешь?

– Да недалече отсюда, с версту наверное.

– Давай туда, – скомандовал Чернышев.

«Ведь этот Еремей меня спас. Не найди меня он тогда возле стога, замерз бы. Вон как мороз пощипывает. Градусов двадцать точно есть. Если не больше. А его так отблагодарил», – перед глазами Чернышева встала картинка из недавнего прошлого – лежащий в своей хате навзничь его спаситель с огромным темным пятном крови на груди.

Через двадцать минут езды возничий Александра крикнул:

– Приехали, барин. Вон около того стожка тебя Еремей и нашел.

Полуобгоревший стог стоял в метрах двадцати от дороги. К нему вели следы от лошадиных копыт и полозьев саней. В волнении Чернышев огляделся. Местность изменилась неузнаваемо. На посадку, из которой «сомалийцы» выбили укропов и повели атаку на их блок-пост и намека не было.

«Блок-пост укропов был перед мостом. Значит, где-то здесь должна быть речка».

– Герасим, а тут поблизости речка есть?

– А как же, барин, Лугановка. Она в версте будет отсюда, – мужик рукой указал направление.

«Похоже, что все же здесь. Да и стог в двадцати метрах от дороги. Примерно так и двигалась шестьдесят четверка, на которой я сидел».

– Давай к стогу.

Еще час Александр Чернышев петлял вокруг копны сена. Но чуда не происходило. Все так же лежал везде глубокий снег, все так же чернел полу обгорелый стог, а невзрачная пузатая лошадка жевала сено из него. Врат в двадцать первый век не находилось. Даже небольшой лазейки.

«Все. Финита ля комедия. О билете в обратный конец Судьба не позаботилась, – Александр устало прислонился к воняющему гарью стогу сена. На одном рефлексе проверил свои карманы. Маленький фонарик чтобы было удобно обустраиваться в темноте, так как часто приходилось ночевать там, где не было света, армейская аптечка – бинт и шприц-тюбик с промедолом и его верный талисман – серебряный рубль. Плюс верный калаш, в рожке которого было двадцать пять патронов.

«Хорошо, что перед взрывом рожок успел поменять, а то вообще печалька была. Не густо мне двадцать первый век отвалил приданного, выдавая замуж за восемнадцатый. Ну, и на том спасибо. Что-то мой талисман вообще нюх потерял. В такие переплеты раз за раз попадаю, а ему хоть бы хны, – парень вздохнул. – Хотя бы в двадцатый век судьба забросила. Порезвился бы с букмекерскими конторами. Миллионером, может, стал. А так…»

Сильно захотелось есть. Это чувство голода как бы подвело черту под всеми надеждами Чернышева. Делать нечего. Надо как-то начинать учиться жить в этом новом для него мире. А для начала надо себе обеспечить кров и еду. Без этого даже с калашом долго не протянешь. Голод и мороз быстро определят тебя туда, где абсолютно все равно, какой сейчас век. Потому что там вообще нет времени.

* * *

Афонов зимовник (в пяти верстах от Ильинки). Тот же день

– А ты часом не брешешь? – кряжистый мужик с красноватым обветренным лицом и лопатообразной бородой, в которой густо были видны седые волосы, сурово из-подо лба смотрел на своего собеседника – молодого парня с легким пушком рыжеватых волос на скулах.

Тот вскочил и быстро перекрестился:

– Пахом, вот тебе крест! Несколько раз со своей фузеи выстрелил! Раз за разом. Бах! Бах! Бах! И гутарил, что в ней зарядов на все село наше хватит. А гутарит он как-то чудно. Вродь понятно, но не по нашенски.

– Куда делси этот антихрист?

– Он приказал Герасиму отвязать лошадь Еремы, и они оба уехали. А тятя сразу меня к тебе, Пахом, снарядил.

– Так куда? В сторону какую, дурень?

– К Козьминому зимовнику! – выпалил парень.

– Ну, что думаешь, Иван? – Пахом после длинной паузы обратился к третьему человеку, сидящему за столом, очень похожему на него, только помоложе и уже в плечах.

– Фузея та знатная, – тихо произнес тот. – С такой и на черта идти не страшно, а не то, что на государевы вои.

– В корень зришь! Стало быть, братень, собирай братию. Пощупаем энтого антихриста.

* * *

Козьмин зимовник (в четырех верстах от Ильинки). 8 (19) февраля 1761 года

– Давай, давай! Сильнее, не церемонься! – горячечный шепот женщины еще больше подстегивал Александра.

– Фике, ну если хочешь сильней, тогда не обессудь! – и мужчина резким толчком вошел в женскую плоть, высекая из нее сдавленный крик.

– О, как ты меня назвал? Повтори!

– Фике, мой горячий зверек!

– Меня так в детстве называли! Откуда ты узнал!

– Это не важно. Сейчас мы маленькую девочку Фике вы…м, – и вновь сильный толчок мужской плотью.

– Как ты срамно говоришь! Как это возбуждает! Давай, не останавливайся! Ты мой князь!

Долго еще скрипело ложе великой княгини, не выдерживая напора страсти…

Хмурый петербургский рассвет заглянул в спальню будущей императрицы Российской империи. А она, разметав по подушкам свои густые черные волосы, спала, перевернувшись на живот. Двумя пышными холмами белели царственные ягодицы.

Мужские губы начали нежно щекотать белую кожу, начав с миленькой шейки и спускаясь все ниже и ниже, заглядывая в самые потаенные уголки женского тела.

– Ты такой неугомонный, – томно произнесла Екатерина. – Я хочу, чтобы ты и сегодня ночью ко мне пришел. Я распоряжусь.

– Конечно, моя милая Фике. Мне же надо с тобой обсудить судьбу твоего супруга.

Александр увидел, как вздрогнула великая княгиня.

– Моего супруга? Я тебя не понимаю, мой милый.

– Он не должен подписать мирный договор с Фридрихом. Россия не должна выйти из войны с Пруссией.

– Но такой договор может подписать только его матушка, Ее Императорское Величество Елизавета Петровна! – возразила цесаревна.

– Она скоро умрет, и твой супруг станет Императором России.

– Ты ведаешь, что молвил сейчас крамолу? А… я домыслила… – пухленькая ручка Екатерины дернула за шелковый шнур, свисающий рядом с кроватью.

Где-то за дверью зазвенел колокольчик. Потом еще раз. Потом еще.

Дверь рывком распахнулась, и на пороге возникло два гренадера лейб-компании⁶ в своих эффектных красных камзолах и черных сюртуках. Свои огромные, в свой рост фузеи они держали наперевес. Трёхгранные штыки смотрели в грудь незадачливому любовнику цесаревны.

– Он замыслил худое против Ее Императорского Величества Елизаветы Петровны! – Фике, нисколько не смущаясь своего обнаженного вида, сидя на кровати указала на Чернышева. Слово и дело государево! Взять его!

«Сиськи у нее уже не зачетные, – мелькнуло в голове у парня, прежде чем два крепыша стали заламывать ему за спину руки.

Парню стало душно, он с силой дернулся, еще раз и … проснулся.

– Фу ты, приснится же такое, – любовник Екатерины Второй мгновенно превратился в пришельца с другого времени, совершенно не знающего, что ему делать.

Впрочем… почему не знающего. А сон?! Мозг, наконец-то получивший полноценный отдых, подсказал, что нужно делать.

«Мне было обидно, что я попал в восемнадцатый, а не в двадцатый век? Мол, там бы я разорил все букмекерские конторы, делая правильные ставки. Вчера вы явно помелочились, Александр Юрьевич. Ведь это же восемнадцатый век! Первая половина! Время женских дворцовых переворотов в России. Время блестящих фаворитов и головокружительных карьер! Подумаешь, букмекерские ставки на пару сотен долларов. А князь Римской империи, Светлейший князь Таврический не хотите, Александр Юрьевич!? А звание генерал-фельдмаршала и владение обширнейшими землями с сотнями тысяч крепостных, как вам!? Все это Потемкин получил благодаря Екатерине Второй и своей светлой голове. А какой у тебя, Сашок был позывной в Новороссии? Не Потемкин, чай? – и тут пазл окончательно сложился в голове Чернышева. – Господи, если это твой промысел, то я преклоняюсь перед тобой. А если просто Случай, то надо быть идиотом, чтобы им не воспользоваться»! – Александру Чернышеву, студенту пятого курса исторического факультета Днепропетровского Национального Университета стало предельно ясно, что он дальше должен делать, к какой цели стремиться. От такой цели по-настоящему кружило голову! В возбуждении парень выхватил из кармана свой талисман. С него, все так же уверенно смотрел лик Екатерины Второй.

«Так ты помогаешь! А я думал, что перестал действовать. Нет! Действуешь! Еще как действуешь!» – Чернышев крепко сжал серебряный кружочек и стал лихорадочно вспоминать, что должно произойти в России в ближайшее время.

Через девять с половиной месяцев, задыхаясь от кашля и рвоты с кровью, скончается дочь Петра Первого, государыня Елизавета Петровна. На престол взойдет никчемный Петр Третий, Петр Федорович. Сын дочери Петра Первого Анны и герцога Гольштейна. Рожденный и воспитанный в Пруссии, он обожал все немецкое и своим кумиром считал Фридриха Второго. Родину своего великого деда и его дочери он не любил, точнее, ненавидел, как и ее народ. Едва взойдя на престол, он подпишет мир с Пруссией, трещавшую по швам в изнурительной для нее Семилетней войне с Россией, Австрией и Францией, которую потом многие назовут первой мировой, так как велась она не только в Европе, но и в Америке, Индии, Филиппинах. Несмотря на далеко не безупречное командование, русский солдат несколько раз бил пруссака и овладел Восточной Пруссией с Кенигсбергом, жители которого, включая гениального философа Иммануила Канта, успели присягнуть российской короне. Даже военный союз с Англий не спасал Фридриха от краха.

Вдруг этот нелепый мирный договор, по которому Россия отказывалась от всех занятых территорий и становилась союзником Пруссии и Англии. Тяжелый российский штык неожиданно лег на другую чашу весов и прусско-английская коалиция одерживает верх в этой войне.

Как историк, Саша Чернышев прекрасно знал, все даже отдаленные последствия этой нежданной победы. Самое главное – воинствующая, но маленькая Пруссия входит в круг ведущих европейских держав. Исторической инерции успеха в этой семилетней войне ей хватило, чтобы под своим началом к концу следующего, девятнадцатого века объединить все немецкие земли. Возникла мощная Германия, последовательно развязавшая в очередном, двадцатом веке две мировые войны, которые с треском проиграла. В этот раз чуда не произошло. Правда в Первой Мировой войне Россия опять наступает на грабли, заключив сепаратный мир с немцами и вновь теряет возможность воспользоваться всеми преимуществами потенциального победителя. Но зато уже во Второй Мировой историческая правда восторжествовала. Россия воткнула свой флаг в купол Рейхстаг, заодно оттяпав пол-Европы и, наконец, забрала себе Кёнигсберг. А если бы Пруссию сломали еще в восемнадцатом веке?!

Но это не все последствия неожиданной концовки Семилетней войны. Франция, как союзник России и Австрии, вынуждена была уступить Англии свои владения в Северной Америке – будущую Канаду и частично США, а также большую часть своих колоний в Индии. А случись наоборот, тогда может Англия отдала бы свои индийские и североамериканские колонии Франции? Тогда будущие Соединенные Штаты Америки стали колонией не Англии, а Франции? И возможность мощно развиваться на обширных территориях получили не надменные англосаксы, а более миролюбивые и человечные французы?

«Вот это мы и попытаемся проверить. Россия времен Екатерины великой была мощной державой, способной надрать задницу любому государству. Кто не верит, может у турок поинтересоваться. А зная, как будут развиваться события, можно же, где надо, соломки подстелить, а где и газу дать! Это все равно, что на какую-нибудь и так мощную пушку восемнадцатого века добавить электронное управление, чтобы повысить точность стрельбы многократно. О, тогда историю можно хорошо перекроить под себя! Ну что, господа европейцы и американцы, вы давно привыкли играть в мировые карты по своим правилам. Если же начинаете проигрывать, то, как настоящие джентльмены меняете правила. А как вам перспектива сыграть с противником крапленными картами? Его крапленными картами? – в волнении Александр попытался вскочить со своего непритязательного ложа, но тут же получив в лоб от деревянного бруса, державшего потолок, рухнул обратно. – Правильно! Не надо увлекаться. Все делать нужно осторожно. Иначе не во сне, а наяву угадишь на плаху. Это восемнадцатый век. Церемониться не будут».

За дверью раздался шорох. Александр тут же схватил автомат. Тихо клацнул предохранитель. Несколько минут прошло в тягостной тишине.

Вчера, когда прошла горячка желания попасть обратно в свой родной знакомый двадцать первый век. Когда он понял, что полуобгоревший стог сена, это все же обычная жрачка для коровы, а не замаскированный телепортал в другое время, неизбежно встал вопрос: «Что делать?». А еще более конкретно, где достать поесть и где переночевать. Стог сена не подходил ни для первой потребности, ни для второй.

– Герасим, а до ближайшего города далеко?

– До Бахмута то? Далеко барин. Больше двадцати верст будет. Да и нельзя счас ехать-то. Глянь на небо, вишь как замолаживает⁷. Может и вьюга быть. Застанет в поле – беда.

Видя, что «антихрист» колеблется, мужик торопливо продолжил:

– Барин, ты кумекаешь, где переночевать? Да и поесть не мешало.

– А ты что скажешь? – спросил Александр.

– Тутя в двух верстах Козьмин зимовник есть. Там тока три двора. Один вообще на отшибе. Там и заночевать можно.

Чернышев глянул в глаза своему вознице, пытаясь понять, что тот задумал. Ведь фактически сейчас простоватый на вид Герасим предлагал захватить крайнюю хату и там переночевать. Но в крестьянских глазах ничего понять было невозможно. Саша успел узнать, что тому двадцать пять лет. Женат. Двое детей. Обычный крестьянин, один из миллионов на Руси. Эти миллионы из года в год пахали, сеяли, растили детей и умирали в сорок-пятьдесят лет, прожив трудную, без особых радостей жизнь. Но на этих миллионах человечков росла и крепла империя.

– Хорошо… поехали, – приказал Александр.

Через два часа слева показался зимовник.

– Останови. Пусть стемнеет.

Герасим понимающе кивнул головой и свернул немного вправо, чтобы небольшой холм полностью скрыл лошадь с санями от трех хат, притулившихся к небольшому леску.

К хате, стоящей на отшибе подходили, когда на небе одна за другой стали зажигаться звезды. В лае зашлась собака и почти сразу же отворилась дверь. На порохе возник мужик с топором в руке.

– Влас, это я Герасим.

– Че на ночь глядючи? А рядом кто?

В Бахмут ему надоть. На ночлег просится. Хорошо заплатит. Пятак. Ну как, сголдили⁸?

– Хорошо. Но еды для вас у меня нетути.

– У нас есть чем брюхо набить.

Хата была почти копией той, в которой Чернышев очнулся после перемещения в восемнадцатый век. Разве что печь не была украшена синими крестиками. Да стол здесь был подлиннее. Последнее тут же нашло свое объяснение. Помимо хозяина в хате была его жена и пятеро детей. Самый маленький спал в люльке, привязанной к потолку слева от печи.

Увидев в руках Чернышева оружие, мужик попятился, а Александр растерялся. Такого количества народу, особенно детей он встретить не рассчитывал. Но делать было нечего. Никакого пятака за ночлег у него не было.

Да и засыпать среди абсолютно незнакомых и даже враждебно настроенных людей, было верхом легкомыслия. Чернышеву вспомнился эпизод со своего недавнего прошлого, когда в боях за Дебальцево «сомалийцы» вошли в небольшую деревеньку. В одном из домов, по данным разведки, жили люди, лояльно настроенные к киевским властям. Конечно, ожидать, что его хозяева окажут вооруженное сопротивление и встретят новороссцев огнем, было маловероятно. Но маловероятно это не синоним исключено. Никто не хотел своей жизнью проверять выкладки теории вероятности.

Правда, в этот дом все же входили не так как, при зачистке территории – первой гранату с выдернутой чекой туда не закатывали. Но обязательное блюдо – крик: «Всем на пол. Руки за голову» хозяевам преподнесли.

Александр навел на хозяина хаты автомат и скомандовал Герасиму:

– Вяжи ему руки.

– Не взыщи, Влас, – Герасим подошел к мужику, вытащил из-за пазухи веревку. – Не по своей воле, – и стал вязать тому руки.

Увидев происходящее, заголосила жена хозяина:

– Ой, не убивайте! Не лишайте кормильца! Пять деток у нас, – женщина рухнула на колени.

–Дура баба! Замолк! – закричал Герасим. – Никто убивать не будя!

От крика подняли гвалт дети. За дверью, ведущей в хлев, пристроенный прямо к дому, замычали коровы.

– Матрена, успокой свой выводок!

«О, Господи, только бы не пришлось стрелять, – «сомалиец» отлично понимал, что если на крики сбегутся соседи, то крови не избежать. Быть сожжённым как антихрист в его грандиозные планы не входило.

Но довольно приличное расстояние до других хат зимовника и поднявшийся ветер, дующий в нужном направлении, помогли Александру. Постепенно крики стихли. Герасим связал руки женщине и старшему сыну Власа, парню лет двенадцати-тринадцати.

– Погодь, – Саша остановил своего подручного, который собирался вязать руки следующему сыну мужика – мальчишке, лет десяти.

– Как звать? – обратился он к этому пацану.

– Фомой кличут, – испуганно ответил тот.

– Фома, завяжи руки этому дяденьке, – Чернышев кивнул на Герасима.

Тот дернулся, хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой.

«Ну да. Завязать тебе руки, это выпустить калаш из рук. А меряться силами с крестьянином восемнадцатого века мне как-то не улыбается. А вообще не завязывать – надо быть идиотом».

Проверив узлы у мужиков и женщины, Александр быстро накрутил веревку на руках хозяина хаты. Оставалась девчушка семи-восьми лет, еще один пятилетний пацаненок и дитя в колыбели. Взглянув в испуганные детские глаза, бывший «сомалиец» махнул рукой:

– Теперь все в хлев. Завтра утром выпущу. И тихо сидеть! – Чернышев закрыл дверь и задвинул деревянный засов. Ту же процедуру он проделал и с входной дверью.

«Засовчик так себе. На один хороший удар ногой. Но шум, если что будет. Надеюсь, проснуться успею».

Потом Александр провел ревизию всякой посуды, стоящей в печи. К своей радости обнаружил там немало съестного. В одном чугунке было, что то похожее на борщ или щи. Во втором ароматная гречневая каша. На отдельной дощечке лежал овал ржаного хлеба.

Через полчаса по телу разлилось приятное тепло сытости, а вместе с ним и усталость. Парень сбросил с себя тулуп, немного поколебавшись, снял бронежилет и залез на печь.

«Так закончился его первый день в восемнадцатом веке, – это последнее, что он успел подумать, прежде чем провалиться в сон, чтобы оказаться в объятиях Екатерины.

Теперь этот подозрительный шорох за входной дверью. Саша бесшумно, не выпуская из рук автомата, скользнул с печи. Мгновенно, движениями, доведенными до автоматизма, надел броник. В тот же миг от сильного удара входная дверь распахнулась. На пороге возник мужик. Наперевес он держал фузею. За его спиной угадывались еще люди. Увидев «антихриста», мужик радостно оскалился и в тот же миг из дула его оружия вырвался сноп пламени.

В грудь Александру, будто с маху заехали молотком. Удар был настолько силен, что он спиной ударился о печь. С ревом в хату стали вбегать какие-то мужики. В этом гвалте неслышно цокнул переводчик огня калаша, становясь в положение для автоматической стрельбы.

Бородачу с фузеей досталось две пули в грудь, мгновенно сбившие его с ног. Дальше более длинная очередь в набегающую толпу. С такого расстояния пули прошивали тела навылет, чтобы тут же найти себе очередную жертву. За минуту все было кончено. Пять мужиков валялось на полу, так и не успев понять, отчего они умерли.

«Вот, блин! На Донбассе ни разу не зацепило, а тут на второй день уже получаю в грудь пулю. Хорошо броник успел надеть. А так бы все мои наполеоновские планы накрылись медным тазом, – Чернышев встал на ноги и подошел к трупам. – Да что же это такое. Своих же мужиков убиваю!»

Он не так бы сокрушался, узнай, что сейчас расстрелял шайку разбойников Пахома, на счету которой немало загубленных жизней и служивых людей, как тогда называли военных и чиновников, и мужиков.

Несмотря на то, что с середины шестнадцатого века стал активно развиваться соляной промысел и на Донбассе выросли первые городки – Бахмут и Тор (ныне знаменитый Славянск), край этот еще в восемнадцатом был малонаселенным. Особо не добавили численности и донские казаки, которые с середины семнадцатого века появились на этой территории, пришедшие за той же солью. Из-за усиливавшегося давления государства на юг начали массово убегать жители Великой и Малой Руси. Как правило, это были бедняки, которые пополняли ряды голытьбы – бесправных казаков, по сути, не являющихся полноправными членами общества. Из-за своего положения они были склонны к грабежам и убийствам, часто устраивала набеги на соседей и для заработка всегда были готовы взяться за оружие. Если народишко уж сильно начинал бузить, то с Центра снаряжалась карательная экспедиция. Например, так было при Булавинском восстании донских казаков, захвативших Бахмут, на то время административный центр Донбасса. Расправа была скорой. Под предводительством светлейшего князя Меньшикова бунтовщики были разбиты. Уцелевшие мятежники сдались и просили пощады, но «воровское местечко Багмут взято и сожжено, а жители переколоты и перебиты до смерти». Лишь при воцарении Екатерины Второй российский двуглавый орел окончательно распростер свои крылья над Донбассом и навел здесь порядок.

Ну, а пока, в 1761 году имперская власть фактически была лишь в многострадальной крепости Бахмут, где стоял военный гарнизон численностью до тысячи человек при шестидесяти пушках и шестнадцати мортирах. На остальной территории вся жизнь укладывалась в чеканную формулу: «Кто сильней, тот и прав».

«Ну и что дальше делать? Не воевать же с калашом со всей Российской империей? Сдаться властям? А что говорить? Что я из будущего и в качестве доказательства предъявить автомат? И что дальше? Допустим, мне поверили и не отрубили голову, как разбойнику. В лучшем случае меня будут рассматривать как диковинку. Потребуют рассказать, что будет дальше. Что я скажу? Вам, Елизавета Петровна, осталось жить совсем ничего. А Ваша невестка, немецкая принцесса Софья Фредерика Августа Ангальт-Цербстская через полгода после Вашей смерти свергнет с престола Вашего племянника Петра Федоровича и практически сразу же умертвит. Интересно, после этого меня сразу на дыбу вздернут? Если начну врать, то тут же буду объявлен шарлатаном. Значит снова, милости просим, на дыбу. А даже чудом как-то пристроившись при дворе, я стану орудием в руках различных политических партий. Меня будут втягивать в заговоры и прочие милые штучки, характерные для российского истеблишмента восемнадцатого века. Я всегда буду чужаком, не своим. Место Потемкина я не займу точно. Значит, сдаваться властям, смысла нет. Огромная вероятность просто оказаться на дыбе. Какие еще есть варианты?» – размышления Александра прервал стон.

Мужик, пальнувший в него из фузеи, зашевелился. Чернышев перевернул его на спину. Расстегнул тулуп, за ним телогрейку, рванул окровавленную рубаху. Отчетливо стали видны два пулевых отверстия, из которых толчками выплескивало кровь.

Александр неожиданно вспомнил, что у него, в нагрудном кармане куртки должен быть бинт и шприц-тюбик с промедолом – сильным обезболивающим, применяемым в российской армии. Парень быстро сбросил с себя бронежилет, дернул «молнию» куртки. Есть! Быстро оголил раненному мужику грудь и сделал перевязку.

«А ведь я использовал весь стерильный бинт. Случись что, и перевязать будет нечем…», – запоздало мелькнуло в голове Александра.

За дверью в хлев зашелся плачем ребенок.

«Надо выпускать. Надо же детей кормить. И хуторяне сейчас могут на выстрелы пожаловать. Черт! Опять проблемы пошли, успевай только отмахиваться. Вернее отстреливаться. Уходить отсюда надо! – Чернышев подскочил к двери, отодвину засов. – Выходи!

Увидев пять окровавленных тел у себя в хате, женщина ойкнула и затолкала детей обратно в хлев.

– Они сами на меня напали. Этот даже в меня выстрелил, – Александр с удивлением поймал себя на мысли, что оправдывается.

– Господи, страсти какие! Смертоубийство! – хозяин хаты истово перекрестился.

Герасим с опаской подошел к трупам.

– Слышь, Влас. Кажись это Пахома шайка, – тихо произнес он. – Ну да. Вот он и сам лежит, – кивок на перевязанного мужика.

– Уходим, Герасим! – скомандовал Чернышев.

– Погодь, барин! Руки то мне ослобони, – в голосе Герасима не было никакой обиды.

– Ах, ну да! – Александр быстро развязал руки своему вознице, а затем и старшему сыну хозяина хаты. – Уйдем, развяжешь остальным. Пошли, Герасим!

– Барин, погодь. Надо Пахома взять.

– Зачем?

– В санях скажу, – и больше не спрашивая разрешения Чернышева, схватил лежащего Пахома под мышки и потащил к входной двери. – Фузею забери и ножи прихвати! – крикнул он уже со двора.

Александр схватил тяжелое оружие, подобрал два валявшихся на полу ножа. Еще один был зажат в руке трупа.

– Все, что найдешь у них – твое, – крикнул он Власу и выбежал из хаты.

Через десять минут сани с тремя людьми тяжело катились по узкой дороге. Морозный воздух приятно освежал лицо. Приятно хрустел под полозьями искрящийся в лучах утреннего солнца снег. Все это великолепие взбодрило пришельца из двадцать первого века.

«Все у меня получится! Я обязательно воспользуюсь тем пинком, которым Судьба меня закинула сюда. Я стану настоящим Потемкиным!» – и Александр залихватски громко засвистел.

* * *

В районе Афонова зимовника (в шести верстах от Ильинки). Тот же день

«Восемнадцатый век по сравнению с двадцать первым имеет свои прелести. В двадцать первом, устрой я такой там-тарарам, меня бы давно скрутил ОМОН. А здесь информация обо мне наверняка даже до Бахмута не дошла. Вот только как воспользоваться такой грандиозной форой по времени я еще пока даже не представляю», – Александр Чернышев ткнул Герасима в плечо:

– Долго еще?

– Да не, барин, версты четыре еще. До заката доедем.

«Блаженный восемнадцатый век! До заката еще часа два, как минимум. За это время в двадцать первом веке можно, особо не напрягаясь, за сотню километров уехать, а то и тысячу. За прогресс надо платить. Сами же разкочегарили цивилизацию, а теперь не успеваем за ней. Уже булками шевелить мало. Сейчас они как поршни в движке болида должны ходить», – Александр наклонился над раненным разбойником.

Тот лежал с закрытыми глазами. Цвет кожи на лице из красновато-коричневого стал каким-то серым. Дыхание из приоткрытого рта вырывалось с каким-то бульканьем. С уголка рта чуть сочилась кровь.

«Легкие я ему разворотил. Без операции не выживет. А какая здесь операция?»

– Герасим, не довезем мы разбойника. Кровью изойдет.

– Ниче, барин, даст Бог, поживет еще сей разбойник.

Зачем Герасиму нужен был Пахом, тот объяснил, как только они на версту отъехали от зимовника.

– Барин, шайка Пахома чай больше года воровским промыслом занималась. Серебра и золотишка у них есть маленько. Вот пущай и поделиться с нами. Приедем к нему на зимовник, Пусть сказывает, где схоронили богатство.

– А ежели не поделиться?

– Поделиться, барин!

Александр глянул в глаза Герасима и понял, что тот заставит «поделиться».

– А вдруг на том зимовнике еще кто будет? Ежели не вся шайка сюда пришла?

Ответ Герасима был прост и безыскусен:

– А что, барин, твоя фузея уже не может палить?

Чернышев согласился с планом своего возницы. Даже если вновь придётся палить. Деньги во все времена помогали жить. Это такой же фундаментальный закон, как и закон всемирного тяготения. Только в природе, чем дальше находишься от тела, тем меньше на тебя действует его притяжение. А у людей, чем больше у тебя денег, тем слабее действуют на тебя законы государства. Может в Российской глухомани образца 1761 года люди и власть не так безоговорочно преклонялись золотому тельцу, как на Украине образца 2015 года, но все равно имея звонкую монету в кармане, сделать было можно очень многое. Действительно, смешно атаковать вершины власти Российской империи без гроша в кармане. Пусть даже у тебя в руках калаш с полупустым рожком.

«Кстати, а сколько осталось патронов?» – Чернышев отстегнул магазин, отщелкал из него патроны. – Четырнадцать плюс один в патроннике. Итого пятнадцать. Не густо. И военторга здесь не предвидится».

Утром, на приятном морозце, по дороге на зимовник, где организовала свою «штаб-квартиру» банда Пахома, Александр более ясно обдумал свой эротический сон с Екатериной Второй. На свежую голову все представлялось не так уже и красиво. В 1761 году в тогдашнем российском истеблишменте фактически только умирающая Екатерина Петровна была за продолжение войны с Пруссией. Дочь Петра Великого оказалось патриоткой в пронизанной выходцами из Пруссии российской элите. Ее племянник, Петр Федорович, официальный наследник престола, урожденный Карл Петер Ульрих, был представителем Гольштейн-Готторпской ветви Романовых. Родился он в Голштинском герцогстве, считал родным немецкий язык, боготворил прусского короля Фридриха и был на седьмом небе от счастья, получив от него звание генерал-лейтенанта прусской армии. Все русское Карл Петер Ульрих ненавидел и презирал. История сохранила его слова, когда узнав, что его дядя стал шведским королём (Петр Федорович, не согласись наследовать российский престол, мог претендовать на шведский), он с горечью воскликнул: «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа». Что такому человеку было до десятков тысяч русских жизней, положенных за захват Восточной Пруссии вместе с Кенигсбергом? Ровным счетом ничего.

Но Александр рассчитывал каким-либо образом умертвить это недоразумение на российском престоле до того, как он подпишет сепаратный мир с Пруссией и отдаст будущий Калининград назад. Но была еще великая княгиня, Екатерина Алексеевна, урожденная София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, чистокровная немка, появившаяся на свет в городе Штеттине. Ее отец состоял на службе у Фридриха, а мать его пылкой поклонницей. Злые языки утверждают, что не без взаимности. Попав в российскую столицу, София Фредерика очутилась в гуще всевозможных интриг, густо замешанных на политике, деньгах и адюльтере. Великая княгиня, будучи отвергнута как женщина своим супругом, вначале познала третью грань интриг – адюльтер. Первым её любовником или, как тогда говорили амантом, стал граф-красавец двадцати шестилетний Сергей Салтыков. Высоколобый, черноволосый с безупречно галантными манерами он легко завоевал одинокое сердце молодой женщины. Правда, имеются веские доказательства, что Салтыкова Екатерине подсунул канцлер Российской империи, хитрый старый лис Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. И действовал он по велению… императрицы Елизаветы Петровны! Самодержица, будучи тогда еще относительно здоровой, была очень озабочена отсутствием детей у Петра и Екатерины. Может тогда, видя полную бездарность своего племянника, она тайно лелеяла план возвести на престол его сына. Ведь по указу ее отца, Петра Великого, именно самодержец выбирал себе наследника, а не законы природы и крови. Вот и решила она осуществить такое своеобразное экстракорпоральное оплодотворение невестки. В данном случае экстра – вне, снаружи можно трактовать, как оплодотворение вне дома Романовых. По крайней мере, история, сохранила любопытную записку канцлера своей государыне, написанную сразу после рождения у Екатерины сына Павла: «… что начертанное по премудрому соображению Вашего Величества восприняло благое и желанное начало, – присутствие исполнителя высочайшей воли Вашего Величества теперь не только здесь не нужно, но даже к достижению всесовершенного исполнения и сокровению на вечные времена тайны было бы вредно. По уважению сих соображений благоволите, всемилостивейшая государыня, повелеть камергеру Салтыкову быть послом Вашего Величества в Стокгольме, при короле Швеции». И граф Салтыков отправился вон из Петербурга!

Тогда же Екатерина Алексеевна, освоив адюльтер, окунулась в следующую ипостась интриг – политическую. В этой мудрёной науке у нее был лучший на то время в России учитель – канцлер Бестужев!

Алексей Петрович Бестужев был гений всевозможных дворцовых и международных интриг. С легкостью предавал одних союзников в пользу других. Дважды был приговорен к смертной казни. Был узником Шлиссельбургской крепости, но окончил свои дни в мягкой постели, окруженный родней и славой в ранге генерал-фельдмаршала, награжденный высшей наградой Российской империи – орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Но этого человека ни в коем случае нельзя считать беспринципным. Союзники менялись, но неизменным было одно для этого птенца гнезда Петрова – верное служение Отчизне.

Он быстро понял всю никчемность голштинского отпрыска и задумал свою последнюю интригу. Видя, что здоровье императрицы Елизаветы Петровны быстро ухудшается, он решил организовать дворцовый переворот после смерти своей государыни и передать власть сыну Екатерины Павлу, которому на тот момент было пять лет, минуя Петра Федоровича. До совершеннолетия Павла регентом при нем должна стать его мать.

Началась интенсивная организация заговора, подбор его участников. Великая княгиня Екатерина Алексеевна, давно к тому времени понявшая, что значит быть правителем огромной империи, по сравнению с которой ее родная Померания, да и вся Пруссия была просто козявкой, охотно согласилась на предложение Бестужева. Впрочем, согласилась – это не совсем точно. В 1759 году Екатерине исполнилось тридцать лет. Она давно уже не была скромной, застенчивой и испуганной Фике. Сильный характер, ум и желание власти сделали из нее настоящего придворного бойца, готового поставить на кон все ради достижения своей мечты – трона Российской империи. В отличие от своего мужа, она отлично понимала насколько он весомей по сравнению со шведским престолом. Роскошное кресло по сравнению с детским стульчиком. Россия многократно богаче и влиятельней Швеции, которую Петр Первый навсегда вычеркнул из списка великих держав, одержав блистательную викторию под Полтавой. Поэтому она и без Бестужева начала думать, как обойти своего супруга. В принципе, проверенный способ был – гвардия. Ведь так захватила власть и Елизавета Петровна, которая, опираясь на гвардейские штыки, сбросила с престола Анну Леопольдовну, урожденную принцессу Мекленбург-Шверинскую. Но той было легче, она была дочь Петра великого. Поэтому Елизавете было достаточно прийти в гвардейские роты и сказать: «Вы знаете, кто я»? Потом встать на колени, поцеловать крест и воскликнуть: «Клянусь этим крестом умереть за вас! Клянётесь ли вы служить мне так же, как служили моему отцу»? Все! Вдохновлённая гвардия с радостью скинула опостылевшую немчуру.

Но Екатерина Алексеевна сама была той самой немчурой! Поэтому она действовала тоньше. Она провела тайные переговоры с Кириллом Разумовским, командиром одного из гвардейских полков и братом фаворита Елизаветы Петровны Алексея Разумовского. Бестужеву пришлось лишь чуть-чуть усилить действия великой княгини. Чуть-чуть – это свести ее английским послом Уильямсом, который выделил Екатерине на подарки и подкупы гвардии 10 тысяч фунтов стерлингов. Для сведения – английский фрегат в 18 веке стоил 2600 фунтов стерлингов.

Но здоровье императрицы неожиданно пошло на поправку, и заговор был раскрыт. Подсобил французский посол Лопиталь. К тому времени, когда Александр Чернышев оказался в 18 веке, канцлера Российской империи уже год, как арестовали, судили и приговорили к смертной казни. Все это время он просидел в Шлиссельбургской крепости, каждый день ожидания исполнения приговора – четвертования. Лишь в апреле 1760 года Елизавета Петровна его помиловала и отправила в ссылку.

Перед арестом Бестужев успел уничтожить все компрометирующую переписку с Екатериной, поэтому последняя отделается легким испугом. Впрочем, нервы ей тоже изрядно потрепали и если бы не хладнокровие великой княгини, неизвестно чем все могло закончиться. Но она сумела добиться личной аудиенции с Елизаветой Петровной и убедить государыню в своей безоговорочной преданности российскому престолу и законам, определявшим порядок престолонаследия.

«В июле 1760 года Екатерина познакомилась с Григорием Орловым. Тот за спиной своего шефа Петра Шувалова опылял его любовницу, княгиню Ленку Куракину. Был пойман на горячем и со скандалом переведен в фузилёрный гренадерский полк. Говоря современным языком, благодаря такому пиару, парень стал известен в столице, в том числе и Екатерине. Той, конечно, захотелось прокатиться на столь отменном жеребце. Так что сейчас, в феврале 1761 года между ними бурный роман. Но пока у них общая только постель и никаких политических проектов. Бестужев в ссылке, посол Уильямс выслан из страны, – Александр Чернышев быстро перебирал в голове события бурной российской истории второй середины 18 века. – Когда же Екатерина доверилась Орлову? Когда он стал для нее орудием захвата власти? Фике родит от Орлова сына 22 апреля 1762 года. Отнимаем девять месяцев и получаем 22 июля 1761 года. Получается, зачатие произошло примерно в это время. Значит, доверилась она ему в это время! Умная женщина не будет рожать от мужчины, которому не доверяет. Это тебе не залет какой-нибудь пэтеушки. Сейчас конец февраля. То есть у меня пять с хвостиком месяцев, чтобы заменить Гришку в постели Екатерины. Потом это будет сделать намного труднее. Надо спешить!

Уже меньше года осталось до смерти Елизаветы Петровны. Власть перейдет к мужу Екатерины Петру, который станет императором Петром Третьим. Он тут же прекратит военные действия с Пруссией, подписав с Фридрихом мирный договор. Поэтому, если я хочу этому помешать, то должен вышибить с постели Екатерины этого богатыря Орлова!» – Чернышев от возбуждения даже привстал на санях.

– Потерпи, барин. И так прытко едем. Скоро и Афонин зимовник покажется.

Александр, ничего не ответил, вновь сел на сено в санях. Морозный ветер чуть охладил голову, успокаивая бег мыслей.

«Правда даже в этом случае не факт, что вместо Петра этот договор не подпишет Екатерина. Ведь она же немка, да и английский король ей дал кучу фунтов стерлингов. А Англия тогда была союзницей Пруссии. Ну да ладно. Это потом. Сейчас же главное – это заменить в амурных делах Гришку Орлова, опытного сердцееда, гуляку и смелого воина. Эх, мне бы опыт Кольки Неверова! Тот, кого хочет охмурит. Правда, я тоже не мальчик и кой-какой опыт имеется. Плюс огромная информация по сексу, которую успел наработать бесстыдный двадцатый и двадцать первый век. Дайте мне точку G и я завоюю весь мир! Но мне надо срочно попасть в Петербург! И для этого золото банды Пахома будет совсем не лишним», – мысли Чернышева прервал возглас Герасима.

– Ну вот, барин, вишь четыре хаты стоят. Это и есть Афонин зимовник.

* * *

Крепость Бахмут, Российская империя. Тот же день

– Господин маеор, вот те крест, все так и было, как я сказываю. Бомба его шесть человек сразу убила! Стену разворотила! А фузея у него сразу по несколько раз палит!

– Ой, брешешь ты, Лука! Признавайся, намедни горилку пил? – офицер в красивом красном камзоле, сидя за столом, ехидно посмотрел на стоявшего перед ним мужика, мнущего в руках шапку.

– Так, дык, зима ж, Ваше благородие! Кто ж ее окаянную не пьет?! Но я ничего не перепутал! Ей Богу! – мужик истово перекрестился. – Он как с Герасимом уехал, я помысли и решил доложить властям. Ведь большой непорядок.

– Ой, смотри, Лука. Если спьяну сказки тут свои мне брешешь, быть тебе поротым!

– Да, как можно ж так брехать, господин маеор! В селе бабы воют! Шесть покойников враз!

Мужчина за столом был явно озадачен. По виду мужика было видно, что тот не врет. За долгие годы службы он всякое видывал и научился быстро распознавать хитрости нижних чинов и всякого мужичья. Но слишком фантастичной выглядела вся эта история. Можно, конечно было вытолкать мужика взашей и дело с концом. Но если тот сказал правду? И потом выяснится, что он, господин маеор, комендант крепости Бахмут, мер никаких не предпринял?! Ведь дело явно государственной важности! А ну как мужик не угомонится, да еще крикнет: «Слово и дело государево»?

«Нет, это дело надо непременно расследовать», – принял офицер решение.

– Господин, подпоручик, – гаркнул он.

На его крик в комнату вошел молоденький военный с легким румянцем на щеках.

– Вот что, голубчик. Возьми десяток соколов с первой роты и поезжай в это село Ильинка. Там, по словам Луки, – кивок в сторону мужика, – чуть ли не антихрист объявился. Людей зря побил каким-то невиданным оружием. Так ты этого антихриста захвати и сюда доставь. А ежели Лука тут мне сказки сказывал, и все это окажутся россказни, придуманные по пьяни, то прилюдно всыпешь ему пятьдесят плетей.