Читать книгу Малижа. Сборник рассказов - Вахит Хаджимурадов - Страница 2

(10 «В» класс, 1974 год)

МАЛИЖА Рассказ

(Памяти одноклассницы Бажаевой Малижы,

сестры печально известного Зии Бажаева)

Весна! Что может быть прекраснее весны? Если что-то и может сравниться с весной, то и оно должно быть создано самой весной. Каждая весна своей красотой словно обновляет саму жизнь. Всем людям весна будто хочет сказать: Очистите свои души, свои сердца и поступки! Слушаем мы ее или нет, весна неустанно каждый год трудится, обновляя весь наш мир. Взрослым людям не хватает времени обратить на это внимание, но дети, они имеют какую-то незримую душевную связь с весной. Возможно, это оттого, что и дети находятся в самом начале своего таинственного и чудесного жизненного пути. Ведь весна – это истинное начало года, хотя мы и справляем новый год среди зимы.

Было это лет тридцать тому назад, это было началом нашего жизненного пути, нашей весной. Дети и в то далекое время мало чем отличались от нынешних. Звон детских голосов во дворе школы, а затем после уроков и на улицах поселка, укутанных густой листвой деревьев, спорила, казалось, с мелодичной трелью птиц, что скрывались в тени листвы. Светлые рубашки и брюки были темного цвета школьной формой для мальчишек тех лет. А девчонки носили светло-коричневые платьица и белоснежные фартуки. В те годы в средней школе учащиеся обучались лишь десять лет. Для нашего десятого «В» класса эта прекрасная весна была последней в школе, но нам некогда было осознавать это и задуматься. Уж, слишком прекрасной была юность! С нашей юностью спорила прелесть райской картины – весна. Кто думал, что эта прекрасная весна и сладость юности когда-нибудь кончатся! Нам не только казалось, что юность наша словно звонкий источник родничка никогда не закончится, но мы не осознавали и то, что мы прощаемся с детством.

Молодость заставляла наши взгляды все чаще останавливаться на милых лицах и фигурах девушек, наши неопытные души осторожно трогали и влекли доселе неведомые нам чувства. Конечно, было бы правильнее назвать эти первые чувства любовью, но мы не ведали, что это любовь, хотя многие мальчишки и девчонки по-всякому вольно склоняли это слово меж собой, скорее в шутку, чем всерьез. И эти первые чувства были словно мед, намазанный поверх прелести весны и молодости. Как и все в нашей грешной жизни и райская сладость юности была распределена меж ребят по-разному. Как и во все времена, проявление чувств и тем более преподнесение их окружающим зависело от карьерной лестницы, занимаемой родителями, или самое отсутствие оных, от шикарного кирпичного дома и от массы других материальностей. Не без основания можно было предположить, что слово любовь для этой категории молодых людей скорее являлось синонимом слова эгоизм. Истину настоящих чувств Судьба распределила, видимо, тоже не всем поровну.

Нас, мальчишек и девчонок, казалось, качала чудесная колыбелька весны, с нами она играла и ласкала. Откуда нам в то время было взяться таким глубоким размышлениям. Мы жили, просто жили. Мы шли за весной, словно за волшебной свирелью чудесника, и как бы странно это ни звучало, но нам хотелось поторопить этого волшебника, поторопить жизнь. Казалось, она слишком уж медленно плетется впереди нас.

В тот год я оказался «новеньким» в этом 9 «В» классе. Последние два года мы с ней сидели почти рядом. Вернее, мы с ней сидели на разных параллельных рядах, но парты наши находились рядом. Краешком глаза я видел и чувствовал ее всегда, если даже я что-то отвечал на уроке. Но, если изредка наши взгляды встречались, я словно бросался в омут голубизны ее глаз. Никогда ни до нее, ни после я в своей жизни не видел такой чарующей голубизны глаз. Неповторимые темно-русые волны ее длинных волос дополняли голубизну глаз и пленили тебя, если даже задумаешь сопротивляться. Но как этому возможно сопротивляться, думать об этом! Разве мы можем расстаться с весной по своей воле, с жизнью? Нет, конечно! А в ее глазах была вечная весна! Если даже в за окном среди зимы падали пушистые снежинки, в глазах этой девушки была весна всегда. В этих глазах были пышные ветви деревьев, окутанные белыми, красными, желтыми цветочками, божественные запахи всех цветов на земле. Казалось, моя юность устремилась к вершинам моей только начинающейся жизни.

Теперь, когда нам оставалось проучиться в школе всего пара месяцев, я начал понимать, что мои мечты, мои стремления словно туман, спустившийся на опушку леса рано утром.

Первые лучи яркого солнца проглатывают этот туман, словно его и не было никогда. Если любовь и рождается в чистом сердце, то счастье и любовь, оказывается, ходят не по одной тропиночке.

– Почему ты не хочешь познакомиться с Малижой поближе? Она тебе нравится? Я могу вас свести как-нибудь. Поговори с ней. Я думаю, что она будет не против, – сказала мне вдруг на одной из перемен, стройная, высокого роста девушка по имени Губани.

– Я… Я с-сам поговорю, – попытался я скрыть от девушки свое смущение, но, кажется, у меня это плохо получилось.

В своей юной жизни мне впервые приходилось сталкиваться с таким понятием, как подружиться с девушкой, познакомиться ближе. И оттого, что это случилось так внезапно, я не только засмущался, но и, кажется, растерялся. То, что я в глубине души скрывал даже от самого себя, теперь как будто знали все вокруг, хотя я об этом и словом не обмолвился. И как же теперь мне появиться в классе, как же мне открыто смотреть ей в глаза, если я до сих пор, лишь украдкой смел любоваться голубизной ее глаз, глядеть в свою тайную весну? И почему мальчишки такие нерешительные и несмелые. Кажется, как и всякие другие болезни девушки легче переносят и болезнь любви.

Когда я вошел в класс, Малижа сидела на своей парте и, как и все остальные ученики, готовилась к уроку. Я вошел вместе с учениками нашего класса, которых уже торопил сесть на свои места учитель, вошедший раньше нас, и это меня привело немного в себя. Я тоже торопливо сел на свое место, но до конца урока я так и не осмелился взглянуть в сторону девушки.

В течение всего урока я не мог сосредоточиться на уроке, я не слышал вокруг себя ничего. Я не понял даже, что не записал в дневнике домашнее задание. Это был последний урок, и поэтому мне повезло. Я быстрым темпом собрал в сумку книгу и тетради и торопливо вышел из класса. Я не стал дожидаться, как всегда я это делал, своих друзей и почти бегом вышел со школьного двора.

«Она тебе нравится?.. Я думаю, что она будет не против…», – звенели у меня в ушах до сих пор слова Губани. Синева ее глаз, казалось, была всюду вокруг: и в цветущих деревьях, и в окнах домов… А небо! «С этого голубого неба, словно ангел спустилась моя Малижа! Как? Моя… Моя Малижа!» Какие сладкие грезы, какой прекрасный мир вокруг ласкал меня одного! «Ну, а куда же я направляюсь? Я же иду совсем в другую сторону! Мой дом находится совсем в противоположной стороне. А я иду в сторону дома Малижи! Ты что, дурень, с ума что ли сошел? Если тебя увидят ребята из нашего класса, они же на смех тебя поднимут. Надо идти домой, пока они не увидели. Завтра ты увидишь свою Малижу. Как завтра! Я же не смогу идти домой, если хоть краешком глаза сегодня еще раз не увижу ее!» – играли, крутились мысли в моей голове. Кажется, со школьного двора я вышел первым из всех учащихся. «Стоп! Меня же два моих друга Турпалхан и Арби обыскались, наверное!», – вспомнил я вдруг.

Мы втроем дружили с самого детства, и, казалось, не расставались никогда не только в школе, но и дома. Мы частенько сидели втроем иногда всю ночь: проявляли пленку, которую мы сняли на фотоаппарате, затем печатали фотки на фотобумагу через фотоувеличитель. А на второй день сидели все втроем и чуть не засыпали. Но в этот раз оказалось, что я бросил даже обоих своих друзей. Но заставить себя повернуть в сторону своего дома я не мог, еще раз, хоть краешком глаза не увидев свою Малижу. Далеко позади меня направлялись домой большие и малые группы разномастных учеников. Словно соловьиные трели в лесу звонко звенели на всю улицу юные голоса младшеклассников. Но, шедших за ними старшеклассников выдавали более взрослые солидные голоса. Они изо всех сил и старались вести себя по-взрослому. Вместе с девушками одноклассницами шли и ребята из нашего класса. Как мило выглядели девушки в белоснежных узорных школьных фартуках. Не отличить было девушке друг от друга в этих ярких нарядах. Да, возможно для постороннего так оно и было, но не для меня. Среди этих белоснежных школьных фартуков, сияющих под ярким солнцем, мои глаза быстро нашли фартук Малижи, ее пышные и ровные светлые волосы. Она весело улыбалась и смеялась вместе со всеми нашими одноклассниками. А мне-то казалось, что она будет задумчивой и печальной, если меня не будет рядом. Мне было несколько даже обидно, что ей было весело. Но это было только начало моих разочарований.

– Малижа, я просто умираю от любви к тебе. Если бы ты знала, как ты мне нравишься! Тебя Всевышний Дела накажет, если ты не ответишь мне взаимностью! Засыпая, я вижу только твои прекрасные глаза, и во сне меня ласкают твои небесные глаза! Не отвергай мои чувства! Клянусь Всевышним Делой, я украду тебя, если ты сама не согласишься стать моей, – щебетание ласточки было, лишь детской игрой в сравнении с болтовней нашего одноклассника Умара.

Я с трудом успел укрыться за толстенным тутовым деревом возле одних огромных железных ворот по дороге. Я никогда в своей жизни не видел, что так развязно и демонстративно говорят с девушкой о своих чувствах. Если говорить начистоту, то я и понятия не имел, как следует говорить с девушкой, есть ли для этого общепринятая форма разговора. Но мое переполненное от обиды сердце говорило мне, что о чувствах двоих вот так вот во всеуслышание без души не должны говорить. «Как так можно выкладывать на обозрение всей улицы искорку, которая мелькнула меж двух сердец, если даже из этой искры разгорелось пламя. Как можно говорить сладостные слова о чувствах, которые должны быть чудесной тайной двоих, вот так вот, став посреди дороги, словно скороспелый бычок, мычащий на все стадо коров. Девушку должно задеть такое невежество. Малижа должна пристыдить этого зарвавшегося бесстыдника! Только бы она возмутилась!» – мысли закрутились в моей горячей от вскипевшей крови голове. Я готов был броситься на одноклассника!

Но, то, что я услышал, удивило меня больше чем слова Умара.

– Ты что же, не хочешь окончить школу? – девушке явно были приятны слова, которые в ее адрес только что прозвучали, об этом говорила и ее лукавая озорная улыбка.

– Нет, конечно… То есть да, конечно, я могу подождать, пока мы с тобой окончим школу и сдадим выпускные экзамены. Но не выдержать больше моему отяжелевшему от любви к тебе молодому сердцу. Что скажешь на это? Давай сразу же договоримся, никаких там институтов и тому подобное, – несколько забежав вперед, взглянул в глаза девушке Умар.

– И что же, ты хочешь работать на тракторе? – словно скрывая взгляд от солнца, лукаво взглянула на парня Малижа, а затем, улыбнувшись, подмигнула своим подругам Заре и Губани.

– Нет, конечно же нет! Я не собираюсь устраиваться на работу ни трактористом, ни конюхом. Заочно-о! – раскрыл Умар перед девушкой свои заветные мечты.

– Мой папа работает трактористом. Ты что же считаешь, что он выбрал плохую профессию! – притворилась обиженной девочка семиклассница Бусани, что плелась вслед за старшеклассниками и с любопытством ловила каждое их слово.

– Твой папа, Бусани, закадычный друг моего дяди по отцу! Он уважаемый во всем селении человек. Конечно же, я не считаю, его профессию недостойной. Он же несколько десятков бычков успевает откормить за год. Просто я с самого детства мечтаю стать юристом. Тем более, пока я получу профессию, все трактора в нынешнем их виде уйдут в прошлое, – успокоил Умар свою соседку семиклассницу Бусани.

– Ума, если не будет тракторов, то кто же будет работать вместо них? – удивленно спросила Бусана, называя Умара ласково, как она это делала всегда с детства, давая ему понять, что обида ее уже исчезла.

– Бусашка, вместо нынешних тракторов в скором времени будут работать трактора-роботы, они будут работать по введенным в них программам. Не мешай мне, пожалуйста, ты же видишь, что я с девушкой разговариваю, – ласково отшил Умар любопытную девочку-соседку, которая, конечно же, была не прочь еще поболтать и получить на уйму вопросов, которые у нее тут же возникли.

– Ты то, будем считать, получишь профессию, и станешь прокурором, так, а я что же. Это что же, я останусь без профессии? – словно она уже стала супругой Умара, спросила Малижа.

Я и сам не понял, как немного укрывшись среди толпы учащихся, отстав немного, я шел за ними. Речь же Умара, которая не была скрыта от окружающих, лилась посреди улицы бурливой горной рекой. Он не только не думал скрывать свои чувства от окружающих, но, кажись, горделиво кичился ими. Он даже в сердцах пару раз подмигнул, хлопывая рыжими короткими ресницами свой синий маслянистый глаз, другу Майрбеку, который тут же рядом шел, словно приставленный к Умару. Майрбек, словно по уговору тут же поддерживал Умара:

– Вот, что, Малижа, я могу подтвердить, что Умар тебе достойная пара! Он найдет свое место в жизни, и ты с ним не будешь нуждаться ни в чем. Но если ты не послушаешься моего друга, то до конца своей жизни будешь об этом жалеть!

– Ага, если бы ты не подтверждал его слова, то я, возможно, и поверила бы. Но твоим словам нет веры, – шутливо улыбнулась Малижа.

– Ты можешь не верить моим словам, но мое слово, слово мужчины, девушка! – оценил себя сам Майрбек.

Толпа учеников к тому времени дошла до угла дома Умара. Но Умар и шагу не ступил в сторону своего массивного крепко выстроенного из красного кирпича дома. Но он не преминул воспользоваться этой выгодной ситуацией:

– Гляди, Малижа, видишь вон те две отдельные комнаты со стороны улицы и солнечной стороны в нашем доме? Эти две комнаты папа обещал отдать нам, когда ты войдешь в наш дом! – с гордостью указал Умар на свой добротный, на высоченном фундаменте дом.

Когда толпа учащихся, с любопытством слушающих молодых людей, прошла дальше, я тоже оказался рядом с домом Умара. Перед моими глазами встал наш низенький дом, с таким трудом выстроенный моей матерью, лица моих младших братьев, которых мать без отца одна пыталась поднять на ноги… Я остановился… Повернул обратно. Я больше не слышал журчащую на всю улицу речь Умара, звонкий смех Малижы. Они удалялись, но меня больше ничто не связывало с их беседой. Послеобеденное солнце больно светило мне прямо в глаза, когда я повернул в сторону нашего дома. Солнце больше не давало мне смотреть на голубое небо, чтобы я мог сравнивать его с глазами девушки, чтобы я искал черты ее лица в этом небе. Казалось, солнце пыталось объяснить мне жесткие правила жизни, но я теперь и сам понимал, что мне отныне следует жить, спустившись с небес на землю. Я быстрым шагом направился домой по краю дороги, пытаясь захватить тень от широких ветвей деревьев, укутывавших улицу. Как и раньше кружили по улице сладкие ароматы от гроздей цветков акаций, свисавших с могучих ветвей. Сирень, казалось, спорила и красотой, и ароматами с акацией. Мне казалось, что все вокруг это какой-то сон, и мне никак не удается проснуться. Я чувствовал и сильную усталость, словно я сделал какую-то тяжелую работу.

– Друг, ты где пропал? Мы вдвоем тут по всей школе тебя ищем! – пробасил и набросился на меня мой друг Арби.

– Розка нам сказала, что ты помчался куда-то совсем не в ту сторону! – добавил и Турпалхан.

Розка, сестра Турпалхана, которая в это самое время вышла из здания школы вместе со своими подружками, ласково взглянула ясными глазами из-под светлых кружков волос, ниспадающих на глаза, и, улыбнувшись в нашу сторону, еще раз подтвердила свои слова.

– Видела, видела… Вниз по центральной улице помчался, словно заблудился, искал кого-то, – сказала девушка, словно она знала то, чего больше не знает никто на всей земле.

Оказалось, что мои друзья все это время искали меня по всей школе и вокруг школы. И теперь они глядели на меня, словно я перестал дружить с головой. Кто знает, может я и в самом деле лишился ума.

– Мне думается, что наш друг поскакал за какой-нибудь цыпочкой, – подозрительно улыбнулся Турпалхан и показал свои крепкие зубы на все еще детском ангельском лице.

Он, хоть и пошел на пару лет позже нас в школу, но состоял в школе в числе лучших учеников и был прозван за это «вундеркиндом».

– Почему ты пошел в ту часть поселка без нас? Ты же знаешь, что наши не в ладах с их пацанами. Если они тебя поймают одного, то отлупят и имя не спросят! – добавил вечно воинственный Арби.

Я словно не слышал, о чем мне говорят. Я был растерян. Казалось, на мое еще юное сердце навалилось слишком много испытаний для одного дня. Почувствовать и поверить в чувства девушки, разочароваться в девушке, которая казалась ангелом, спустившимся с небес… да еще и друзья теперь могут подумать, что я тут за каждой юбкой бегаю. Возможно, в больших и полных семьях на эти темы говорят несколько развязно, но я, возможно, был немного диковат и слишком стеснителен. Не могут все люди быть одинаковыми, нельзя сказать: почему он такой, а вон тот другой, вовсе не такой.

– Отстаньте, парни! Вы чего тут разошлись, словно следователи ЗНАТОКИ! Я просто прошелся в центр, в сторону магазинов, – наконец, пришел я в себя и попытался вырваться из крепких лап своих друзей.

Эх, юность, юность! Как быстро мы нашли новую тему для шумных разговоров и шуток. Кто в юные годы всерьез обращает внимание на такого рода всплески эмоций и поступков молодых людей. Тем более у нас с собой был фотоаппарат «Смена». Они как раз в те годы появились в продаже, стоили относительно недорого, всего 15 рублей. Мало кто из школьников в те годы занимался фотографией, ведь непросто было научиться фотографировать, если даже у тебя и появился аппарат. Мы шли домой и на ходу, сменяя друг друга, фотографировали себя. Какая это была радость!

– Сегодня ночью отпечатаем фотки? – спросил Турпалхан, когда мы расставались.

От центральной улицы его проулок сворачивал первым, нам же нужно было еще порядочно идти.

– Не знаю, кажется, у нас фиксаж закончился, – ответил я.

– А все остальные химикаты есть?

– Кажется, есть все, – снова ответил я.

– А сколько стоит этот фиксаж? Я вечером буду идти, куплю и принесу с собой, – свернул Турпалхан в свой переулок.

– Восемь копеек, кажется, – сказал я вдогонку Турпалхану.

Нам с Арби нужно было еще порядком идти еще.

– Сайдали, ты куда все-таки ходил? – спросил Арби еще раз, когда мы с ним остались одни.

– Да, так, прошелся немного по центру, – нехотя ответил я и замолчал.

– Ты точно ни с кем не поссорился? Не на разборки ты ходил случайно? – сменив руку со школьной сумкой, всегдашним своим басом снова спросил Арби, показывая, что не совсем верит моим словам.

– Да, нет! Не было никакой ссоры. Все нормально, – я снова замолчал.

Друг словно заразился моим настроением, и он поплелся рядом скучной походкой. А далее до самых ворот Арби мы с ним и вовсе промолчали, уйдя каждый в свои мысли.

– Сайдали, может быть, я вечерком подойду, если будет настроение. Если меня не будет, смотри, чтобы этот Турпалхан не забрал самые лучшие фотки, – сказал Арби и скрылся за своими огромными деревянными воротами.

Теперь я и вовсе остался один со своей печалью. Мне в тот момент казалось, что меня сильно обманули, обманули все. Если бы мне можно было взглянуть на себя со стороны, я бы понял, что я похож на ребенка, которому не досталась конфетка. Откуда мне было знать, что жизнь еще не раз протянет мне сладостную конфетку, и, что она не всегда бывает сладкой, если вдруг она тебе и достанется.

Дома я, как всегда, не попросив у матери даже поесть, сразу ушел в свою комнату и, не сменив школьную форму, кинув сумку в угол, прилег на спину на своей кровати. Я был в эту минуту еще больше растерян, я не мог прогнать небесные глаза, являвшиеся мне наяву словно сновидение. Это чувство было настолько сладостным, насколько и отталкивающим, после того, что произошло сегодня. Мне казалось, что сорвался с вершины и лечу вниз, было неприятно и в то же время дух захватывало. Я в то время еще этого не понимал, но оказалось, что это была самая сладостная и прекрасная полоса моей жизни – юность. Возможно, меня поймет лишь парень, мужчина, который хоть раз в своей жизни был опутан сетями чувств, являющихся в жизни многих из нас словно чудесное сновидение.

Был уже поздний вечер, когда меня разбудил звонкий голос друга Турпалхана.

– Ты чего тут лежишь, спишь средь бела дня, словно котяра! Вставай быстрее! – друг стал меня теребить в плечо.

– Чего? – не понял я.

– Ну-ка, гляди, правильный фиксаж я купил, он годится нам? Я, правда, не нашел в наших «Культтоварах» фиксаж за восемь копеек, купил за 14 копеек. Пойдет? Годится нам такой фиксаж? – стоял надо мной Турпалхан и тараторил безостановочно, пока я не пришел немного в себя.

– Где она? – спросил я парня, все же еще не понимая, где я.

– Вот! – повертел перед моим носом фиксаж в целлофановом пакетике друг.

– Что это? – вновь спросил я.

Кажется, я искал во сне наяву ее, но друг не понимал меня.

– Да, проснись же ты, наконец! Это фиксаж, вот погляди. Я его купил для нас, – не понимал друг, о ком я все же говорю.

– Фиксаж, фиксаж…, – я присел на кровати.

– Ну-ка, глянь, вот такой фиксаж годится? Я не нашел тот, о котором ты говорил, – друг очень боялся, что фиксаж, который он притащил, нам может не подойти.

Несмотря на то, что он очень хорошо разбирался в школьных предметах, в Турпалхане все же детства сохранилось больше, чем в нас.

Я еще раз взглянул на пакетик с порошком, напоминающим соль, в его руках.

– Сойдет. А где Арби? – спросил я.

– Я-то к нему и заворачивал, думал, что он уже тут, – словно он провинился в чем-то, извинялся Турпалхан.

– Да, ладно. Если честно, то он больше мешает, чем помогает, – буркнул я.

– Кто не помогает! Если бы меня не будет, то вы оба тут так и будете сидеть, лениться, – пробасив, вошел к нам в комнату Арби, словно радиостанция «На веселой волне».

У него не было привычки обижаться, тем более на такие мелочи, но спорить он готов был до посинения. От этого он получал, кажется, не только удовольствие, но и какой-то дополнительный заряд.

– Вы чего тут расселись? Я знал, что вы так и будете лясы точить, пока я вас не растормошу! Ну-ка, вставайте оба! Живее! Так мы будем печатать фотографии или нет? – набросился на нас Арби, приводя нас в чувство своим басистым голосом.

– Ну, все! Началось. Теперь он не остановит свой «пулемет» до завтрашнего утра! – оценил Турпалхан появление нашего друга.

– Пока на улице не стемнеет, у нас ничего не получится, мы не сможем так плотно закрыть окна, чтобы свет не просочился. Фотобумагу можем просветить. Надо немного подождать, ребята, – объяснил я друзьям ситуацию.

В наш низенький домик-мазанка, который в большей мере своими руками построила моя мать после возвращения с высылки из Казахстана, не был рассчитан на специальную комнату для фотографирования. А фотопленка, рассчитанная лишь на 65 кадров, при удачной съемке, и фотобумага, продаваемая в магазине в специальной защищенной от света упаковке, при малейшем соприкосновении со светом могли просветиться и прийти в негодность. Поэтому мы с друзьями как-то умудрялись с наступлением темноты оборудовать мою комнату, плотно занавешивая окна, чем попало, чтобы с улицы даже свет фар проезжающих машин не навредил нашему делу.

– Тогда, может, выйдем во двор, пока не стемнеет? На улице чудесный теплый вечер, – предложил Арби, которому никак не сиделось на одном месте.

– Сойдет. Давайте, ребята, сначала чайку попьем и перекусим чего-нибудь, – попросил я их.

Мы уже сидели на улице, на скамейке, и как всегда болтали о всяком, когда вдруг я вспомнил про фотопленку, которую я вчера проявил и повесил сушиться. На этой пленке должны были быть пара кадров Малижи. Я больше не слышал, о чем говорили друзья. Солнце почти скрылось за горизонтом, но оно так медленно заходило, что я терял последнее терпение.

– Ребята, вы немного здесь посидите, я пока приготовлю все для печатания фотографий, – придумал я причину и тут же зашел в дом.

В углу на гвоздике, прибитом к стене, висела уже высохшая пленка. Я схватил ее и, включив свет, тут же поднес ее к электрической лампочке и стал искать фотокадр с Малижой. Пленка была черно-белой, и в фотокадре высвечивалось все наоборот, но перед моими глазами ясно всплывало лицо девушки. Хоть пленка сама только черно-белая, мне же казалось, что глаза ее источают голубизну. Я застыл на месте и был плену своих мыслей и мечтаний. Каким милым мне казался фотокадр на пленке с изображением Малижы. «Взгляни-ка, Малижа, вон туда! Вот эти две светлые комнаты с солнечной стороны папа обещал отдать нам с тобой, когда мы поженимся!» – словно гром прогремел голос Умара в моих ушах.

Я скомкал и с сердцах кинул пленку в угол.

– Ты что, с ума сошел что ли! Мы же еще не отпечатали фотографии с этой пленки. Целый день ведь потратили на то, чтобы отснять ее и проявить! – по привычке набросился на меня Арби, но взглянув в мои залитые злостью глаза, охладил свой пыл и, не скрывая удивления, поднял фотопленку и стал ее рассматривать, не повредилась ли.

– Сайдали! – не понимая, что происходит, застыл на месте и Турпалхан.

Я быстро пришел в себя, словно испугавшись, что друзья догадаются о моих отчаянных мыслях.

– Пленка эта вышла неудачно, – увел я друзей от своих мыслей.

– Ну и что? Хоть что-нибудь с этой пленки на фотобумаге проявится, – недовольно пробасил Арби, испугавшись, что я передумаю печатать фотки сегодня.

– Что случилось? Не будем сегодня печатать фотки? – никак не мог скрыть своего расстройства и Турпалхан.

– Почему не будем? Эта пленка, насколько я понимаю, не хуже, чем те, что мы снимали до сих пор, – добавил Арби, не понимая ничего.

Я был недоволен тем, что расстроил ни в чем не повинных ребят.

– Будем печатать. Только получатся они неважно. Поэтому я и психнул, – поспешил я успокоить друзей.

Мы достали старые одеяла, которыми мы плотно закрывали окна от лучей света фар проезжающих по нашей улице машин, и принялись за работу. Очень скоро в разведенном в воде проявителе, налитом нами в большую тарелку, появились первые листы фотобумаги, обработанной под фотоувеличителем. Еще через мгновение на этих листах начали появляться из-за действия проявителя первые лица наших одноклассников, других ребят с нашей школы и наши лица. Какими юными и беззаботными, веселыми и счастливыми были эти лица! На фотобумаге, словно по мановению волшебной палочки, появлялись изображения. Нам с друзьями казалось, что мы тоже в какой-то мере волшебники. Это было удивительно, мы имели возможность посмотреть на себя, на свою юность со стороны и радоваться ей. Интересно, какие мысли витали в головах моих друзей? Кто знает? Но в наступившей тишине мы все были во власти своих мыслей. Возможно, так же как и я, их очарованные глаза тоже искали милые их сердцу лица на фотографиях.

Я нетерпеливо передвигал листы фотобумаги прямо в проявителе и искал фото Малижы. Вскоре появилась на фотобумаге улыбающееся лицо девушки. Мне казалось, будто и сама она вдруг оказалась с нами рядом. Если бы мои друзья не были столь яро увлечены своими мыслями и изображениями на фото, они бы заметили мою растерянность при проявлении на фотобумаге лица Малижы. Словно далекая звезда, которую видишь, но никогда не сможешь дотронуться до нее, была для меня улыбающаяся девушка в эту минуту. Отныне я мог Малижу видеть на фотографиях, на уроках в классе, но я не мог подойти к ней и сказать, как Умар: «Взгляни, Малижа, видишь вон тот большой кирпичный дом! В этом доме две светлые комнаты на солнечной стороне будут наши!»

Как и всегда и было, Арби забрал себе самые удавшиеся фотографии, и мы друзья пошли домой далеко за полночь.

На второй день я немного опоздал в школу, хотя и торопился, как мог. В классе уже за своим столом сидел учитель. Как и положено учителю делать, он решил поругать меня немного, как того требует приличие и дисциплина, но мне было не до него, и я его не слышал. Я противился изо всех сил, но глаза мои сами по себе искали Малижу. Я не в силах был отвести их от нее. Но девушка была далека от моих волнительных мыслей, она сидела и спокойно читала книгу. Одноклассники из разных углов класса мне уже жестами заказывали фотографии. Я все понял – Арби с Турпалханом уже сидели в классе, не было сомнения, что они ребятам выложили, чем мы занимались вчера всю ночь.

Наконец-то, до меня дошло, что учитель требует от меня, чтобы пошел и сел на свое место. Поверх своих очков он проводил меня до моей парты, показывая тем самым свое явное недовольство. Знать бы ему о моем состоянии и мыслях хоть чуточку!

Я не успел сесть на свое место, как одноклассники с разных сторон начали меня доставать, требуя себе фотографий. Учитель, которому начали мешать щепоты ребят в классе, встал со своего места и прошелся по классу, тем самым прекратив шум в классе.

– Что у нас за урок? – спросил я соседа по парте Ису, тем самым немало удивив парня.

– У тебя с головой порядок, приятель? Что делает в классе Иван Архипович по-твоему? – привел меня в себя Иса.

Иван Архипович преподавал нам историю, кроме того он являлся и нашим классным руководителем. Опоздать я умудрился, теперь мне не хватало еще и того, чтобы он у меня спросил домашнее задание. Не хватало, получай тогда! Иван Архипович не успел толком дойти до своего стола и присесть, когда он мельком взглянул в журнал и назвал мою фамилию. Из этого следовало, что мне нужно отвечать домашнее задание.

– Иван Архипович, у меня никак руки не доходят до этих уроков, – сделал я вид, что недоволен собой.

– Это почему же у тебя руки не доходят до уроков? – без всякого удивления спросил меня учитель.

– Понимаете, я болен!

– И что же за хворь-болезнь у тебя?

– Вот моя болезнь! – выложил я кипу фотографий, что я отпечатал за ночь, выложил я на стол учителя.

– Что ж, хорошая болезнь, в жизни вполне может пригодиться. Но эта болезнь не уважительная и не освобождает тебя от уроков. Тебе за сегодняшний урок двойка, – с некоторым старанием изобразил на страницах журнала мою первую двойку за сегодняшний день Иван Архипович.

После того, как он аккуратно поместил мою двойку на своем месте, он собрал кучу фотографий со своего стола и вернул мне. Когда Иван Архипович повернулся спиной к классу и направился к своему столу, одноклассники вмиг расхватали фотки с моей парты. И я лишь с трудом успел выхватить парочку для себя. Я их тут же протянул Малиже, лишь краем глаз коснувшись ее. Девушка протянула руку и забрала их, но никаких слов благодарности от нее я не услышал. Когда я через мгновение тайком взглянул в ее сторону, она как обычно сидела и повторяла домашнее задание. Оказалось, что делала она это совсем не зря, вскоре она ответила на вопрос, заданный ей учителем, и получила «пятерку». Девушка вдруг взглянула в мою сторону, и я словно споткнулся обо что-то. Ни капли тепла в глазах, которые являлись мне во сне и наяву.

«Как же так? Неужели я ошибся в них? Почему они смотрят, словно меня и нет?» – беспокойные мысли охватили меня.

Закончился урок, и ребята из класса торопливо начали выходить на улицу. Учитель тоже на миг задержался, записывая что-то в журнале, и затем вышел. Я встал и пропустил соседа по парте, он сидел возле стены, и затем снова присел ненадолго. Малижа тоже осталась сидеть на месте, уставившись в открытую книгу. Ее подруга, что сидела рядом с ней, тоже быстро сложив учебник с тетрадью в сумку, вышла, бросив на ходу Малиже: «Я буду на улице». Я незаметно посмотрел на девушку и заметил, что она рассматривает фотографии, вложенные ею в книгу.

– Малиж! Ну-ка, покажи, как ты получилась на фото? – ловко устроился рядом с девушкой Умар.

– Неважно я вышла на фотках, – ответила Малижа и протянула их парню.

– Да ты здесь выглядишь словно ангел! Моя Малижа – просто ангелочек! Но в жизни намного красивее, – в упор, словно какую куклу, стал разглядывать девушку Умар.

В классе на площадке перед доской несколько одноклассников толкались и шутили. Их шум не дал мне разобрать, что еще там болтал Умар. Я быстро положил учебник в сумку и тоже вышел. Дети во дворе школы играли и бегали, радуясь весеннему теплу. Один я, кажется, не радовался этой красоте. Для меня одного был этот яркий солнечный день хмурым. Сунув руки в карманы, я прошел вдоль стены школы к широкой асфальтированной дороге с тротуаром. Между тротуаром и дорогой стоял длинный ряд высоких ореховых деревьев, и я пошел вдоль них по тенистой аллее в сторону от школы. Я теперь как бы успокоился и даже то, что теперь там, в классе, Умар сидит рядом с Малижой и говорит ей всякие надуманные комплименты, меня не так бесило, как вначале. Я теперь понимал, что я не скоро буду иметь возможность говорить с девушкой, так как это делал он. Нечего было мне думать и о всяких там институтах с моими успехами в учебе, если не считать мое небольшое увлечение литературой. «Сначала нужно будет отслужить в армии два года, а затем все-таки нужно будет получить какое-нибудь образование. И после, когда начну работать, надо будет помогать матери и младшим братьям. Так что создать свою семью, вряд ли эта идея будет в скором времени актуальной», – проносились у меня в голове мысли одна не лучше другой, словно я вдруг в один миг стал взрослым. Оказалось, что во власти своих мыслей довольно отдалился от школы, и поэтому не слышал даже звонка на урок. Я порядочно опоздал на следующий урок. Сегодняшний день был не мой, и наш классный руководитель Иван Архипович именно сегодня решил оторваться на мне за все мои вольные и невольные грехи. Я только успел схватиться за ручку двери, чтобы войти в класс, как он появился в конце коридора, заложив за спину руки, как обычно он это делал. Я, конечно же, успел заскочить в класс, но вслед за мной в эти же самые двери заглянула, с небольшой залысиной и седая голова Ивана Архиповича.

– Чтобы завтра без матери в школе не появлялся. Твоя болезнь приобретает серьезные последствия, если не принять экстренных мер! – сообщил мне старый учитель и, извинившись перед учителем, голова классного руководителя исчезла так же незаметно, как и появилась.

Но я тут же забыл и слова классного, и все на свете, когда я взглянул в сторону парты Малижы. Рядом с девушкой, словно он всю жизнь там и сидел, восседал Умар. Я подумал, что Губани тоже, как и я опоздала на урок, но она, как ни в чем не бывало, сидела на месте Умара рядом с Майрбеком.

– Сядь на свое место… У тебя действительно какая-то болезнь, парень! Я уже несколько раз повторил свои слова! – повторил свои слова учитель чеченского языка и литературы Шерип Мадарович.

А Умар время даром не терял, придвинувшись вплотную к Малиже, он шепотом развлекал девушку. Она тоже увлеченно слушала трепотню парня, притом еще и улыбаясь время от времени.

Ну а со мной сегодня все учителя школы решили покончить раз и навсегда, словно я их всех разом разозлил. Я не успел достать из сумки книгу с тетрадью, как Шерип Мадарович спросил меня. Вслед за этим в журнал, словно звездочка во время звездопада, упала еще аккуратная «двойка» на мое имя.

Но Шерип Мадарович вслед за мной тут же попросил рассказать домашний материал и Умара. Но он очень весело рассказал учителю какую-то небылицу вперемешку с анекдотийным содержанием, учитель заулыбался, и после небольшой бессодержательной трепатни Умар получил «тройку».

– Шерип Мадарович, я же хорошо рассказал, хотя бы «четверочку» поставьте! – проявлял свое недовольство хитрец.

Ну, а Малижа, как и всегда, получила еще одну «пятерку» на этом уроке.

«Должно быть она не очень лестно обо мне думает. И почему она о тебе вообще должна думать, когда ее тут развлекают? Кто ты? Ей не до тебя, парень!» – носились мысли в моей голове.

Звонок только успел прозвенеть, как я в числе первых поспешил выйти из класса. Я задыхался в этом классе. Если б моя воля я бы убежал на край света. Я не понимал, что образ этой девушки в моей голове, в моих мыслях, что этот образ проник в мою душу, и как бы далеко я не убежал и ушел в жизни, отныне голубоглазый взгляд этой девушки будет со мной всегда. Я не понимал, что именно эти глаза и есть моя болезнь, болезнь, от которой нет лекарств на всей земле.

Сегодня мои друзья оказались шустрее и вслед за мной успели выбежать на улицу.

– Смотри, не сбеги от нас как вчера! Или мы вместе пойдем туда! – на весь школьный двор говорил Арби.

– Куда идем? – спросил я, когда Арби подошел ближе.

– Ты забыл, как мы вчера тебя тут несколько часов сторожили с Турпалханом! Забыл? – беспокойным тоном заявил снова Арби и дал понять, что без меня они домой не пойдут.

– Мы идем домой. Нет никаких возражений. Я не собираюсь от вас куда-то бежать… да и некуда мне идти, – успокоил я друзей.

Селение наше Ачхой-Мартан относительно большое и протянулось на три-четыре километра по обеим берегам реки Фортанга. От того места, где я живу, до дома Малижы было по меньшей мере три километра. Я не успел толком зайти в свой двор, как я бросил сумку прямо в коридоре и вылетел на своем велосипеде на улицу. «Поешь хоть!» – крикнула мне вслед мать, когда я уже скрылся за воротами.

Зачем! Куда я еду! Я этого не понимал, но мне нужно было непременно ехать куда-нибудь, иначе мне не успокоиться. Меня вела какая-то невидимая, но могучая сила, и куда мне ехать указывала именно эта сила. Если педали велосипеда крутил я, то руль был не в моей власти. Я не знал что такое усталость, в ушах с шумом проносился ветер.

Я остановил свой велосипед недалеко от дома Малижы, я почувствовал капли пота, стекающие по лицу. И частое дыхание говорило о том, что я ехал быстро. Я остановился за углом соседнего дома, меня укрывала кирпичная ограда, так что дом Малижы мне был хорошо виден. Малижы не было нигде видно, но даже дом ее был мне мил. Она выросла в этом доме, в этом дворе. Какой счастливый дом. Он видит ее каждый день, он хранит ее, дает тепло. Я простоял очень долго, любуясь ее домом и забыв о времени. Я словно повстречался с ней. Но если я тут вот так буду стоять, то и соседи заподозрят что-то неладное. Мне надо было ехать домой. Если бы я был таким же языкастым как Умар и не ведал этой навязчивой стыдливости, я бы мог попросить какого-нибудь мальца, позвать Малижу. Но, если даже я и позову ее, то что мне говорить? Я не знал, что мне делать. Но надо было уезжать отсюда, уже и женщины стали с любопытством выглядывать в окно.

Взглянув еще раз на дом Малижы, я повернул свой велосипед домой. Теперь он ехал не так быстро.

Когда я въезжал в свой двор, мать моя Зийна встречала меня недоуменным взглядом.

– Сайдали, ты где это ездишь на велосипеде? – показывала она недовольство.

– Я ездил прокатиться. Чего ты переживаешь, – постарался я успокоить мать и поспешил уйти в свою комнату.

– Ты можешь ездить кататься, сколько хочешь, но это не значит, что ты можешь целый день не есть, – вдогонку поругала меня мать.

Я взглянул на часы и удивился – на часах было шесть часов вечера.

– Иди хоть теперь поешь! – крикнула мне в комнату с улицы мать, спустя минуту.

– Сейчас! – крикнул я в ответ и тут же прилег на кровати.

Немного чувствовалась усталость, но есть мне не хотелось.

– Здравствуйте, тетя Зийна! Дома он? – услышал я голос Арби с улицы в открытую дверь. Не может быть, чтобы он и сейчас спал! – добавил тот же голос уже у входа в мою комнату.

Конечно же спит, словно сурок! – добавил голос Турпалхана из-за спины Арби.

– Ты чего лежишь все время! Когда бы мы ни пришли ты спишь! Сколько можно? – возмущаясь, приблизился Арби к моей кровати.

Я его схватил резким движением и повалил рядом с собой на кровать.

– Во, дает! – взвизгнул Турпалхан.

– Турпалхан! Этот нарт Эрстхо хочет с нами побороться! – крикнул Арби Турпалхану.

– Я буду держать его за ноги, а ты вали его! – еще с большим азартом взвизгнув, набросился на меня и Турпалхан.

Мы долго боролись и катались по полу, пока мать Зийна не крикнула снова в комнату:

– Идите, поешьте сначала! А то этот оболтус с утра ничего не ел, катается неизвестно где!

– Как катается? – не понял Арби, которому, есть не давай, а дай расследовать что-нибудь.

Он ловко дернулся и вырвался из моих рук и помчался во двор к Зийне. Когда я с Турпалханом вышли к ним под небольшой летний навес с кухней, Арби уже закончил свое расследование.

– Итак, где ты был? Куда ездил на велике? – словно следователь по дознанию строго спросил Арби.

– Так, прокатился на велосипеде, – попытался я увернуться от ответа.

– Это что же, он нас за простаков держит? На велосипеде что, целый день катаются? Не многовато ли катаешься? – снова спросил Арби, взглянув на мать.

Зийна была очень даже довольна таким расследованием.

– Да, я ездил к Сулиману, – буркнул я, делая вид, что недоволен таким расследованием.

На самом деле я соврал лишь чуточку, потому как еще через несколько домов от дома Малижы как раз и находился дом нашего одноклассника, моего приятеля Сулимана.

– Ну, это я завтра узнаю! Я это дело так не оставлю! Следствие продолжается! – никак не успокаивался Арби на радость матери.

– Что же будем делать с Иван Архиповичем, он ведь сказал тебе не приходить в школу без матери? – спросил меня Арби, когда мы вышли на улицу и сели на лавочку.

– Не знаю, что-нибудь придумаю. Может, он к завтрашнему дню и забудет свои угрозы, – сказал я.

– Нет, он не забудет. Он хоть и старый, но голова его еще, ой, какая свежая. Я ему месяц назад обещал принести в школу фотобумагу. У меня дома завалялась в прошлом году пачка фотобумаги. Я забыл, а он вспомнил, – сказал Турпалхан.

– А ему зачем фотобумага? – не понял я.

– Ему-то она и в самом деле не нужна была, это Виталий Николаевич, физик наш фотографирует для школы, – пояснил Турпалхан.

– Ну, и что, отнес ты ему фотобумагу? – спросил я.

– Да, отнес десяток листов.

– А как же ты узнал, что в пачке всего десять листов?

– А я вытащил, посчитал и отнес.

– На свету?

– Да.

– Посчитал и отдал?

– Ну, да. Снова вложил листы в пачку и отнес.

Я вдруг захохотал, а Арби с Турпалханом, открыв рты, смотрели и не понимали ничего.

Так, ведь фотобумагу нельзя вытаскивать на свет! Только в полной темноте или при красном свете специального электрического фонаря. Зачем же мы тут даже ночью окна закрываем одеялами? – напомнил я ребятам.

Теперь они хохотали над поступком Турпалхна громче, чем я.

– А что, если и тебе завтра с фотобумагой пойти сдаваться к Ивану Архиповичу? – шутил Арби.

– Хорошо, только я сначала дам Турпалхану посчитать ее, чтобы быть уверенным в точном количестве, – смеялся я с друзьями.

И все же тяжелым осадком в подсознании у меня все время была мысль о завтрашней встрече с классным руководителем.

Утром я пришел в школу без опоздания, даже чуть раньше положенного, но Иван Архипович стоял возле главных входных дверей в школу словно стражник, заложив за спину руки, как обычно он это делал. Я хотел в общей массе учащихся пройти мимо, незаметно поздоровавшись, но острый глаз Ивана Архиповича точно определил меня в толпе и подозвал к себе.

– Здравствуйте! – подошел я к нему.

В это время Арби с Турпалханов подошли и попытались заступиться, но строгий голос классного руководителя отправил их в класс.

– Я тебе разве не говорил, чтобы без матери тебя в школе не было? Твоя болезнь несколько запущена! А тебе ведь скоро надо выпускные экзамены сдавать. Если твоя мать не найдет какое-нибудь лекарство от твоей болезни, ты не сдашь экзамены! Ну-ка, дай сюда свою сумку! – забрав мою сумку, он развернулся и пошел в учительскую.

Делать было нечего, я не мог себе позволить спорить с пожилым человеком.

Сунув руки в карманы простеньких польских джинсовых брюк, они тогда только-только появились у нас, я расстроено прошел под окнами двухэтажной пристройки к нашей школе и направился к выходу со школьного двора. Когда я дошел до школьной калитки, словно какое-то наказание впереди появились Малижа с Умаром. Они опаздывали в школу и шли быстрым шагом, но Умар, не переставая, о чем-то весело болтал и сам улыбался своей очередной реплике. Девушка тоже, несмотря на быстрый шаг, все же изредка улыбалась неказистым клоунским репликам парня. Я поравнялся с ними возле самых школьных ворот.

– Салам… ты куда направляешься? Школа находится не там. Ты случайно не заблудился? – попытался выдать подобие шутки Умар.

– Я свое отучился, остальное вы доучитесь, – ответил я и прошел.

– Ты в школу не идешь? Почему ты уходишь? – вдогонку спросила Малижа.

– Опоздаете на урок. Так Иван Архипович записывает опоздавших учеников, – ответил я, повернувшись вполоборота, и пошел дальше.

Они же поспешили на урок. Умар как и раньше без умолку тараторил что-то, стараясь держаться с девушкой рядом, но что-то подсказывало мне, что девушка больше не улыбалась его болтовне.

Я неторопливым шагом прошел к центральной площади поселка. Я погулял немного, прошелся по магазинам и снова оказался на центральной площади, где непременно стояла мраморная трибуна, и возвышался памятник вождю мирового пролетариата Ленину. В это самое время я вдруг заметил своего соседа, идущего навстречу. Я попытался было скрыться, но не успел.

– Сайдали, ты почему не в школе? – спросил он издали.

Соседа звали Вахид, он был худющим, невысокого роста и уже в годах. Вахид работал разносчиком почты, и считался всеми немного чудаковатым и бесхитростным человеком.

Если не считать того, что в шутку мог ввести в заблуждение сверстников, я был готов, что угодно сделать, лишь бы, не обмануть человека. Делать было нечего, на вопрос соседа нужно было ответить.

– А меня выгнали со школы, сосед, – признался я начистоту.

Но Вахид, как оказалось, воспринял мои слова на свой лад. Он, оказывается, подумал, что меня выгнали со школы, в смысле, исключили из школы.

– Как же так? Зийна знает, что тебя исключили из школы? – спросил он, расстроившись даже больше моего.

Я вдруг понял: Вахид послан мне Всевышним Делой, чтобы спасти мою бедную шкуру и нервы моей матушки.

– Вахид, – я перешел на просительно-умоляющие нотки и пошел на небольшую хитрость. Если ты меня не выручишь, то меня и в самом деле выгонят из школы! Вахид, еще не поздно! – просил я соседа.

По всему виду Вахида было видно, что он расстроен, но оттого, что я загрузил его непонятной информацией, он всем своим видом превратился в вопросительный знак.

Я не торопился с объяснениями, мне нужно было довести его до такого расстройства и сострадания к моей жалкой судьбе, чтобы он уже не смог мне отказать в моей просьбе.

– Вахид, ты же родственник моей матери? – спросил я загадочно.

– Да, родственник… дальний… мы с твоей мамой из одного тайпа, – терпение моего соседа было на пределе.

– Если ты не пойдешь со мной к нашему классному руководителю в качестве родственника моей матери, мне сказали, чтобы моей ноги в школе не было, – понемногу выдал я свою просьбу.

– А что нужно от тебя этому классному руководителю? – не понимал сосед.

– Он же старый человек. А старые люди они вечно чем-то недовольные, ты же сам знаешь. Они же ночью уснуть не могут, если день пройдет, и они не поругают молодежь. А наш старик-учитель и того более должен, для успокоения своего сердца, поругать молодежь при свидетелях. Иначе он, понимаешь ли, просто болеет. Он пусть говорит, что ему заблагорассудится, а ты просто помалкивай или поддакивай, ну, минут пять от силы. Шуметь больше у него и сил не будет, и здоровья не должно хватить, – чуть ли, не умолял я соседа.

– А Зийна знает, в каком ты положении оказался? – выдал вдруг Вахид, показывая, что с логическим мышлением у него все в порядке, что бы там люди не говорили.

– Вахид, ты же знаешь, она этого не вынесет. Она же женщина, она не поймет эти стариковские замашки, как мужчина. Ты помнишь, как я тебя научил ездить на велосипеде, чтобы тебе легче было разносить почту? Разве женщина тебя смогла бы понять и научить? – вынужденно схитрил я еще раз, чтобы не упустить соседа.

Я, конечно же, был неправ, впутывая моего бедного соседа в такое мероприятие, но в моем положении теперь мне мог помочь только этот мой хиленький но благородный сосед.

– Ладно. Где этот старик, классный руководитель? – наконец, решился на такой подвиг добрая душа Вахид.

Очень скоро с достойным соседом Вахидом впереди я встал пред очи старика, классного руководителя. В обычной своей манере, держа руки за спиной, встретил нас не менее достойный Иван Архипович. Словно на похоронах, заложив за спину руки, встал с опушенной головой и мой сосед.

– Это мой дядя по матери, – объяснил я уважаемому Ивану Архиповичу. Мать не смогла прийти.

Словно через рентген, пропустил через свои очки старик-учитель фигуру моего «дяди по матери».

– Дядя по матери? – спросил старик.

– Двоюродный дядя… по матери, – немного снизил я статус дяди.

– Двоюродный дядя? – старик повернулся к Вахиду.

– Дальний… – успел сказать Вахид, но полностью выдать фразу ему не дали.

Нам повезло, что язык старика-учителя давно чесался, чтобы просклонять все мои немногочисленные плюсы и бесчисленное множество минусы. Как на показательном уроке, приводя уходящие глубоко корнями в предыдущие годы моего обучения доводы и примеры, начался процесс моего воспитания. Для пущей важности из класса, хотя там шел урок, был вынесен классный журнал, и по нему прочтена лекция на отдельную тему. По меньшей мере в течение времени, отпущенного на один урок, проводил со мной и с моим «дядей по матери» воспитательную беседу уважаемый Иван Архипович. Даже во время визита к родственникам жены Вахиду не пришлось стоять так строго, как перед стариком-учителем, а мы знаем, что жених у родственников жены не имеет права сесть. Последним этапом воспитательной работы классного руководителя был процесс возвращения мне моей школьной сумки и благодарственное слово в адрес Вахида, в честь того, что он вкладывает посильный вклад в дело воспитания подрастающего поколения.

Вахид, может, и думал, что на этом экзекуция на эту злободневную тему закончена. После этого невольного знакомства, уважаемый Иван Архипович несколько раз натыкался на улице на моего «дядю по матери» и на лоне свежего воздуха проводил с ним беседы на тему воспитания подрастающего поколения в духе коммунистического учения. А то, что Вахид всегда учтиво склонял голову и слушал, превратившись весь во внимание, очень льстило старику, и беседы имели непременное продолжение.

Но мне было не до уроков, не до учебы. Моя болезнь была не фотография, моей болезнью были юные небесные глаза Малижы.

Умар из кожи вон лез, отвечал на уроках, тайком читая с учебника или сочиняя на ходу, он это делал лихо, подмигивая иногда девушке. А я, если даже мельком чувствовал взгляд девушки на себе, не мог рассказывать и то, что учил.

Последние недели учебы остались у нас в школе. Чем ближе к концу, тем быстрее, казалось, крутится колесо времени, словно телега покатилась с горы. Все учащиеся стремились получить оценку повыше и трудились не покладая рук. Меня одного несло волею течения реки жизни, словно щепку.

Малижа имела по всем предметам без исключения хорошие оценки, она была в числе отличниц всей школы. Чем ближе подступали выпускные экзамены, тем больше она уделяла внимание учебе. Казалось, она ничего вокруг себя не замечает. Умар вил рядом с девушкой, словно пчела над ароматным цветком, но теперь эти его ухаживания почему-то не очень радовали Малижу. Взгляд ее теперь был все время хмурым и холодным и с Умаром рядом, и без него. На Умара она теперь не обращала внимания, и его старания пресекала грубовато. Все чаще споры перерастали в демонстрационные ссоры. Мне теперь даже жалко стало бедного парня.

Я как-то сблизился в последнее время со своим приятелем и часто бывал у него после занятий в школе. Сулиман был добрым малым, и с ним я на самом деле был в хороших приятельских отношениях, но всегда возвращаясь от него на велосипеде, проезжал мимо дома Малижы. Однажды я почему-то остановился и чуть задержался, как вдруг во двор вышла Малижа. На ней было красивое, как и она сама, платье в ярких цветочках, и оно ей очень было к лицу. Мне ее домашний наряд показался намного милее, чем ее школьная форма. «Почему мы не оказались одни на необитаемом острове!» – шальная мысль проскочила у меня в голове. Если бы Малижа прочитала эти мои мысли. Что бы она сделала? Как и всегда насупила бы брови и холодным взглядом остудила бы мои мысли. Холодом повеяло от этих мыслей.

Прошло несколько дней, я не появлялся возле дома Малижы. В школе шла каждодневная подготовка к окончанию учебного года и окончанию школы выпускниками – десятиклассниками. Учеба шла самым активным темпом: завалили нас контрольными. По гуманитарным предметам я был силен, я о них не беспокоился, но вот с цифрами я был в натянутых отношениях. На одной из контрольных работ по математике я сидел и искал ответы на потолке, но и там ничего не находил. Улучшив момент, Малижа вдруг протянула мне бумажку. Я развернул бумажку и понял, что это она мне помогает. С самого начала контрольной работы она трудилась, не обращая внимания ни на кого. Я и не думал, что она меня видит. Она меня порядком удивила. «Она, оказывается, наблюдает за мной!» – с радостью подумал я. Но вскоре я заметил, как Малижа протянула такую же шпаргалку и Умару. Я все понял, девушка так благодарила меня за фотки. После урока я незаметно для друзей отправился на свое тихое место, под тень ряда грецких орехов. Здесь было тихо, лишь случайный прохожий отвлекал на миг внимание. Они в основном были взрослые люди и не лезли ко мне со своим играми, как школьники. Особо я ни о чем не думал, но был у меня какая-то потребность в покое и даже в одиночестве. Хотя и сюда доносились звонкие голоса школьников со двора школы. Я снова ушел далеко и побоялся опоздать на урок, поэтому повернул к зданию школы. Когда я подходил к входным воротам, то заметил, как Губани с Малижой возвращаются видимо с магазина. Они перекинулись парой фраз, и Губани немного отстала от Малижы. Затем Губани и вовсе остановилась.

– Ты можешь идти быстрее, вот-вот звонок прозвенит на урок, – сказала Губани.

– Ты это мне? – не понял я.

– Конечно, тебе? Кроме тебя тут есть еще кто? – улыбнулась Губани и перешла на полушепот, когда я был уже совсем близко. Ты с Малижой еще не говорил?

– О чем я могу с ней говорить, если она от Умара шагу не ступит, – ответил я.

– Ну, тебе видней. За девушку, кстати, надо бороться. Мне кажется, что она ждет, после того ты обещал поговорить, – высказалась Губани.

Далеко за территорией школы слышен был звонок, который прозвенел в это время. Пронзив меня взглядом, Губани поспешила догнать свою подругу.

«Бороться за нее я поборюсь, ну а после того, как завоюю, куда мне ее деть? Я ничем не могу помочь ни матери, которая одна растит нас четверых сыновей, ни своим маленьким братьям. Как быть?» – словно маленький ребенок жаловался я сам себе, следуя вслед за девушками на урок.

Прошел еще урок, теперь мне тем более нужно было остаться со своими мыслями одному, и я вернулся в свой тихий уголок. Я думал о том, что мне хотела сказать Губани, когда вдруг услышал свое имя. Еще во власти своих мыслей я повернулся, то увидел Малижу, которая глядела в мою сторону.

– Ты звал меня? – спросила девушка.

– Я? – не понял я, и, увидев смущение девушки, тут же поспешил добавить: Я говорил с Губани. Она тебе передала мою просьбу?

– Да, – ответила девушка, посмотрев по сторонам, словно искала кого-то.

Я снова почувствовал холод в ее глазах, брови, сведенные у переносицы. Как они мне мешали. Кажется, это была ее привычка, когда она думала о чем-то, она всегда так хмурилась. Но эта ее привычка делала ее взрослей и мудрей меня во стократ. Я должен был в своей жизни первый раз говорить с девушкой, с девушкой, которую полюбил словно весну, и я себя чувствовал ребенком перед ней.

– Малиж… Малижа, спасибо тебе за помощь! С этой математикой у меня никогда не будет дружеских отношений, – нашелся я, что сказать.

Я вспомнил слова Умара, как он с ней говорил. Но я никогда не смог бы вести себя с девушкой таким образом. Девушка, должно быть, поняла, что я еще не совсем вышел из детского возраста, и поспешила мне помочь:

– Ты всегда держишься отдельно от остальных, даже от своих друзей отдалился. Странный ты человек… не похож на других.

– Ты хочешь сказать, что я дикий, – пошутил я.

– Может ты и не дикий. Но такие, как ты тайком увлекаются стихами. Пишешь ты стихи, нет? – улыбнулась Малижа, и хмурость ее словно сдуло с лица. Мне снова показалось, что ангел с небес спустился в эту минуту на землю.

– Думаю, у меня не хватит ни ума, ни способностей писать стихи. Хоть бы выпускные экзамены не завалить, – вспомнил я про экзамены и испортил себе самому настроение.

– А ты собираешься дальше учиться? – спросила Малижа.

Я вспомнил разговор Умара с Малижой.

– Где? – спросил я.

– В институте, – словно это так просто, как произнести, сказала Малижа.

– Моя дорога лежит после школы прямиком в Советскую Армию, – признался я.

– Так, ведь и после армии можно поступить и с успехом учиться. Если в армии прослужишь хорошо, вернешься с направлением в любой вуз страны, – не хотела уступать девушка.

– Мой институт, скорее всего, – трактор, – не мог я забыть слова Умара.

Хмурое облачко снова закрыло лицо девушки.

– И на тракторе нужно кому-то работать. Очень много хороших парней выбирают работу, связанную с техникой, – удивила меня Малижа.

– А ты собираешься поступать? Ты, наверное, и институт уже выбрала? – спросил я.

– Говорят, конкурсы очень большие при поступлении в институт. Не знаю даже, пройду я или нет, – задумалась Малижа.

Малижа была девушка, которая ясно видела цель в своей жизни, она знала, чем она хочет заниматься, рассуждала как взрослые люди. Вот из таких людей и получаются ученые, учителя, руководители предприятий. Я чувствовал, что у меня нет и половины ума этой симпатичной девушки. Я теперь и вовсе был растерян, девушка совсем запутала меня.

Словно боясь пропустить свое время, вокруг разнесся надрывный звонок во дворе школы, разлучая меня с девушкой навсегда.