Читать книгу Железная хватка графа Соколова - Валентин Лавров - Страница 12
Железная хватка графа Соколова
Исторический детектив
Смертельная любовь
ОглавлениеОбхватив голову руками, начальник охранки Заварзин, полный отчаяния, рассуждал: «Кто мог думать, что любовные досуги Хорька закончатся столь плачевно! И то сказать, сколько самых кровопролитных войн, сколько ужасных преступлений вызвали любовные страсти. И я уверен, что этот страшный труп с вытаращенными глазами, с оскалом белых молодых зубов – на совести Клавки, которую несчастный так любил».
Шпильки
Всякая смерть по-разному отзывается на других. Одних оставляет почти равнодушными или даже возбуждает чувство какого-то нехорошего, странного удовольствия: «Думал, сто лет будет жить, а вот – отпел и отплясался. Ну, а я еще малость небо покопчу!»
Другая часть людей, всегда малочисленная, чужой смертью бывает поражена столь сильно, что, кажется, отчаяние готово убить их самих.
Вот и на сей раз смерть важнейшего осведомителя была воспринята сыщиками различно. Враз рухнули мечты начальника охранки. Он уже не мог блеснуть перед высшим начальством разоблачением врагов империи и еще более продвинуться по должности и чину. Заварзина оскорбляло, что его, словно школяра, провели за нос, что кто-то оказался хитрее.
Вчерашний адъютант генерал-губернатора Сильвестр Петухов, человек, верно, впечатлительный и робкий, не привыкший к трупам и крови, судя по выражению лица, испытывал лишь одно – страх и отвращение перед видом задавленного человека. Его кадык быстрой мышью бегал по горлу, уста сухо сглатывали, лицо было бледнее обычного.
У Соколова, лишенного излишних сантиментов и еще никак не связанного с этим делом, главным чувством было профессиональное любопытство. Его цепкий взгляд с интересом останавливался на различных предметах и малозаметных деталях, которые помогли бы навести на след убийцы.
Соколов первым нарушил оцепенение. Он повернулся к Заварзину.
– Ну, Павел Павлович, теперь невольно я оказался втянутым в эту историю. – Обратился к Сильвестру: – Еще раз сходите в аптеку, позвоните дежурному. Пусть отыщет медика и фотографа – срочно сюда.
Хотя старшим по должности был Заварзин, но распоряжение знаменитого сыщика было воспринято как естественное. Заварзин погрозил Сильвестру пальцем:
– Не вздумай, поручик, дворника и понятых звать – не тот случай! Хоронить Хорька, царствие ему небесное, – Заварзин перекрестился, – тайком будем. И венок от Департамента полиции…
Сильвестр с явным облегчением бросился вон из страшной квартиры, – только каблуки по лестнице застучали.
Заварзин кивнул вслед ему:
– Хороший сотрудник, однако к трупам привычки нет, трясется и пугается. Да это быстро пройдет, не беда… – Полковник вдруг осекся, уставился взглядом на кровавую лужу. – Граф, сюда взгляни, да вот, возле спинки кресла, – и, уже раздражаясь, добавил: – Неужто не видишь? А еще гений сыска!
Соколов невозмутимо отвечал:
– Я много чего вижу. Например, что у тебя, полковник, штиблет развязался. А ты горячишься, полагаю, из-за этих двух шпилек, засохших в крови?
– Конечно! Неужто, граф, ты не догадался, что шпильки потерял убийца? Точнее, потеряла, ибо проволокой задушила Хорька женщина. И я сразу понял – это Клавка Железная Нога. К покойному уже давно другие женщины не ходили. Душила, а шпильки и выпали. Это очевидно. Или ты, граф, не согласен? Думаешь, если баба, так силенок не хватит?
Соколов возразил:
– Задавить проволокой, накинув ее сзади, – нет, для этого не надо обладать силой Железного Самсона или Людвига Чаплинского. Просто я никогда не спешу останавливаться на первой подвернувшейся версии. И тем более нельзя подпадать под гипноз одной-двух улик.
– А что это за креслом валяется? – Начальник охранки поднял с пола разорванную пополам фотографию. – Хе-хе, это фото кафешантанной певички Елены Вевер. Хорек любил хвалиться своей победой над ней. Ясно, Клавка в порыве ревности разорвала ее. – Заварзин с чувством превосходства улыбнулся. – Я нынче же вырву из объятий клиента Клавку, мы с тобой ее допросим, как надо, и она расколется до того самого места, которое ее кормит.
– Какую цель преследовала убийца?
– Вот она нам и расскажет, на кой черт пошла на страшное преступление. Может, с целью ограбления? Вон, ящики в секретере открыты, из книжного шкафа все тома на пол брошены, картина на стене сдвинута – что-то искала. А что искать было у Хорька? Только деньги, тем более что мы ему перед отъездом в столицу пять сотенных выдали. Болтнул Клавке – вот и решилась. Ведь старая истина: мужик в объятиях возлюбленной так размякнет, что начинает свою душу наизнанку выворачивать.
– Это верно, – согласился Соколов. – Проститутки – постоянный и ценный источник информации. Зато, если влюбятся, тут хоть на дыбу подвешивай – любимого не выдаст, крепче любого мужика окажется.
Оперная звезда
Задребезжал дверной звонок. Вернулся Сильвестр. Он с порога сказал:
– Приказ выполнил! Взял у дежурного домашние телефоны медика и фотографа, самолично дозвонился до них, поднял с постели. Приказал: «Незамедлительно прибыть с необходимыми инструментами! Нижняя дверь будет открыта».
– Молодец, поручик! – Заварзин с чувством пожал руку Сильвестру. – Мне нравится твоя исполнительность. – Повернулся к Соколову: – А теперь продолжим осмотр квартиры. Напоминаю: до прибытия экспертов предметы не трогать!
Соколов медленно прошелся по гостиной. Заглянул за спинку орехового диванчика с бронзовыми львиными головами, в большую фарфоровую вазу с давно увядшими розами. Постоял около напольных часов венской работы. Внимательно всматривался в лица людей, запечатленных на многочисленных фотографиях, украшавших стены. Подошел к кровати, негромко сказал:
– Павел Павлович, на подушке клок волос.
Сильвестр, опережая Заварзина, подскочил к кровати, схватил в руку волосы, радостно крикнул:
– Рыжие! Точно, рыжие Клавкины волосы. Ах, шельма…
– Ты уверен, поручик, что это именно ее волосы? – спросил Заварзин.
– Даю руку на отсечение!
Заварзин задумчиво потупил взор.
– Так-так-с! – Потом решительно произнес: – Я с самого начала понял это! Причина злодеяния классическая – любовь и ревность.
Сильвестр, казалось, уже несколько освоился с обстановкой. Теперь он не оглядывался каждую секунду на страшный труп.
– Вы, господин полковник, хотите сказать, что Клавка в порыве чувств сначала разорвала фото, а затем задушила Хорька?
– Да, поручик, ты прав! Это, вероятнее всего, убийство из-за ревности. Такие случаи не редкость. Эти самые «жертвы общественного темперамента» настолько лишены нравственности, что легко идут на страшные преступления.
Сильвестр с готовностью согласился:
– Это совершенно так! К тому же, – он выразительно ткнул перстом в сторону винной бутылки, – горячительные пары затуманили разум. А Клавка от природы буйная, что конь необъезженный под седлом. Хорек небось любил вспоминать свои любовные победы. Хвалился он наверняка и перед Клавкой.
Заварзин согласно кивнул:
– Готов допустить это! В порыве страсти, в состоянии аффекта, не отдавая отчета своим действиям, Клавка и прикончила своего любовника. Ученые называют это «коротким безумием».
Сильвестр одобрительно кивнул:
– Именно так дело и было.
Заварзин приказал:
– Поезжай, поручик, на Солянку. Зайди в заведение мадам Карской, скажи ей: «Клавдин возлюбленный тяжело заболел, ну, угорел! Очень хочет пассию свою зреть, теперь же». Если она с клиентом, так это ничего, сделать кобелю замену. – Засмеялся.
– А если Клавка сопротивляться станет?
– Надень на нее наручники! Позовешь городового. Тут – возле жертвы ее ревности – мы Клавку и расколем. Действуй, поручик!
Куда деньги идут
Сильвестр бросился выполнять приказ, но в дверях столкнулся с прибывшими экспертами. Первым вошел в квартиру судебный медик Григорий Павловский – среднего роста, крепкий в плечах, когда-то бравший уроки английского бокса у самого Гвида Мейера.
Фотограф фон Менгден был удивительно худощавым, всегда с особой тщательностью одетым джентльменом, в галифе и с моноклем в правом глазу. Его отличительной чертой была молчаливая сдержанность, которую он сам принимал за высшее проявление хороших манер.
Антон, сердито сопя, тащил за фон Менгденом треногу с колесом, регулирующим высоту подъема фотоаппарата, и сам аппарат, весьма увесистую штуку.
Эксперты приступили к работе. Сыщики продолжили осмотр квартиры. Прошли на кухню. В раковине – немытые тарелки с остатками засохшей пищи. В шкафах и ящиках – ничего любопытного. На столе – несколько пустых бутылок. Соколов усмехнулся:
– Винцо в этом доме уважали. Притом все больше самое дешевое: ординарная марсала, «Тенерифское», «Лиссабонское» – все не дороже рубля. А вот красное бордоское «Сент-Христоли». Вкус не шибко изящный. Куда же гонорары девал Хорек?
– На блядей тратил, – рассмеялся первый раз за вечер Заварзин. – Вот одна из них и прикончила его. Ну да ладно, пошли к экспертам. Что они нам веселенького скажут?
Загадка
Сыщики уже было направились к дверям, как вдруг Соколов обратил внимание на едва приметную стенную дверцу, закрашенную масляной краской под цвет кухни. Соколов не без труда, с помощью ножа, открыл дверцу. Это был холодильный шкаф, такие находились почти в каждом московском доме. Они непостижимым образом даже в жаркие дни сохраняли прохладу.
Соколов заглянул внутрь и удовлетворенно произнес:
– Вот это уже кое-что: аршин десять электрического провода с обмоткой итальянским шелком. И, смотри, нож, которым отрезали провод, чтобы задушить Хорька. – Крикнул: – Эй, Менгден, снимите с рукояти ножа отпечатки пальцев! Как, впрочем, и со стаканов на столе, и с бутылки.
Менгден, прямой и сухой как трость, качнул головой-набалдашником.
– Нож? – Фотограф осторожно взял его двумя пальцами, повертел перед светом люстры, посыпал белым порошком, сдул его и произнес: – Здесь отпечатки пальцев тщательно затерты.
Соколов взглянул на Заварзина:
– Ну-с, уважаемый полковник, что скажешь? Клавка оказалась столь искушенной, что тщательно тряпочкой удалила свои отпечатки пальцев? Да она про дактилоскопию даже не слыхала.
Заварзин выглядел явно обескураженным. Но упрямо повторил:
– Сейчас допросим Клавку, она всю правду скажет.
Медик Павловский, закончивший наружный осмотр трупа, выпрямил уставшее тело, снял очки в черепаховой оправе и произнес:
– Убийство произошло часов четырнадцать назад. – Он достал из жилетного кармана предмет своей гордости – призовой хронометр фирмы «Габю». Павловский любил показывать серебряную крышку, на которой была гравировка: на фоне двух скрещенных ружей надпись «За отличную стрельбу». – Стало быть, где-то в одиннадцать-двенадцать пополудни.
Торжество
В этот момент появился Сильвестр. Он несколько запыхался от волнения и быстрого подъема по лестнице. Отрывисто произнес:
– Мадам Карская сказала: Клавка еще с девяти утра, дескать, приоделась нарядней, накрасилась и пешком отправилась сюда, на свидание с Хорьком. Домой она не возвращалась, и ее больше никто не видел.
– Почему мадам полагает, что Клавка пошла именно сюда?
– Клавка сама ей заявила, когда отпрашивалась до вечера. У них ведь насчет этого порядки строгие, постоянные клиенты приходят, спрашивают. Хотя Клавка уверила Хорька, что она живет лишь с ним и от всех клиентов отказалась, но это не так. Каждый день принимала и двух, и трех. Хорек, понятно, не в счет.
Сильвестр полез в боковой карман пиджака, достал листок сиреневого цвета:
– А вот что мадам Карская обнаружила на столике в комнате Клавки. Это телеграмма, ее Хорек отправил накануне своего отъезда из Петербурга: «Моя ласточка, завтра вернусь домой сотым поездом. Обязательно прилетай ко мне десять утра».
– И куда Клавка пропала? – задумчиво почесал кончик носа Заварзин.
– Ясно куда, – решительно сказал Сильвестр. – Вгорячах убила любовника, выгребла деньги и сбежала. С хорошими деньгами везде приют найдет.
Заварзин приказал:
– Несись, Сильвестр, в охранку, срочно обзвони вокзалы, дай ориентировку на Клавку. Пусть проверяют всех, у кого приметы сходные.
Сильвестр торжествующе потер ладони:
– Что я говорил? Если бы Клавка не убивала, так ей не было бы нужды бегать от правосудия. Жаль, какое-то ничтожество сорвало дело государственной важности. Ну, поймаю, жилы из нее, шлюхи, вытяну! Все расскажет.
Соколов иронически улыбнулся:
– Поручик, вам Клавка все расскажет, если вы покойников говорить научите! Клавка мертва…
Сильвестр потрясенно развел руками, хотел что-то сказать, но из горла вырвался лишь неопределенный звук, а у Заварзина удивленно вытянулось лицо.