Читать книгу Безмолвная ярость - Валентен Мюссо, Valentin Musso - Страница 11

Голубое небо затянуло облаками, и оно стало серо-розовым. Мы с Камилем сидим на скалах, смотрим на окруженную соснами бухту. Туристы здесь редкость. Уголок все еще дикий. К нему ведет длинная благоустроенная прибрежная тропа, огибающая мыс. Раньше нам приходилось тащиться вокруг, чтобы добраться сюда. С несколькими приятелями, которые приезжали только на лето, мы проводили целые вечера на этом маленьком пляже, пили пиво и курили. Мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность.

Наше воссоединение выглядело натужным. Камиль, как и я, не хотел огорчать Мод, и мы попытались исправить ситуацию. Когда тетя сказала, что хочет отдохнуть в своей комнате, именно я предложил брату пойти на этот пляж. Не знаю, почему мне пришла в голову эта идея. Возможно, я хотел еще раз укрыться в прошлом, чтобы не сталкиваться с настоящим.

Камиль вытаскивает пачку испанских сигарет неизвестной мне марки. Несколько минут мы молча курим, наблюдая, как волны разбиваются о скалы. Я хотел бы сидеть так часами. Хотел бы остановить время. Как ни странно, я больше не злюсь на Камиля. Наблюдаю за ним краем глаза. Лицо изможденное, цвет кожи восковой, почти болезненный. Разница в возрасте у нас небольшая, но он принадлежит к той категории людей, для которых год жизни идет за два. Только теперь я замечаю глубокий шрам у основания его шеи, по-видимому, свежий. Драка? Несчастный случай? Не стану спрашивать. Камиль попадал в такое количество передряг, что я опасаюсь его реакции.

– Мне очень жаль Нину, – наконец выпаливает он.

Я не сомневаюсь в искренности брата, потому что видел, как его потрясла эта новость.

– Хотел бы сказать, что все наладится или что-то в этом роде, но сам не слишком в это верю. Даже наш адвокат считает, что ситуация непонятная.

Камиль сминает сигарету и проводит рукой по волосам; раньше он никогда не носил таких длинных. Достает новую сигарету, но не закуривает, просто постукивает ею по ладони.

– Помнишь Кассандру?

– Кассандру?

– Маленькая рыжеволосая девушка, очень милая, с которой я встречался однажды летом. Мне тогда было шестнадцать.

– Смутно.

– Я тайком приводил ее домой. Мод в то время шпионила за мной – ей не нравилось, что я тусуюсь с девушками. Это было последнее лето перед смертью дяди.

– Почему ты рассказываешь о ней?

– Сам не знаю. Стараюсь уцепиться за счастливые воспоминания… В конце концов, у меня их не так много.

«У меня тоже…» Если подумать, летние каникулы на Антибе – кусок счастья. С дядей и тетей я вновь обрел беспечность, которую ребенок никогда не должен терять. Дни проходили в праздности, в праздности без реальной цели. Мы вставали поздно. В спальне я слушал записи «Дайр стрейтс», Леонарда Коэна и Джоан Баэз. Камиль заполнял карандашными набросками толстые альбомы для рисования, которые всегда таскал с собой. Изнемогая от жары, мы часами бездельничали в шезлонгах, расставленных под деревьями в саду, или купались. Плавал я плохо, по-собачьи, барахтался, как лягушонок, но мне казалось, что вода очищает меня от таинственной скверны. В те, пусть и ужасно обыденные, моменты у меня было ощущение, что потребовалась бы самая малость, чтобы научиться чувствовать счастье.

– Знаешь, Нина иногда звонит мне, – продолжает Камиль, не глядя мне в глаза, но я знаю, что он чувствует мое удивление.

– И о чем она с тобой говорит?

Брат делает неопределенный жест рукой.

– О мельнице, о тех временах, когда все мы еще жили вместе… В общем, говорит она, а я слушаю. Она рассказывает забавные истории о семье, а потом спрашивает, помню ли я их. Я отвечаю «да», но на самом деле в голове сплошной туман. Как будто… – Он внезапно начинает колотить себя кулаком по голове. – Как будто что-то там сломалось.

– Ничего не сломалось, Камиль. У меня тоже не так много воспоминаний о том времени.

– Ты моложе меня на три года.

– Возможно, но дело не только в этом.

Камиль смотрит в сторону горизонта и щелкает зажигалкой. Я чувствую, что он хочет поговорить со мной так, как никогда не говорил, но не находит слов.

– Как до этого дошло?

– О чем ты?

– Обо всем. Мы двое, семья, твоя мать… Я никогда не знал, как найти свое место, Тео. Я чувствую себя полным дерьмом… Что, черт возьми, я мог сделать после папы? Кому по силам соперничать с великим Йозефом Кирхером?

– Не говори так, Камиль. У тебя был дар к рисованию и живописи. Да, у тебя была душа художника.

– И посмотри, на что я ее употребил… Я не представлял себе будущее таким. Получается, полжизни я строил мечты, а другую половину хоронил их. Ты справился лучше… Тео, фотограф звезд!

– Прекрати, прошу тебя! Мне плевать на эти фотографии. Их мог бы сделать любой.

– Брось…

– Почему ты добиваешься запрета на выставку и публикацию книги?

Камиль пожимает плечами, как нашкодивший ребенок, которого поймали «на месте преступления».

– Сам не знаю.

– Не держи меня за идиота.

Он машинально проводит рукой по волосам, убирая их со лба.

– Я не желаю, чтобы посторонние люди увидели эти фотографии, пришли и начали совать нос в нашу жизнь… Иногда хочется полистать семейный альбом с любительскими фотографиями, а не гребаную книгу произведений искусства. Ты понимаешь?

– Это папина работа, нельзя спрятать ее от мира.

– Мы хорошо справлялись с этим больше тридцати лет. Ты не мог подождать еще несколько десятилетий? Думаешь, Нина была вне себя от радости при мысли об этой выставке?

– Мама что-то тебе…

– Нет, но я полагаю, она предпочла бы сохранить воспоминания для себя. Тебе следует быть более осторожным с другими людьми, Тео. Мир не вращается вокруг твоей маленькой персоны.

Я чувствую, что Камиль нервничает. Вижу, как дрожат его руки. Он сжимает кулаки, чтобы я не заметил.

– Камиль, ты чист?

Он усмехается.

– Вопрос вопросов… Я был уверен, что ты непременно об этом спросишь.

– Я беспокоюсь о тебе.

– Беспокоишься… – повторяет он насмешливо.

– Я серьезно.

– Если действительно хочешь знать, я уже год как пью, и много, но все остальное бросил. Сам видишь – делаю успехи: из наркомана стал алкоголиком…

Узнаю Камиля. Иронию он пускает в ход, когда хочет разрядить неловкую ситуацию. Я делаю паузу.

– Меня не было рядом, и я об этом сожалею. Я должен был сделать больше, чтобы помочь тебе выбраться.

– Думаю, если я и научился в жизни чему-то, так это тому, что мы сами несем ответственность за происходящее с нами. Выбор есть всегда. Никто не заставлял меня жрать эту дрянь…

– Тебе следовало остаться со мной и Ниной. Мы могли бы помочь друг другу.

Он качает головой, как человек, давно утративший иллюзии.

– Нет, Тео. Мне не в чем винить Мод или дядю. Они хорошо меня воспитали. Сделали все, что могли, чтобы я выжил. Многие дети были куда несчастнее…

Камиль не смотрит на меня, не спуская глаз с линии горизонта, за которую цепляются несколько усталых облаков.

– Кажется, пора домой, – наконец говорит он. – Пляж меня угнетает. И зачем только я вернулся в Антиб, где чувствовал такую боль… Ты знаешь, каково это. Если мы не знаем, куда идти, всегда возвращаемся на место преступления.

Я смущенно улыбаюсь, не очень понимая, о чем он. Камиль встает и забирает сигареты, оставшиеся на камне. Я хотел бы удержать его, наверстать упущенное время, убедить себя, что еще не слишком поздно, но нас разделяет бездна.

– Последний вопрос, Камиль. Ты что-нибудь знаешь о Нине?

Он хмурится.

– Что-то, о чем она говорила с тобой и что я должен узнать после случившегося.

Он качает головой, но стоит против света, и лица его я не вижу.

– Нет. Что, по-твоему, она могла мне рассказать?

– Не знаю, потому и спрашиваю.

– Ты не можешь спасти мать, Тео.

– Я сделаю все, чтобы она не попала в тюрьму.

– Я не о том. Что бы с ней ни случилось и что бы ты ни обнаружил, ты ничего не поправишь в ее прошлом. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться жить с этим…