Читать книгу Куклы Платона - Валентин Яковлевич Иванов - Страница 4

Под парусом

Оглавление

Воскресенье для нас с Толянычем – день особый, несмотря на то, что в этот день каждый раз всё происходит по давно заведённому расписанию, в котором меняться могут только самые незначительные детали. Особенность его в том, что мы забываем напрочь о семье, друзьях, работе, срочных и неотложных делах и отправляемся на озеро. Озеро небольшое, но очень живописное. В принципе, таких мест в Калифорнии очень много, но это – самое близкое к нам. Впрочем, озеро и не совсем маленькое. В центре его есть небольшой островок. Да, какой там небольшой – просто крохотный. На ближнем к автостоянке берегу располагается уютный ресторанчик, а рядом – пункт проката небольших яхт.

Начинается наше совместное воскресенье с того, что часам к десяти я подъезжаю к Толянычу, чтобы забрать его на озеро. Машина Толяныча – просто хлам, который иногда заводится, но отказать может на любом светофоре. Именно такая машина и должна быть у спившегося художника из Питера. Я к своей машине отношусь без подобострастия, но вполне способен самостоятельно поменять масло, тормозные колодки, долить необходимые жидкости, поэтому моя старушка меня никогда не подводила, а на случаи выезда на природу у меня в багажнике стартовый аккумулятор, буксировочный трос, насос с электропитанием, провода для «прикуривания» и другие аварийные причиндалы. Ни о чём таком Толяныч даже не подозревает, и самостоятельно сменить спустившее колесо на дороге не способен. Зато он гордится тем, что настоящий художник должен парить над всей этой технической суетой, хотя свою последнюю картину он написал лет десять тому назад.

Меня часто спрашивают, что может объединять профессора с опустившимся алкоголиком? Такие вопросы обычно задают интеллигентные, чисто выбритые, но очень скучные и невыносимо правильные люди. Толяныч – другое дело. Вся его жизнь это непрерывная цепь приключений, которые, будучи пересказаны мне на рыбалках, вылились в небольшую книгу с названием «Блики». Книгу эту я не решаюсь показывать знакомым дамам, слишком уж она насыщена эротикой. Лишь несколько наиболее приличных рассказов я опубликовал в сетевых журналах. На самом деле, книгу эту я написал для Толяныча, чтобы он с гордостью показывал её своим многочисленным случайным подружкам.

Итак, я забираю Толяныча, и через пятнадцать минут мы подъезжаем к озеру. Запарковав машину, выходим на бережок. Толяныч делает несколько снимков наиболее красочных видов, уверяя меня, что они нужны ему в качестве фрагментов его будущих картин. Сам Толяныч хронически беден, но фотоаппарат его стоит раз в десять дороже моего, который он называет «мыльницей». Аппарат мы подарили художнику на день рождения вскладчину, затем я дополнил это ценное приобретение ещё более дорогими аксессуарами, которые достались мне бесплатно.

Я живу в Силиконовой долине, где сконцентрирован почти весь американский хайтек. Кругом офисы таких гигантов, как Интел, Майкрософт, Оракл, Сан, но ещё больше мелких стартапных компаний. Около восьмидесяти процентов таких компаний разоряется через три-пять лет. Когда они закрывают свой бизнес, рядом с офисами вырастают горы всякого компьютерного хлама, который для меня представляет коллекционный интерес. Как-то раз, проезжая мимо такой кучи, я заметил несколько совершенно новых компьютеров и другое электронное барахло. Дома у меня в подвале уже возник небольшой музей, отражающий историю развития компьютеров и рабочих станций, но, как настоящий коллекционер, я был ненасытен. Остановив машину, я открыл багажник и подошёл к куче. Помимо компьютеров там были такие электронные новинки, о которых я только читал в специальных журналах. Конечно, я взял их, чтобы разобраться на досуге, что это такое и как с этим работать. Затем мой взгляд остановился на трёх кожаных футлярах, открыв которые я увидел короткофокусные телеобъективы фирм «Найкон» и «Кэнон» для съёмок мелких объектов типа муравьёв и букашек. Хотя фотограф из меня никакой, у понимал, что такие объективы стоят дороже самых высококлассных фотоаппаратов. Когда я подарил эти объективы Толянычу, он просто прыгал от восторга, поскольку при его бедности о таких объективах не было смысла даже мечтать. Я тоже был доволен, что доставил другу давно забытую детскую радость, не потратив ни цента.

Покончив с фотографиями окрестностей озера, мы зашли в ресторанчик и уселись на веранде, потому что красивый пейзаж очень способствует обострению ощущений при поглощении пищи. Заказали красное сухое калифорнийское вино. Как алкоголик со стажем, Толяныч не пьёт крепких напитков, да и бутылка вина на двоих вызывает у него состояние приличного опьянения. Это ещё одна из причин, по которой за рулём всегда я, поскольку после пары бокалов вина через пару часов я чувствую себя совершенно трезвым, и за этот мелкий водительский грех никогда не задерживался полицией. Что касается блюд, их всегда выбирает Толяныч – он прекрасный кулинар и понимает толк в хорошей еде, тем более, что хорошую еду он поглощает совсем нечасто. Плачу обычно я, но Толяныч горд, и когда у него заводятся какие-то деньжата, он кладёт свою руку поверх моей:

– Валёк, сегодня плачу я.

В таких случаях я никогда не возражаю, чтобы не обидеть моего бедного, но гордого друга. После неторопливого и сытного обеда мы отправляемся гулять. Нас окружают сказочного вида лужайки с почти нереальной зелёной, аккуратно подстриженной травкой. Толяныч замечает пышный куст цветущего чертополоха и застывает, как вкопанный, непрерывно щёлкая фотоаппаратом. Я бы прошёл мимо, даже не заметив, но у художника глаз совершенно особый. Когда он начинает с восхищением описывать этот куст, я тоже нахожу в нём небывалую, дикую и буйную красоту. Однажды я был поражён тем, что Толяныч, увидев какую-то ветку цветущей вишни, после прогулки нарисовал её по памяти со всеми полутенями, бликами и лепестками. Разве это не достаточный повод, что гордиться дружбой с таким человеком?

Но в этот день наш давно утверждённый план резко изменился. Взгляд Толяныча упал на яхты, и он предложил:

– Не сделать ли нам пару кругов вокруг острова, мореман.

В молодости я окончил Сахалинскую мореходку, работал на море радистом, но в парусах и галсах разбирался мало, поэтому отреагировал вяло:

– Ты хоть в общих чертах представляешь, как менять галс?

– Не дрейфь, я с ребятами в Питере не раз выходил под парусами. Да мы такие…

Я понимал, что алкоголики всегда хвастуны, но спорить с Толянычем не хотелось. Мы подошли к будочке, в которой тридцатилетний парень в капитанской фуражке с «крабом» выдавал разрешение на управление яхтой и принимал оплату. Толяныч не стал заходить издалека:

– Мы бы хотели арендовать яхту на полтора часа.

– У вас есть лицензия на управление прогулочными судами?

Толяныч задумался на минуту:

– А если нет, что тогда?

– Тогда вам нужно пройти теоретический курс, тренинг и сдать экзамен.

– Да зачем мне курс и тренинг, если я жил в Петербурге и с детских лет выходил под парусами с отцом, а затем с друзьями?

– Хорошо, но без экзамена я не могу разрешить вам управлять яхтой.

Толяныч пошёл ва-банк:

– Давай, экзамен.

– Каким галсом вы пойдёте на остров? – парень указал пальцем в направлении островка посредине озера.

– Фордевинд, – выпалил Толяныч то немногое, что он узнал от друзей-яхтсменов.

– Неверно, это бакштаг, ведь ветер сбоку от направления курса.

– Да ладно вам. Вся эта ваша fucking теория мне ни к чему. У меня вся практика в руках, в рефлексах с детства.

Парень оглядел скептически щуплую фигуру Толяныча, немного подумал и решил, что ветер умеренный, озеро небольшое, команда спасателей всегда начеку. Хрен с ними, с этими русскими, которые не приучены соблюдать установленные правила. Он записал данные Толяныча, взятые из водительского удостоверения, в журнал и протянул его для получения росписи. Я протянул парню кредитную карту, и мы получили талон об оплате.

Спустившись на пирс, мы одели оранжевые спасжилеты, служитель махнул рукой, указывая на свободную яхту. Мы поднялись на борт, а он отдал швартовы и бросил нам конец. Я оттолкнул ногой яхту от пирса и помог Толянычу поднять и закрепить грот, после чего он уселся на корме, одной рукой взявшись за румпель, а в другой зажав шкот. Фотоаппарат в футляре устроил под банкой, накрыв курткой, чтобы его не замочили случайные брызги. Я сел на банку за мачтой, чтобы управлять стакселем. Обязанности матроса нехитрые. Он работает только при смене галса. Чтобы этот маневр прошёл чисто, нужно сначала набрать скорость. При команде «к повороту», капитан закладывает руль, одновременно отпуская шкот, управляющий гротом, с нужного борта. В этот момент и матрос должен отпустиль аналогичный шкот стакселя и быстро выбрать шкот с противоположного борта. Чёткость смены галса определяется быстротой и синхронностью работы капитана и матроса. Гик плавно перекатывается на другой борт, и яхта скользит в другом направлении, практически не теряя скорости. Задержка работы со шкотами или несинхронность действий команды приводит к тому, что паруса заполощут, и судно потеряет ход, а значит, и управляемость. Случай досадный, но не смертельный. Тут нужно сделать так называемый поворот оверштаг, то есть продолжать поворачивать, пока курс судна не пройдет направления встречного ветра и не выйдет на желаемое направление.

Поскольку наш первый галс был бакштаг, мы прошли справа от острова без каких-либо проблем. Затем нужно было делать левый поворот, но Толяныч был заторможен выпитым алкоголем, а я всё ждал команды к повороту. С каждой минутой сделать манёвр становилось всё сложнее, поскольку впереди был берег. Я оглянулся к Толянычу и выкрикнул:

– Капитан, меняем галс!

Толяныч ожил и круто заложил руль влево. Я сработал шкотами, пригнув слегка голову, потому что гик при повороте может так садануть по башке, что мало не покажется. Поворот получился не совсем гладко, но вполне нормально для продолжения нашего маршрута. Наши маневры осложняло то, что ветер был порывистый, и яхту качнуло так, что она едва не зачерпнула воды бортом. Я тут же перевалился на другой борт и завис над ним, вцепившись в ванту, чтобы выровнять крен. Теперь ветер был навальный, и нас начало понемногу сносить к берегу. Через пять минут пора было делать следующий маневр, но Толяныч сидел мешком на корме, осоловело таращась вокруг. Паники у меня, конечно не было, поскольку в самом критическом случае от острова до берега я легко мог доплыть минут за десять, но теперь я понимал, что зря вышел с Толянычем в это короткое плавание.

На самом деле, снос ветром килевой яхты незначителен. При одном условии: если яхтой управляет трезвый капитан. У нас всё было не так гладко.

– Бери левее, капитан, – выкрикнул я, – иначе нас снесёт на берег.

Было понятно, что одним поворотом руля ситуацию не выправить, надо менять галс, но Толяныч медлил, соображая, что именно нужно сейчас делать. Видя это, я решил, что спрыгну за борт, когда яхта достаточно приблизится к береговой отмели, и поверну яхту, что называется «руками», отталкиваясь от дна, поскольку яхта была совсем небольшой. Сейчас это кажется смешным, но тогда не было времени на раздумья. Внезапно яхта зацепила килем за дно, и порыв ветра перевернул её. Мы оба оказались в воде. Я представляю, с каким удовольствием рассматривали наши маневры зрители на берегу и в ресторанчике. В этой ситуации даже мне стало смешно.

На мне был спортивный костюм и футболка. В левом кармане лежал бумажник и ключи от машины, в правом – сотовый телефон. Я видел, как от пирса отчалила яхта спасателей и сказал Толянычу:

– Ты тут подежурь пока, а я поплыл сушиться.

Поскольку арендованная яхта была за Толянычем, он был обязан сдать её в конце плавания. Я же за пару гребков достиг берега, вылез на травку и отправился в туалет, где выжал воду из костюма и футболки. По сути дела, пострадал только мой сотовый, из которого я первым делом вынул акуммулятор и выдул скопившуюся в нём влагу. Оставались слабые шансы, что аппарат можно будет реанимировать. Закончив свои дела, я вышел на берег, подставляя мокрую одежду под щедрые лучи калифорнийского солнца. Для меня всё происшедшее казалось просто небольшим приключением.

С берега я увидел, что команда уже поставила нашу яхту на киль и ведёт её к пирсу, а промокший Толяныч направляется ко мне. Сейчас он был похож на жалкого постаревшего гнома, которого скрючил ревматизм. Только сейчас я понял, что мой друг лишился своего главного сокровища – фотокамеры «Найкон», ушедшей на дно. Вылавливать камеру было бессмысленно, потому что под водой её электроника уже сдохла. Мне стало жалко Толяныча, я помог ему выжать одежду. Губы друга дрожали, хотя вода была совсем не холодной. Он сказал коротко:

– Мне нужно выпить.

Я заказал ему бокал вина. Сам пить не стал, поскольку мне предстояло вести машину.

Через день я заехал к Толянычу. Друг мой слегка отошёл, но разговор наш вертелся вокруг бесценной потери.

– Ты продай телеобъективы и купи себе приличный аппарат, – посоветовал я. – Ведь не часто тебе нужно снимать муравьёв.

– Ни черта ты не понимаешь, – ответствовал тот. – Хорошие аппараты есть в любом магазине. Со временем я смогу купить, а вот такие объективы хрен где найдёшь.

Собрав остатки деньжат, Толяныч купил себе «мыльницу», как у меня, и несколько успокоился. Без аппарата он совсем не представлял себе жизни. Я же при случае подначивал его:

– Что, Толяныч, выйдем в воскресенье под парусом?

– Фигушки-фигушки, – улыбался Толяныч, – у меня нет столько денег, чтобы каждый раз фотокамеры топить.


2 ноября 2020 г.

Куклы Платона

Подняться наверх