Читать книгу Исповедь близнецов. Книга 3. Альбатрос - Валентина Жукова - Страница 2

Оглавление

Птица в небе счастье ищет;

волчица по земле за добычей рыщет.

Станция Тайшет. Поезд стоит пятнадцать минут. На перроне много провожающих и встречающих. Вдоль перрона взад-вперёд прохаживаются проводники вагонов; стоят, обсуждают события недели. Сколько перевезено пассажиров от Москвы. Присматриваются, чем затоварился их ресторан.

Одна из проводниц подбежала к работнице ресторана, что-то зашептала ей на ухо. Та закивала ей головой в знак согласия.

– Быстренько, быстренько, поезд уже отходит от перрона. – Трое стояли и, кажется, не собирались заходить в вагон.

– Товарищи, вы думаете заходить или нет? Я могу ваши вещи увезти; потом будете их искать по Союзу.

– Ладно, бабулечка, не думай обо мне, я очень скоро дам о себе знать.

– Дочка, да разве я плохо могу думать? – сказала Евдокия Афанасьевна. – Ты детям чаще пиши. Они ведь уже сами читать могут. Да пиши-то печатными буквами и разборчиво обо всём, другом я никогда не подумала. А ты глянь-ка на Коленьку, он тоже не делит на чужое и своё.

– Да, бабулечка, мне его даже как-то больше жаль, сердце моё к нему не в малую меру прикипело. За меня поцелуй всех троих, крепко обними.

– Ладно, пока не ходят в школу, пусть живут у меня все трое, а там посмотрим, что придумать можно.

– Ничего, бабулечка, с ними придумывать не надо. Приеду за ними, как только растает снег.

– Жди, его, когда растает, он ещё не выпал.

Бабушка и внучка поцеловались на прощание, крепко прижали друг друга сквозь слёзы.

– Ничего себе, как любятся и жмутся, даже слёзы выжались.

Бабушка пошарила у себя в кармане, нет ли денег, хотела компенсировать внучке дорогу.

– На! Вот, совсем немного, на еду в ресторане хватит. Не голодуй, смотри мне.

Поезд дал сигнал трижды. Варька заскочила на подножку вагона, придерживаясь за поручни. Бабушка протянула руку, чтобы ещё раз проститься. Состав набирал ход, а бабушка медленно параллельно вместе с поездом шла по платформе, махала платком, сняв его с головы.

– Проходи, вон там твоё место, – показала рукой проводница, стоя у своего маленького кабинета, предназначенного для отдыха проводников.

– Ага! Поняла.

Не стой паровоз, крутите колёса,

Кондуктор отпусти-ка, тормоза,

Я малый человечек, под знаком Альбатроса,

Спешу увидеть на планете чудеса.


– Пьяная, что ли? Не успела бабулька проводить, как уже того?

– Чего уставились, интересно, что ли?

И головы вмиг, как суслики, спрятались в своих купе.

– Какая пьяная? – неожиданно поддержал близ лежащий пассажир. – Весёлая, задорная, девчоночка походная с рюкзаком и чемоданом на плече.

Варвару занесло в районное село, по старым знакомым дорогам, где она прожила шесть лет в детском доме под приглядом Евдокии Афанасьевны, которая без сомнения приняла Варьку за родную внучку от родного племянника Степана. Сказать, ветром сюда занесло? Нет и нет! Получив заслуженный отдых за год, по вредным условиям труда сорок восемь дней, не увольняясь, она решила его использовать с толком и расстановкой. Заранее договорившись с Евдокией Афанасьевной о временном приюте детей, она собралась пока определиться на новом поприще по совету подруги из Казахстана.

– Можно к вам присоединиться? – снимая с плеч небольшого размера рюкзак, спросила Варя. Чемоданчик она поставила рядом с плацкартой.

– Да-да, конечно. А то как же. У вас, девушка, билет на руках.

– Это ситро?

– Да, девушка, это ситро, – подмигивая одному пассажиру, подтвердил другой.

– У вас это ситро пьют по-французски?

– Вы были в Париже?

Не улыбнувшись, она серьёзно ответила:

– Была, только что оттуда, – и поднесла ситро к носу.

– Извините, такого ситру в Парижу нет. Я такого ситру не пью.

Она вышла из купе и спросила проводницу.

– Можно взять бельё, стаканчик кипятку и печенье?

– Чай есть с лимоном, принесу печенье. Зачем вам постель, вы через шесть часов будете уже дома, у тёти. Ваш выход через шесть часов. Вам не даст уснуть эта молодёжь.

– Не жалейте тряпки, я хочу отдохнуть, я уже трое суток с пересадкой в дороге. Я заплачу вам за бельё.

– Да не дадут они вам отдохнуть, девушка. Тут одна с ними ехала, так попросилась перейти в другой вагон.

– Значит, эта девица другого коленкору, – подумав, она спросила: – Чем таким они заняты, что уснуть невозможно? Зачем заранее пугать пассажира, возможно, у меня нервы более устойчивы, чем у кого-либо.

Долго слушая пререкания проводника с пассажиркой, один из них поддержал Варю.

– Я догадываюсь. У неё нервы устойчивые к музыке.

– Чем вы заняты в данное время в купе, в дороге, что спать нельзя, а?

– Мы, девушка, гастролёры, музыканты мы.

– Вы певцы и музыканты, и шуты, так, нет?

– Вроде того, – ответил за всех вошедший мужчина среднего роста, средних лет; он был в костюме бостон, при галстуке и при шляпе чёрного цвета.

Никто не ожидал такого поворота, как от этой незнакомки.

– Так это же здорово! Я под грохот канонады родилась, что мне ваши инструменты. Я при звучании их и при шумовых звуках крепче засыпаю.

– Опять двадцать пять, а мы-то думали, вы к нам присоединитесь.

Вмешался в разговор четвёртый мужчина лет тридцати в светлом костюме.

– Я заплачу за постель.

– Мы бесплатно никому не выдаём государственное имущество.

Варя была одета по последней моде, как и эти же молодые люди, гастролёры. На ней красиво смотрелась молодёжная мужская рубашка в светло-зелёную клеточку. На груди был небольшой карман, прошитый пополам. Видимо, одна половина кармана была предназначена для расчёски с большими редкими зубьями, которая уже занимала своё предназначенное место; другая половина для ношения носового платочка. Шорты цвета хаки; по бокам чуть ниже колен разрез. Тёмного цвета тюбетейка смотрелась озорной; Варя сама кроила и шила, и назвала её «Пацан». На ногах туфли, тоже под цвет шорт, по последней моде с большой светлой металлической бляшкой-застёжкой. Небольшой зелёный рюкзак, наполненный женскими вещами, напоминал огромный футбольный мяч. Как ни странно, чемодан оказался тоже зелёным, только немного темнее других аксессуаров. Молодёжь, переглядываясь друг с другом, зачем-то хихикнула, закрывая рот руками.

– Ничего смешного не вижу. Скажите мне, и я с вами похихикаю, – закидывая рюкзак на самую верхнюю полку, Варя только хотела было сказать «и я сама залезу поспать» – как неожиданно рюкзак свалился хозяйке на спину. Она стояла, наклонившись, решила снять обувь. Со спины её мяч упал на голову кому-то. Тот его сбросил, мяч-рюкзак свалился на человека, сидевшего рядом с плацкартой.

– Чур, не драться! – почёсывая ушиб чем-то твёрдым и увесистым по голове, сказал гитарист. – С хозяина рюкзака причитается компенсация за увечье.

– Можно и рассчитаться, только за не преднамеренное увечье, но чем?

Ребята помогли Варе закинуть вещи на верхнюю полку, так, что она потом не могла вытащить их одна самостоятельно при необходимости достать предметы гигиены.

– Что там у тебя такое, что голове досталось?

– А, решила тётю кедровыми шишками угостить, немного положила.

Поправив на себе рубашку, она всё-таки пошла к проводнице попросить бельё: Две простыни, покрывало, наволочку, полотенце.

– Бери, жалко, что ли, деньги то не мои. Осталось ехать всего часа два. Лучше бы ты их проела. Всё равно мне доход, чем кому-то.

Взяла бельё, прихватив попутно стакан чая с печеньем.

– Не хочу доставать рюкзак, опять развязывать, да ну его!

Проделав намеченные действия, Варька уснула крепким сном. Через короткое время она услышала разговор, возможно, то был всего лишь сон.

– Ты был в Париже, Станислав?

– Нет. Не был. На Колыме служил честно и добросовестно, по 28 статье.

– А ты был хотя бы во Франции?

– Нет. Откуда у тебя такие вопросы возникли? – спросил Станислав.

– Как так можно умудриться загореть в феврале-марте месяце? Тем более она вошла во всём летнем? Какой там во всём летнем? Правда, у неё чулки из-под шорт смотрятся нательного цвета.

– Зимнюю одежду у неё бабка забрала, сказала: тебя там встретят.

– Возможно, не захотела себя грузить тяжёлой ношей. Кофта тёплая её вон отдельно висит уже в изголовье. Мы не станем рыться и дознаваться, что там у неё из зимней одежды имеется.

– А вдруг она и правда из Франции? – спросил Станислав.

– Смотри, какая у неё прическа? – сказал Андрей.

– Да-а, точно Анжела Дэвис.

– Прямо вылитая французская восьмисотых годов прошлого столетия.

– Ещё скажешь, что она сестра Робеспьера?

– Всё может быть, время недалеко от нас откатилось. Возможно, в четвёртом поколении? – Молодёжь догадками решает проблему по новой незнакомке. Что-то сходится, а что-то далеко не так.

Варя уже проснулась, лежала и внутренне усмехалась над ребятами под простынёй; готовая уже совсем встать, она неожиданно для себя снова уснула.

– Есть разница людей, категория такова, что можно с первого взгляда…

– Ну-ну, ну же!? – вопросительно и осторожно приглядывался к молодому гитаристу Станислав. – Ты, случайно, не втюрился ли уже?

– Ты, что не дал ему сказать? – спросил Сергей.

– Втюрился, втюрился, – утвердительно заверил всех Петька.

– Что тут особенного? – подержала гитариста Марина, танцор. – Разве не бывает такого, чтобы втрескаться с первого взгляда? Я думаю, ещё как бывает. Сколько людей страдает, а кто-то из них обращает ноль внимания на свою половинку.

– Нет, я для себя не скрою и вам скажу, симпатичная, миловидная, не скажешь даже ей точно определённых лет. Черноглазая хулиганка, и всё.

– Ты приглядись к её щеке, она, случайно, не из зоны откинулась? – тихо прошептала Марина, так, чтобы не услышала новая пассажирка.

– Ага, из зоны, только-только откинулась, – промямлила Варька как бы сквозь сон. – Только что. И, не шевелясь, продолжила приятное сновидение.

– Это её сонные явления и действия совпадают с нашими разговорами. Позже спросим её, что она видела во сне.

Варя и действительно заспала все их разговоры. Не видела и не слышала, как руководитель группы филармонии сходил к проводнице; договорившись с ней, убедив её в Варином согласии ехать с ними в Казахстан. Варька не слышала нужной длинной остановки и сигнала отъезда, где она должна была сойти у тёти. Какая-то средних лет женщина спрашивала молодую девушку. Гастролёры слышали, видели, не дав знать об этом Варьке. Поезд снова набирал ход. А Варька продолжала спать.

– Видимо, намаялась дивчина. Миновала суматоха. Пусть спит, ещё не скоро до нашего вокзала. По приезду обстоятельно внушим, поговорим с ней.

Проспав ровно сутки, Варвара, не подумала о том, что где-то когда-то надо сойти на встречу с тётей.

– Простите, можно спросить, я случайно не храпела? – прихорашивая себя, виновато спросила она. – Довольно спать, не то на том свете не дадут, скажут, на белом свете проспала больше положенного времени.

– Вот, вам, мужики, и новый афоризм.

– Что ты говоришь, неужели? Ты разве храпишь?

– Никто не замечал такого явления, но мало ли что бывает в жизни?

– Жизнь – это подарок. Он такой маленький, что не успеешь оглянуться, как подкатит к горизонту. К жизни надо относиться с чрезвычайной осторожностью, и она отплатит тебе сторицей.

– Хватит философствовать, мужняя, с тремя сыроежками.

– Откуда вам известны сыроежки?

– О-о-о, деточка, тебе не скрыть своих похождений никогда. Вместо храпа ты выдаёшь свои тайны и разговариваешь, как с лучшим психологом.

– Врут. Не слушай их, – грозно крикнул Станислав Иннокентьевич. – Враки!

– Правда, признаюсь, я соврал. Я подслушал разговор с твоей бабулей. Хочешь, сыграю на гитаре, а ты нам что-нибудь споёшь.

– Дай время, пусть сначала позавтракает, – предупредил Петька. – Не то ноты не вытянет.

– На голодный желудок легче поётся, – убеждал гитарист.

– Сколько она проспала? Не только желудок опустел, но и кишки, наверное, уже пересохли. После еды непроходимость кишок окажется.

– Почему вы так говорите? Сколько я проспала? Неужели станцию свою прошляпила?

– Вот это жаргончик, чисто по-французски сказанула: «прошляпила»!

– Ха-ха!

– С кем поведёшься, того и наберёшься, – незнакомка не замедлила с ответом, сбрасывая рюкзак и чемодан с полки. Взяв все вещи в одну руку, пошла по коридору к проводнице.

– Заметьте француженку, как она легко увязала свои вещи одной рукой, – строго подметил и это Петька. – Такое может показать только кто-то сродни актёру Андрееву Борису Федоровичу.

– Не показывает она, это уже в её привычке. Сибирячки – они все такие тяжеловесы и выносливые; не есть сутки и таскать неимоверный груз.

– Сон сильнее всякого аппетита, – сказал Станислав. – Бывало, в молодости, не доспав, я и к девушке не мог шагу сделать. Так что не нам судить. Она себя лучше знает, что делать.

Постучав в дверь проводницы, в чуть открытую дверь Варя спросила:

– Скажите, пожалуйста, уважаемый кондуктор, скоро мой причал?

Гастролёры выдвинули свои головы из купе, внимательно наблюдая и слушая, о чём спрашивает девушка проводницу поезда.

– Скажите, ребята, точно она француженка, слышите, как она вежлива?

– Сибиряки совсем не такие, они точно с лесоповала появляются.

– Ты с луны, деточка, свалилась? – неожиданно закричала на неё проводница. – Сначала с пьяных глаз договариваешься, с кем попало, а теперь требуешь себе остановку.

– Простите, пожалуйста, уважаемая проводница, я всего-навсего только спросила, какая скоро будет остановка. Зачем же вы на меня так набросились? Я вам ничего такого не сказала.

– Братцы, война! – выскочил из купе Тимофей. – Я побежал, утрясать надо обстоятельства.

– Ты, голубушка, отойди, в сторону, – понимая ситуацию и памятуя ложь к проводнице, Тимофей попытался смягчить обстановку. – Я сам узнаю, скоро ли твоя остановка. Иначе она тебе такого наговорит, что уши оглохнут. Они тебе ещё, ой, как потребуются в дальнейшем.

Варя ушла обратно в своё купе и, ожидая ответа от старшего гастролёра, глянула на часы и поняла, что они далеко за гранью территории краевого центра, к которому принадлежит город Канск, и который находился в шести часах от Краевого центра.

– Извините, пожалуйста, не надо было ходить и ругаться из-за сони. Я сама в этом виновата. Не надо было на кого-то надеяться. Права бабулечка, она всегда так говорит: «Никогда ни на кого не надейся, лишь только на себя. И ты всегда будешь права». Даже и в этом случае неправа я. Сама себя подвела.

Она стояла у окна: «Ну, кого тут винить? Виноватых здесь нет, одна я. Доеду до ближайшей крупной станции; придётся сойти, взять билет на обратный путь».

Тимофей поднёс палец к губам, предупреждающе посмотрел на проводницу.

– Что, милая моя, проспала, говоришь?

– Какая вам милая моя? Всех не перелюбишь, – в злости крикнула она.

– Ну-ну, не сердись на нас. Мы-то здесь с какого боку? Проспала, значит, так нужно было организму. Я тоже один раз проехал мимо Москву, проспавши.

– Ха-ха!

– Ты мне пургу не гони! Как можно Москву-то проспать, конечную остановку. Ты мне арапа не заправляй, мужик!

Хохот поднялся на весь вагон.

– В жизни ещё не то бывает, – несмотря на общий смех, Тимофей продолжал успокаивать незнакомую спутницу. – Мириться с этим всем надо.

– Ты не позволяй себе стирать образ француженки, – вмешался Петька.

Внешне Варька казалась всем такой угрюмой вместе со злобой к окружающим, но, тому, что творилось в её душе, никто не мог дать оценки.

В дальнем коридоре вагона проводница стояла и прислушивалась к разговору двух пассажиров. Она тоже очень переживала за случившееся, что не разбудила девчонку согласно купленному ей билету. Она обязана была подойти, осторожно разбудить и собрать бельё. Признав свою вину, проводница подошла, извинилась перед Варей.

– Прости, голубушка, совсем про тебя забыла, надо было вовремя разбудить. Я тебе куплю обратный билет за свой счёт. Не возражаешь?

– Тут не в том дело, за чей счёт приобрести проездной билет, главное, я не смогу так скоро его купить. Весь свой отпуск простою в очередях. Объявляют: «Граждане, на такой-то поезд билетов нет. Не стойте у кассы!» А по факту очень много свободных мест в вагонах. Беда в том, что я не могу терпеть блатных. Честнее жить – чище совесть.

– О! Слышь, ты, ещё один афоризм француженки.

– Прими от меня блат. Я тебе достану билет даже на свои собственные, горемычные. Ты, думаешь, здесь работать легко?

– Кто вас за язык тянет? – Варя резко оборвала проводницу. – Я вам не дала намёка приобретать билет за чужие деньги. Я сама куплю, выстою приличную очередь. И пусть вам будет стыдно, за то, как вы барышничаете на приглашениях пассажиров на свободные места в вагонах; в то время, как в комнатах матери и ребёнка по три дня прозябают без пищи семьи. Это обоюдное соглашение с высшей властью проводить такую политику. Тому и другому накипь от пассажира. А пассажир откуда накипь возьмёт? По сусекам поскребёт и опять нате вам!? Надо будет добраться до вашего брата. Почему не возвращаете деньги пассажирам за бутылки, освободившиеся от ситро, кефира? Или жаль с накипью расставаться? Молчишь? А-а. То-то же! Потому и про меня забыла.

– Прости, пожалуйста, в следующий раз учту.

– Другой раз вряд ли будет, стороной обойду твой состав. И другому накажу.

– Пожалуйста, не поднимай шум из-за пустяков, – уговаривал Тимофей.

Кто-то из среднего купе поддержал Варьку.

– Она права, чтобы попасть в тот вагон, я с детьми просидел на вокзале трое суток. Уже деньги на исходе. И это называется, отдохнул на берегах Черноморья. Всё компенсировалось в обратное положение. Нервы стали ещё хуже, просто на пределе, вот из-за таких проводников. Получила на лапу от гастролёров, чтобы не будить пассажирку, вот и всё. Надо узнать, для каких целей они её решили придержать возле себя?

– Так это вы меня не разбудили, Тимофей, как вас по батюшке величать?

– Пошли в купе, я тебе всё объясню. Хочешь, сыграю на гитаре специально для тебя?

– Я в ваши игры не играю.

– Это не игра. Предлагаем стоящее деловое предложение, самой понравится.

– От певцов, музыкантов и шутов какое может быть стоящее предложение? – вмешался в разговор пассажир. – Не принимай от них ничего.

– Уважаемый пассажир, сначала послушайте, потом делайте выводы.

– Когда ты садилась в вагон в сопровождении какой-то знакомой мелодии… Слов мы не запомнили. А вот голосок-то нам запомнился на долгое время. Поэтому вряд ли мы могли упустить такой случай, как не предложить тебе с нами попеть под гитару.

– Послушай, – попросил гитарист. – Я тебе наиграю попурри. Вспомни, какая из этих песен тебе знакома, – гитарист заиграл. Варя долго слушала и никак не могла выбрать себе знакомую песню.

– Ещё раз повторить?

– Ага.

Музыкант играл попурри, а Варя запела своё на современные темы:

– Что за ветер в степи молдаванской,

Где дрожит под ногами земля,

Хорошо мне с душою цыганской

Кочевать, никого не любя.

Сердце, тебе не хочется покоя,

Сердце, как хорошо на свете жить,

Сердце, как хорошо, что ты такое,

Спасибо сердце, что ты умеешь так любить.


– Подожди, Варя, ты мелодию слышишь, что играет тебе музыкант?

– Что мне его мелодия? Я свою мелодию обожаю.

– Вот это да! Как можно петь своё попурри, не сбиваясь с мелодии музыканта? Исполнять точно в такт!

– Дай ей ре-мажор.

– Не-ет, я такую совсем никогда не слышала. Я лучше буду свои песни, которые мне ближе к душе, – в купе зазвучал смех.

– Дай-дай.

– Как, знаете, а своё знаю, и только.

– Спой, что знаешь.

Варя запела песню от начала и до конца.

– Сердце, тебе не хочется покоя…

Пассажиры вышли из купе медленным шагом, подошли к гастролёрам, подхватив песню в виде старинного романса.

– Прирожденный организатор с природным поставленным голосом, – заметил кто-то из пассажиров. – Какое чудо пропадает зря.

– Деточка, вы где-нибудь учились?

– В каком смысле? Училась, конечно. Семь классов отбухала.

– Я в том смысле, где-то в музыкальном училище?

– Какое музыкальное училище может быть в Сибирском Париже.

– Ребята, глядите, как она нас разыграла? А я-то ведь точно поверил, что она только-только из Франции.

– Значит, пойдёт и на шницель, конферансье! Говорит и не смеётся.

– Разве может человек сам себя просмеивать. Только не я себя!

– Нам желательно, чтобы ты спела под гитару.

– Я никогда под сопровождение гитары не исполняла.

– Мы попробуем твои способности раскрыть куда шире.

– Я вот ещё, что знаю, послушайте, если понравится, всю спою.

– Спойте, – попросил пассажир. – В вашем исполнении, любое произведение будет звучать отлично.

Растерявшись от похвалы, Варя начала совсем не ту песню, которую наметила себе ранее. Начала и даже не с первого куплета.

– Стихло на миг. Море у ног.

Чайка летит над волной голубой.

Я завтра уйду опять в туманную даль.

– Достаточно, деточка. Мне всё понятно. Вы, где живёте в настоящее время? – спросил тот же пассажир, который назвал Варю природным самородком и организатором. – Я вам предлагаю свой номер телефона и адрес. Обязательно зайдите ко мне в Москве, даже, если будете проездом. Я вас умоляю. Обязательно. Иначе вы проживёте свой век попусту, говорю вам это точно.

– Она и с нами попусту время проживать не будет. Какие ещё её годы?

В вагоне по-настоящему начались репетиции, не откладывая в долгий ящик. Проходящие в ресторан пассажиры останавливались на неопределённое время, забывая о своём изголодавшемся желудке.

– Да, пропустите же вы, наконец! – громко крикнула женщина. – Устроили, понимаешь, тут смотрины; ни пройти, не проехать.

Протиснувшись среди пассажиров, что спешили в ресторан, она сама остановилась с открывшимся ртом.

– Женщина, вы же просили только вас пропустить? А сама застряла, как тупой топор в поленнице. Идите же дальше, что вы моё место заняли?

И всё бы ничего, да вот неприятность случилась.

Остановка. Кто-то побежал за продуктами на вокзальной площади. А две женщины вцепились друг другу в волосы, с визгом и рычанием, заглушая исполнение Варьки; пришлось вызвать наряд милиции из двух человек. На этом закончилась репетиция.

Забравшись опять на своё место, она, заложив руки за голову, вглядывалась в потолок с надеждой разрешить проблему, взяв оттуда ответы; как будто они должны были с него посыпаться.

– Что же меня теперь ждёт? Радость или огорчения, и кто меня ждёт? Где мне сходить? – она задавала себе вопросы, и сама же отвечала: утро вечера мудренее. Но в целом Варя была очень довольная состоявшейся репетицией и исходом дела, и незаметно для себя уснула крепким сном до утра.

– Подруга, не изводи нас! Слезай со своих нар, познакомимся. Как хоть звать-то тебя? Ты у кого такой тембр позаимствовала, голос-оркестр? Светка уши закрывала ладонями, чтобы её не оглоушило.

Варвара молчит.

– Вот тебе раз! Вчера на всю ивановскую о себе заявила, а сегодня, что в горле пересохло?

– Светлана, неси ей ситро!

– Что вы к ней привязались? – закричала проводница. – Дайте отдохнуть человеку, тогда с новой силой поднимется, и будет горланить.

– Как это, горланить? – сконфузившись, спросил музыкант. – Её голос – что надо, не сравнишь с голосом проводника.

– Если бы у меня такой дар был, я бы здесь ни одной минуты не застряла. Услуга за услугой вам, и ещё чем-то недовольны. Стаскивайте её, не то опять проспит остановку!

Варвара продолжает молчать.

– Давайте, всё-таки стаскивать с этого сундука, прилипла она, что ли?

– Ладно, спи, – сказал Петька. – Только учти, нам скоро выходить.

– Не ближе, чем мне, – неожиданно послышался ответ сзади музыкантов. – Что, испугались?

– Ну, ты, даёшь – опять купила!

Ребята стоят, переглядываются друг на друга.

– Когда ты успела без нас в ресторан сходить?

– А мы-то думали, силуэт охраняем твой. В ночи не видно, человек лежит или, что-то другое. И лампочка, как на грех не светила.

– Ты темноты не боишься?

– Чего бояться? Кругом же люди.

– Вот интриганка так интриганка!

– Ещё не понятно, с кем мы имеем дело? – озадаченно спросил Петька.

– Отстаньте от Варвары!

– Так вы с ней знакомые?

– Родные или знакомые через меня передали ей зимние вещи. Она не хотела их брать, так бабушка запихнула в тамбур. Мне пришлось приобщить к себе в кабинет. Варя, возьми свои вещи! Не то здесь и без твоих вещей негде развернуться.

Она медленным шагом пошла, принесла нежелаемые вещи, переданные бабушкой.

– Без обид на старость, я приказываю! – отрапортовала проводница. – Сама такой скоро будешь, не за горами.

Варя поправила химическую завивку, и её голова стала ещё пышнее и красивее, чем у Анжелы Дэвис. Солнечное утро светилось в её волосах яркими бликами, отражаясь от зеркала на стены тесного купе.

– Какая причёска, какая головка у тебя, Варька! За одну причёску всю ночь бы целовал.

– А знаете, что волос человеку дан от рождения?

– Вот открыл мне Америку, значит, как бы сказать, удивил, – гастролёры пререкались между собой из любопытства к новой знакомой.

– Есть разный колорит волос. Я, например, обожаю колер каштановый.

– Э! Не скажи, не скажи, втюрился, теперь на попятную! Гляди на него, он каштанок любит.

– Каштанка – это порода собаки. Я не биолог и не медик, и всё же, что слышал, за что купил, за то и продаю: колорит шоколада, так сказать, брюнеток надо учесть то, что, если уровень всяких разных примесей в организме высок, то волосам придаёт сама природа тёмный оттенок.

– Я думаю, природа зашкалила в щедрости красоты волосам, – согласился Сергей, художественный руководитель.

– Расскажи, куда и откуда ты? С нами, попутчица, путь держишь?

– Что, нельзя у неё имя узнать? – спросил Петька.

– Ах, да, извините, мадам парижанка, меня зовут Тимофей Капля. А вас, мадам?

– Варвара Степановна, – она улыбнулась широкой открытой улыбкой, запрокинув голову назад, блеснув ровными с перламутровой белизной зубами.

– Варвара, милая моя путница, да ты, оказывается, ещё и телепат.

– Мне такой фамилии ещё никто не предсказывал.

– От твоей фамилии, если кто узнает, будут держать от себя на расстоянии. Завидуя, ревновать и настороженно искать для собеседования из любопытства к себе и не более того.

– Расскажи-ка, кто ты такая, откуда и куда держишь путь? – спрашивает Логвинович.

– Может, не для всех моё досье должно быть доступным, а?

– Понял, не глупый. А звать-то тебя всё-таки Варвара? А отчество?

– Прошу любить и жаловать: Варвара Степановна.

– Отлично, достаточно для начала. Обо всём остальном сама будешь напрашиваться рассказать.

– Вот пришла-то нужда, ещё напрашиваться к вам. Сто лет не видела вас и ещё сто проживу.

– Ты не ёрничай, скоро остановка, спой-ка нам ещё что-нибудь. Сойдёшь на платформу, помашешь ручкой и до свидания.

– Спою. Только сначала я начну, а гитарист пусть догоняет, я никогда не пела под такую балалайку.

– Тихо поезд идёт; меня клонит дремать, дремать,

И в коротеньком сне вспоминается мать…


– Ребята, вы слышали такую песню? – удивлённо спросил музыкант.

– Где же вам её услышать, если я её только, только в поезде сочинила, пока вы дрыхли без задних гач.

– Правда, ребята, здорово, а? Варька, продолжай, продолжай, а я непременно к тебе подберусь.

– На что доброе, на это-то всегда успеешь. Варвара, бойся, бойся его! Я его знаю, – гастролёры поддержали дружным смехом Каплю.

– А что, недурно, и вполне стоящее произведение экспромтом. Есть надежда иметь своего поэта песенника.

– Точно, и к дяде не ходить, – поддержал Петька.

– Что вы здесь собрались одни поляки, что ли?

– А, что? Не такие люди, что ли?

– Да нет, я так просто спросила. У меня невестка полячка, так шипит, так шипит, что порой ничего не разберёшь, что скажет.

– Ничего, пошипит, пошипит, да смоет, – кажется, не к месту было сказано Петькой. – Это анекдот есть такой.

– Расскажи.

– Не теперь, как приедем за столом во время банкета.

– Мужики, глядите на него, он губы раскатал уже и на банкет, хоть бери машинку и закатывай.

– А что? Мы же невесту везём!

– Ты сначала её сосватай, не то ещё так брыкнет; останешься без зубов.

Варька стояла, слушала и не знала, то ли смеяться, поддерживать общий смех, то ли отойти в сторонку со своими мыслями. Они неожиданно и беспрепятственно выскакивали, как чёрт из табакерки; никто не знал, что у неё на душе. Ведь дома у бабушки она оставила троих деточек, конечно, на временное проживание, до удобного и положительного решения проблемы.

– О чём задумалась, детина, – напевом старинной песни спросил Петька.

– Ой, барин, барин, добрый барин, уж скоро год, как я люблю, – ответив песней, Варя, отойдя ближе к окну вагона; дала волю слезам.

– Ты, что, голубушка, мы тебя насильно не отдадим замуж никому. Ты это имей в виду. Чего ты плачешь? – спросил Тимофей Капля. – Дома что-то не ладное?

Размазывая слёзы по щекам, она вспомнила того предназначенного ей суженого, которому спасла жизнь. Напрасны были вопросы к ней, отчего она плачет.

– Это касается только меня. Давайте петь. Скоро я сойду на любой остановке и назад помчусь, домой к бабушке.

– Тихо поезд идёт; так и тянет дремать,

И в коротеньком сне вспоминается мать…


Из купе опять вышли пассажиры, прислушиваясь к словам песни.

А Варя набралась смелости, выдала всё своё сочинение, как говорят, одним залпом.

– Уважаемые пассажиры, наш поезд подходит к станции Кзыл-Орда. Немедленно сдайте постельную принадлежность.

– Вот те раз! Вот и сосватали новую певицу!

– Вы мне предлагаете поехать с вами!? А жить я где буду, а работать где мне? – Варька чуть-чуть не проговорилась о своих сыроежках.

– Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, – запел Тимофей, обнимая её за плечи. По телу молодой женщины разлилось тепло и благодать, как от родной матери, от которой она никогда ничего подобного не видела. Она была обласкана бабулечкой, и тоже помнила это нежное и ласковое состояние.

– Мы тебе покажем Аральское море, озеро Балхаш, на Каспийском море побываем. Ближе к абрикосам подведём. Знаешь, где и как они растут?

– Вы меня, как персиянку в Балхаше, не того…

От таких слов Тимофей отпрянул, как ужаленный змеёй.

– Значит, ты нас приняла за бандитов? – строго спросил Капля.

– Не знаю, чем чёрт не шутит, когда бог спит? – опять дав волю слезам, она снова обратилась к песне:

– Дав батько брови, а матэ очи,

А счастья доли дать не змоглы…


– О, да ты, доченька, глубоко и кем-то обижена. И надолго это у тебя такое состояние предрасположено?

– Не знаю. Не могу сказать. Не знаю, чем залечить раны на душе, и чем зашить трещины на сердце?

– Время, доченька лечит.

– Это неизлечимо.

– Понятненько, поговорим позже. Ты с нами не попытаешь счастья быть в нашей труппе, в филармонии? Мы тебе уже говорили, об этом. Соглашайся, – попросил художественный руководитель Капля. – Ты нам вот очень нужна.

– Да зачем самородком разбрасываться, – подошла проводница. – Я бы на твоём месте не растерялась. Я их знаю, они уже давно катаются мимо меня. Люди надёжные. Я, как помню, никогда не видела стакана у них на столе, в моём вагоне.

– Конечно, я, кажется, давно уже позавидовала вам белой завистью. Очень бы хотела испытать счастье на новом поприще. Только вот стыдно было как-то напрашиваться не понятно к кому и зачем?

– Разворачивай свои мысли на новое русло. Мы тебе поможем в твоей ситуации.

– Закончились, значит, пироги и пышки, теперь станем набивать пузыри и шишки.

– По твоему понятию, у нас работа физическая, так, что ли?

– Нигде даром хлеб не дают скушать. К нему бы ещё и маслица не мешало положить. – Варя опять чуть было не сказала вслух о детях. – Без масла какой стол? Я, например, никогда, не садилась трапезничать без красной рыбы.

– У нас такой рыбы навалом в магазинах, совсем дешёвая; по семьдесят копеек килограмм.

– Это что за рыба такая в копейках ценится?

– Горбуша разве плохая рыба из магазина?

– Да ну вашу рыбу, у нас её за рыбу не считают.

– Какая у вас?

– Всякая, от малой до великой. От дешёвой до дорогой; от ельца и до красной рыбы стерляди. Елец, сорога, таймень, хариус, стерлядь, жирный сиг – много рыбы всякой. Всё не пересчитаешь. Только со стола не сходит стерлядь. Сама за ней ныряю каждое утро до появления рыбнадзора. Чуть что, как увижу – два пальца в рот и всем оповещение. Ноги в руки и аля-улю…

– Ты нам зубы не заговаривай. Мы ждём конкретный ответ. Уже перрон показался.

– Ты когда из Франции прибыла? – опять почему-то спросил Петька.

– Перед тем, как сесть на ваш поезд.

– Тогда почему ни самолётом, ни через Москву?

– У нас самолёты не приземляются. Все кедровые макушки общиплют. Тогда шиш вам, а не орешки кедровые. Вы, думаете, они на земле валяются?

– Вот интриганка, настоящая артистка, хоть бы один раз улыбнулась.

– Ну, так, что невеста с племяшами, надумала к нам присоединиться?

– Слишком долго вы её уговариваете, Какие вы казахи, если не можете невесту украсть, – с улыбкой подошла проводница к Варе. – В одеяло её, в такси, и до дому.

– Не те времена, гражданочка. Теперь власть Советская, так упрячут за похищение, что и маму за это время забудешь, как величать. Не переживайте, я уже собираюсь с вами. Боюсь вот только, где вы меня оформите на жильё. Где стаж буду зарабатывать? Какая зарплата будет у меня?

– Ты не волнуйся за себя, всё устроится, как надо, – сказал Петька. – У нас девчата и в ус не дуют ни о стаже, ни о зарплате.

– Э-э, нет, я так не хочу. Не зная броду – не лезь в воду. Утонуть можно.

– Молодец девушка, – поддержала её проводница, ранее она о ней думала совсем иначе; считала её скандалисткой, и не более того.

– Что ты такая нудная, Варька? – спросила певица с лирическим жанром.

– Ты меня с собой не равняй. Я не стрекоза, а он не муравей.

– Она правильно смотрит в будущее, – поддержала её проводница.

– Да, конечно к старости надо готовиться заранее. Я смотрю на своих землячек, которые уже рогами в землю глядят, просто страшно становится. Ни воды зимой не принести на санках, кругом в нашей Швейцарии снега выше крыши. Вода как лёд холодная, руки коробит от такого удовольствия.

– Ты, права Варвара. У меня мама ещё живая, правда, старенькая, а я вот тут с вами веселюсь.

– Не надо себя попрекать; у вас работа такая.

– Я первым делом, как возвращаюсь, немедленно иду к ней проведать. Справляюсь о её здоровье. Такая она довольная бывает. Посидим, чайку попьём, посмеёмся над чем-нибудь, и опять в разъезды. Втайне перекрестит меня своей маленькой ручкой. До ворот, возможно, проводит и помашет, утрёт нечаянно набежавшую слезинку и опять в себя уходит до следующего моего появления. А тебя кто встречает, провожает?

– Меня встречает и провожает сибирская банька. Натоплю её до колена, созову девчат, раза по три, залезу на полок, так дам себе жару, что воздух очищает лёгкие. Дышать порой нечем от жары.

– Зачем же так себя изводить? Это очень вредно.

– Тяжко станет, мы немедленно в снег, как куропатки, с головой, побарахтаемся и опять на полок.

– У вас веники дубовые?

– Что вы, какие дубы в Сибири? Я хвощусь пихтовым веником.

– Он же ужасно колется! – испугалась проводница.

– Зато натуральное иглоукалывание. Выхожу из бани вся чёрная от сажи. Смотрю в зеркало, ну нет, надо опять ползти на полок.

– Видимо, у вас, в Сибири бани по-чёрному сложены.

– Всякие встречаются, и по-чёрному, и по-белому. Но мне больше нравится баня по-чёрному.

– Почему?

– В ней камней очень много навалено, целая гора; огонь и дым идёт через камни прямо в помещение, в баню. Так в ней напаришься, кажется, пушинкой летишь до дому. А дома стаканчик брусничного сиропчику с мёдом опрокинешь.

– Да ещё это самое, – Капля показал мизинцем по шее себе.

– Кто как, а я нет, ни за что – не приученная к этому зелью.

– Можно найти и послабее, – вступил в разговор Тимофей.

– Свобода выбора. Я так думаю: Баня парит – здоровье дарит. Зачем же пагубно издеваться над собой? Например, если я попарюсь пихтовым веником, знаете, какой аромат эфирных масел всю неделю излучает тело человека… Э, нет. Вам этого никогда не понять, если не испытаешь на себе.

Поезд подходил к вокзалу, издавая слабый гудок, предшествующий его появлению на станции.

Проводница осторожно поманила пальцем пассажирку для собеседования.

– Ты, девочка, не особенно перед ними расстилайся. Какие бы они ни были мужики. Это мужики, щучье явление. Сегодня у них одна жена, завтра спаривается со своей артисткой. Ты учти мой совет.

Варя подошла ближе к проводнице, взяла адрес её из рук для будущего продолжения дружбы.

– Спасибо. Я мама троих деток. Меня учить – только портить.

– Что ты говоришь? Сколько же тебе лет, голубушка?

– Разменяла четвертной. Только вы, пожалуйста, никому ни слова. Подумают, баба-ветер; оставила детей и поехала с первыми попавшими. А мне искусство хочется испытать на себе. Я со дня рождения мечтала стать певицей. А тут на тебе, подумала, подумала, дай-ка всё-таки попробую. Мужики мне как собаке пятая нога.

– Ты так выглядишь молодо, дай бог тебе здоровья и твоим деткам.

К поезду подошёл ПАЗик. Водитель вежливо встретил старых знакомых гастролёров. Варя не отставала, шла по счёту шестой.

– Девушка, вы, по всей вероятности, заблудились. Ваш автобус, наверное, во-он, где стоит? – остановил Варвару водитель.

– Пусть садится, она верным курсом направилась. Садись, Варя, – Капля взял чемодан и рюкзак из рук девушки.

– Где вы её подцепили, у нас что, своих казашек или татар мало?

– Разговорчики! Чтобы я больше не слышал в её адрес таких слов!

Пока Капля разговаривал с водителем, девчата заняли все места по старой привычке. Варе досталось место у стойки, у входа стоя.

– Девчонки, будьте гостеприимными, уступите место поудобнее для новоиспечённой артистки.

– Когда заявит о себе, что она артистка, тогда пусть занимает хоть все места, лежачие и стоячие. А пока на равных правах.

Удобно и крепко держась за стойку, Варя рассматривала незнакомые места в окна автобуса.

– Ничего-ничего, я и здесь постою, – ответила она отказом Капле. – Не маленькая, не свалюсь под двери автобуса.

– Не хочешь – не надо, а мы и не хотели! – девушка засмеялась; на её неприятном лице появилась широкая улыбка.

Варя подумала про себя: «Какую должность, какое место занимаешь ты среди артистов, на сцене или за сценой? Оттого-то ты и в вагоне рыбой торчала без звука». И вдруг она услышала задорный и звонкий голос этой девушки, которая запела частушки. «Тогда понятно, зачастую неказистые девушки компенсируют свои недостатки не мытьём так катаньем. А, в общем-то, неплохо поёт. Даже можно сказать, вторая Мордасова».

– Тоня, прекрати богохульничать! – запретил петь нецензурные частушки руководитель коллектива. – Ей-богу, ещё раз услышу, пешком домой пойдёшь. А Варвара место твоё займёт.

– А мне что бог, что дьявол, я в них ничего не понимаю и не верю.

– Не понимаешь, тогда прикуси язык. Ей-богу, услышу матерные частушки, выдворю из коллектива совсем.

Тонька, как будто не слыша, продолжала свою линию.

– Варька, подхватывай, вместе веселее. Не робей! – крикнула Тонька. – У нас таких, не особенно приветствуют.

– У кого это «у нас»? – взъерошился танцор. – Каких «таких», как ты особенно. Да?

– «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село,

Горе-горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело.

Тут беда приключилася страшная; мы такой не видали вовек,

Как у нас, голова бесшабашная, застрелился чужой человек».


– Что ему так приспичило застрелиться, не знаешь, Варька? Кирдык ему!

Варька, не слушая ёрничество новой знакомой, продолжала петь.

– «Суд приехал: допросы, тошнёхонько;

догадались деньжонок собрать.

Осмотрел его лекарь скорёхонько

и велел где-нибудь закопать».


– Выходит, как собаку, что ли?

– «Меж двумя хлебородными нивами,

где прошёл неширокий долог

Под большими плакучими ивами

успокоился бедный стрелок».


– Ты скоро закончишь? Выть по-волчьи уже хочется от твоей мелодии! Продолжай, это я так, для успокоения души. Песня трагическая, а что нам-то делать после этого? – остальные артисты просто смеялись над Тонькой.

Варя не слушала никого, продолжала произведение, которое она всегда исполняла на любом концерте с удовольствием.

– «Будут песни ему хороводные на заре и в полночь напевать.

Будут нивы ему хлебородные безгреховные сны навевать».

– Жуткая песня, Варька, не сочувствую тебе, даже вот столько. Ты его знаешь, он хоть красивый был, нет?

– Неважно, что снаружи, главное, что имеешь внутри, – сказал Петька. – Мы в самый раз с тобой, Тонька, подходим к этому оригиналу. Не лучше – не хуже.

Тонька замолчала. Умолкла и Варя.

– Спасибо, тебе Варя! Твой голос дан природой свыше навечно тебе, и с этим не поспоришь. А, вы, девчата, не завидуйте чёрной завистью. Богову – богово. Будете завидовать, последнее отберёт, что имеете. У бога свой закон.

– За что мне спасибо?

– Сама догадайся.

Артисты посмотрели по углам автобуса, заглянули в окна, чтобы найти, за что отблагодарил Капля Варю. Никто так ничего и не понял. Варя поняла.

– Ты её часто поёшь?

– Так, при случае, как в данный момент; в помощь бессильному.

– Понял. Мы её включим в твой репертуар. По заявкам от зрителей. Ты её так проникновенно спела, что мурашки под кожей поползли. И голос самый раз под эту песню. Тебе никто не говорил, что у тебя лучше получается, чем у Руслановой?

– Мне до Руслановой, как до Китая пешком. Я её очень обожаю.

– Я с тобой, Капля, тоже согласна. От Варькиного исполнения на моей голове начало ползать что-то не понятное! – крикнула Тоня.

– Мыться чаще надо, не будет тогда никто ползать по голове.

– Ребята, подъезжаем к магазину. Готовьте деньги. Водитель остановил ПАЗик. Я побежал, гостинцы надо детям купить; они меня всегда не с пустыми руками ждут.

– И мы с тобой! – крикнули гастролёры, копошась в собственных сумках в поисках денег.

– Девчата, а я попробую поискать туалет. Очень приспичило.

– Где ты его здесь найдёшь? Вон в арык, накинь на голову подол, как апайки, лишь бы тебе не видно было, а там хоть трава не расти.

– Последую твоему совету, шорты сниму, накину на голову, и трава-ковыль возрадуется от светопреставления.

– Беги-беги! Не то вожак наш скоро подзатарится, ждать не будет.

– Что же я, прямо здесь буду, что ли? Ладно, дело ваше, будете или не будете ждать, а природу перехитрить невозможно. Вот-вот что-то на полу появится.

– И что это ему захотелось застрелиться? Как ты думаешь, Варя?

– Бывший кандальник, всю жизнь по тюрьмам ни за что, ни про что. Ни роду нет, ни племени, кого под тень принять. Не плачется родимому. Кто будет защищать…

– Ну, ты, даёшь, с тобой очень интересно сходиться, кругозор не тощий. Меня так зацепила твоя песня, об отце вспомнила. Он после войны без вести пропавший, уже на Колыме. А я тут хиханьки да хаханьки. Плакать надо. Ты уйдёшь или нет? Напрудишь ещё чего доброго, куры просмеют!

– Тоня, ты веселись, пой частушки; они тебе идут здорово. Тебя отец защитил, чтобы ты пела всё, что на ум придёт, только, правда, без картинок. Я побежала, очень прижимает.

Варька пробежала в поисках туалета два-три квартала. Так прижало, что уже дальше некуда. Решила присесть под железобетонным высоким забором.

– Ай-яй-яй! Ни карашо куда нельзя делать нужду! – высмеял прохожий. – Во-он, там дальше есть двухочковая яма.

В испуге Варька покрутилась вокруг самой себя, застегивая молнию; никак не получается. Повернулась уйти от глаз прохожего.

– Туда не нада кодил, ты оттуда пришёл.

– Разве? Я в таких строениях всегда блуждаю. Я лучше ориентируюсь в лесу: по сучьям, по коре, по шапкам макушек деревьев, по солнцу, а у вас одни дома с дымоходами; серость какая-то однообразная. Спасибо за совет.

Она поверила мужчине, пошла совсем в другом направлении, и неожиданно увидела между домами ПАЗик. Решила за ним побежать, в надежде, узнать в каком направлении они скрылись, да так ничего не узнала. Чем дальше шла, тем больше появлялось глинобитных невзрачных жилых помещений, возле которых сновали дети. Она вышла на широкий проспект города и не спеша двинулась дальше. На домах Варя не заметила табличек, указывающих порядковые номера домов и тем более названия улиц. «Куда мне теперь пойти? Хорошо, что я прихватила с собой сумочку с документами и с деньгами».

Она увидела женщину с ребёнком, бегущих из детского садика.

– Женщина, добрый вечер!

– Добрый, если не шутите!

Варе показался голос, каким-то родным с далёких берегов Ангары.

– Скажите, пожалуйста, где-нибудь здесь есть Дворец Культуры?

– Вам который Дворец Культуры? Здесь их много.

– Сколько их?

– О, милая моя, никак нет, не имею понятия. Я ими не увлекаюсь. Вот моё всё увлечение. – Женщина прижала к себе мальчика. – Всё время уделяю ему.

– Мама, я знаю, где есть Дворец Культуры! Мы вчера с воспитателями выступали в нём! Нас приняли там очень хорошо и подарки дарили.

– Ах, да-да. Во-он, прямо идите по Проспекту, никуда не сворачивайте. Квартала три-четыре пройти всего лишь. Вам лучше автобусом проехать, правда, ходят уж очень редко. Мы тоже решились, быстрее пешком добежать.

– Спасибо, я вам очень признательна. Хотела в магазин заскочить, да уже они закрытые.

Женщина внимательно всмотрелась в её лицо.

– Кажется, как вроде я вас где-то когда-то встречала?

– Никак нет. Не могла произойти с вами встреча.

– Вы, чем-то встревожены? Наверное, не из здешних мест?

– Я проездом, чёрт бы побрал такую коллективную поездку.

– Вам некуда пойти? У нас есть гостиница «Люкс», – женщина написала адрес гостиницы. Вы в нашем городе одна так поздно не ходите. Город очень неспокойный, в смысле, ну сами понимаете.

– Да-да, я поняла. Это у вас такой город?

– Мама, пойдём быстрее, я писить хочу.

– Это слово «писить» меня и привело к такому ужасному положению. Мои не знакомые товарищи уехали от меня, не дождавшись, пока я туалет искала.

– Как-то вроде бы не по-человечески так поступать.

Увидев красивый Дворец Культуры, Варя, не помня себя, поднялась на высокое крыльцо культурного учреждения. ДК уже был почти закрыт. Ночные мероприятия подошли к концу. Из него выходили посетители, довольные потрясающими спектаклями. Тем временем Варя, не замеченная ни кем, сидела в самом отдалённом углу фойе, прижимая к груди своё сокровище – сумочку с документами и небольшой суммой денег.

Двадцать три часа. Дежурная вахтёр прошла мимо запоздавшей посетительницы раз, другой, третий.

– Девушка, наш ДК на ночь закрывается на замок. Я бы очень желала, чтобы вы покинули помещение. Если что-то вам нужно в ДК, то вы приходите завтра к девяти часам. Все как штык будут в сборе.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Я вам не причиню никаких опасностей, если вы позволите мне переночевать вот этом углу до утра. Мне совершенно некуда податься. А города я очень боюсь.

– У вас никого здесь нет знакомых?

– В том-то и дело – они есть, и их нет.

– Как это, и есть, и нет? – тревожно спросила вахтёр.

– Я здесь оказалась совершенно случайно.

– Вы что, были пьяна? Вас тоже завернули в одеяло и подбросили как ненужную вещь? У нас часто так воруют невест своих. Так они их к себе домой везут и до свадьбы выдерживают время, не касаясь невесты.

Варьке битых полчаса пришлось рассказывать всё о себе, как всё произошло.

– Ну что же, если твоя правда, я смею позвать мужа к себе на дежурство. Как говорят, доверяй да проверяй.

И всё-таки дежурная отнеслась к рассказу Вари с недоверием.

– Лёня, ты приди-ка сегодня ко мне, посиди до утра.

– С тобой плохо? – послышалось с другого конца провода.

– Нет-нет. Всё нормально со здоровьем. Тут у нас птичка-альбатрос хочет пригнездиться. Как-то всё, сказанное ею, не внушает доверия.

– Если вы обо мне остались плохого мнения, то я лучше уйду.

– Куда же вы на ночь глядя? Первый час ночи уже! Нет, я вас никуда не отпущу.

В дверях послышался скрежещущий звук ключа.

– Это мой супруг со своим ключом пришёл.

Варя вышла навстречу мужчине, упрашивая его оставить частицу надежды; дать ей возможность переночевать в ДК.

– Вы меня не бойтесь. Я не нарушу вашего спокойствия. Вы меня поймёте, непременно. Вот увидите, я не тот человек, за которого меня принимает ваша жена.

Жена, улыбнувшись, спросила:

– Вы, наверное, кушать хотите? – потом обратилась к мужу. – Ты не догадался прихватить с собой что-нибудь поесть нам? Я там как раз сегодня напекла пирожков с капустой.

– Я их все сложил, что ты напекла, так, на всякий случай. А что останется, подумал, с собой на работу возьму, чтобы домой за обедом снова не бежать. Сама знаешь, работа не ближнее расстояние от дома.

За вечерним столом, да с самоваром, Варя рассказала о себе без запинки, как будто прочитала книгу. Дежурная, тётя Зоя, расчувствовалась, и как бы незаметно для других глаз прослезилась. Глядя на нее, Леонид решил заговорить жену и спросил незнакомку:

– А как вдруг не найдёшь этот коллектив? Вдруг это вовсе не гастролёры, возможно и гастролёры, но из другого города, тогда как? Чемодан с вещами плакал?

– Чемодан-то ладно, – успокоившись, вступила в разговор тётя Зоя. – Ты ведь не по сезону одета. Когда ты ещё отыщешь пальто, может, и вовсе не найдёшь? Ты утром задержись на полчаса; Леонид пойдёт на работу, а я принесу тебе своё пальтишко. Я уже выросла из него. Дочерей у нас нет, некому передать наследство. А тебе в самый раз сгодится.

– Я очень хорошо одета, у меня всё есть при себе, вот только бы встретить мне их, – Варя расстроилась. – Вдруг и правда не найдём друг друга? Там полон чемодан нижнего белья, лёгкой одежды. Главное, мне очень жаль, в чемодане лежит сценическое нарядное платье для исполнения народных песен. Мы сами с подругой кроили, шили и примеряли. Одним словом, там сарафан ярко-красный с голубыми орнаментами, блуза светло-голубая из шифона, кокошник под общий цвет сарафана и всё такое остальное. Туфлей, правда, не имеется. А в рюкзаке набор для туалета, щётка зубная и всё другое, ой, и порошок есть зубной там. Это я прихватила на всякий случай; попадутся туфли белого тона, так я их буду вперемежку с сахаром, чтобы потом отмыть и в другой цвет покрасить. Очень жаль, если потеряется альбом семейный. Там всего в единственном экземпляре.

– Ты говоришь, сварщиком работала по четвёртому разряду? Корочки покажешь?

– Они там, в чемодане.

– Вот те раз! Как докажешь свой разряд?

– Очень просто, проще пареной репы, как на два пальца плюнуть.

– Уже чувствуется разговор коллективный, среди мужчин работала?

– Сдам образцы. Можно сразу сдать работу под водой. По пятому вкалывала, от сака постоянный ток, электроды марки УОНи.

– У меня дома пачка МЭровских.

– Выбросить их бы не мешало. Говно, не электроды.

– Слушай, жена, а ведь соображает. Есть теория – придёт и практика.

Для Варьки оказалось неожиданностью, как он сказал:

– Женщина, возьму тебя в свою бригаду, чувствую, не подведёшь. В ЖБИ отправляйся оформляться на работу.

– Могу и подвести.

– Хорошо, что честно признаёшься. Меня это не пугает. Заработок на этом производстве тебя не отпустит. Зубами держаться будешь, и нам такие работники нужны. От этой организации и квартиру быстро получишь. Полгода-год, и ты с жильём. А пока определят в комнате общежития. Семью сам помогу перевезти. Трое детей не шутка в дороге. Глаз да глаз нужен.

– Если честно сказать, не нравится мне здесь. Всё степь, степь, да степь, и только один ковыль украшает.

– Ты, доченька, не мути себе голову. Делай, что тебе говорят. Нам с женой тоже не нравилось, когда-то да вот привыкли, за руки не оттащишь с этих мест, и калачом не переманить ни в какое другое место. Заскучала наша девочка. Давай-ка, жёнушка, отведи её в класс вокала.

– Леонид, поздно уже. Первый час ночи. Тебе на работу рано вставать.

– Работа не волк, в лес не убежит, а девушку прослушать надо. Аль не заинтересована сама? Покажешь ей свою бандуру.

– Пройдёмте на второй этаж.

Справа у дверей стояло небольшое пианино.

– Я здесь всю жизнь отработала, так сказать, до пенсии. Учила детей музыкальной грамоте. Сольфеджио мало кто усваивает.

– Значит, слух не ахти.

Варя пригорюнилась, задумавшись над тем, что чужие люди относятся к ней по-родственному с добродушием. Свои, родные, удерживали до четверти века; не позволяли выбраться из глухомани, пока не сбежала замуж.

– Ты права, я тоже скучаю по своей работе. Вот и пристроилась на старости лет дежурной в ДК, напоминает молодость. Ты о чём призадумалась? Не горюй, не оставим тебя в одиночестве, а тем более в беде. Давно пела, может, прогреем связочки?

– Всю дорогу горланили с гастролёрами.

– Нельзя горланить хорошему солисту, который чего-то стоит.

– Послушайте, пожалуйста, песню:

Ой, ты, Волга, Волга-реченька.

Ой, река ли ты красавица.

По лугам ты льёшься, стелешься,

По пескам бежишь, торопишься.

Ты от счастья, Волга-реченька,

Расплескалась, взвеселилася,

И твоя волна игривая,

До Кремля к нам докатилася.


– Достаточно. Я прекрасно знаю содержание этой прекрасной мелодии. Как раз подходит для распевов. Прекрасное исполнение высокое сопрано. Чувствуется, у хорошего преподавателя прошли подготовку. А ещё что можешь нам показать?

– Я только что пела «Меж высоких хлебов затерялося».

– Что ты? Что ты, это вовсе не для твоего исполнения! Кашу маслом испортить недолго. Лёня, ты слышал, её исполнение.

– Слышал, только ты позволь ей самой выбрать репертуар. Сама знаешь, какое настроение появляется у солиста, когда ему навязывают, то, что ему не нравится. Пусть попробует спеть только для нас в темноте.

– Меж высоких хлебов затерялося…

Варя пела, вкладывая в песню переживания и разочарования души. А муж с женой не находили слов, что сказать исполнительнице. Тётя Зоя подбирает тональность, переходя с одной на другую.

– Превосходно! У меня нет слов, – восхитилась она.

– Ну вот, а ты чего-то остерегалась. Певцу надо дать выбор и ни в коем случае не навязывать, свои понятия.

– Я поняла, Варенька, что тебе больше подходит, хотя нельзя исключать и высокое сопрано.

– Богатым наследием наградили тебя родители, спасибо им за тебя и за твой талант.

– А ещё что бы ты могла нам показать? Правда, время уже поздно. Мужу надо идти спать.

– Я что маленький ребёнок, что ли, всё спать укладываешь, спой, Варя ещё что-нибудь. Не то улетишь, как бабочка, тут тебя и видели.

– Хорошо лично для вас попробую исполнить, как мужчине.

Вижу чудное приволье,

Вижу нивы и поля,

Это русское раздолье,

Это Родина моя.


– Варвара, притормози! Ты, в какую партию залезла? Это моя партия. Не отнимай у меня кусок хлеба! Это же теноровая партия. Да-а, ты сегодня нас удивила, обрадовала несказанно. Вот и горе горькое невзначай на нас набрело. У какого преподавателя ты проходила курс науки? Я его знаю? Не поверю, чтобы без подготовки можно было так чисто и грамотно исполнять произведения классиков.

– Родилась я под грохот канонады, я смерти глядела в лицо. С первых дней была жизни не рада средь раненых и павших бойцов. Мне говорят часто, «ты впитала в себя все звуки первых дней войны». Вот отсюда и зародился талант широкого диапазона. Из глухой тайги я выбралась кое-как. Некому было мне преподавать уроки хорошего тона и уроки музыки. Услышу Зыкину, её копирую; услышу Русланову, до неё добираюсь в поте лица. Вот и все мои преподаватели, правда, ещё Александра Стрельченко, да Ольга Воронец, только у меня к последним сказанным певицам нет особого притяжения; больше тяготею к сильным нотам.

– А говоришь, не знаешь нотной грамоты. Варенька, ты бы не хотела у нас здесь устроиться преподавателем вокала, а я бы к тебе присоединилась аккомпаниатором.

– Мне, кажется, это невозможно, по той причине, что у меня нет вообще музыкальной грамоты в голове. Не знаю нот. Придёт в одно прекрасное время ученый музыкант, и меня под зад коленом Отдел культуры. И куда я тогда могу себя пристроить, вы не можете ответить на это? Я могу. Сварщиком в одну сторону. Имею корочки, значит, надо бить одной струёй металла, пока есть возможность, а там дальше будет видно. Кстати, там и заработная плата всегда высокая, а мне что и надо. Нет. Я уж пока поработаю сварщиком, а по вечерам буду заливать душу песнями.

– Она права, тонко сказано: заливать душу песнями, но не вином. У тебя природой поставленный голос, никаким рашпилем, напильником не выточишь, если нет ни слуха, ни голоса. У тебя всё имеется при тебе, я ведь тоже заядлый рыбак за песнями, кто-то на берегах Балхаша, а я среди женского коллектива. Тоже люблю петь, хлебом и сыром не заманишь на берег. Кстати, кто такие гастролёры, по фамилии можешь назвать?

– Нет.

– А звать их как?

– Их очень много вместе со мной ехало; в пределах двадцати-двадцати двух человек.

– Так это смахивает на большую концертную бригаду. Пока я о такой бригаде ничего не слышал.

– Как они рассказывали о себе – это совершенно новый коллектив. Руководители старые жители вашего города. Они, будучи ссыльными, по 58 статье были шли.

– Жаль мужиков, всех брили под гребёнку. За надо и ни за так.

– У вас-то ещё что. Вот у нас в Сибири все деревни и сёла затарены политическими, бывшими по статье 58. Те двое мужчин, которые прижились у нас, так их после реабилитировали, жёны к ним переехали с детьми. Рассказывают: один что-то такое бухнул против комиссара военного, он его немедленно спрятал; ни за что корпели в лагерях смерти, не лучше концлагерей Освенцима, где мой отец пять лет проторчал. Не может он рассказывать и тем более вспоминать прошедшие дни лагерей смерти.

Переключившись снова на тему Варвары, дежурная ДК спросила:

– Почему ты не хочешь поступить на вокальное отделение какого-нибудь института?

– Рад бы в рай, да грехи не пускают.

– Ну, уж так много ты нагрешила? С детьми, женатые, тоже учатся.

– Не в этом дело. К примеру, девочка наших общих знакомых принята в институт на вокальное отделение. Так вы знаете, какой голосок у неё? На хвост наступи мышке, она сильнее подаст голос. Все дети с руками мохнатыми своих родителей учатся в престижных учебных заведениях. А мы по их понятию – отбросы общества. Правда, говорят, таланту надо помогать; бездарь сам пробьётся.

Прошло три дня. Варвару никто не искал, и она уже начала забывать о своей неудачной поездке в Москву за песнями.


– Тимофей, давай, распечатаем Варькин чемодан; возможно, там найдём улики о ней. Может фотку какую найдём? В милицию сообщить надо. Повесят на стенд: «Их разыскивает милиция!» Не то пропадёт девчонка не за понюх табаку.

– Не будет она связываться, скажут, пройдёт три дня вот тогда и приходите.

– Так ведь уже более трёх дней миновали, а её всё нет и нет.

– По моему понятию, она, наверное, уже домой улетела.

– А, как же вещи: чемодан, рюкзак. Надо посмотреть, что там у неё наложено. Разреши, а, Тимофей? – настаивал Петька.

– Давай, валяй!

– Марина, гони заколку, ею откроем, чемодан на ключ закрыт.

– Разве она преступница? – спросила себя Марина.

– Не возьмут – заставим. Ты у нас машинисткой работаешь, вот и напечатаешь несколько листовок о пропаже человека. Хорошо бы ещё фотографию приклеить.

– Давай найдём симпатичную казашку, татарочку, какая разница, они здесь все на одно лицо. Приклеим к объявлению и пойдём сами искать по приметам. Кстати, я заметил, у неё на лице шрам.

– На лице или на щеке? – спросил Тимофей. – Как-то под волосами я его не заметил.

– На щеке левой, как будто только-только откинулась.

– Ну ты мне, цыц! На неё это не похоже! Мало ли что может с человеком приключиться.

– Поверх всякого белья лежат чисто белые отутюженные плавки, считайте, раз, четыре штуки. Куда их ей так много? Дальше четыре бюстгальтера разноцветные.

– Вот богачка, у меня столько не имеется.

– Тебе не обязательно бюстгальтер иметь!

– Это почему же!?

– Раньше барышни на прыщи бюстгальтеры не надевали. А у этой мадам кое-что виднеется. Один купальник неразъёмный розового цвета.

– Ты собираешься ревизию произвести содержимого чемодана? Может, подойдёшь с актом приёма и сдачи на подпись мне?

– Всё может быть, всё может быть товарищ Капля, – Петька продолжал ворошить содержимое чемодана. – А вот и костюм сценический. Точнее сарафан ярко-красный с голубыми цветами по подолу, а посередине приятный орнамент. Вот голубая блуза с длинными рукавами из ткани шифон. О! Гляньте, какой кокошник, загляденье одно. Куда же она так нарядно собралась? А вот и фотка! Точно, она казашка или татарка! Нисколько не отличишь, среди всей этой национальности.

Петька продолжил рыться в вещах.

– Стоп! Нашёл!? Чего тебе ещё надо?

– Да подожди, ты! Вот гомонок ещё лежит, может в нём что-то написано? – Петька, продолжил рыться и нашел под вещами семейный альбом.

– Я кому сказал!? Закрой чемодан! Дальше тёмный лес, тебе другого знать не дозволено! Прекрати инвентаризацию. Что-то пропадёт – на тебя спишу. Не отмоешься. Сказано достаточно, значит, достаточно. Всё, что надо, нашли. Теперь чисто женскими руками немедленно сложить точно так же, как было, и незаметно.

– Фу! Решили скрыть свои похождения по чемоданам, – засмеялась Марина. – Девчонка не курит, она тут же определит запах табака от рук.

Петька растерялся, не зная, что делать и как теперь быть. Чемодан был открыт, и его рот точно так же был открыт в ожидании чуда и помощи в данную минуту.

Он поставил ногу на крышку чемодана.

– Закрывай на замок, как было. Всё равно догадается и всё поймёт: поиски были предприняты в её же пользу.

– Хорошо-хорошо, дай хоть одним глазом в альбом глянуть.

– Я кому говорю! Закрой, не то в рыло получишь!

– Прямо так уж сразу в рыло!? А если я увернусь?

– Понял, нет? Чемодан закрыли и на место поставили, где стоял! Вот тебе контрамарка с моей подписью. И попробуй только подойти к чемодану.


Прошёл месяц. Варвара устроилась на работу сварщиком в ЖБИ. Ей выделили место в общежитии с двумя девчонками.

Ночь. Варя услышала, как кто-то старательно пыхтит да лезет в окно. Она тихо подошла, увидела мужчину. И тихо, чтобы не разбудить девочек, прошептала:

– У нас, молодой-интересный, через двери ходят, – она легонько ударила туфлёй по рукам, так, что от боли человек сорвался с окна второго этажа. – Дай маленько бабёнкам поспать. Не то замузыкали их, они уже вас не слышат, спят без задних гач. А я вам привратником не нанималась.

– Варя, ты с кем разговариваешь?

– Так. С чёртом с рогами, я лунатик бывший, вот и бормочу что надо и не надо. Спите.

– Ты кто такая? Что здесь раскомандовалась?

– По привычке порядок соблюдаю. Здесь не проходной двор.

– Завидки берут? Ещё раз посмеешь так поступить…

– И что тогда? Я попрошу, чтобы вам выделили место в семейном общежитии. И вам хорошо будет, и мне спокойнее, тем более нашему вахтёру. Жалуется он на вас, говорит, прямо не знаю, что с ними делать, впору хоть выселяй. Не девки, целые пробляди и только. Да и мне с проблядями жить ни к селу, ни к городу. А ну как три пера залетят в окно невзначай. Ищи потом виноватых. Так что, мои дорогие, здесь не проходной двор, кому надо и кому не надо топать, да ещё тем более через окна. Идите любитесь в парках, скверах, садах. Ой, как много места там, на свежем воздухе под чирикание птиц, под пение соловушки. Разве не фантастика? Вы всё уяснили? Больше чтобы я этого безобразия не видела в упор. Страх, как ненавижу доносчиков. По моему понятию, можно между собой договориться без лишних вмешательств извне.

С этого дня, после психологического внушения, девушки словно переродились. Никто больше не стучался в окна, в двери. Каждое утро девчата собирались на работу дружно со смехом и шутками.

– Представляю, как ты встретила моего жениха.

– Летел, как ангел – упал, как чёрт, – поддержала её девушка. – Так ему и надо. Никак не могла от него отвязаться.

По дороге она встретилась с бригадиром. Леонид, идя, рассуждал про себя:

– Опять какая-то девушка потерялась.

– И часто они у вас теряются?

– Очень. Казахстан всё-таки. У них свои обряды, невест воровать, дело не шуточное.

– Моих бы соседок по кровати украли. Каждую ночь с ними воюю, дня не проходит без скандала.

Варвара и бригадир подошли к стенду объявлений. «Их разыскивает милиция». Почитали – отошли. Варвара сочувственно смотрела на пропавших девушек. «Вот так и мои соседки добьются, пропадут и канут в лету».

Фотография 3х4 без уголка появилась в Варькином чемодане совсем не случайно. Когда-то была она запечатлена её братом Варькиным фотоаппаратом «Смена», как любительская, в виде розыгрыша самой хозяйки по просьбе матери Марии Григорьевны. Мария тогда в злобе закинула фотографию так просто, куда ляжет поверх вещей в чемодане.

Она не подозревала, что в чемодане лежит фото. Лежит, ну и лежи себе на здоровье.

Работа работой, а скука напрочь одолевает, порой ничто не лежит к рукам. «Брошу я всё это к чёртовой матери, доработаю месяц и к детям вернусь», – думает она, шагая медленно к месту работы. – «У меня ещё есть в запасе восемнадцать дней отпуска. Можно успеть уложиться, вернуться на прежнюю работу. Тоже не плохо зарабатывала, что ещё надо было мне?»

Перед подачей заявления на увольнение Варя неожиданно встретила старую бывшую знакомую по геологии. Теперь та работала водителем такси. Она пригласила Варю к себе в гости попить чай, поговорить о том, о сём.

– Ты так и не ходила во Дворец Культуры?

– Нет. Что я там забыла? Опять надо знакомиться, опять досье нужно представлять. Да ну их. Домой, к детям вернуться хочу.

– Ты, подруга, так цели не достигнешь. Бери с меня пример, как уехала, остановилась на одном предприятии, так и вкалываю. На море ездила отдыхать дважды.

– Ты себя со мной сравнивать вздумала. У тебя багажу – один я лежу. А у меня их великая троица.

– Да, что ты говоришь, Варвара, ну ты даёшь. Всё с первым опять спуталась? Меня там не было, я бы ему показала беременность. И двойню, и тройню бы устроила. Вот вражина, без мыла в задницу влезет.

– Давай, собирайся, я тебя отвезу на такси.

– И ты со мной.

– Нет, Варя, мне медведь на ухо наступил. Тебя он не тронул, а меня оглоушил своим рёвом медвежьим. Кстати, убили его или нет?

Знакомая открыла двери Дворца Культуры.

– Иди, видишь, солдаты поют, и ты стань с ними рядом, какую помощь окажешь им. Вот, тебе дорога в царские врата, лучшего не дождешься.

Сонька ушла, а Варя стояла, внимательно слушала исполнение запевалы, девочки. Она простояла так весь вечер; никто не обратил на неё внимания. И только по окончанию репетиции художественный руководитель спросил:

– Вы что-то хотели от нас?

– Нет. Ничего абсолютно ничего не хотела, – растерявшись, она решила уйти, потому что репетиция уже была окончена.

– К нам так не ходят! – резко добавила певица к сказанному руководителем. – К нам петь ходят!

– Могу и петь! – не задержалась с ответом Варька.

– Может, проверить её данные? – обратилась запевала солдатского хора.

– Подождите, ребята, пять минут; пока не расходитесь! Послушаем девочку, что она покажет.

Руководитель пригласил Варьку ближе к хору, поставленному в виде разогнутого кольца. Предложил встать в середину.

– Что, прямо так сразу запевалой? – испугалась она.

– Почему бы и нет? Вы о себе заявили, мы обязаны вас принять как хорошую гостью, в том числе и запевалой. У нас так принято. А как в застолье сидят, в хорошей пьянке, где запевала находится, как ты думаешь?

Варька вспомнила свою деревню, где тоже неоднократно была не обделена вниманием и слыла первой песенницей среди своих односельчан. Она взяла себя в руки, вдохнула глубоко воздуха и стояла в ожидании, что ей скажут ещё.

– Вы слышали, что мы сейчас репетировали? – спросил руководитель.

– Не только слышала, но и выучила весь куплет. Вы замызгали хор, как заезженная старая пластинка, потому что не получалось.

– Да, сегодня наша запевала… то ли ей нездоровится, то ли не нравится произведение.

– Голосок её никак не подходит к исполнению с солдатами.

– Подумаешь, нашлась ценитель мастерства, – выругалась Татьяна. – Посмотрим, что ты выдашь солдатам. Им ведь не так просто угодить.

– Не обижайся, Танюша, голос твой не подойдёт к этому куплету.

– Вот и покажи свой класс, если на что-то способна.

– Немного попробуем с распевки, девушка. Кстати, как ваши инициалы?

– Моё досье никого не касается, вдруг, не получится, как у Татьяны; опозорюсь и только. Я уже сегодня распевалась, что в горле пересохло.

– Тогда начнём, пожалуйста, аккомпаниатор, дайте нам вступление.

Пошли длинные вариации на тему русских народных песен; музыкальные пальцы баяниста забегали по клавишам баяна. Кивок головы, взмах руки руководителя. Варька молчала, как бы что-то глотая.

– Для начала мы споём три песенки. «День за днём идут года, зори новых поколений, но никто и никогда, не забудет имя Ленин». Вторую песенку «Ленин в Октябре». Помните слова: «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди». И третью песенку «Во горнице, во новой, стоит столик дубовой, Подай балалайку, подай балалайку, подай балалаечку сюда».

– И теперь, пожалуйста, повторите ещё раз, – говорит руководитель баянисту.

– Как посеяли Маше горооох,

Да, Ванюше друугоой…


– Достаточно. Вы в каком заведении учились?

– Я? – спросила как бы себя Варька. – Ни в каком.

– Подождите минуточку, мы с художественным руководителем кое-что обсудим. Вот карандаш, бумага, напишите нам своё досье. Нам надо знать.

Варвара взяла письменные принадлежности, написала о себе очень мало, указав адрес временной хозяйки, где прожила всего три дня до трудоустройства в ЖБИ, даже не указала название организации. Оставив бумагу на столе, она немедленно покинула Дворец Культуры. Ушла, не попрощавшись, и прежняя запевала хора.

– Хорошие руководители, – сказала она по дороге в общежитие. – Ни очернили, ни обелили, нате вам, любуйтесь на них, а я тут жди их. Есть хочется, как собаке.

По дороге Варю догнал бригадир сварщиков. Они снова подошли к стенду с фотографиями потерявшихся людей. Читая, оба рассуждали, не всматриваясь в изображения.

– Бедные родители, вот горюшко-то какое принесли они им, – сочувственно переживал Леонид. – Как ты считаешь, найдутся эти девушки или нет?

– Кто их знает, может, и найдутся. Например, по моему соображению, три девочки из пяти должны найтись. А в четвёртой и пятой сомневаюсь.

– Надо отклеить фотографии, чтобы носить с собой, и рассматривать при встрече на схожесть лиц.

– Где милиция наберётся такой штамповки, если каждый день будут срывать изображения? Нет, так поступать нельзя. Надо иметь зрительную память. Я, например, владею феноменальной отличной зрительной памятью. Один раз только стоит взглянуть, всё, амба, от меня уже человек не скроется! А в этих девушках я ничего особенного не нахожу. Обыкновенные татарочки, и всё, а главное, отражена на лицах приятная симпатия. Была бы я мужчиной, не ушла бы от меня вот эта невинная совершенность. Видно, хоть и малолетка, но замуж почти готовая, можно приносить мешок и воровать.

– Фу! Какая жестокость, – брезгливо почти крикнул Леонид. – Воруют и заворачивают в одеяло. Невесты не поросята, в мешки заталкивать. Так на рынках поступают, купят поросёнка; в мешок и домой. Ты сейчас оттуда?

– Да оттуда. Проверили, да ничего не сказали, годна или нет.

– Не правы они, ой, как не правы.

– Наверное, потому, что не решились обидеть прежнюю запевалу.

– Ты неправильно их поняла. Они ушли, потому что им надо посоветоваться между собой. Ты их ошарашила своим исполнением, редко такое исполнение можно услышать через сотни километров, а возможно, и через тысячи. Давай вернёмся, я сам поговорю насчёт тебя.

– Нет-нет. Мне няньки не нужны. Я как-нибудь сама с собой справлюсь. Не возьмут в клуб, плакать не стану. Отработаю месяц и домой укачу к детям.

– Это что за разговорчики? Я что, бегал, за тебя унижался, умолял принять без документов, а ты мне козью ножку решила подставить. Возьму ремень и по-отцовски выпорю.

– Вы мне отлично напомнили отца, что дух захватило.

– А что, не так что ли? Трудностей испугалась!?

– Э-э-э, дядя Лёня, пугаться трудностей не в моём характере. Я через них перешагиваю только так, как на два пальца плюнуть.

– Пошли назад. Я всё же поговорю с ними!

– Я сказала, нет! Значит, нет.

– Тогда пойдём в другой Дворец Культуры.

– Вот это другого рода разговор. Пойдём, но только не сегодня. Время терпит. Если я им чем-то понравилась, сами найдут.

– Ты им адрес сказала, где живёшь?

– Ага, ваш – трехдневное пребывание у вас.

– И это отлично.

Буквально часа через три-четыре в комнату тихо постучали.

– Да-да, входите!

Зашли двое высоких крепкого телосложения мужчин. Одного из них Варька узнала. Это был руководитель хора с солдатами.

– Она? – спросил один другого.

– Кажется, она.

– Кажется или она?

– В чём дело, товарищи?

– Дело в том, что выгнала певицу и сама в кусты?

– Как это выгнала? Она сама сбежала, вы ещё не успели за собой дверь закрыть. Правильно поступила, чувствует, что от неё толку никакого нет. Не можешь – не берись. Нечего ребят мучить, им ведь тоже хочется лишнюю минуту со своими подругами время провести.

Художественный руководитель вынул фотографию Вари, показал.

– Это ваша фотография?

– Возможно. Когда это я успела себя запечатлеть? Я к этой фотографии очень близко подходила. Ознакомилась как с потерявшейся. Читаю, ей лет шестнадцать, а самой далеко за полтора десятка. Я так и подумала на татарку, даже посочувствовала ей. Я сорвала фотографию и закинула где-то в ящичек. – Варя поискала в ящичке. – Вот, глядите, похожая на вашу? Я тоже старалась найти подобное лицо в помощь милиции.

– Вам теперь необходимо самой явиться в участок и заявить о себе.

– Надо, значит зайду и покажусь на глаза, чтобы вычеркнули из списка.

– У вас красивая причёска. Под Анжелу Дэвис.

– Наверное, поэтому, привыкнув к настоящей причёске, я не узнала себя в девушке на фотографии.

– Встречай, пропажу, Капля! Только, чур, я тебе её не отдам.

– Это уж, как она сама на это посмотрит.

– Мы к ней сватов зашлём.

– А, мы её уже давно просватали за Станислава, слышали о таком? Это наш художественный руководитель.

– Как так, можно засватать и опять потерять?

– Так получилось. Она сама расскажет о своей пропаже.

– А как же теперь я? Та солистка исчезла, и эта недоступна. Надеюсь, она не откажет нам в смотре художественных коллективов.

– Мы испугались за твоё исчезновение, так и подумали, украли в аул за богатый калым невестой какому-нибудь жениху.

– Ты где пропадала целый месяц, трудно было нас найти?

– Я уже искала, в двух местах объяснили, не знаем таких. Не совсем удобно у вас здесь, куда не кинься, нигде туалета нет. В Сибири хоть за сосну, хоть за кедр спрятаться можно. Приспичило, на глазах у какого-то татарина случилось ЧП, от стыда мой разум повернулся, а он в это время в другую сторону показал Дворец Культуры. Женщина посоветовала во Дворец Культуры пойти. Думала, переночую и обратно домой вернусь.

– Без вещей?

– Так и думала, если бы не мир добрых людей. Накормили, напоили, спать уложили, на диване, обтянутом чёрной кожей. А перед сном попросили меня муж с женой показать исполнение песни. Ой, ты Волга, Волга, реченька.

– Кто это люди?

– Она вахтёр, бывшая пианистка, преподаватель по классу пианино.

– Спрашивала их. Не знают такого Каплю?

– В каком ДК?

– Там, где бюст В.И. Ленина перед дворцом стоит.

– Как это они не знают меня? Я у них отработал без пяти минут, как ровно пять лет. Что ты сама конкретно надумала, опять к тёте? А не даст она тебе под зад?

– К какой тёте? Я уже решила поработать с вами, возможно, что-то и получится.

– Непременно получится. Мы тебе поможем.

– А как с этими быть?

– Один концерт в смотре отведёшь и достаточно им, естественно, немного надо поработать перед выступлениями. Мы тебя освобождать будем по его запросу.

– Как несимпатично получилось, сунула свой нос не вовремя к солдатскому хору, а теперь приходится отказывать.

– Не торопись с выводом.

– Как не торопиться, если он уже назначил время репетиции, совпадающее с вашим временем. Да плюс ещё работа.

– Ты уже работаешь? – удивлённо спросил Капля. – Где?

– Кто меня кормить захочет, такую тушу?

– Не смеши меня. Кем ты оформлена?

– Сварщиком пятого разряда.

– Ты ещё и сварщик?

– А что тут удивительного, пока работала на заводе, прошла курсы науки и вечернюю школу закончила.

– Какое у тебя образование, точнее?

– Всю жизнь хожу-хожу в школу, а получить аттестат не могу. Для факта восьмилетка, де-юре конченное среднее образование.

– Возможно, наоборот?

– А чёрт и сам не разберёт, где юридически, где фактически.

– Мы попробуем вечернюю школу запросить и потребовать аттестат среднего образования.

– Я буду очень вам благодарна за вашу помощь. При получении зарплаты забыла зайти в школу, да, в общем-то, времени не было. Хотела использовать время отпуска, как можно больше дней.

– То есть, мысль опережали действия?

– Да, почти, где-то так. Быстрей, скорей, вещи в рюкзак и на поезд, предварительно надо было заехать к бабушке, у которой почти всю военную жизнь прожила; у неё и в детском доме.

– Такую бабушку забывать грешно. Не переживай, тебя ждёт то самое, что и нас, холостяков. Багажу – один я лежу.

Находясь рядом с такими опытными руководителями в области музыки и исполнения песен, Варвара поняла, какая у неё теперь цель.

– Будь готова к завтрашнему выступлению.

– Что посоветуете исполнить?

– Что получается лучше, как ты считаешь, без напряжения.

– Я без консультации вашей себе этого позволить не могу.

– Так, у нас сегодня генеральная репетиция. Мы уже целый месяц одно и то же прорабатываем.

– А как же я?

– Тебе одной репетиции будет достаточно. Как будто ты до этого ни разу не пела. Не волнуйся, всё будет отлично, Правда, с прохладой встретят тебя, но ты держи себя в руках.

– Мне уже не привыкать прохладно встречающих встречать. Все, как обычно, с завистью, со злобой. Как будто здесь есть моя вина. Сами как мыло во рту сосут, а всё туда же тянутся на сцену.

– Вот ты сама себе и выразила. Держись смело на полу сцены – не упадёшь. После твоего исполнения вряд ли кому представится возможность столкнуть тебя с пьедестала. Ты это устойчиво заруби себе на носу. А моя поддержка даст тебе уверенности и стойкости.

– Не знаю, не верю, пока я не услышу, не увижу себя на настоящей сцене. Меня всю жизнь будет колотить перед выходом.

– Это отличная оценка самой себя. Ну, как я тебе ещё могу доказать!? Зачем тебе лишняя трата часов на репетиции, если тебе сама природа даёт без подготовки.

– Вообще-то Капля, прав. Слушай, что тебе гутарят, – сказал Петька. – Мне бы такой дар природы, я бы свои помидоры не тряс над полом.

– Вы уже прогнали свои номера, Петя?

– Целых четыре часа без перерыва. Немного отдохнём, опять примемся за танцы. Маринка очень устала, да и не обедали мы ещё сегодня. Ноги-руки трясутся, как у овечки от испуга.

– Ты мне это брось! Ноги, видите, ли, у него затряслись. Закладывать меньше надо!

– О чём вы говорите, товарищ Капля? Как посидели в ресторане вагона, так по сей час не было во рту спиртного. По себе нельзя судить. У вас времени на это всегда больше уделяется.

– Ты с кем разговариваешь? Да я тебя мигом вышвырну из коллектива!

– Да хоть сейчас! Ни минуты не задержусь. Что меня здесь держит? Куда лучшие Дворцы Культуры есть, а в них специалисты не хуже вас.

Тимофей, вспыхнув пунцовой краской, осмотрелся по сторонам, засомневался в Варе, которая может поверить скандалисту; воспримет коллектив как самый скандальный и руководитель не особо надёжный.

Пока Варвара не вышла из здания, Тимофей постарался как можно быстрее извиниться перед танцором.

– Прости, Петро, погорячился, – он указал на виновницу его мучений. – Вот Фома неверующий, ей – «брито»; она – «стрижено». И ты, Варя, прости! Все по местам, за работу, чтобы кому-то утереть носы без прикрас.

У входа Дворца Культуры висела огромная афиша:

«8 марта, в 16 часов во Дворце Культуры состоится большой концерт, организован силами участников художественной самодеятельности.

В программе: песни советских авторов, народные песни, стихи, песни и танцы союзных республик, игра народных инструментов. Баян, балалайка, домбра – соло. Конферансье. Вход бесплатный».

Зрительный зал ДК был набит до полного отказа; зрители стояли даже в проходе.

На сцену вышел художественный руководитель.

– Здравствуйте, дорогие товарищи! – Пауза. Тишина. Руководитель поднёс руку к уху: – Не слышу! Что нужно сказать, когда входит руководитель!?

Где-то в середине зрительного зала суфлёр тихо подсказал зрителям: «Скажите ему протяжно: «Здравствуйте!»

– Здрав-ствуй-те!

Конферансье зааплодировал сам себе и погладил себя по голове.

– Молодцы, ребята! – он показал рукой вглубь зала. – Ты зачем тянешь девочку за косички!?

Зрители, оглядываясь, пытались понять, на кого показывает палец конферансье.

– Да-да, именно вы, подойдите ко мне. Завтра с мамой! А сейчас пока вы мне нужен один.

На сцену поднялся второй конферансье с детской слёзной гримасой. Он тёр кулаками по глазам.

– Да не реви ты, верблюд в степи, не то обезвоживание получишь. В степях пустынно – воды не найдёшь.

Второй конферансье начал реветь голосом верблюда и плеваться в первого.

Зал, хохоча, зарукоплескал.

– Я тебе следующим номером нашей программы тоже что-нибудь придумаю.

– Ага, ага, если доживёшь, если не съедят тебя волки.

– Как прекрасные наши просторы! Как чудесная наша земля! Об этом расскажет исполнительница народных песен, Жихарева Варвара.

– Вижу чудное приволье…

Следом за Варей на сцену вышел аккомпаниатор с баяном, мелодично подыгрывая исполнительнице.

– Вижу нивы и поля,

Это русское раздолье,

Это Родина моя.


Баянист проигрывал вариации; Варвара допела и повторила последний куплет.

Зал встал. Аплодировали ей стоя: «Бис, браво, бис!

– Следующий номер нашей программы – танец: «Курочка и петушок»! Посмотрите, как они дружно выклёвывают зёрнышки, наевшись, начинают беситься, ну просто что дети. Сытый желудок и концы говорят, не правда ли!?

Танец никого не оставил равнодушным.

– Надо же, как можно разложить по полочкам и танец без слов, – говорят друг другу зрители. – Без слов понятно, о чём мечтают курочка и петушок.

– Серёдка сыта и концы говорят.

– А теперь послушайте обиды мальчика на женский праздник восьмое марта.

– Восьмое марта, день чудесный

Весёлый, говорливый,

Искрятся лучики в глазах,

Спешат мужчины торопливо.

И что-то прячут впопыхах,

В заветное местечко,

И по-нежному сейчас

В душе таят словечко.

Отец превращается в кота,

Я, сынок, в котишку,

Я подарю рисунок свой,

Отец несёт сберкнижку.

Братец мой залез в корыто,

И шепчет под носом сердито,

Ещё гора горой посуды,

Век этот праздник не забуду!


– С праздником вас, дорогие мамы, бабушки, дедушки! – Мальчик растерялся. – Ой, извините, не то сказал. Надо было сказать сестрёнки, девушки, а я кого поздравил!

Мальчик убежал за кулисы, аплодисменты заставили его тут же вернуться.

– Ты, мужик, не сильно расстраивайся, бабушки без дедушек ничто, за одним столом поздравлять друг друга будем, – поблагодарил чтеца за стихотворение пожилой человек. – Правильно, родителям надо всегда помогать, и в будни, и в праздники.

– Уважаемые зрители, послушайте мелодии родного края казахских степей. Исполняет Хасанова Юлия.

На сцену вышла казашка в национальном костюме и со своим национальным инструментом домброй.

Она аккомпанировала себе сама, сама исполняла песню на своём языке, затем начала переводить её на русский язык. И кажется, национальное исполнение было намного ритмичнее и складнее, чем на русском языке. Она пела о женской доле одной девушки из казахского аула. Кто понимает перевод казахский, тот плачет. А Варе сама мелодия навевала скучную мелодию, и, кажется, тоже вот-вот расплачется. И вдруг минорная мелодия перешла в мажор, Посветлел голос певицы, ярче загорелись её глаза, и публика стала оживлённее.

– Браво, Браво! – нескончаемые аплодисменты.

Не дожидаясь окончания рукоплесканий, живо выскочили морячок с морячкой – вторая пара танцоров.

Баянист заиграл плясовую музыку «Яблочко».

Танцор вышел с исполнением слов: «Эх! Яблочко, куда катишься, ко мне в рот попадёшь, не воротишься!» Синхронно исполняя, он как бы невзначай поцеловал девочку, а та ему погрозила пальчиком и обиженно вытерла место поцелуя.

– Следующим номером нашей программы две бабульки гадают на картах о будущих суженых.

Вышли два ведущих конферансье. Каждый нес под мышкой по стулу, а в руках у одного из них был круглый стол. У второго в руке наблюдались огромные карты:

– Ты случаем, не украла карты?

– Как же я такие карты могу своровать, они же больше меня; нет, я одолжила. Садись, по кругу сыграем, и я по носу тебе надаю.

Не успели они сыграть одной партии, как одна другой стукнула по носу:

– Ты за что меня, а?

– Ты сама первая начала драться.

– Так ты же дура набитая осталась.

– Я ещё карты из колоды не взяла, как я могла дурой остаться?

– А то, что надо сначала на жениха моего кинуть. Дистанцию надо соблюдать!

– Я лицо твоего мужика не видела, как я могу на него кидать?

– А ещё цыганкой считаешься.

– Сначала ручку мне позолоти, а потом раскатывай губы.

Шлёпали, шлёпали две старушки друг другу по носу до тех пор, пока не рассмешили публику.

– Я же говорю, глупая она, а ещё мужика себе ищет, колдует на него.

– Я себе его нагадала, это ты глупая ха-ха! Ха-ха!

Смеются до ухода.

– Следующий номер, песня «Чёрный кот!» Исполняет Жихарева Варвара. Бурные аплодисменты:

– Жил да был чёрный кот за углом,

И кота ненавидел весь дом.

Да и песня совсем не о том,

Как не ладили люди с котом.

Говорят, не повезёт…


Зал встал. Зазвучали бурные аплодисменты.

На сцену вышел ансамбль, исполняющий танец «Берёзка». Девочки были одеты в белые платья с частым рисунком из листьев берёзы. На головках у них были кокошники из тонких веток берёзы со свежими листочками. В зале стояла тишина.

Варя и Валя, вторая солистка русских народных песен, тихо, еле слышно запели песню без аккомпанемента.

– Во поле берёза стояла,

Во поле кудрявая стояла…


Был полный аншлаг, зрители долго не отпускали девочек со сцены. Они убегали и снова возвращались покланяться публике.

– Следующий номер нашей программы… как вы думаете, кто будет следующим номером нашей программы?

– Чего пытаешь людей? – вышел другой конферансье.

– Кто тебя сюда звал, выскочка!

– А зачем здесь ты без меня?

– А без меня, а без тебя здесь ничего бы не лежало, – они запели вместе.

– Когда бы не было тебя, – пел один.

– Знаю, нечистый на руку, сразу оправдываешься. Знаю я вас, – погрозил кулаком.

– Я сейчас!

– Куда же вы, товарищ?

– Танцевали, мы играли, мы плясали, наши ходики устали, а теперь пойдём поспать. Зритель должен отдыхать, – пропел второй конферансье.

Антракт. Заработал буфеты, книжные киоски, оживлённая очередь встала за книгами новых неизвестных писателей. Киоск «Спортлото». Зрители выходили из зрительного зала, кто куда, кто зачем. Через пятнадцать минут занавес снова открылся. Почти у всех в руках были покупки и мороженное, его доедали на ходу перед входом в зал.

– Товарищи, не бросайте стаканчики на пол, в зале, будьте как дома, соблюдайте чистоту! – вежливо предупреждает дежурная по фойе.

– Послушайте песню, выручать мужика надо, чтобы не замёрз, как вы думаете?

– Ты опять здесь со своими шутками!? Плакать надо! Марш отсюда!

Когда занавес открылся, на сцене стояла Варвара, задумчиво склонив голову, слегка поднимая глаза, обводила вокруг взглядом зал. Баянист проигрывал вариации, похожие то на тихий шелест деревьев, то на буйный ветер; а где-то за кулисами шло сопровождение музыкальными инструментами, в которые входили балалайки, аккордеон, скрипки, ложки, и даже двуручная строительная пила, все вторят, имитируют ветру, вьюге.

Варя стояла. Зал заворожено сидел в ожидании.

– Варвара, начинай, тебя ждут, – она повернула голову в сторону голоса. Ещё раз обвела глазами зрителя и тихо запела, как будто если бы откуда-то издали зазвучала песнь ямщика.

– Степь, да степь кругом,

Путь далёк лежит,

В той степи глухой,

Замерзал ямщик.


Последнее слово «Обвенчается» было исполнено проницательно грустно с затуханием голоса.

– Вот это да! Браво! Вот это да, начала с контральто, а закончила высоким сопрано.

– Браво! Браво!

Зрители стоя, аплодировали продолжительными аплодисментами. Из зала несли цветы исполнительнице.

– Вы как-нибудь выберите для себя и для меня время кое о чём поговорить, – сказал поднёсший цветы в годах человек – композитор. – Вот адрес. Я с вами на сегодняшний день не согласен.

– Что такое, я чем-то вас обидела?

– Да!

– Когда, чем? Надо выяснить, не отходя от кассы, – пошутила она.

– Плакал я над исполнением песни. Плакал, понимаете, нет!?

– Чем теперь я могу помочь?

– Кто вас научил зрителя доводить до стрессового состояния, до слёз? Поёте, как рассказываете, в душу вкладываете, так всегда продолжайте, всегда! Слышите меня или нет!

Сменился ведущий концерта.

– Чтобы восстановить равновесие настроения, взбудоражить застоявшуюся после исполнения Варвары кровь, прошу посмотреть танец цыганского табора.

Ведущие танца были Петька Золотухин и Марина Закатная. Они отплясывали, чеканили коленца в середине собравшихся исполнителей художественной самодеятельности. Все без исключения были одеты в цыганские наряды. Одна только Варвара была одета в русский сарафан с кокошником.

Из зала долетели слова: «Красиво пляшут и поют «цыгане». Да, куда им без русских исполнителей, надо попросить, чтобы ещё что-нибудь спела».

Варя из-за кулис услышала слова одобрения в свой адрес: «Что бы ещё такого им исполнить, чтобы душу защипало?»

– Варвара! Варвара, Варвара! – и долгие аплодисменты.

– Готова к исполнению? Что-нибудь новенькое у тебя есть?

Забежав за кулисы, Варя напела мелодию об Алёше. Ансамбль народных инструментов тут же подхватил, и баянист сказал ей: «Добре, Варька, добре!»

Про себя она подумала, как бы ей хотелось, чтобы услышал её этот Алёша.

– Здравствуй, славный ты мой Алёша…

Как живёшь, как твои дела?

Нынче вечер такой хороший,

А вот я никуда не пола…


Низко поклонившись зрителям, Варя быстро убежала за кулисы со слезами на глазах. Её снова и снова вызывали на бис. Зрители в возрасте замечали, что сама певица в слезах, сочувственно, шептали про себя: «Видать, самой себя коснулось. Ничего, это не так уж тревожно, время лечит. Мы тоже молодыми были. А, как поёт, как поёт? Несчастливая эта девица, по ней видать».

– Исполняет солистка Валентина Мурзина. «Ах, Коля, Коля, колокольчик».

На сцену вышла худенькая маленькая миловидная девочка, никак не скажешь, что ей свыше двадцати пяти лет.

– Коля, Коля, колокольчик,

Коля, Коля, Иван-чай,

Коля, Коля, Николаша,

Я приду, а ты встречай.


– Гляди, на неё, как она вызванивает слова.

– Точно, колокольчик.

Поначалу Валя перепутала слова в песне, затем незаметно для зрителя вошла в колею.

– Ну что это за песня, какая-то несерьёзность в её голове; сама придёт, а ты встречай. Вдруг у него кто-то уже есть. Подведёт парня за не понюх…

– Тише, товарищи, тише! Очень трудно петь, когда шёпот в зале. А сейчас Валентина нам споёт: «Сладкую ягоду рвали вместе, горькую ягоду я одна». Пожалуйста, аккомпаниатор, вариации для вступления.

– Слаба она к исполнениям, – тихий шёпот пополз по залу.

– Извините, что-то сегодня у Вали пошло не так, – пунцовая солистка ушла, едва закончив исполнение.

– Что-то ты сегодня не в форме, а, Валя?

– Честно скажу, зависть обуяла, и, наверное, ревность к Варьке. Кажется, ползаю рядом с ней и не совсем попадаю в ноты. Как будто её голос покрывает мой слух. И ничего с собой сделать не могу. Не могу и всё! Её голос и песня стоит у меня в ушах, в голове. Не имею понятия, что делать.

– И что теперь, делай через «не могу». Раньше ты хорошо пела. У нас с вами скоро просмотр номеров перед высокими людьми. Давай, девочка, бери себя в руки. Все петь одинаково не могут, если бог не дал того, чего бы нам хотелось. Я уже вам говорил: «Богову – Богово» Смотри на поле, сколько цветов, все они смотрятся по-разному, если ближе поднести. И воняют по-разному, и красотой друг другу не уступают. В каждом цветке есть своя особенность и прелесть. Бояться поражений, значит не видеть побед. А если посмотреть издали в поле, то какая красотища. Это говорит о том, что всё вместе впечатляет, – уговаривал Станислав Мартович.

– Ага, – сунул свой нос Сергей гитарист. – Есть цветы, на которые даже шмель не садится. Полетает, полетает, как будто от туалета, куда подальше…

– Цыц! Я тебе покажу туалет и парашу!

– А я тебе завидую. Почему я не блондинка? Ты красивая, а я на казашку, говорят, похожая.

– Ну-у! Девчата, вы меня с толку собьёте! Где я вам наберусь красоты!? Одному то подай; другому это предоставь. Представьте, не могу аранжировкой ваших душ заняться. Не могу! Видите, как тебя приняли и с кудрями брюнетки; зато собственный волос. Зачем химией портить природу? Боженька на вас обидится. Скажет: «Вот опять двоим не угодил».

– Не представляю, как будут смотреться чёрные смородины в белой пакле волос? – опять вмешался в разговор гитарист.

– Ты не понимаешь, о чём я тебя предупредил? – закричал Станислав.

Пока Станислав уговаривал исполнительницу лирических песен, на сцене разорялся конферансье. Зал хохотал.

– Ой, хватит смешить, животы надорвали! – закричали в зале.

– Ты знаешь, каков наш план, нет?

– Приблизительно.

– Так вот не надо нюни распускать. Надо готовиться к смотру талантов и к отъезду с гастролями по Казахстану. Варвара у нас новичок, но прежде я ей заранее хочу вынести благодарность за помощь и другому коллективу, хору солдат. Они нас тоже часто выручают.

– Вы собираетесь с гастролями по Казахстану?

– Обязательно поедем, это у нас запрограммировано Областным комитетом культуры города Кзыл-Орды.

Обрадовавшись новостями о гастролях по Казахстану, Валентина со злорадством сказала:

– Слава богу, хоть там её не будет.

– Это к кому относятся твои обращения, ну-ка, ну-ка, рассказывай? – Станислав Мартович хотел было уже выходить из Дворца Культуры, но, услышав разговор двоих о Варваре, вернулся.

– Это она не хочет, чтобы новая солистка поехала на гастроли, – начал оправдываться Петька. – А, я, наоборот, за то, чтобы включить новую солистку в наш состав.

– Чем так она не угодила тебе? – примкнулся к разговору гитарист. – Честно признаться, я бы наоборот хотел, чтобы тебя на гастролях не было. Голосок как у кошки, без прикрас и оттенков, да ещё часто капризничаешь без причины, а на тебя молились, видно, до поры до времени.

– Хочу обрадовать всех. Я иду вызволять солистку из бригады сварщиков. Конечно, после такой работы язык не вяжется, а она ещё поёт.

– Так она ещё и сварщик!? – удивился Петька. – Такая маленькая, что она там делает? Одни кабеля таскать за собой силы неимоверные требуются.

– Возможно, она работает на автоматике, там носить кабеля не надо, – продолжил разговор Сергей. – А, вообще-то стоящая профессия, хлебная, без калыма не будешь.

– Интересно, какой у неё разряд сварщика? – спросила Валя. – А то может, так себе. Лишь бы числиться на работе за галочку. Лишь бы день проводить, да пень колотить.

– Какая всё-таки, Валька, ты ядовитая. А по мне, хоть что она делай, главное, она нас не подвела, со своими готовыми номерами прикатила. Я специально подсчитывал, около трёхсот песен она исполнила за свои годы. А ведь ей лет так всего сколько? Где-то лет двадцать.

– Ну и что ты на это скажешь? Она вчера одна выдала восемь номеров, а как принимали, а?

Пока Варя отсутствовала, четверо участников художественной самодеятельности переругались из-за неё в пух и прах. У Валентины отпало желание к поездке на гастроли.

– Пошлите вы все… Не поеду я никуда!

– Свято место пусто не бывает. Не поедешь – не надо!

– Да подумаешь, артистка с погорелого театра, – разозлился Сергей. – Вон, она не ломается, без репетиции выдала. А с тобой всю соль выжимаешь на рубахах.

– Вы тут без меня не раздеритесь. Никакой провокации, пожалуйста, градус накала немедленно снизьте, и чтобы до меня была тишина! Я пошёл Варюху выручать. Освобождать от работы надо на весь период поездок. И на период смотра талантов перед жюри.

– Давайте-давайте, она залётная пташка, сегодня здесь, а завтра ищи ветра в поле, опять Валентине Степановне в ноги кланяться будете.

– Какой поражающий цинизм, вопиющий голос и страх исходит от тебя, Валя, – присоединилась к разговору казахская певица. – Обо мне то же самое говорите?

– Только не это, только не это. Хватит, уговаривали тебя. Сколько нервов порвали с тобой, – поддержал разговор парень из другого коллектива танцоров.

– Что вы, ребята, из-за меня будете скандалить? Я могу уступить место кому угодно, если не соответствую регалиям вашего заведения. Мне и надо-то всего ничего, чтобы добиться совершенства воплощения; со дня рождения это моя мечта. Свет клином не сошёлся на вашем Дворце Культуры, несмотря на то, что я уже как бы с вами почти породнилась. Я-то думала совсем иначе о вас, Валечка. Одно скажу: методом злобы, ошибок среди коллектива вам не состояться солисткой, потому что видно по вам, вы от зависти трескаетесь по швам и в голосе.

– Она права, ты, Валентина выкинь из головы всякую шушеру. Помнишь, как мы тебя приняли в коллектив? Нет? А её мы искали по всему городу, испугавшись, что она уже вернулась назад, домой. При всех трудностях, без денег, без жилья устроилась на работу и вкалывает, не надеется на помощь от других.

– Вот это я понимаю, твёрдость духа; не сломиться на чужой территории, в чужом краю. Наверное, ещё и зарплату не получала?

– В какую пору получить, если наряды ещё только-только вчера закрыли.

– На сегодня деньги у тебя имеются на завтраки, обеды и ужин?

– Старые запасы ещё сохранились, до аванса, по всей вероятности, дотяну.

– Интересно, отпустят или нет тебя в поездку по Казахстану?

– Я ничуть не переживаю. Не отпустят – не надо. Только песни петь я и у себя дома могу, народу поднимать дух хотя бы по праздникам.

– Ты, наверное, обиделась на нас?

– Зачем? Каждый медведь защищает берлогу, особенно зимой. В своём дому вы хозяева, как скажете, так и поступлю. Грузинская пословица говорит: «Кто сердится, всегда неправ». Так всегда говорил у нас геолог, по национальности грузин. Я у него была помощником младшим на буровой.

– Практичная девица, ничего не скажешь, тебя ничто не испугает.

– Большие заработки на буровых? – спросил Петька.

– Ха-ха! Не ты ли хочешь сигануть на заработки с Варькой?

– А что? Я не такой, как все? Она, женщина, справляется. Думаешь, у меня не получиться?

– Ты глянь на кулак слабой половины, так втешит, что маму родную забудешь, как звать. И медведя в гроб загонит, – ребята засмеялись над Петькой.

– Не смейтесь над парнем, нам, геологам, хватало. Плюс рыба своя стерлядь, грибы, ягоды, сохатина, ешь – не хочу.

– Потому твоя память феноменальная, что рыбой красной питалась, – музыканты поддерживали разговор с Варей, чтобы дождаться прихода Станислава Мартовича.

Валентина Степановна, нагрубив Варе, в какую-то минуту пожалела, что нагрубила ей из-за неостывшей зависти. Чтобы хоть как-то смягчить обстоятельства отношений, она пригласила Варю к себе в гости…

– Прости, меня, Варенька, глупую дурочку, на меня часто так находит. Пожалуйста, прости. Знаешь, я давно хочу пригласить тебя к себе в гости. И ещё хочу спросить кое о чём тебя.

– Пожалуйста, спрашивай, если смогу, отвечу.

– У тебя в чемодане есть фотография.

– Какая? У меня там альбом.

– Та, на которой сидит очень много маленьких детишек и взрослые люди.

– Я сама не знаю, как она оказалась у меня в чемодане, – сказала, недоумевая, Варя, пожала плечами. Наверное, она там оказалась по той причине, что на этой фотографии сидит моя бабулечка, что провожала меня на перроне.

– У нас тоже есть такая же фотография. Мне мама говорит: «Смотри, не потеряй. Это твоя вечная память о детском доме и о твоих ровесниках». Только я о них ничего совершенно не знаю. Никого не помню. Ты могла бы прийти к нам домой? Мы бы с тобой вдвоём-то бы, что-то покумекали.

– Бабушка Евдокия Афанасьевна точно также говорит слово «покумекали». Нет, не пойду вечером по городу одна. Днём, сама знаешь, загруженность по горло.

– А, ты, на «такси».

– И этот вариант отпадает. Я никогда не сяду с посторонним человеком в такси. Боюсь с мужчинами раскатываться по неизвестным улицам. Не уговаривай.

– Ты, наверное, обиделась на меня, за неприязнь и отношение к тебе.

– Фу, какая глупость, я уже к этому привычная. Все хотят столкнуть со сцены. У меня другое отношение к таким людям: «На дутых воду возят», а я в своё время уже возила воду бочками; знаю, что такое тяжесть поднимать ковши с водой.

– Мы такси вызовем с водителем-женщиной. Есть тут одна, тоже недавно из Сибири прикатила.

– Вроде в Сибири не жила, а говорок ни дать, ни взять, сибирский.

Муж Валентины занимался сервировкой стола, а две молодые женщины рассматривали фотографии детского дома далёкого таежного районного села. Муж Валентины выглядел старше неё лет на десять. Не красавец, не урод сам собою, простое лицо мужчины; с большой копной на голове, слегка вьющихся светлых волос.

Он расставил фужеры каждому с наливочкой украинской.

– Очень привлекательный цвет наливки.

– Ну! Женщины, давайте поздравим друг друга с прошедшим женским днём, выпьем за знакомство.

Муж Валентины протянул руку Варваре.

– Вадим Мурзин.

– Варя Жихарева.

– Валентина Мурзина.

Подняли фужеры. Варя поставила фужер обратно на стол.

– А что так? – удивлённо спросил Вадим.

– Я не пью.

– Для знакомства это не повредит. Это только чуть слабый напиток.

– Давай, Варя, вспомним молодость, ты разве не узнала Вадима?

– Какого Вадима? Ты зачем пригласила меня, чтобы знакомится с твоим этим? Зачем это мне надо? Ты его знаешь, вот и отлично, а мне ни к чему знать.

Немного перекусив, Варвара, поднялась, поблагодарила хозяев и решила уйти. Только накинув пальто, как услышала голос Вадима.

– Варя, разве ты меня не узнаёшь?

– Нет, я вас не знаю совершенно.

– Принеси, Вадим, баян; песенки споём ранешные.

Вадим широко растянул меха, проиграл вступление песни: «Тачанка» и сам запел.

– Ты лети с дороги, птица, зверь с дороги уходи; видишь облако клубится, кони мчатся впереди. И с налёта с поворота по цепи врагов густой; Застрочит из пулемёта пулемётчик молодой. Эх! Тачанка, полтавчанка, наша гордость и краса, конармейская тачанка все четыре колеса…

– Ну что, вспомнила что-нибудь?

– Что ж тут такого? Я её первый раз пела на сцене, когда училась в шестом классе в Норильске. И теперь помню.

– Забылось, по-видимому, всё. И детдомовские годы, и нас тоже.

– А Вадика из шестого класса помнишь, как играл на баяне, а Гоша Свиридов пел на сцене под аккомпанемент Вадима; особенно, когда к нам прибыли раненые отцы с полей сражения после победы над фашистской Германией.

– Откуда же мне его помнить?

– Помнишь хоть трошки детский дом?

– Очень многое помню. Особенно помню Маргариту Ивановну. Кстати ты сама не знаешь, где она живёт?

– После того, как приехал за ней муж дядя Вася после победы, они уехали на Украину. И долгое время жили там. После тяжёлого ранения дядя Вася умер. После, как она овдовела, от горя и слёз из-за скуки по мужу она тоже умерла у мамы на руках. Моя мама медик в клинике Украины. Ты должна помнить её, нашего медика, которая со мной возилась, как с родной дочерью. Помнишь, я обгорела сильно, стоя с тобой у голландки. Все думали, я не жилец. Да, что ты, в самом деле, не помнишь?

– Затупилось всё в голове.

– Из твоей головы родители всю память вышибли. А помнишь, как ты огурцы воровала из кадки у поваров наши?

– Я никогда ничего нигде не воровала. Это я отлично помню, как мне со счёту выдала старший повар. Вот имя отчество её не помню.

– И всё-таки, меня ты, Варенька, помнишь, нет?

– Не припоминаю, – Варя нарочно отрицала свою память о дорогих и близких тогда ей маленьких людях. Она была влюблена не в человека. Она была влюблена в его инструмент, который выдавал мелодичные звуки. Она подходила когда-то к нему, просила, чтобы он ей долго-долго играл, и чтобы она с ним пела.

– Да вот же я, Варенька, вот, гляди мы вместе на одной фотке не случайно. А это моя Валенька, а это ты вот рядом.

– Простите, никого не помню, как видите, повзрослели наши года, и память всё зачеркнула на потом. Оставила нам одни ребусы.

Время за разглядываниями фотографий затянулось до полуночи. Уходить было боязно, тем более идти по улицам города в одиночку.

– Нет, Варвара, я тебе всё же напомню кое-что, – сказала Валентина.

– Если сможешь, помоги восстановить память детства.

– Помнишь Гошу Свиридова, который так красиво пел?

– Вот этого парнишку да, помню, как сейчас его вижу. Кстати, где он теперь?

– Наши пути разошлись по глупости. Оба учились в музыкальном заведении, вот уже скоро-скоро нас должны были направить по распределению, мы втайне друг от друга были влюблены вот в эту девочку, что рядом со мной теперь сидит. Не хотели мы уступать друг другу, и всё.

– Я сама сделала выбор. Больше слабая нота тяготела к сильной ноте. Я пересилила себя, отдалась ему и только потом призналась Георгию: «Я его люблю!»

Гоша получил по распределению назначение в ленинградскую консерваторию, а Вадима направили вот в этот захолустный угол. После распределения живём здесь.

– Совет да любовь вам.

– Мама одна живёт всё также на Украине. Папа умер тоже после тяжёлого ранения. Мама рассказывала про одну девочку, Варей её звали. Надо было дождаться документов на имя девочки, но пришёл отец тоже с войны из плена, короче говоря, не дождавшись, они укатили без документов на девочку.

– Так ведь это называется похищением ребёнка? Как вы считаете? Мама старалась наладить связь с Марией Григорьевной, как ни старалась, ни что не помогло. Ответа от неё до сих пор нет. Маргарита Ивановна и моя мама решили эту девочку удочерить, но они тайно выехали в ночь, в зиму, в трескучий мороз, Родители некоторых детей не поверили в то, что Мария Григорьевна и её муж способны на огромный риск. Отбыть в столь дальнее плавание по снегу.

– Кто такая Мария Григорьевна? – спросила Варвара для уточнения обстоятельств. – Где они сейчас приблизительно живут?

– Мария Григорьевна – это наша бывшая старшая воспитательница, – в один голос ответили муж и жена. – А вот место жительства, я тебе сказала, она не знает.

– Если Мария Григорьевна – старшая воспитательница, то это чистой воды моя мать и отец с нею рядом, Степан Петрович.

– Неужели правда, Варвара Степановна!?

– Если нет таких же одноимённых с одним отчеством, значит, правда.

– Вот ведь какие бывают сюрпризы!? Господни пути неисповедимы.

– Моя мама часто задавала сама себе вопросы о тебе: кто ты, чья ты?

– Как ни странно, – продолжала дознаваться Валентина. – Моего отца тоже звали Степаном.

– Меня назвали по отчеству того парня, Степана, который доставил меня в детский дом. Это он определил мою судьбу по рассказам Евдокии Афанасьевны.

– Почему ты, Валя, в детдоме жила? – спросила Варвара.

– Да, моя мама после родов умерла, через неделю, – с горечью рассказывает Валя. – Не знаю, почему я несчастливая? Одна бирка на руке осталась на память от мамы; только моё имя, дата рождения и вес, вот и всё. Я в больнице прожила со дня моего рождения три месяца. После объявления войны санитарка меня удочерила. Отправляясь в длинный путь по эвакуации, по «Дороге жизни», меня передали одной женщине в более-менее тёплую кабину водителя. Та машина, в которой сидела моя мама, ушла под лёд, а я вот осталась на руках совсем неизвестной мне тёти. Кстати, это тоже была санитарка из больницы, где работала утопшая женщина.

– Коллеги, видимо, были они, – добавила Варвара.

– Так вот, эта санитарка доставила меня в этот детский дом, где она осталась работать, наблюдая за мной. Документов на меня не было. Они тоже утонули вместе с первой женщиной. Благодаря подробному написанию, на клеёнчатом манжете, на моей ручке, были сохранены дата рождения и моё имя. Как рассказывает мама, никто не имел права удочерить меня, пока не поступят документы; поэтому каждый знал и задавал себе вопросы: откуда могут поступить документы, если они утонули?

– И ты не догадываешься?

– Нет, конечно.

– По всей вероятности, надеялись, что администрация города Ленинграда эвакуировала архивы и все хранившиеся в них документы перед наступлением фашистских полчищ. Сама понимаешь, головой надо работать.

– Да-а, представляю, как надо было работать?

– Из твоих рассказов как я поняла, тебя тоже зовут Варей, да ещё Степановной?

– А тебя, стало быть, зовут Валентиной Степановной?

– Слушайте, девчата, вы меня заблудили своими именами, – нервозно сказал Вадим. – Зачем вам копаться в старом белье? Разве вас не устраивает то, что сейчас имеете?

Девчата, не слушая вопросов Вадима, продолжают докапываться к прошедшим дням и всему происходящему.

– Зачем? – вдруг спросила одна из них. – Я с детства привыкла по документам, что я Варвара Степановна, а называю себя Валентиной.

– Я тоже не пойму! К чёрту всё! К чёрту! Неужели отец прав был, часто называл меня Валентиной? И по пьяной лавочке часто гонял Марию Григорьевну вокруг дома. Куда, говорит, дела ребёнка? Откуда этот ребёнок взялся. Он считал Валентину дочерью Марии Григорьевны. А Варвару дочерью первой жены Клавы.

– Каким образом оказались обе девочки в одном роддоме – вот вопрос первой необходимости, – спросила Валя.

– Ничего здесь нет непонятного. Из сведений Евдокии Афанасьевны мой отец, женившись вторично, уехал в Финляндию, а у первой жены в Финляндии жили родственники. Вот он по знакомой дороге укатил туда и увёз с собой молодую жёнушку по имени Мария Григорьевна. А первой-то жене не по клубку из сказки можно было вернуться к родственникам. Вот отец твой и похаживал к старой незабытой любви.

– Девчата, может, хватит, а, себе мозги пудрить?

– Ну, Вадик, интересно же распутать клубок ниток?

– Прекрати заморачивать себе мозги! – строго сказал Вадим. – Что изменится, если ты поменяешь имя? Я как любил тебя, так и буду любить с любым именем.

– Вот ты сам и договорился, что с любым именем. От имени зависит судьба человека. Я давно слышала об этом.

– Представьте себе, что вы имеете два имени. Вам мало?

– Ага, тётя Клава, отцова первая жена, имела точно такой же волос красивый, точно такой же голос. Так все говорят. И бабушка Евдокия Афанасьевна это подтверждает.

Валю насторожило слабое исполнение песен, хотя и неплохо получалось у неё, но всё-таки она с явной открытой завистью завидовала Варе и её исполнению.

– Валечка, судьба, говорят, зависит ещё и от даты рождения. В моей дате рождения фигурирует то ли пять единиц, то ли четыре и ещё одна шестёрка – знак трудолюбия.

Валя ничего не смогла на это ответить, только спросила:

– А Мария Григорьевна хорошо поёт?

– Я не могу дать её голосу чёткое определение, только отец мой говорит, как она запоёт в гулянке, за столом: «Ну, всё, завелась не остановить. Ты хоть рот шибко не открывай. Не то всех кур во дворе перепугаешь». Вообще-то голос сильный без прикрас тембра, и точно не сведёт в сторону. Вот моё объяснение.

– Так она же нигде не училась в музыкальных заведениях.

– Конечно, ей бы пройти школу у хорошего преподавателя, да поздновато уже.

– Как же ты у неё на руках оказалась?

– Не у неё, а у Евдокии Афанасьевны, переданной спецрейсом раненым солдатиком.

– Посмотреть бы на неё хоть взрослым глазом, – сказала Валентина. – Оценить бы её поступок с брошенным ребёнком.

– Винить в её ситуации не приходится, – с сожалением отвечает, Варвара Степановна. – В этом виновата злодейка-война. А за то, что наши жизни спасены ценою собственных смертей, нам всем надо быть и остаться навечно благодарными и помнить их имена. И в том, что у нас перемещены инициалы, правильно говорит твой Вадим: «Что от этого изменится, если он тебя любит и с двойным именем».

– Ты как на это смотришь Варя, если я поеду, издали посмотрю на Марию Григорьевну.

– Я тебе не советчица. Поступай, как знаешь. Поеду домой, заеду за тобой, чтобы тебе легче было найти её. Я считаю: она не ринется к тебе в объятия.

– Почему ты так считаешь?

– Чёрствый она человек.

– Я ещё раз спрашиваю, Валентина: Зачем тебе это нужно!? Давайте за новость выпьем по пятьдесят грамм. А ты, Валя, подумай.

Пока Вадим снова занимался с Варварой сервировкой стола, Валентина ушла в одну из комнат и долго плакала.

– Не надо было тебе об этом рассказывать. Жил себе жил человек спокойно, а тут на тебе, снег на голову при жаре 40 градусов.

– Я сама никогда бы не додумалась поставить вопрос о фотографиях из детского дома. Видимо, когда я временно потерялась в вашем городе, ко мне залезли в чемодан. И этим самым была раскрыта тайна двух женщин, их судеб. Я лично никогда не посмела бы рыться в чужих вещах без ведома хозяина. Мой отец тоже не позволял себе этого делать, а вот мать Мария Григорьевна, та не брезговала этими делами.

– Это и мой отец! – выходя из комнаты, громко крикнула Валентина. – По всей вероятности, мы с тобой сёстры по отцу.

– Это ещё надо доказать, – сказал Вадим.

После долгих раздумий Валентина сказала:

– Да ну её, мать такую! Если она знает, что у неё с дочерью не всё в порядке и не шелохнулась, не побежала узнать за четверть века, то зачем и она мне нужна эта женщина. Давайте пропустим с горя!

– Рассказать ей эту встречу о нас с тобой?

– Нет! Не стоит будоражить ей мысли. Она уже привыкла к тебе. Живёт на Украине замечательная женщина, мать, та женщина, которая меня подняла на ноги и не обошла стороной. Она меня вырастила, дала образование тоже медика, что мне ещё-то нужно? Ничего! А вот за то, что в чемодан к тебе залезла, то ты уж, названная сестрёнка, меня прости. И прости за чёрную зависть к тебе за твои шикарные и благородные песни. Ты, наверное, правда, рождена от тёти Клавы. Царство ей небесное, пусть будет земля ей пухом. Ты, Варвара Степановна, научи меня по дате распознавать судьбу человека. Как это у тебя получается?

– Я не астролог, Валя, Я случайно на вокзале подошла к одной гадалке по карточке красочной. Она мне выложила беспроигрышную судьбу. Правда это или нет, не мне судить. Только цифра шесть в дате рождения совпадает, я очень люблю трудиться. У кого её нет – это называется человек, который надеется на чужую спину. Четыре единицы в дате рождения, точно говорят: «Богом хранимая». В какой только я ситуации не пребывала, одному богу известно, четырежды была у смерти на краю. Это как я сама помню в крупном масштабе. Ну, что, хозяева, уже рассвет в окна пялится; к выходу надо готовиться.

– Так кто же из нас старше? – спросила Валентина.

– Ну и дотошная же ты, Валька, – сказал ей Вадим. – Что изменится, если ты узнаешь, кто из вас старше?

– Она, кажется, старшая сестра. Она умеет жизнь преподать, как на ладони. Её слушать мне нравится, всё, как по клавишам разложит.

– Только не забывай, названная сестрёнка, это ведь на них смотреть со стороны приятно, потому что красиво уложены твои клавиши, – Варя показала головой на пианино, стоящее в углу комнаты. – А как взбудоражишь их, то не поймёшь, какая мелодия польётся из-под неумелых бегающих пальчиков. Давайте по домам, не то ещё в общежитии ответ надо держать, где пропадала?

– Ты к нам перевози вещи, и жить будем вместе.

– Извините, только не это. Я как-нибудь сама о себе позабочусь. Ну, что вспомнила, что-нибудь?


Станислав Мартович пришёл в Дворец Культуры только на следующий день с больной головой.

– Всё! Варвара, ты едешь с нами! – Станислав достал из сумки приказ с синей гербовой печатью по заводу ЖБИ. – На! Читай, только внимательно читай, чтобы потом разговоров не было, а главное, претензий.

– Ты, знаешь, Мартович, она уже ноги намылила уезжать в обратную.

– Да-а, это был бы для нас сюрприз с секретом. Да, мы бы её достали не только в Сибири, а даже на краю света. Ты хоть представляешь, нет. Твоё участие в нашем концерте, посвящённом дню 8-го марта, был как никогда кстати. Всё начальство присутствовало на нашем концерте. А какие отзывы о тебе, какие отзывы!? Сердце таяло. Жаль, что ты не со мной была вовремя утверждения твоего приказа об освобождении от работы с сохранением среднемесячного заработка.

– Если не секрет, какой у неё средний получится, если она только-только наряды подписала.

– Средний заработок начислить можно и на основании одного месяца. Я посмотрел наряды, мне Леонид показал, её бригадир, двести восемьдесят рублей за двадцать два рабочих дня.

Варя услышала имя знакомого человека, но не стала раскрывать тайну её знакомства с ним.

– Я только завёл разговор о Жихаревой, они уши развесили, спрашивают: «С чем, Мартович, пожаловал, опять заводскую площадку просить для концерта работникам завода в обеденный перерыв?» Ну, и прежде, чем написать приказ, я слушал о тебе только отзывы с предупреждением: «Не вздумайте выпустить птичку в Сибирь, она там сгинет».

– И какую заработную плату будет получать Варвара? – с завистью спросила Валентина. – А почему я только 70 рублей?

– Ты глупая или что? Я только что объяснил: заработная плата сохраняется участникам художественной самодеятельности средняя. Сложи общую сумму за год, раздели на 12 месяцев, ты получишь среднюю зарплату. Иди и ты сварщиком, только прежде надо иметь корочки. А чтобы добиться пятого разряда, ей надо было, видимо, где-то твёрдо и внушительно для начала повкалывать, – Мартович взялся за голову. – Нет, я устал тебе вкладывать всякие пустяковые понятия к жизни. Хочешь слабым полом выглядеть? Так вот ответ слабому полу – пальцы веером, с крашеными ногтями. А она, наверное, ещё не знает, как лак накладывать на пальцы.

– Научим, – спокойно сказала Валентина. И вышла из Дворца Культуры.

– Это уже разговор другой темы, – успокоился Мартович. – Ты, Варя, приказ подальше положи. Это документ. Он до старости будет нужен.

– Подальше положишь – ближе найдёшь, – поддержал Сергей.

– Значит так. Сегодня по домам, завтра к 10 часам, как штык, на работу сюда.

– Репетиция это тоже своего рода работа. Ещё какая трудная. Все думают, что артисты зря хлеб едят. Я лично так никогда не думала и в голове не держала. Бывало, напашешься на производстве, и вдруг тут как тут приходят, просят, чтобы приняла участие в концерте. Даже в робе приходилось становиться на сцену.

– Как это в робе?

– В спецовке, вот как! Сверху набросишь русский сарафан, а под сарафаном кирзовые сапоги. Приплясывать порой приходилось, так зрители удивлялись: «Чем это она так стучит?» Если кто-то обнаружит, смеху были полные штаны.

Не сдержались от смеха и работники Дворца Культуры с художественным руководителем Мартовичем.

– Доброе утро, артисты! – Станислав Мартович и Тимофей Капля живо прошли в свои кабинеты, на ходу скидывая макинтоши.

– Все пришли? Или ещё некоторые не проснулись? Непорядок в дисциплине! Надо держать строго на дистанции, так как всё, оплачиваемое государством, это тоже есть работа. Кто будет опаздывать или совсем не будет приходить, или пропускать дни репетиций, то я немедленно велю нашей табельщице отмечать опоздания, прогулы в ведомости учёта выходов на репетицию. Вам всем понятно?

– Не пришли ещё четыре человека, – сказала мастер по костюмам Елена Гурьяновна.

– Тогда займитесь пока каждый своим делом. Нежелательно дуть в ухо в отдельности.

– Я бы хотела сбегать в универмаг посмотреть туфли, – сказала Варя. – Кто-то увёл у меня один туфель, ещё в поезде.

– Как увёл?

– Не знаю, – пожимая плечами, сказала Варя.

– У нас вроде бы воров не отмечалось, – удивлённо сказал Петька.

– Это ещё до вашей встречи. Я же с пересадками в ваш поезд попала. Среди бичей ехала. Мест не было, пришлось ехать в общем вагоне двое суток.

– Ладно, пока никуда не ходи, не то опять придётся в розыск подавать. Я тебя сам провожу до туалета, если понадобится.

Смех среди артистов.

– Заблудишься, сама себя не узнаешь на стенде. Как же так получилось, что ты себя не узнала на фотографии, а, Варя?

– С бодуна, наверное, проходила мимо?

– С таким вопросом ко мне не подходить близко. Я не пью, понятно?

– Понял, не дурак, – почесал себе затылок Сергей-гитарист.

Пришли остальные артисты, солисты, танцоры.

– Чего, кого мы ждём? – спросил Виктор-танцмейстер.

– Вас ждём.

– Так вот же мы, нате вам нас!

– Итак, ребята, программа очень здорово изменена нашим культурным правительством. У нас была намечена программа поездки с концертной программой коллективом небольшим. Как мы его называли, «ВИА» то есть Вокально-Инструментальный Ансамбль, как бы с ним, и как бы без него, но рядышком с агитбригадой. Теперь нас хотят переоформить в концертную бригаду, так сказать, как бы от филармонии.

– Сколько у нас на сегодняшний день сложилось уверенных устойчивых в себе и по способности артистов? – спросил Капля.

– Ради бога, кому, как не вам, знать в лицо и каждого артиста? – спросил Мартович. – Меня сонного спроси, я всех по именам знаю.

– Как ты, думаешь, сегодня все на месте?

– Кажется, нет ещё четверых.

– Гурьяновна, дайте, пожалуйста, мне список участников в художественной самодеятельности. Не то по головам считают только скота. Мы проведём перекличку и будем знать, каждое утро обо всех, кого нет. Покидать Дворец Культуры только с разрешения. Помните, что это наша организация, в которой обязательно должна быть дисциплина.

– И в туалет надо отпрашиваться? – Спросила Оля, вторая танцовщица.

– Вам не кажется, что вы глупый вопрос задали, Оля? Конечно, если домой бегать в туалет, то необходимо отпроситься. Варвара в перерыве предупредила, что хочет сбегать в универмаг, он вон, рукой подать. В ней усматривается школа воспитания художественного руководителя. Давайте серьёзно подойдём к творчеству, если мы так решили и давно к этому стремились.

– Ольга, а ты с собой горшок носи!

– Га-га! Ха-хаа!

Все одновременно подхватили друг друга смехом. Ольга сначала сконфузилась, а затем сама с ними вместе начала смеяться.

– Вот дурочка, я и не подумала о горшке, мама вчера братику купила.

Обстановка разрядилась.

– Следующая новость для нас всех. Это то, что мы не едем концертной бригадой по Казахстану, пока не пройдёт региональный смотр и отбор лучших мастеров исполнения. В первую очередь, это солисты.

– Я думаю, – сказал Мартович, – я думаю, все мы туда не попадём. Товарищам жюри нужны будут только единицы. Так что соревнования будут очень жаркие, спорные, и поэтому каждому из нас надо непременно постараться. То есть вылупиться из кожи, но достичь воплощения самого себя. Надеюсь, мы, каждый из нас, оппонентов, тоже будем друг друга уважать. Иначе можно совершить глупую ошибку. Недооценивая оппонента, проиграешь самому себе. Коллектив, в первую очередь, обязан быть дружным, сплочённым и, особо подчеркну, кристально честным и чистым. На эту тему у меня к вам ничего больше нет.

– Пожалуйста, – Капля увидел вытянутую руку. – У вас вопрос?

– У меня двое детей, они ходят в детский сад. До которого часа мы будем здесь топтаться?

– Прежде всего, вы задали оскорбительный вопрос. Как это, топтаться?

– Простите, не так выразилась. До, которого часа мы будем работать? Детей в ночь носить не будешь.

– Мы пойдём вам навстречу. Дети после садика могут побыть с вами после шестнадцати, не более двух часов. Иначе для них будет утомительно. Возможно, иногда можно будет поменяться друг с другом номерами исполнителей по согласованию.

– Вы. Что вы хотели узнать? – спросил Капля третью девушку.

– Танцорам не стоит рассчитывать на диплом, или, как там говорят, дипломанта?

– Чем отличается песня от танцев, как вы считаете?

Все неожиданно притихли, пожимая плечами.

– Вы слышали разговор пожилых людей: «Смотри, как красиво танцуют, без слов понятно, о чём говорит петушок курочке». Разве ансамбль берёзка не удостоена государственной премии? Всем понятно!?

Прошло три дня. Неожиданно в репетиционный зал вошёл директор Дворца Культуры с большим развёрнутым листом бумаги. На листке издали был виден список будущих участников выступления перед жюри.

– Что, уже!? – Варя первая задала вопрос, догадавшись, глядя на лист.

– Догадливая, тебе уже приходилось дрожать перед жюри?

– Да, приходилось.

– Когда, если не секрет? – спросил Тимофей Капля.

– Так, по-моему, нам всем перепало пострадать за каждый номер 8 марта, – в зале раздался дружный смех.

– Так вот, ребятки, мы получили предварительный список, – сказал Директор Дворца Культуры, Шемяко Иван Каземирович. – 8 марта нами был представлен концерт, посвящённый женщинам не случайно. Присутствовали на концерте, скажу, мягко говоря, «партизаны», о чём я сам даже не догадывался. В зале уже присутствовало жюри из трёх человек.

– А вы заметили меня, я несколько раз сидела в зале до выступления своих номеров, я уже тогда заподозрила одного человека, который постоянно что-то записывал.

– Ты, случайно, не с ними?

– Пришла нужда партизанить; заметят да расстреляют, либо в плен возьмут.

– Ха-ха! Ха-ха! Охо-хо-ха!

– Довольно, посмеялись, разрядку сделали.

– И что дальше, товарищ Капля?

– А то, что мы имеем двадцать восемь номеров, посчитайте, каждый номер приблизительно три-четыре минуты, если помножить, сколько будет?

– Один час пятьдесят две минуты.

– Совершенно верно, – поддержал директор исполнительницу на домре. – Нам необходимо набрать номеров вполовину меньше.

– Значит, что кого-то из нас выкинут?

– Да, надо сократить несколько номеров и одного солиста.

– Варвара заняла время восемью номерами, можно у неё отнять в первую очередь, – с великим одушевлением подсказала Валя.

– Я сама прекрасно понимаю, что даже зрителю надоела. Мне-то, думаете, каково? А вы всё спой, спой. Нашли пташку у окошка.

– Спасибо, Варя, за понятие. Я, например, ни одну песню не желал бы вычеркнуть. Сама выбери, что легче исполнить и чем публику порадовать.

– И остальные также подумайте над своими номерами. Всё равно два танца никак не одобрят, из них выберут всего один. О стихах не может быть и речи. Из игры на домре тоже возьмут один номер. А у тебя их три номера.

– Так что выбирайте, чтобы потом не было особенно горько.

– Из восьми песен я представлю три. «Родина», исполню первым выходом. «Степь да степь кругом» – вторым. И «Называют меня некрасивою».

– Последнюю песню мы не слышали ни разу. Ты сама её написала?

– Нет. Она только-только кем-то написана.

– Слова автора и музыку надо знать; иначе жюри не пропустит.

– У меня дома есть запись. Посмотрю.

– Значит, будем их репетировать все три дня и три ночи. Все, сколько есть номеров у каждого, а они, судьи, пусть выбирают; какие понравятся номера.

– А тебе, Валя, предлагаю спеть, что-нибудь из репертуара Ольги Воронец, – подсказал Мартович. – Но только про колокольчик забудь. На тебя действуют слова из этой песни. Как запоёшь «Коля, Николаша», всё, труба, считай, пропало твоё желание быть в первых.

– Спасибо за поддержку. Мне очень нравится песня: «Здравствуй, славный ты мой Алёша».

– В чём же дело? Спой её!

– Не имею права срывать концерт своими слезами.

– Значит, ты влюблена, а, Варька?

– Кто нынче не без греха?

– Не в нашего ли певца, Алексея Мамедова, когда ты успела? Он ведь только вчера появился на сцене.

Алексей, заливаясь румянцем, защитил новую солистку:

– Разве одно имя на всё население планеты? У меня есть подружка. Что такое «Алёша»? То ли дело Владимир, – как будто цыганка в точку попала.

Варя, заливаясь пунцовым румянцем, не смогла выдержать любопытных взглядов коллег, немедленно удалилась в другую комнату. Она сидела там до тех пор, пока не её не пригласили на репетицию.

– Любовь – это тоже особой формы воплощение, главное, чтобы она не оказалась односторонней, – с явной хитрецой подметил директор ДК. – Я в годах, не прочь бы ухаживать за Варей, извините за признание в любви, лишь только, как к певице. Не дай бог, как узнает жена и дети, что тогда? – директор, сложив лист бумаги, передал художественному руководителю. – Удачи вам, ребята! В путь; ни пуха, ни пера!

– Терпеть не могу это пожелание, – было сказано в спину уходящему директору. – Моя бабушка всегда говорит: видеть сон с пером, значит, пустой сон, и задумки пустые.

Репетиции проходили до полуночи. Варю не стали пускать в общежитие.

– Не стучи! Сказала, не открою, значит, не открою.

– Если бы я могла войти через окно, я бы это сделала.

– Только, попробуй, вмиг вылетишь из общежития.

– У меня защитники имеются. Не вылечу!

Только на третий день песенницу начали впускать в общежитие. Две ночи ей пришлось ночевать в тамбуре общежития, просидев на кокурках.

– Что-то ты в последнее время, Варвара Степановна, какая-то обессиленная. Не любовь ли тебя скрутила?

– Её в общежитие две ночи подряд не пускают.

– За какие провинности? – подозрительно спросил Тимофей Капля.

– Считают, что она нехорошими делами занята до полуночи. У неё не свой дом, чтобы смело хозяйкой беспрепятственно войти.

– А ты что молчала? – с сожалением к Варе. – Хорошо, теперь сам буду провожать. Только пусть не откроют. Сами двери будут открывать, встречать и провожать. Автобусы ходят до 2-х ночи.

Капля всем семейством, жена, дочь Марина, два маленьких сынишки на руках родителей – пошли в общежитие, проводить исполнительницу народных песен.

– Смотри, а ты говоришь, двери закрываются в 23 часа.

– Да, закрываем. И никого не пущщаем. Не положено позже двадцати трёх часов пущщать.

– Мы, товарищ, вахтёр, контингент особенный; у нас не нормированный рабочий день.

– Где же вы так работаете, что до двух ночи, околачиваетесь между небом и землёй.

– Скоро услышишь голос вашей жительницы на радио.

– Не брешешь?

– Нет смысла брехать, – Капля подал пропуск Варе на территорию радиостудии. – Вот, извини, совсем забылся передать приглашение на радиостудию. Желаю удачи. Какую хотелось бы исполнить?

– Новую, совершенно новую: «Называют меня некрасивою».

– А вторую?

– «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село».

– Правильный выбор в разных жанрах. Ты не торопись завтра в ДК; там и без нас все соки из тебя выжмут. До послезавтра.

Семья ушла, а Варя, лёжа спокойно в постели, размечтавшись, незаметно уснула.

– Слышь, актриса погорелого театра, – постучал в комнату вахтёр. – Мне велено на всякий случай тебя разбудить. Не то проспишь пение на заре; птички не просыпают. Они нас, наоборот, будят.

Шесть часов утра. Освежившись прохладной водой из-под крана, наскоро перекусив бутербродом с колбасой и сыром, запивая компотом из груш, на ходу дожёвывая, Варя выскочила из общежития. Навстречу в дверях ей встретился средних лет мужчина.

– У вас не обозначен номер дома и нет названия улицы.

– Как нет? На всех домах есть установленные нумерации. Правда, названия начинаются с начала улиц. Наш дом расположен в середине улицы. Вам какой номер дома нужен?

– Приблизительно я уже определился в нумерациях домов. Вы не в этом общежитии живёте?

– В этом, молодой человек, в этом. Простите, некогда. Очень спешу в студию.

– Простите, вы не Варвара Степановна?

– Фу, ты, боже мой, какая официальность! Зачем же так-то? Конечно же я.

– Тогда за мной! – Молодой человек, подхватил Варю, под руку. – Идёмте же со мной, как можно быстрее. Там нас такси ожидает. Деньги бегут.

– Куда вы меня тащите!? Я ещё не засватана! – пошутила она.

– Вот и отлично, вы будете моей невестой. Не бойтесь, я с вами!

– Объясните же, наконец, что происходит?

– Привезёт такси на место – всё узнаете. Бежим!

Покачиваясь из стороны в сторону, точно, в лодке, такси бежит бесшумно.

Молодой человек протянул руку Варе:

– Меня Костей звать, режиссёр студии.

– Без отчества?

– Зачем излишества? Мама дома меня называет Котя.

– То ж мамочка, родная.

– Знаете, Варя, я наслышан о вашем исполнении, но никогда не приходилось услышать воочию.

– Я не здешняя, поэтому и не приходилось слышать. И здесь тоже всего один раз пришлось показаться публике.

– Вот как? И уже успели о себе заявить.

– Да что там?

– Ну-ну, не скромничайте. С первой на последнюю ступень, не каждому так судьба улыбается.

– Вы считаете, это уже судьба?

– Кто как не я именно понимаю. Это первое. Рассказывают: у вас голос за семерых отработает.

– Ага, прямо так и говорят, а одной достался.

– Я представлял вас ростом с Зыкину Людмилу Георгиевну. Знаете такую?

– Знать не знаю, но слышала много раз. Это мой кумир. Ещё Русланова. Я их копирую. Если б ни они, не видеть бы мне обширного поля чудес на сегодняшний день.

– Как это?

– А вот так! Встретила профессионалов, решила испытать пока ещё судьбу. Это они меня засватали в поезде.

– Кого-то вы знали раньше?

– Нет, конечно, никого не знала. Просто песня нас сблизила. Они мне своё предложение, а я им своё выдавала, прямо в вагоне. Пассажиры из купе выдвигали свои рожицы с опухшими ушами от прослушивания моих песен, и требовали ещё, ещё и ещё. А тем временем ваш руководитель советовался с музыкантами: взять, не взять меня с собой.

– Значит, получили единогласное одобрение?

– Как видите. Только я не пойму, с какого боку припёка. Я же на радио никогда не пела.

– Если вас направили к нам, значит, сможете и на радио спеть. А вот и наш причал музыкальный. Спасибо таксисту, – поглядев на счётчик, молодой человек расплатился за проезд.

– Идёмте.

Музыкальный режиссёр, Валерий Павлович, цинично обошёл Варьку вокруг.

– Братцы, а где Людмила Зыкина?

– Как видишь, вот она.

– И я также предполагал, думал ростом с неё, а она наполовину меньше. И комплекцией ни дать, ни взять пичуга. Таких три штуки надо. Извини, шучу. Ну что, позавтракать, успели или нет?

– Вы хотите мне предложить поесть с вами за компанию?

– Ни в коем случае. Мы желаем узнать, плотно или нет поели? Солист, как балерина или балерин, должен перед выходом на сцену в полуголодном состоянии.

– О-о! Какой ужас, я вам не завидую. Я сыта и очень, покушала в меру. Это правило с пелёнок знаю. Так легче исполняется.

– Что вы нам покажете? Может, для начала распоёмся?

Музыкант уже был готов проиграть гаммы, как Варя отвела руку от инструмента.

– Подождите, давайте начала с этого начнём, что лить из пустого в порожнее.

– Покажите, мы послушаем.

– Вижу чудное приволье. Вижу нивы и поля. Это русское раздолье. Это русская земля…

– Какой чудный голос, только он теноровой партии, а вы женщина.

– Тогда эту прослушайте: Степь да степь кругом…

– Не понимаю, что ли чего-то? Или до сей поры; я не разбирался вообще ни в чём. Такая маленькая пичужка, зачем тебе такая песня? Это же трудное для тебя произведение, Варька.

– Как видите, не остановилась нигде в дыхании, не сорвался голос. И безо всяких усилий это мне исполнение. Все высокие ноты вытянула. Что вам ещё не понятного в моём исполнении? Может лучше домой уехать?

– Вы решили домой вернуться? Да кто вас отпустит с таким голосом. Вы нам здесь нужны. Как видно, в Сибирь таланты укатили за длинным рублём.

– Я не искала длинный рубль, я там выросла, после детского дома, в послевоенное время.

– А ещё можно покопаться в вашем музыкальном сундучке?

– Почему бы и нет. Копаться не стоит, я вам сама лучше предложу. Ой ты, Волга, Волга, реченька, ой река ли, ты красавица. По лугам ты, льёшься, стелешься. По пескам бежишь, торопишься…

– Ой да боже ж ты мой, кого нам подарили? Мы заблудились в твоих тональностях, Варька! Голос – оркестр! А ещё что можешь?

– Всё могу, – скромно пожала она плечами. – Вот эту послушайте.

– Давай ещё одну, не то время упустим, другие придут на репетицию.

– Называют меня некрасивою, так зачем же он ходит за мной…

В студии собрались все сотрудники, с упоением слушая будущую певицу.

– Какие будут замечания к исполнению, товарищи?

– К исполнению абсолютно никаких, а вот к манере держаться во время исполнения у меня к певице есть претензии. – Говорит педагог вокала Пелагея Ивановна. – И дыхание правильно отработано кем-то, и правильная постановка головы, артикуляция, всё при ней. Чуть-чуть надо выглядеть живее на сцене. Немного улыбочки добавить, глаза чтобы горели, когда он тебе на плечи накинул пальто. Покажи, что ты самая счастливая, что ты самая красивая на свете. И на лице должна отражаться светлая солнечная улыбка. Тогда слушатель радио поймёт без глаз, что ты самая-самая.

Слово взяла другая педагог вокала, Екатерина Сергеевна Ненашева. – Мне очень понравилось исполнение «Степь, да степь кругом». Захотела бы сделать замечание, да не придерёшься ни к чему. Это её жанр. Точно также и «Волга, реченька», это тоже твой жанр. Только зрителя, слушателя радио, ты можешь, насторожить разновидностью тональностей. Ты имеешь широкий диапазон в три октавы. Значит, тебе надо выбрать золотую середину, то есть исполнять что-то одно. Зыкина тоже имеет широкий диапазон, не тяготеет к плесам Волге-Матушке с высоким сопрано.

– Я очень люблю петь в академическом жанре. У меня тоже отлично и без труда получается.

– Да, мы это заметили. Но, что поделать, зритель вас пока не поймёт, если вы на одном концерте будете исполнять в тональностях от контральто, а затем перейдёте в высокое сопрано. Может, ещё предложите нам и Соловья «Алябьева»?

– О-о! Только так, как на два пальца плюнуть! – педагоги, неожиданно, отвернули лица от исполнительницы, зажали рты ручками. Хихикнули.

– Да, непременно, покажите. Всего лишь один куплетик.

– Не успею распеться, а тут уже надо заканчивать. Нет уж, мы с вами так не договоримся, если петь, то от начала до конца.

– Пожалуйста, тогда до конца. Послушаем, всё равно день прошёл.

– Соловей, мой, соловей

Голосистый соловей;

Ты куда…


– Мы поражены вашими данными, Варенька, поражены!

– Значит не подойду к радио, к вашей этой чёрной тарелке? Не зря я во время войны говорила маме, чтобы чёрную тарелку выкинула куда подальше.

– Ничего не надо выкидывать, доченька, – со стула поднялся седой мужчина, именуемый композитором. – От таланта избавляться нельзя. Его надо к месту приспособить. Покажите-ка вы нам на радио четыре песенки: «Родина», «Меж высоких хлебов затерялося», «Волга-реченька», «Называют меня некрасивою». Я думаю, слушатели не откажутся слушать ваше исполнение. Приходите завтра. Мы отрепетируем и запишем на радио. Договорились, Варя?

На следующий день, должны были собраться все до единого артиста в репетиционном зале. И так каждый-каждый день. Но именно сегодня, после показа концерта населению, поступило особое распоряжение от директора Дворца Культуры: обсудить следующие планы.

– Товарищи, – обратился Тимофей Капля, – пока не пришёл вызов на второй тур регионального смотра в Алма-Ату, мне поручено организовать выезды с концертной программой на следующие города: Балхаш, Казалинск, Джусалы, Чимкент, Ташкент, Ванновка. Надо обслужить как можно больше аулов, по-нашему говоря, колхозы, совхозы, близлежащие населённые пункты к городам.


– Итак, пришлось на выезды с концертами около шести месяцев, – рассказывала Варя своим подругам, случайно встретившись на реке, на теплоходе.

– Ты, случайно, не хвастаешь? Не обманываешь себя? – спросила подруга и примкнувшие пассажиры ракеты.

– Как я могу себя-то обманывать, если это всё проходило через мои действия, перед моими глазами и с моей взбалмашенной головой.

– Значит, не обманываешь?

– Конечно, нет! Мне, кажется, я достигла совершенства воплощения с детских лет мечты. Как сейчас помню: На высоком крыльце Красноярского вокзала, поднял меня на руки военный человек в шинели, с множеством пуговиц, с кокардой на шапке каракулевой. Про этого человека говорили шёпотом: сам Шапошников мимо проезжает. А, возможно, я перепутала чего-то. Главное, что человек меня поднимал на руки и говорил: «Пой, доченька, мы фашистов изгнали с земли русской!» Эти слова меня всё больше и больше подстёгивали к воплощению много лет; чего же мне тогда врать вам. Вы сегодня здесь, а завтра где-то.

– Ты снова хочешь вернуться туда? – спросила подруга.

– Пока ничего не знаю. В настоящее время я окрылена тем, что почерпнула от увиденного и исполненного мною.

– Рассказывай, что ты там почерпнула?

– Представляете, нет? Это сорок километров серпантина в горы. Всё выше и выше. А с верха достигнутой нами горы, когда смотришь вниз, красивейший водопад, не помню, как называется. У меня фотографии имеются. И кажется, будто под водопадом стоят косули и наслаждаются прозрачной холодной водой. А над косулями парит огромнейший кавказский орёл, распуская крылья, планирует и вот-вот вцепится в спину животного, – она рассказывала, пуская руки в ход, показывала пальцами согнутыми, скривлёнными, имитируя их, словно когти вот-вот вцепятся в чью-то ногу, выставленную вперёд. Женщина в ужасе отодвинулась подальше от Варвары, натягивая подол платья, как можно ниже, чтобы Варвара не достала ног.

– Ну, Варвара, ну ты даёшь!

– Ничего, хоть мелкий, да свой уголёк.

Пассажиры, слушая рассказ, воспринимали за действительность, и какая-то неудержимая сила встряхивала их, будто всё происходило в сырую леденящую погоду.

– Ландшафт – закачаешься от увиденного обзора. Идёшь, и невозможно пройти, чтобы твои голые ноги не обласкал красный тюльпан, топтать жалко.

– И змей очень много? – спросила незнакомая пассажирка.

– Да, очень много всякой разновидности рептилий.

– Я их очень боюсь, – сказала подруга, – меня кусала гадюка. Знахарка вылечила.

– Шашлыки из баранины, молоко холодное с лягушками, лагман в виде длинной лапши рулетиком, бешбармак, солёный чай с молоком.

– И вприкуску с лягушкой, – собеседница выскочила из салона ракеты и к борту – рыгает.

– Пусть рыгает, скорее всего, от перепоя.

– Тихо – она возвращается.

– Однажды синоптики передали по рации нашему водителю срочно спускаться вниз. Ливень настиг границы Казахстана, и уже скоро накроет нас. Дорога назад предстояла опасная. Почва глинистая и не защищает даже плитняк в породе склона. Да, был такой момент, когда уже почти спустились, но ещё были видны крутые обрывы, колёса юзом ползли к краю дороги. Руководитель показал внезапно поседевший висок.

– Я вас сюда притащил без разрешения, без гида. Чего делать было ни в коем случае нельзя с моей стороны. Сидел по статье пятьдесят восьмой; посадили бы за самоуправство, а, возможно и за гибель людей. Так что такого зрелища по своему убеждению вы от меня не увидите. Теперь поедем на Балхаш.

– Как знать где, тебя подстерегает опасность? – Подруга начинала понимать реальность пережитых Варварой дней.

– Когда спустились, он спрашивает: «Кто родился в рубахе?». Незамедлительно отвечаю: «Я!»

– Наверное, и не без того, мальчика себе там отхватила?

– Было дело под Полтавой. Часто приезжали поздно, пока ужин в ресторане, пока то да сё, кастелянша предложила занять места по выбору. А я не сентиментальная, какое достанется, такое и ладно. Гляжу, и танцору место досталось рядом с моей кроватью.

– Наверное, специально тебе было подстроено. Как ты считаешь?

– Как бы кто-то не решал за меня, но танцору обрыв произошёл. Попытался подойти ко мне ночью, но я ему ответила: «Ты совсем не в моём вкусе. Муж у меня такого же росточка, а ты ещё меньше моего роста». Он ещё напористей начал домогаться, со словами «Не девочка, а строишь из себя недотрогу, может, и дети у тебя имеются?» Боремся со словами: «Ляжешь вдвоём, станешь втроём». Я его с силой, так швырнула, головой о свою кровать ударился. Утром все узнали о моих детях. Больше с того раза не приставал, и даже обходил стороной.

Одним словом, не жалею, что уехала. Я хоть самый настоящий свет увидела. Людей посмотрела, их культуру, себя показала, на что я способная. Самые яркие впечатления остались у меня не только в голове, но и в глазах на всю оставшуюся жизнь. А какие люди! Культура!

– Хочешь, сказать, культура она и в Африке культура?

– Бывало, как куда-то съездим, вечером обязательное застолье в ресторанах.

– Потому и спиваются артисты от постоянного застолья.

– Кому как, меня не удалось споить. Самому себя держать в рамках надо. Однажды решили заставить выпить кружку пива. А, я его сроду в деревне не пила. Мне показалась мочой солёной, отодвинула кружку в сторону. Тогда они взяли меня на хитрость. Видят, что я стаканами пью сметану в обед особенно, вот и плюхнули в пиво стакан сметаны.

– Ну, что? А ты, отодвинула пиво в сторону?

– Как бы не так. Я спрашиваю: а ещё можно? Они такой смех подняли надо мной. Один говорит: «В ресторане на сметану лимит, не положено!»

– Значит, ты их обхитрила?

– Как иначе, если сам за себя бороться не будешь, хана тебе. Что было не ездить по стране, если сохранялся средний заработок. Каждый день по рублю командировочные.

– А детям отправляла на содержание?

– А то как же? – Варя вынула из сумочки доказательство, квитанции на перевод денег.

– Ничего себе, я на такую зарплату на троих детей почти взрослых расходую, а ты на таких крошечных детей отправляешь. Не многовато ли по двести двадцать рублей? Себе то хоть оставляла на маникюры, педикюры?

– Всякое приходилось, когда оставляла, когда нет. У меня волос жёсткий, устойчивый в долгосрочном обиходе, вот и пользовалась моментами. Я за последний месяц перед отъездом только не отправила, надеялась, что понадобится в дороге, хоть детям подарки привезти. Оля всё куклу просит, а где я куплю, если нас увозили чуть свет в другой населённый пункт, и возвращались за полночь почти.

– Как же тогда со вторым туром у тебя складывается ситуация, удрала?

– Зачем же от себя удирать, я ведь хотела этого момента, но всё складывается не так, как бы человек задумал.

– Как?

– Приглашение мною получено. Вот, смотри.

– Где дата вашего конкурса?

– Директор ДК сказал, об этом сообщат позже. Как-то сидим уже за полночь на кроватях перед сном, слышим, будто коты по крыше забегали, потолок содрогался от скачек животных. Девчата говорят: это лёгкое колебание почвы. Я говорю, ничего себе лёгкое колебание, с тумбочки кружка скатилась без задержки. Прибегает хозяйка отеля, собственного особнячка, кричит: «Девчата, вышвыривайтесь через окно. Кажется, землетрясение началось».

– Почему через окно? – спросила незнакомая собеседница.

– Мы дверь открыли и ахнули. Крыльцо отошло приблизительно на метр. Мы же не сайгаки перепрыгивать через ущелье.

– Где это всё происходило? Куда вас завезли, что почувствовали толчки?

– Мы находились между районным селом Ванновкой и Узбекистаном. В километрах так приблизительно шестьдесят-семьдесят; а вообще-то от Ванновки до Ташкента приблизительно с небольшим километров сто пять. Мы в аулах концерты давали. Номеров много; задерживались почти до утра, и зрителей не разгонишь. Просят и просят ещё и ещё. Они нас угощали отменными блюдами: брынзой, бешбармаком, ряженкой по-казахски, бурсаки. А какие яблоки там! Не только кушать, смотреть с великим удовольствием и смотреть, не отводя глаз.

– И что ты теперь решила, назад возвращаться, как только вызовут?

– Вряд ли. Через неделю меня вызвали на предприятие, где я работала сварщиком, предложили командировочный пакет и деньги на месяц. С наговором: там твоя профессия как раз кстати. Ты можешь в сложных условиях работать и на высоте, имея такой разряд так, что отправляйся, девочка, незамедлительно в Ташкент.

– Я не выдерживаю температурных режимов этого климата, – доказывала я.

– А с концертами по аулам и по городам, по Балхашу ездить можешь?

– Так ведь мы, в основном, артисты, находимся в помещениях, а когда ставим программу, то вечерами, а если днём, то под навесом.

– Разговор окончен. Собирайся, и всё!

Я подумала: что я теряю? Командировочные у меня на руках. Запись в трудовой книжке не запишется, так это со временем можно запросить. Представь себе, я где-то, а мои дети будут дожидаться меня. Вот, как видишь, я опять не достигла цели, хотя не совсем правильно я выразилась. Полгода на профессиональной сцене, это что-то! Я многое почерпнула для будущей практики, как-никак, уже и закончила, защитила диплом по специальности: дирижёр, работа с хорами.

– Ну ты, Варвара Степановна, рвёшь подмётки на ходу. А теперь куда направляешься к детям, где детский дом, где бабушка живёт с ними сюда совсем?

– Так ведь они уже со мной!

– Где?

– Во-он в углу салона. Я сначала за ними съездила. Поеду снова в тайгу, разгонять тоску, медведю на ухо петь, чтобы голос не заржавел от застоя. Пока так, потом попробую подыскать работу в ДК. Да, попробую писать вирши по-некрасовски, сидя на чердаке. В дождь хорошо пишется.

– Ты попробуй, опиши поездку по краям юга России.

– Какой из меня писатель? Я не из шолоховской родовы.

– Помнишь твоё сочинение в десятом классе, в вечерней школе, вывесили как образец, разве это не первый шаг в писательском деле?

– Возможно, всё возможно, приму твой совет на вооружение. Полезное с приятным совмещать никому не возбраняется. Я давно прикинула себе мыслишку, что разве только Казахстан славится своими ландшафтами. Чем не красавица Ангара с её берегами, хвойными лесами, кедрачом, животным миром. А Енисей, братец Ангары, похож на сестру Ангару.

Широкая и быстроходная река, особенно между островами, выдаёт себя спокойной и покорной. Но зато теплоход «Аверин», сбавляя ход и сворачивая с фарватера, хулиганисто и пронзительно испустил сигнал о прибытии к речному вокзалу, взбудораживая лодки под рыбаками. Их хаотично укачивало от волн пассажирского теплохода. Носы лодок задрало как можно выше к небу, а корму придавило к воде так, как будто неожиданно налетел ветер, готовый опрокинуть навзничь всё на своём пути и расщепать на мелкие кусочки. Достигая берега, озлобленные волны безжалостно бились о берег, желая охватить как можно больше суши, затем спокойно скатывались вниз к большой воде. Через какое-то время волны плавно расходились, утихомирившись, слегка покачиваясь.

Рыбаки переговаривались между собой:

– Надо же, как треплет, как будто часть вихря оторвалась от урагана, посетила и всю рыбу спугнула. Надо удочки сматывать; не то настигнет непогодица, и не успеешь уйти. Видите, какие облака надвигаются.

Пассажиры, познакомившись за короткий путь в салоне теплохода от причала к причалу, одновременно наблюдая за происходящим на реке, поочерёдно сходили с теплохода, вежливо прощались друг с другом. Семья из четырёх человек, не спеша, сходила по трапу на берег, они несли с собой небольшой скарб домашних вещей. В руках хозяина по чемодану, у матери чемодан и узел. Дети несут каждый за своей спиной по ранцу.

– Привет, Варя! Женщины, Валька Каптяева вернулась, – Настя, обрадованная неожиданной встрече с подругой по школе, как бы давая понять прохожим, чтобы они обратили внимание, снова крикнула, – Каптяева вернулась! Ты откуда и куда путь держишь? – поставив вещи в сторону, они долго кружились в объятии.

Встреча с земляками прошла радужно и с улыбочкой.

– Милая моя Настенька, я же тебе писала. Целых два письма!

– Ух! Как много за все шесть-то лет?!

– А ты совсем ни одного. Я за это время кругосветное путешествие сделала по Союзу, на конкурс певцов попала. Первый тур прошла, уже следующий тур ожидаю, как объявят, а ты мне ни одного письма не написала.

– Зарылась я в своей нужде, да и горе у меня не под силу одной опрокинуть. Гляжу на тебя: городской стала. Деревню забыла напрочь? Конечно, кто ты, а кто я. Подумаешь, какая модница Нефертити!

– Ты, кажется, от земли пяток не оторвала, а какое-то слово «Нефертити» придумала. Допусти тебя до города, так ты совсем знаться со мной не захочешь.

Анастасия рассматривала со всех сторон подругу.

– Жила бы ты здесь, наверное, каждую субботу в бане встречались. Так нет же. Улетела, как альбатрос, и даже не приземлилась попутно на минуту.

– Да, баню исключать ни в коем случае нельзя.

– И не без того, – рассмеявшись, подруга показала осторожно двумя пальцами внизу подбородка. – Сколько здесь новых событий, Варенька. Сколько река наших парней подмяла под себя во время ледохода и унесла с собой.

– Не спорю, разве в этом секрет реки? Не знаешь броду – не лезь в воду, а тем более по пьянке, – Варя тоже рассмотрела подругу с ног до головы. Примеряла, как бы нечаянно, одним глазом полноту подруги.

– А как же ты юнгой моталась по реке со своими бакенами? Не боялась утопнуть?

– Вода – моя стихия, её понимать надо, и не дерзить перед ней. Подожди, Настя, со своими новостями нелепыми. Смотрю я на тебя: какая ты стала, кажется, ещё ниже ростом. Неужели семейные невзгоды так сильно тянут плечи к земле? А вообще-то ничего выглядишь. Когда-то мы были угловатыми, а теперь ты стала Дюймовочкой, но зато женственной красавицей. Об этом и другом мы потом поговорим. Сейчас дети устали. Им отдохнуть бы не мешало.

– Где собираешься семьёй отдохнуть? Не то идём ко мне. Места хватит. А не хватит, так на пол, по-цыгански расположимся. Стол у меня раздвижной посуды много имеется. А это, что за мужик к тебе прилепился? – ядовито спросила подруга.

– Так это всё тот же первый супруг, Сергей, отец детям.

– По-твоему, я совсем изменился за полгода, и никак не узнать землякам?

Анастасия как будто не расслышала вопроса бывшего товарища по мужу.

– А как же тот?

– Это который тот?

– Николай-то? А где ребёнок третий у вас?

– Надо же, что, значит, деревня. Между нами расстояние где-то было километров сто-сто двадцать, и о Николае всё знают. Ты что-то подружка путаешь, никакого Николая, а уж тем более, третьего ребёнка у нас не было. Это был только мираж для пустых разговоров завистников в жаркую погоду.

– Тогда этот зачем здесь? Знаешь, сколько раз он здесь женился? Хочешь знать? Сейчас посчитаю, – подруга начала называть имена. – Девятнадцать штук, представляешь, Варвара, представь себе: эта маленькая букашка сменил девятнадцать баб – уму непостижимо.

– Кто бы мычал, крупнокалиберная?! – не сдержался Сергей.

Анастасия, кажется, вот-вот была готова кошкой кинуться на Сергея.

– Мне, кажется, у нас встреча не с того началась. К чему это всё? Не стоит, не надо раны бередить, ни ему, ни мне. Не этично с твоей стороны заводить пошлый разговор при детских умах. Всё, что было до этого, или до того, мы ему простили. Он тоже человек. Конь на четырёх ногах спотыкается. Вы хотите, чтобы человек не споткнулся на двух ногах? Кто не спотыкается, тот не делает ошибок. Мы все, живущие на земле, без исключения, на ошибках учимся жить. Вы хотите совсем затоптать его в грязь?

– Ты у него будешь двадцатой! – не отступалась подруга. – Его после девятнадцатой убили, а он, гляди, опять выжил. Как Змей-Горыныч, отрубят хвост, он опять живой и невредимый, – с огорчением за подругу Настя высказала ей всё, что знала про мужа Варвары.

– Вот ты сама и договорилась; Змею Горынычу хвост отрубали, а голова-то цела. Фронтовики с войны без ног приходили, что же получается, таким запрещено было жить? Их надо было списывать, как негодный элемент? Знаешь слова Серафима Саровского: «Ты чаще смотри на небо, а не под ноги, и мысли твои будут ясными и лёгкими». И ещё он говорил: «Больше молчи, чем говори, в душе твоей поселится тишина, а дух будет мирным и спокойным».

– Я об него одной ноги бы не вытерла, не только, чтоб позволить с ним рядом шагать.

– Мне, кажется, правильно бы сделала. Не каждому дано ноги вытирать о своих любимых. Кто его знает, Настя, мы, женщины, разве чище мужика? Любой мужчина не тряпка, его, как ребёнка надо лелеять. У каждого имеется свой характер. Ищет, значит, что-то, и когда-то найдёт; вытирать об него ноги нельзя. У тебя, сколько детей: один, двое? И кто же они, будущие мужчины?

– Две дочери.

– Очень жаль. Для разнообразия надо бы иметь одного мужчину в семье, чтобы понять, как бы ты смогла отнестись к невестке, которая бы вытирала ноги о твоего сыночка в такой ситуации.

Семья уже подходила к гостинице. Оставив вещи перед входом, Варя спросила:

– Ты как сама-то, с мужем или без него?

– Вытурила, девчонки да я втроём живём – хлеб жуём.

– Ты не помнишь тот день, когда я увозила младшего сынишку Сергея? Перевезти меня взялся твой муженёк, по договорённости с моим Сергеем. Ты знаешь, что он мне предложил?

– Откуда же мне знать ваши тёмные дела? – с завидным интересом спросила подруга.

Сергей стоял и слушал рассказ пятилетней давности.

– Так вот. Мороз пятьдесят градусов. Я пассажирка с ребёнком на руках в кабине твоего мужа. И, кто бы мог подумать, что этот сморчок, с которым я училась в шестом классе, начнёт приставать с интимом. И даже в приказном порядке: «Если не дашь, то выкину из кабины, как кошку». Я его спрашиваю: «Прямо здесь? А как же ребёнок? Тут ноги вытянуть негде в твоей душегубке». Я-то думала он шутит. А он вполне серьёзно пристаёт. Даже ребёнок заплакал. Твой муженёк выходит из кабины, берёт конверт с ребёнком. Кладёт его на обочину дороги. Я смотрю: у него валеночек спал с ножки и ручка открытая. Вцепившись в него, начала отбирать сына, которому было десять месяцев от роду, надеялась на его благоразумие, вернуть его в кабину. Да не тут-то было. Он с угрозами: «Не хочешь, тогда топай пешком. Осталось немного, всего восемнадцать километров». Дал по газам и уехал. Я не знала, что делать, как мне сохранить ребёнка от мороза. Думаю: я-то в движении – не замёрзну, а вот он-то как? Буквально через минутe-две вижу сзади нас освещение дороги фарами. Думаю: будь что будет, кто бы там ни был, попытка не пытка, решила броситься им под колёса. От освещения фар я даже не поняла, какой марки машина. Двое мужчин вышли из кабины, не спрашивая ни о чём, посадили меня к себе со словами: «В тесноте, да не в обиде». Я обоих спрашиваю: «А вы просить не будете? С одним то я как-нибудь бы справилась, а тут вас двое». Один машину ведёт, второй оттирает сынишке ручки и ножки водкой со словами: «Сука, далеко не уйдёшь. Мы с ним в одном продснабе грузили товар, и в один ангар у нас путёвки». Так вот, подружка, я бы и об такого мужика ноги не вытирала. Человек живой, живое и требуется, либо у него в семье с женой нелады. А всё остальное зависит от женщины.

– Я знаю, с кем тебя и Серёжу отправлял, – не сдержался Сергей. – Я ему сопли набью. А ты почему молчала столько лет?

– Что бы от этого изменилось?

– Уже опоздал, некому бить морду…

– Дуба дал или что?

– Разве я его защищаю? Да, козёл он, царство ему небесное.

– Догадываюсь. Я в сотый раз ловлю себя на том, что кто меня однажды обидит, тот в первую очередь простился с белым светом. Боженька на моей стороне, он мой защитник. Как видишь, я не выгоняю, если что, сама уезжаю и оставляю всё нажитое. Жалко мне Сергея, представляешь? Он ведь сиротой вырос, без отца, с кого ему было брать пример? Ладно, дети устали, надо в гостиницу заходить, не то спортсмены займут бронированные места. Мы заранее забронировали через знакомую заведующую гостиницей.

Настя услышала сказанное подругой, пришла в смятении мыслей, еле-еле выдавила из себя:

– Потом куда путь держите? На будущий строящийся завод?

– Нет. Нас приглашают опять в геологию на буровых вышках работать. Мне уже когда-то давали рекомендацию вступления в ряды Коммунистической Партии. Год проходила с уставом КПСС. Я проходила предварительное обучение буровых установок. Работала три года пекарем для буровиков. Думала построить там себе домик и жить припеваючи возле рыбалки. Как-никак, река всегда кормилицей у людей была и будет.

– Ну-ну, давай, а о детях, о школе ты подумала?

– Там пока есть школа до четырёх классов. Старшей в этом году в школу не идти.

– Ей ещё шести нет, – подсказал Сергей жене. – До учёбы много воды утечёт, дальше видно будет.

– Ты, Настя, забегай в гостиницу, там всё обговорим, по стопочке оприходуем, может, что-то подскажешь путное. А что так на дороге-то трепаться, да и дети кушать хотят.

– Ладно. Топайте. Зачем было уезжать тогда? – она погрозила небольшим кулачком перед лицом Сергея. – У-у-у, вражина, доберёмся мы до тебя; у жены под подолом не спрячешься!

– Подруженька, я тебе отвечу стихом, почему я вернулась, если сегодня придёшь в гостиницу, – затем она обратилась к мужу. – Ты что, и ей задолжал? Чем ты её не удовлетворил? На тебя это не похоже.

– С одной бабой жил, а к ней изредка захаживал, – вскользь сказала проходившая мимо незнакомая Варваре женщина, – Таким яйца потрошить бы надо, – плюнула в сторону Сергея.

– Вот так встреча, кто бы знал, конечно, не вернулась сюда. А впрочем, почему бы и не вернуться, зависть это как червь, всё нутро выест кому-то, только поддайся ему. А мы не позволим никому себя поедать. Возможно, Настя на меня осерчала, потому что должок за мной числится? Так пусть придёт, я немедленно верну ей червонец. Только из-за десятки дружбу терять – это гнусно с её стороны. Пусть придёт – я ей верну два червонца. И с моей стороны тоже неприлично, взяла – надо вернуть. Я проезжала мимо и не успела ей вернуть десять рублей.

– Ты, знаешь, кем она работает? – спросил Сергей.

– Откуда мне знать о ней всё. Мы сколько лет не виделись, знаешь?

– У неё на каждый день по два червонца от стрижки волос. Ты не знаешь, как эти парикмахеры надувают клиентов. Поэтому, я не думаю, что она дуется на тебя из-за денег. Я её невзлюбил только за то, что как-то однажды прихожу к ним. На полу лежит её муж. Пьяный, конечно. Какой бы я ни был, ты всегда мне подложишь подушку, даже на пол под голову. А эта стерва деньги после рейса выгребла, и даже не накормила, не позволила лечь в постель. Ты представляешь работу шофёра-дальнобойщика или нет, да при минус пятидесяти градусах? А когда он погиб, так только тогда взвыла, как сука на цепи. Знаешь, какие он деньги зарабатывал. Сука она и стерва, не скажу какая. Чтобы её духу здесь не было. Ты, думаешь, мало она тебе в школе подвохи подносила. В деревне виден камень за пазухой издали. Так что вон из души и сердца такую подругу, а деньги отдать надо.

– Ребятишки, глядите, как наш отец заговорил!

– Он правильно говорит, мама, меньше подруг, меньше сплетней в доме и по деревне о нас будут говорить.

– Мы, дочка, особенно ваша мама, не запятнала себя грязью, от того и языки чешут от зависти. Наша мама классная женщина.

– Уже полдень. Зайдём, расположимся, каждый по кроватям, отдохнём, потом я пойду, позвоню в геологию. Надо узнать, возможно, какой транспорт пойдёт в тайгу. Попутно и нас прихватят. Ведь всё-таки им рабочие руки нужны.

Анастасия так и не появилась в гостинице. Отпросившись у своего семейства часа на полтора, она сбегала до подруги, но задержалась до вечера. Вспоминая своё прошлое, попели, посмеялись и прослезились; и на закуску был прочитан стих собственного сочинения.

– Как хочется домой!

Хочу домой, куда – сама не знаю:

Хочу туда, где собачка лает.

Очень близкая родня,

Она скучает без меня.

Зачем хочу – сама не знаю.

Сотый раз я повторяю.

Крик души! Куда мне деться?

Марьин корень там цветёт,

Непоседа-стрекоза жужжит,

Как можно без того прожить?

Зачем хочу – сама не знаю:

Хочу домой, в раздолье детства,

Сколько раз я повторяю.

Там угол. Есть, чем подпереться.

Там есть порог родного дома,

Где всё давным-давно знакомо,

Хочу забить ещё одну лапту,

Взбудоражить детскую мечту!

Зачем такой мне сон приснился?

Где все дороги заросли,

Лесочек с морем воедино слился,

Где, нет и краешка земли.

В ночи короткою слабинкой,

Всё детство всплыло предо мной;

Какая прелесть юности картинка,

Всё скрыло сонной пеленой.

Крик души, куда мне деться?

Марьин корень манит и цветёт,

Порхают крыльями стрекозы,

И плывёт там белый теплоход.

Утомлённая кедровая деревня

Черемшою пахнет с ног до головы,

Скажу вам правду, уж поверь мне.

Нет краше места до родной Невы.

Хочу домой! На Ангару хочу,

Уж сотый раз себе я повторяю

Скажу вам правду, не шучу.

Там хата, правда, с краю!

Там земля моя родная.


– Ну, теперь ступай, подруга, обсосали всё и всех, что могли. Ты на меня, Варька, не серчай; я ведь, как-никак старше тебя на полтора месяца; правду сказала не в бровь, а в глаз. На что он тебе нужен?

– Тебе понравилось моё сочинение? Ладно, не буду навязчивой. Пока, а кто и кому и зачем нужен, я сама в состоянии разобраться. Подруга подругой, а в тесто моё не лезь, как замесила, так и есть стану. Ты тоже на меня не серчай.

– На Каптяеву разве можно обидеться? Я думаю: ни в жисть! Иди, куда пошла, и посещай подругу разочка два в году. И всё-таки я тебе завидую почему-то. Ты словно птица альбатрос. Летаешь и не приземляешься, не успела пожить в одном месте, как вдруг слышу: ты уже в Кзыл-Орде на радио поёшь. Почему одну только спела, и больше тебя не слышно было?

– Хорошего помаленьку, не я одна в то время пела с утра пораньше.

– Ладно, иди, там тебя ждут – не дождутся. Подожди, ещё один вопросик, страшно не хочется с тобой расставаться. Варька, почему ты мечешься между профессиями? Покрутила хвосты телятам, и достаточно. Нет, ведь второй раз возвращаешься в деревню. Там что, хлеб с маслом с корня подымается? Буровиком побывала, не казнится, снова встретиться с мишкой? Солировала на радио, а теперь снова в тайгу тесто месить? Никакой целеустремлённости у тебя нет. Сварщик. Разве это женская профессия, тем более в тайге?

– Я не задаю тебе вопросов, почему ты бедная.

– В каком смысле? У меня всё имеется.

– Тебе не надоело нюхать отвратительный запах пота головы клиентов? Ещё чего доброго, порой насекомых по голове гонять?

– Не спрашивай!

– А почему не спрашивать?

– Молчи. Надоело хуже горькой редьки!

– И что?

– Что? Что я могу делать вот этими руками, как не вшей гонять? Была у меня одна такая клиентка, расфуфыренная. С виду, не подумаешь на неё. Москвичка, тунеядка. Пришлось с ней повозиться. Да ещё командует, орёт на меня. Я ей тоже кричу: «Ты сначала гниды выведи, а потом в парикмахерскую приходи!» Так она, как вскочит, как заорёт: «Докажите, где вши, где гниды?» Я со злости выстригла на макушке клок волос: «На, смотри!» Другой работы я здесь найти не смогу, кроме как на ферму идти. Там тоже после упразднения мелких колхозов вряд ли протиснешься без блата.

– Ну уж не скажи, у тебя блата нет, так уж и поверю.

– Меня куры засмеют, и никто всерьёз меня там не примет.

– Вот и договорились. Знания не вещмешок, плечи не оттянут.

– А у меня всё наоборот, когда заканчивала десятилетку в вечерке.

– Иди ты! Ты после семилетки дальше пошла учиться?

– Не перебивай. Парень один в школе предложил пойти на сварщика учиться. Я это предложение приняла, как особую науку. Заинтересовалась. Говорю ему: «Почему бы нет». Он учит меня практичному делу на заводе…

Настя захихикала.

– Ничего смешного не вижу. На первых порах я в этом деле ничего не понимала. А он всё одно кричит мне на ухо: «Учись, дура! Кусок хлеба с маслом под старость лет пригодиться!»

– Ты на его оскорбления обиделась?

– Дурак разве может обижаться? Чем дурнее, тем потешнее.

Настя опять засмеялась.

– Я бы не стерпела.

– Бог терпел, и нам велел. Терпеть в жизни многое приходилось. Человек по-товарищески, или по великой дружбе не то может ляпнуть. И что, надо на это внимание обращать? И второй мужчина был преподавателем на практике сварщиков. Так этот с корыстью подходил. С намёками интима после сдачи практики. Терпеть таких мужиков не могу. Да ещё, тварь божья, женатый был. Ненавижу! Вмиг производственные отношения испортились.

– Это что, значит, натурой намёк давал рассчитаться? И что?

– Терпеть не могу, когда мужики, и бабы, в том числе, корыстные. Всё какую-то выгоду ищут. А нет, от себя отдать. С первым парнем я до сих пор в отличных отношениях, а со вторым…

– Так, может, у него «мужское достоинство» не в ладах с женщиной?

– Голодному хлеб снится. Однажды прихожу на работу, меня вызывают в кабинет цехового комитета. Задают вопрос: «Вы не догадываетесь, зачем сюда приглашены?» Я говорю: «Наверное, очередь подошла на квартиру? А мне отвечает в злости: «Да тебя выдворить с завода не мешало бы, а вы ещё размечталась в получении квартиры! Читайте! На вас ваш коллега заявление подал!» «Их у меня, коллег много. Кто подал?»

Это я должен вас спросить, зачем таковы ваши выходки!? Читайте же! Я пробежала глазами быстренько: «Впервые слышу и вижу!» «Такого человека, труженика, говном облить. Вы представляете себе то или нет?» Я спрашиваю: «Почему не указано время, когда это происходило? Например, я от двадцати часов до двадцати двух была в ДК на репетиции. Можете спросить у любого». «Тогда кто это сделал? Немедленно разберитесь!» «Даже и не подумаю. Меня это совсем не касается. Какая-нибудь шарахнула за его повадки, вот молодец, правильно поступила!»

Прихожу домой утром спрашиваю дочку: «Это ты облила фекалиями мужчину?» Она мне говорит: «Серенады в клубе поют, а не под спящими окнами. Мне надоело доказывать, что тебя дома нет, выключила свет. Принесла горшок и шарахнула вниз. Он успел только крикнуть про твою маму. Зачем она ему понадобилась, в поздний час, не знаю?» Я наказала дочку. Она мне говорит: «Зря ты так со мной, мама. Ты бы не смогла ему доказать умоляющими доказательствами. А я вот смогла, да ещё как. Теперь тихо, как в танке, и серенады не поются под окнами соседей».

– Она права. Может с ними так и надо. Дети за родителей не отвечают, тем более несовершеннолетние. Сколько ей было?

– Не помню.

– Горшок удержала в ручонках, значит, уже взрослая, за маму постояла.

– Вам куда надо ехать, женщина? – спросил посетитель гостиницы.

– В геологический посёлок «Партизанское ущелье».

– Так ведь я тоже туда намерен попасть. Говорят, вертолёт восьмиместный полетит с товаром для геологов. Один вопрос: возьмут ли?

– Маму возьмут, обязательно возьмут, она в геологии на хорошем счету у них была. Они без хлеба, знаете, сколько насиделись, когда мама там не работала? Мама, пойдём сейчас же, поднимем руки, и они догадаются; нас надо посадить на борт. А здесь сидеть будем – мы ничего не высидим, и никого не дождёмся.

– Тогда так, детки! Вы сидите здесь, а мы с папой дойдём до ГРЭ и там всё конкретно узнаем. Сегодня поедем или завтра, или вообще никогда. Всё дело в том, что ещё тогда, при моей бытности, поговаривали о свёртывании экспедиции. Оставят две дальние буровые вышки глубокого бурения. Остальные будут расформировывать по всей Сибири. Мне было предложено поехать с женщиной, мастером буровой установки, в Усть-Пит. А теперь я ничего о них не ведаю.

– Далеко идти? – спросил незнакомый мужчина. – Если попросить разрешения у дежурной позвонить в ГРЭ.

– Тоже верное предложение, чем ноги бить в такую даль, самое малое – три километра и назад столько же. Автобус ходит, но очень редко, только время потеряем на ходьбу и на ожидания транспорта. Сейчас я подойду к подруге детства, она мне разрешит позвонить.

– Тебе куда, Варя, позвонить надо? – спросила Людмила Ивановна.

– Набери, мне, Людочка, геологию.

– А точнее, куда и кому?

– Давай посмотрим, в справочнике. Т-с-с. Гудки длинные пошли. Скажите, пожалуйста, кто со мной на проводе?

– Случайный сменный мастер, главный инженер буровых установок. Вам кто нужен, барышня?

– Павел Иванович, я же вас узнала! Это, я! Варька, пекарь!

– Ты почему на проводах повисла? Разве ты не знаешь моего дома?

– А то повисла, что я не одна и с вещами. До вашего дома не дотащиться. Я хотела узнать, как можно попасть в «Партизанское ущелье?»

– Очень просто. Завтра плывёт баржа к нам. От берега отчаливает приблизительно в десять. Ты, не забыла ещё, где наш причал?

– Как же мне его забыть?

– Вот и валяй к нему. А сегодня с дороги отдыхать глубоким сном! Завтра встретимся, обговорим. Я остался ещё так годика на полтора-два. Я заведующей накажу с тебя копейки за ночлег не брать.

– Спасибо. Заведующая мне доводится двоюродной сестрой.

Поутру вместе с семьёй они сидели на барже, на домашнем скарбе с приподнятым настроением. Пели песню:

«Будут новые плыть пароходы.

Будут годы друг друга сменять.

Но всё также девчонки на палубе.

Под баян будут вальс танцевать.

Навстречу утренней заре по Ангаре,

По Ангаре, по Ангаре»…


– Мама, почему того дяденьки с нами нет, как ты думаешь?

– Вот бы у меня голова ещё о нём болела? Подозрительный тип. Ничего не скажешь. Скатертью ему дорога. У нас своя зеркальной гладью дорога – без пней и колод. Скорее всего, заинтересовался грузом богатым.

Прошло полтора года.

– Ну, и как, Варвара Степановна, справляетесь с винтиками, гаечками, с ключом накидным? – спросил старший мастер по буровым установкам, Борис Иванович, ранее знакомый по пекарне.

– Как я могу за себя отвечать? Пусть за меня скажет сменный мастер, тётя Клава. Но только не при мне. Не то опять будет хвалить или ругать, а мои щёки будут лопаться от температуры. Это уже производственная травма. Сами потом скажете, нарушила технику безопасности.

– Ты их снежком потри. Не лопнут.

– Я ушла, на досуге серы поковыряю. Борис Иванович, вы уж тут без меня.

– Точно, Варя, сходи, поковыряй и на мою долю. На-ка, вот тебе топор. Без него ни за что не отколоть кору, особенно, когда много там светлячков. Они сами отпадают, а на коре ещё много остаётся. Пойди, пойди, голубушка.

Варя вышла за дверь, пока сворачивала на тропинку в снегу, услышала:

– Ох, и девка – ума палата! С маху, на лету всё схватывает. Первую неделю приглядываясь, а потом, как пошла, как пошла. Вперёд меня лезет к рычагам управления. Представьте, особенно ночью, такая надёжная; станок гудит иногда с перебоями, я и то смотрю, иногда, думаю, вот скоро застопорит! Так боюсь, чтобы аварии не случилось. Ты, говорит, тётя, Клава, спи! Я сама догляжу. Я же по слуху понимаю, как должна работать в грунте коронка. И станок тоже понимаю, как должен гудеть, если что. За полтора года у нас нет аварий. Взвалила на себя такую ношу. Вернула свой подаренный соседу при отъезде стационарный мотор. Обзавелась снастями. Плавает со знакомыми на реку за красной рыбой. И мой супруг с ней на пару тоже плавает. Она ему показала, куда на зиму уходит стерлядь. Зачем-то дом построила. Картофель продолжает сажать в деревне, и как будто на Маланьину свадьбу – много. Зачем иметь ей много? Зачем?

– Как зачем? Смотрит в будущее с открытыми глазами. Не живёт одним днём. Она и собаку себе вернула. Бедный, как она уехала в город; он покой потерял. Отощал, а сейчас гляди ты, ожил.

– По собаке можно определить доброту хозяина. Тише. Идёт. Не-ет, очень хорошая женщина, только судьба ей не удалась. Не подчиняется, как бы хотелось. Она вожжами и так и сяк, и всё наперекосяк.

– Сплюнь, тётя Клава, – Варя чуть ли не бегом заскочила во времянку. – Что-то почувствовала, кажется, крадётся кто-то за мной?

– Надо разряд снизить вам, Варвара.

– Вы мне его ещё не давали. На каких основаниях снижать? Вы слышали, что я сказала? Кто-то крадётся за буровой вышкой….

– На работе нельзя отвлекаться другими безделушками. Серу нельзя жевать на работе. Она отвлекает от посторонних шумов. Здесь всегда надо быть начеку. Это первое. Второе: на производстве нет тёти, есть Клавдия Николаевна.

– А что можно тогда, если ничего нельзя?

– Пока нет замечаний. Скоро на той неделе будем повышать разряд.

– С первого на второй, что ли?

– Вы у нас прошли уже три разряда. Разве не чувствуете разницу в зарплате?

– И какой же теперь у меня будет разряд, четвёртый?

– Возможно, как подготовитесь за эту неделю теоретически.

– Люди годами в высших учебных заведениях учатся, не могут постичь того, что вы мне предлагаете выучить.

– Мы вам дадим, самое необходимое, с чем непосредственно может столкнуться работник на буровой вышке. Вот и всё.

– Тогда что тянуть нищего за хвост?

– Ха-хах-ах, – через икоту засмеялись оба мастера.

– Давайте же, прямо сейчас. Я готова к приёму и сдаче экзаменов.

– Подожди, к восьмому марта устроим тебе экзамен.

– Ну вот, опять сюрприз поднесёте мне. А как если не сдам, тогда, наоборот, всё срежете? И зарплата моя рукой помахала.

– Во всяком разе не срежем, оставим на том же уровне. И попросим снова готовиться. Надо повышать уровень знаний. У тебя детки; надо и зарплату иметь выше только из-за них.

– Я сама себе повышаю зарплату.

– Каким способом? – удивились оба мастера.

– У меня никто не отнимали право быть пекарем. Я нет-нет, да заглядываю в пекарню. В длинные выходные, особенно после ночной смены. Я хожу в пекарню, завожу опару, а к ночи успеваю дать две выпечки.

– А отдыхать когда? Спать после ночной разве не хочется?

– Зачем спать много? Ночью, если всё в порядке на буровой, спи себе спокойно под гул станка.

– Слышь, Николаевна, что она щебечет. А ты говоришь, надо доверять.

– Права, но не совсем. Она только дремотой занимается, сидя у буржуйки. Молодо – зелено. Перебьёт сон, и к утру как огурчик молодой зелёный. Я тоже прихожу с ночной смены – в постель не укладываюсь.

– Как же я воду по населению возила на лошади в длинные, выходные дни и в рабочие дни до пятнадцати часов. А с пятнадцати, быстренько переодеваюсь и в гору, как топтыгин на вечернюю смену. Точно также и в пекарне воюю. Дрова мне готовят рабочие, всё остальное сама успеваю.

– Как это? Не понял.

– Что здесь непонятного? У завхоза подрядилась.

– Ну и как, не обижает?

– Нет. Пусть только обидит. Население без хлеба насидится. Я страсть как нуждаюсь в деньгах. Он мне – я ему услугу, точнее, людям. Вот так. Стараюсь не подвести ни завхоза, ни себя. Он близко не хочет заводить шашни со старой пекарихой. Говорит, с ней одна разлука. Не успеет отрезветь, как опять в загул уходит. А со мной ему намного легче и интереснее.

– А как же детки?

– Как, как, детки всё в порядочке. Спасибо нянечкам, они же в круглосуточных дет яслях с ними воюют.

– Ну и шимела комсомольская.

– Что-то разве не так я сделала?

– Готовься лучше к основной работе. Сдашь на разряд, не надо будет подряжаться у завхоза. Там и без тебя обойдутся.

– Да, возможно вы правы, тогда как же хлебушко, опять намерены возить из района? Ну, уж не-ет, я этого не допущу. А то и я сама буду мёрзлый да чёрствый хлеб кушать. Так, что лучше уж меня не трогать с места тёплого.

– Ладно, давай, валяй, как знаешь, и как тебе удобнее.

– Конечно, мне теперь так удобнее. Вы хлебобулочное производство перевели в организацию Продовольственного снабжения, то есть в Продснаб. Кто меня будет контролировать, как я работаю? Главное, чтобы санитарная дисциплина на пять, и хлеба всем было достаточно. Теперь временных поисковиков нет. Они сократились. Хлеба меньше теперь выпекать. Вам всё понятно?

– Хорошо. Условились.

– Не-ет, безо всяких условий теперь, как устроилась, так и буду работать.

Наступил день экзаменов по всем буровым установкам одновременно.

– Варвара Степановна, какие применяются колонковые трубы при бурении на глубине до трёхсот метров?

– Как какие? А вот они лежат! Вот и применяйте их; они разного калибра и диаметра перед вами лежат, сколько желаете. Только мы пока ещё до трёхсот метров не добурились, – трое мастеров, принимающих экзамен, пожимая плечами, загадочно переглянулись.

– Скажите, Варя, на каком станке вы теперь работаете?

– Вот глупый вопрос. Да разве на нём не написано? Вот металлическая бирка, прикреплённая на шурупах. Взгляните, отлично всё обозначено.

– Ну, хорошо, а какие вы ключи применяете при работе с колонковыми трубами при подъёме, и спусках?

Варя почесала голову, выбежала из буровой избушки.

– Куда, вы, Варя, отвечайте же?!

Буровая вышка недавно была перевезена метров на пятьдесят со старого на новое место. Там осталось множество ключей. Переползая через сваленные лесины, и через глубокий снег; она добралась до ключей, и по силе, возможности, собрала все накидные круглые ключи на плечи – их было девять штук.

– Вот вам, ключи, какой, хочешь, выбирай! Мало? Там больше их нет! Это надо спросить у снабженца, почему нет лишних ключей для буровых вышек. Если у нас какого-то ключа не хватает, мы бежим к соседу и даже ночью. А знаете, как бывает порой страшно идти сквозь лес одной.

– Я что-то не понял, кто кому сдаёт экзамен? – неожиданно спросил главный инженер по буровым установкам.

– А что тут непонятного, Борис Иванович?

– Я за одну находчивость не стал бы лишними заваливать вопросами. Ей надо пятый разряд и старшего бурового мастера присвоить.

– Ведь это надо же, а я-то подумала, тебя от расстройства прохватило. Гляжу: нет и нет тебя. Как ты донесла-то их? Тут один ключ неимоверной тяжести, а ты их все девять притащила.

– Я их принесла, а не тащила. Я на плечах несла.

– Нет слов. За находчивость ставлю пятый разряд, и пока не более. И так достаточно перескочили через разряд. Практика позволяет в наших делах, если человек чего-то стоит.

– Теперь готовьтесь к празднику восьмого марта. У вас за полгода не было ни одной аварии. Спасибо, вам, девчата. Там, на нашем Дворце Культуры висит огромная молния на вас. «Девчата, ух! Без единой аварии за полгода! Спасибо Вам, Девочки!» Праздник будем отмечать во Дворце Культуры.

– А я считаю, на производстве лучше обмыть новое место работы.

Как Клавдия Николаевна ни моргала Варе, как ни подмигивала, не доходит до неё и всё.

– На рабочем месте никаких выпивок! Предупреждаю, девчата!

– Кто вам сказал, что мы собираемся выпивать? Кто, скажите-ка, мне, Борис Иванович! А как мороз щиплет за уши нос. Надо чем-нибудь согреться до праздника приходящего. А насчёт, того, что отметить праздник, то вы правильно подсказали: в клубе, и только в клубе. Там напьёшься, и облюёшься, там и напляшешься, там и наплачешься.

– Знаю тебя, лиса, понял, выкрутилась, прямо как щучка травянка. Приходи на праздник, там отметим всё твоё искусство. Я с тобой рядом буду сидеть.

– А как же Павел Иванович? – спросила Клавдия Николаевна. – У него давно забито место подле неё, даже мой старый хрыч мечтает рядышком посидеть.

– Один общий стол разве не рядышком для всех?

Настал день торжества восьмое марта. Во дворце Культуры давно расставлены столы. Одна сервировка стола говорила о большой встрече талантливых тружеников. Чего только там не было! Столько набралось посетителей к столу.

Так и хотелось Варваре брякнуть: «Один с сошкой – семеро с ложкой», да вовремя обрубили присутствующие работники культуры: Вера Мартовна и Нина Петровна.

– Сейчас эта пословица не к месту. Напрочь отсечёшь желание к празднику наполовину. Они все – здесь заслуженные работники геологии вместе с жёнами, кстати, а твой муж-то где? Это нам кажется, что они не работают. Они, знаешь, какими приходят из лесу? Все по пояс в снегу зимой, а летом все по уши в глине.

– Всё что-то ищут?

– Без них нам здесь бы не бывать. По их следам мы торим тропы, дороги и даже воздушные трассы, чтобы сверху было видно всё, ты так и знай. Некоторые женщины, жёны мастеров работают в камералках.

Перед торжественной частью заказали поставить пластинку «Гимн Советского Союза» Вместо гимна запела Мария Мордасова:

– А черевички мои мною выстрочены,

Не хотела я плясать, сами выскочили.


Из-за кулис выбежала Валентина Петровна.

– Вы что умом рехнулись? Кто это сделал? А ну-ка ставьте пластинку с гимном! Растерявшийся паренёк, тоже не понял в чём дело. А в это время Мария Мордасова не терялась перед публикой, заседавшей за столами:

– Говорят, что молодая,

Не умею хлебы печь,

Эх, диковина, какая:

На лопату, да и в печь!


До партийного руководства совсем не доходило, о чём говорят и над, чем умирают со смеху приглашённые гости.

– Ладно, пронесло, – спокойно сказала Вера Мартовна. – Только кто такую козу подстроил, мне совсем не понятно.

– Ой, однако, это Варька подстроила.

– Кто, кроме неё, ещё может такое выкинуть?

– Я ведь не знала ваш сценарий, чтобы отдыхающие не дремали за столом, я поставила послушать частушки Мордасовой.

– А что? Не правда ли, весело прошла разнарядка! Восьмое марта сегодня за столом или что?! Варькин сценарий куда более подходит к женскому празднику.

И всё же, как только партийное руководство, прибывшее из района, ступило на сцену, заиграли «Гимн Советского Союза». Сидевшие за столами немедленно поднялись во весь рост; бурные аплодисменты долго не стихали. Руководители приветствовали рабочих, сменных мастеров буровых вышек, поздравляли с выполнением плана за квартал. Вручали почётные грамоты особо отличившимся труженицам. Денежные премии вручали в закрытых конвертах. В число отличившихся тружениц вошла и Варвара.

– Варвара Степановна, подойдите! Кто вы такая? Дайте на вас глянуть хоть одним глазком. Знаете, как о вас толмачат? «Издали: Без рук, без ног, и катится, что колобок – везде успевает. Печёт прекрасный хлебушко, строит дом без гвоздей, возит воду, нуждающемуся населению, работает, извините, не работает, а вкалывает на буровых вышках. Кто вы, Варвара Степановна? Подойдите к сцене, очень вас прошу».

Варьку словно приморозило к сидению. Она не могла сойти с него.

– Иди, Варенька, иди, тебя приглашает представитель Райкома Партии.

– Это вы? Такая кнопочка, как же ты успеваешь? У тебя имеются деточки, так, нет? Что молчишь? Где-то, бойкая, а здесь язык проглотила! Язык надо проверить, товарищи!

– Ничего начнёт петь, увидите язык её! – кто-то крикнул из-за стола. – Знаете, какой у неё язык?! Сам язык проглотишь.

– Варвара Степановна, Райком Партии вас отдельно поздравляет за ваши заслуги перед нашим геолого-разведывательным коллективом, – представитель Райкома Партии протянул руку с двумя подарками в упаковке. Конверт с деньгами, и отдельно почётную грамоту за трудовые заслуги.

– Товарищи, бывает, человек пребывает в должности годами, и кажется, он для других совсем незаметный. А эта маленькая девочка сотворила такое, что так просто мимо мы не можем пройти и не заметить. Нас в Райкоме партии поразило строение для проживания личными руками и без помощи извне. Поэтому я лично выношу от себя благодарность и вручаю отдельный подарок для дома, построенного её руками, – представитель Партии вынул из грубой жёлтой бумаги огромные настенные часы с боем.

– Это тебе Варвара Степановна, чтобы не просыпала по утрам.

– Извините, было один раз такое, не специально, и не по утрам, а днём. Поставила опару на хлеб, прибежала, дерябнула старый перестоявший морской гриб. И не заметила, как уснула. Чуть стену не вышибла Вера Марковна, пока меня будила. Да такое было, извините.

– Атрофируется боем часов, от таких работ и бой курантов проспит.

– Ха-ха! Ха-ха! Охо-хо! – кто-то бросил шутку, – ой, ребяты, умру, не встану.

– Поздравляю от имени нашей родной Коммунистической Партии Скобелеву Клавдию Николаевну за её труд, наставничество молодого поколения. За успехи без аварий на буровых. Поздравляем «Бригаду Ух!» Без аварий, так, девчата! Дерзайте для Родины. А также весь коллектив геологов посёлка «Партизанское ущелье». Очень долго перечислять всех женщин за их достоинство, и всё-таки я назову всех поимённо. Двадцать пять женщин-работниц по профессии буровых установок получают ценные подарки с приложением Почётных грамот.

– А теперь, товарищи, стойку смирно сменить и перейти в сидячее положение! Ешьте, пейте, гуляйте! Не хватит – магазин разорим за счёт геолого-разведывательного предприятия.

– Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка тёмная была. И сто рублишек улыбнулись, ах, вот такие, брат, дела-а, – в дальнем конце стола кому-то было уже невтерпёж, выпил и запел.

– Тамада! Где тамада?

– Товарищи, выпьем за море, выпьем, за лес, чтоб встречали из леса без горя, и с обильем чудес! – тамада громко призвал к праздничному настроению.

Зазвенели гранёные стаканы, вилки и ложки наперебой.

– Товарищи! – обратилась Нина Петровна к гостям. – Столы не надо передвигать, стулья не стоит беспокоить. Танцевать будем прямо на сцене; всем места хватит для плясок. Мы имеем прекрасного музыканта-самоучку с детства.

– Выпили, ребята, хватит жрать, давайте петь! – обратилась Варя к гостям.

– Я предлагаю песню о геологах, – предложила Вера. – Варя, напой для нас.

– Ребята, ещё промочить бы не мешало! – поднялся с пустым стаканом буровик. – В глотку не идёт жидкость! Песня со свистом, что сверчок из-за печи.

– Какой там промочить, ещё не пили, и не ели, а слова песни перепутали, забыли. Может, воздержимся, геологи, не то тропу спутаем с дорогой! – попросила женщина, жена буровика, не любившего проходить мимо зелья.

Зазвенели бокалы, кто-то продолжал петь, кто-то тыкал вилкой закуску, кто-то переговаривался с соседом.

– Я к Варюхе-горюхе присяду. – Павел Иванович перешел с одного места поближе к Варьке. – Как я понимаю, точка сидения определяет точку зрения, так, нет, Варенька, чтобы тебя поближе разглядеть.

– Вы не совсем правы, Павел Иванович, вы не правы, – Варя сказала одно слово и замолчала надолго, пока её снова не потревожил начальник. – Чтобы разглядеть ближнего, необходимо смотреть издали, чтобы в глазах не двоилось.

– Ладно, уж тебе ближний, дальний, все свои. Спела бы что-нибудь нам, Варенька. Я хочу тебя спросить, а если не получится из тебя профессиональной певицы, ведь уже детки оплели тебя со всех сторон. Вокал, девочка, серьёзная профессия, его надо изучать в консерваториях, милая моя, а у тебя хвост длинный.

– Я понимаю. Дело не в том, что хвост, а в том, что заочного обучения на вокалиста нет. А мне ведь на них пахать да пахать требуется теперь.

– Гляжу я на тебя, ты сама со своими мыслями справляешься, и всё-таки, к примеру, если не получится? Что, так и будешь вкалывать по рабочей сетке?

– Я так не думаю. Мне очень нравится быть журналисткой.

– О-о-о, девочка моя, куда ты прыгнула. Журналисткой быть надо сначала до поступления в журфак, знать иностранный язык на общеобразовательной основе.

– Я английский язык учила в пятом, шестом и в седьмом классе, и дополнительно в седьмом немецкий изучала. И теперь без запинки читаю и перевожу некоторую мелкую периодику.

Было видно по глазам Варвары, что голова её немного захмелела.

– Ну, ты даёшь, Варюха, и как?

– А что, как? У меня самые отличные предметы были, это физкультура…

Павел Иванович смеётся над Варькой до икоты.

– Что вы смеётесь до визгу? Выслушайте сначала собеседника, а потом ржите.

– Я весь внимание, слушаю.

– Так вот инглиш и немец у меня шли на пятёрку, русский язык и литература тоже на отлично и плюс физкультура.

– Ты уже говорила про неё. Тебе сейчас, пора быть, нештатным корреспондентом.

– Ага, я уже один раз попыталась; только-только минуло семнадцать, аж до прокуратуры дошла.

– Расскажешь, как это получилось?

– Долгая история, не теперь.

– Ну тогда спой что-нибудь.

– Что-то мне сегодня не до песен, Павел Иванович, ей-богу, правда; мне пришло в голову – уволиться.

– Ну, вот, опять двадцать пять. Ты что, Варя, зачем опять увольняться? У тебя теперь всё идёт на лад. На работе справляешься, с детьми всё в порядочке, в детский садик в старшую группу пристроенные, что ещё нужно тебе? Жениха я уже присмотрел тебе, пока не покажу. Пусть сам даст знать о себе.

– Я приблизительно догадываюсь, кто он. Не пройдёт номер. Он женат, а с женатиками у меня дело не построится, да притом – это мой двоюродный или троюродный брат.

– Этот музыкант, что ли?

– Он самый.

– Да можно поверить. Ваше музицирование показывает на близкую родню; надо же, как выдают гены? Когда вы узнали друг о друге?

– Во время репетиций, откуда, кто ты, чья ты. Так и развязали узелок пуповины родственной. Да притом, что не позволит Сергей найти другую половину, пока я рядом живу или в одном посёлке. Вы же не станете меня охранять дённо и нощно. И вообще, что за мысли настигли, выдать меня замуж. Я от этого ещё не обсохла. Мне противны все мужики.

– Само собой разумеется, а со стороны не скажешь, со всеми приятно общаешься, улыбаешься всем.

– Разве я на бульдога похожа? Вам лично надоест угрожать ему милицией. И я сама против того, чтобы его спрятать в каталажку. Пусть живёт себе на здоровье свободным. Он ведь сиротой вырос.

– Значит, ты жалеешь ещё его.

– Да нет, конечно, жалость – это сестра призрения. И в тоже время, я не за то, чтобы об мужиков жёны вытирали ноги. Я придерживаюсь свободной формы от обеих сторон. Не ужились, значит, по мировому надо разойтись и не мешать друг другу. А он ведь не понимает этого. Вчера опять пришёл и такое при детях устраивал.

– Бил?

– Насиловать пытался, мучил при детях.

– Вот изверг, надо что-то делать с ним.

– Ничего не надо с ним делать. Ничего, я вам приказываю. Ничего!

– Уехать хочешь от него, значит.

– Да, хочу, и не только.

– Куда?

– Между нами говоря, на Усть-Илим.

– Он детей так просто не отдаст.

– Вы, думаете, они ему нужны? Нет. Ему я нужна. Он теперь боится только одного, чтобы я его не оставила на произвол судьбы. Его от женщин уже тошнит; хочет наладить отношения со мной. Я – нет! И ещё скажу вам новость. Если зверь меня съест, куда детей потом девать? И не только это. Мне музыкант сделал предложение, я чуть не лопнула от смеха.

– Рассказывай.

– Он говорит: давай, женим твоего Сергея. На ком? Спрашиваю я.

– Тебе-то какая разница на ком? Главное, чтобы он от тебя отстал.

– Есть, говорю, не только разница, есть ли смысл его женить, если женишь его, как на той, что в копне валялся, когда я рожала.

– Жалеешь ты его, жалеешь, он мне говорит: не будешь реветь белугой?

– У него путного костюма, как для жениха нет.

– Я на время сватовства своим нарядом пожертвую.

– Что ж ты так его довела, что он без костюма и туфлей остался? Вроде бы на тебя это не похоже.

– То-то и оно, что никто не поверит; придите домой, я вам покажу его рубашки, около восьми штук, костюм, и дату их продажи. Вы обомлеете от увиденного зрелища. Бригадир тракторной бригады вытаскивал тужурку из-под ж… прости господи меня. Неделя как была купленная. Разве это не насмешка над женой? А рубашки все то надорванные, то в крови, то без пуговиц, а одна так вообще без ворота осталась.

– Ты говоришь, он драться не любит.

– Да, не дерётся с мужиками, зато брата выручает рубашками, друзей.

– Ну и что ты? Согласна выдать его замуж?

– Да хоть к чёрту на кулички, лишь бы с глаз долой. Устали мы от него; даже дети и то просятся уехать обратно к другой родной бабушке. Как только кто-то постучится, так они сразу за меня прячутся, либо на кровать под одеяло, говорят, чтобы глаза не видели. Нет, нет, уеду я отсюда, и как можно скорее, не то ещё зверь не оставит в наследство маму детям.

– Чего ты так забеспокоилась за зверя?

– Иду вчера по лесу, по тропинке, в руках баночка с фитилём и соляркой. Только поднялась на бугор от дома; смотрю человек, согнувшись, стоит. Я ближе подхожу, спрашиваю его: «Вам плохо?» Он молчит. Я опять спрашиваю: «Вам плохо?» Вдруг, этот человек резко развернулся, да, как рявкнет грозно. Резко опять развернулся и давай, что-то рыть в куче. Я как заору на всю тайгу. Тогда медведь тоже рявкнул и почесал в лес. Да так быстро он удалялся, что я почти ничего не могла понять, что со мной произошло. Слышу, сзади разговор, шаги человека, кажется, женщина шла с лампадой, как у меня керосиновой. Я остолбенела. Она меня спрашивает: «Что, Варвара, тяжело в гору шагать?»

– Да, так точно, вчера или позавчера такое было, – подтвердила рассказ Вари женщина, живущая с ней на одной улице с краю. – Я тоже как закричу от испуга, хотя я не видела зверя в лицо, но по куче муравьиной мы с ней определили: муравьи не успели одуматься от варварского нашествия медведя. Я тут же молчком развернулась, а потом бежать решила, что есть мочи назад, домой. А Варька, к моему великому удивлению, как ни в чём не бывало, пошла на смену. Представляешь, Варенька, я из-за тебя всю ночь не спала. И ведь спросить-то не у кого было о тебе. Все буровые вышки стоят намного дальше друг от друга и дороги разные, я имею в виду, тропы. Я такую ужасную картину представляла о зверстве животного с тобой. Так и думала, мстит теперь медведица за мужика своего, которого убили в деревне прошлой осенью.

Девчата рассказывают, не обращая внимания, а вокруг их собрался весь коллектив, виновники торжества.

– Права Варвара, надо что-то со зверем делать, – высказался буровик. – Он, видно, и у нас тоже похозяйничал. Приходим на смену, правда, у нас создавалась аварийная ситуация. Мы не забуривались дальше. Ради именинниц-жён решили тоже отдохнуть. Приходим, он всю крышу у нас в избушке разворотил, и даже брёвна начал скатывать со стен. Они так, по-простому набросаны, в лапу и всё.

– Павел Иванович, попросите охотников, может, они его угомонят по-хорошему, успокоят? Представляете, что такое женщина, которая одна идёт по лесу?

– Не рассказывайте мне больше; сердце не на месте – вот-вот выскочит.

– А как ты себя чувствуешь после встречи с животным, Варя?

– Дай бог, жива осталась. В моей кипучей жизни встреча с медведем повторяется уже в третий раз.

– Наверное, ты в рубахе родилась.

– Точно в ней.

– Сегодня такой праздник, а наша Варя не многословная, почему? – к компании присоединился бывший командир отряда изыскателей на Усть-Питу, Юрий Мерзлихин.

– Везёт же ей на зверя. Поймать старалась за хвост, да никак не может. Расскажи случай.

– Это ты расскажи! Мне-то что, я стояла да упала от испуга вот и всё. А вот как вашу палатку вместе с молодёжью медведь раскидал… Тела были опознаны только по одежде.

– Ты почему здесь оказалась? Почему тебя медведь не съел? – неожиданно она услышала голос Сергея.

– Типун тебе на язык, Сергей, ты очень этого бы желал? – спросил Иванович.

– Знаете, почему зверь её не тронул? – спросил Сергей.

– Расскажи, знать будем.

– Она наговор знает…

– Потому что она за день до чрезвычайного происшествия оформила себя волонтёром, – перебил Юрий Мерзлихин. – И, как ни странно, тоже рисковала жизнью. В нашей бригаде укусил парня энцефалитный клещ. Его так трепало, будто малярийная лихорадка обуяла. Это я заметил ещё до ухода в тайгу шурфы копать. Варька решила отправить его в медпункт на другой берег.

– Ну-ну! Только не Варька, а Варя.

– Представляете, нет ни вёсел, ни лодки нормальной – ничего не было под руками. Она вытесала двуручное весло из драницы, чем мы стены в шурфах укрепляем.

– Так ведь это же неимоверная тяжесть, Варенька.

– Слушайте дальше. Мы уже из лесу выходим домой, в палатку, извините, видим Варвару в стружке. А запасу в нём на два пальца всего. И ведь догнать-то было не на чем, и кричать было нельзя. Решили, если только повернётся на наш голос, утопит и парня, и сама с ним вместе на дно пойдет. А как увидели пароход «Лиза Чайкина», у нас в горле дыхание перехватило. Капитан ей кричит: «Куда прёшься? Ведь утонешь!» Дал команду своим на палубе: спускать шлюпку на всякий случай.

– А что Варвара делала?

– А что мне было тогда делать, я спокойно пела песню «Плыла, качалась лодочка по Яузе-реке».

– Это, наверное, со страху, или от безысходности, так, нет, Варя?

– Ни на грамм не испугалась, когда плыла вместе с ним.

– Наверное, парень молодой был, перед ним храбрилась.

– Там все молоды мы были, – Юрка рассказывал, как будто это происходило не с девчонкой, а с парнем.

– И верили в себя, – запел начальник партии. – Неужели такая страшная болезнь от клеща? И что дальше?

– Дальше? Она спокойно отправила парня в Подтёсово, в больницу и больше не вернулась на работу, на Чёрную речку.

– И всё на этом стружке?

– Нет, конечно, когда приткнула стружёк к берегу, посмотрела на обратную водную гладь, у меня упали напрочь силы; я чуть разумом не рехнулась. Говорю себе: «Вот дура-то, какая на белом свете!» И себя успокоила: «Кто же, как не я?»

– На чём в Подтёсово доставляла больного? – хором спросили все.

– Я оставила на берегу стружёк с больным парнем, нашла председателя колхоза. Да ещё тот заерепенился: «У меня, что проходной двор, что ли? Нет у меня мотора лишнего!» Я ему поставила ультиматум: «Так, говорю: сдохнет мужик, на твоей совести будет и тебе отвечать. Моё дело – доставить до населённого пункта, а теперь твоя проблема! Но человека надо спасать. И как можно быстрее!»

– Почему бы сразу не на пароход его было забросить, для парохода в Подтёсово есть причал! – Павел Иванович зашагал вокруг столов, руки за спину.

– На дощанике невозможно было подплыть даже на расстояние пяти метров, затащило бы как пылесосом под пароход.

– Живой парень остался?

– Живой. Говорят, врачи: ещё бы каких полчаса смерть унесла бы его с собой, – рассказал Юрка Мерзлихин. – Он искал Варю, целый год искал, нашёл, да с опозданием; свадьба уже намечалась в полном разгаре.

– Так вот ты какая девчонка, отчаянная. Что тебе дом построить. Ты, оказывается, Енисей переплыла на дощанике.

– Это для меня не впервой повторяется. Я в год поступления в седьмой класс девятикилометровую ширину реки переплыла в ночь с двуручным веслом и на таком же дощанике.

– Ох, девка, затянет тебя соблазн плавать по реке, утащит она тебя к себе, как акула жертву. Что тебя заставило рисковать в ночь плыть? Там в этих местах, знаю, всегда непогода сквозняк между островами. Волны доходят до неимоверной высоты.

– Что заставило? Да, наверное, скорее всего желание учиться, а родители затянули с отправкой меня в интернат. Вот я и решила самопёхом на двуручном весле. А точнее, удрала я от них; иначе бы не отпустили в школу. Я в тот вечер весь район на уши поставила, из-за страха, как я переплыву реку в девять километров. Что я пережила в тот вечер, сама о себе воспоминаний теперь не допускаю. Куда было страшнее, чем в день перевоза больного через Енисей, а, главное, в тот день на острове скрывались убийцы.

– Расскажешь?

– Расскажу, но не теперь, в день веселья. Зачем наводить изморозь под кожей? Как же получилось со студентами, Юрий? – спросила Варя. – Если ты был командиром отряда?

– Я не у них был командиром отряда. У них свой ленинградский был, смышленый вожак. Не надо было стрелять в него. Говорят, если выстрелил, добивай. А кому там добивать; там одни сопляки, впервые ружьё видели; ранили медведицу, а самец пришёл, отомстил. Всех сонных перед самым рассветом, после хорошего похмелья или танцев. Никто не успел сбежать.

– Я знаю повадки таких зверей. От них не стоит бежать. На них материться надо, и, что есть мочи, орать, – продолжала поддерживать разговор и подшучивать Варвара. – Он покрутит лапой по мозгам, махнёт другой, и вприпрыжку убежит.

– Хааааа-ха! Варя не смеши, ты вчера его тоже материла?

– Нет, доброе напутствие, волшебное, так сказать, произнесла.

– С тобой всё понятно. – задумчиво ответил Павел Иванович. – Значит, твёрдо решила уволиться?

– Конечно, с таким талантом в тайге пасти только зверя.

– Знаешь, как поступим, Варя? Я тебе даю перевод, ведь, как никак, ты всё-таки отработала у нас в геологии почти три с половиной года. Без перевода можешь потерять северные надбавки 30 %, а это уже что-то значит для тебя и детей.

– Спасибо, вам, Павел Иванович, за заботу, за уроки жизни, за тот труд, который вы в меня вложили.

– Эх, как не хочется терять трудовые руки. А насчёт того, что я в тебя вкладывал, какие-то уроки жизни – забудь про них. Это мы с Борисом Ивановичем получили уроки жизни в первый день твоего трудоустройства.

– И куда ты теперь Варюха-горюха рванёшь, с мужем или без? Ты почему его опять с собой прихватила?

– Кто его прихватывал? Пристал, как банный лист к заднему месту, и никуда от нас. Мне этот чёрствый довесок уже ни к чему. Я как-нибудь теперь без него обойдусь. Музыкант обещал всерьёз женить его. Спасибо вам за детский садик, подросли и мои детки вместе с вашими детьми, уже можно женить и замуж отдавать.

За столом прошла разрядка дружным общим смехом.

– Выпьем, товарищи? За проводы Варвары Степановны поднимем бокалы!

– Зачем вы так со мной по имени и отчеству, Павел Иванович, мне его заслужить надо. Вы так называете, а мне становится неуютно и холодно, как будто я уже свой бабий век отживаю.

Душу женщины затмила скука. Она готова была снова взять слова об отъезде обратно. Павел Иванович понял её настроение.

– А может, ещё останешься хотя бы на полгодика, поговаривают, нашу поисковую партию тоже скоро упразднят. Кого в Тассеевский район, правда, там нет северного коэффициента, на Усть-Пит, там один к шести северный коэффициент когда-то был. Твоя сменный мастер удочки намылила в Усть-Пит, может, и ты с ними, а? Она согласна взять тебя с собой.

– Давайте, пить, гулять, петь и веселиться! Обо мне потом поговорим.

Все расселись на прежние места. Опять зазвенели гранёные стаканы. Почему-то все, как по команде, повернули головы в сторону входных дверей.

– О! Серж, заходи, что ты ходишь, как роженица, туда и обратно? Поздравь жёнушку с праздником, с наградами, глянь, какие часы ей подарили!

Несмотря на массу людей в клубе, Сергей, подошёл, как можно ближе к Варваре, схватил её за грудь, попадали пуговицы вместе с основным материалом.

– У тебя где дети? Ты хоть знаешь, нет? – он хотел её ударить.

– Её дети при месте, – ответил Павел Иванович. – Ты вот лучше вместе с нами садись и споём, отчего деньги не ведутся.

– Я тебя спрашиваю: где дети?

– В садике, вот где!

– Ой ли, там ли они? Я их третьего дня выкрал оттуда.

– Не понял, как выкрал? – зло спросил Павел Иванович.

– Сейчас пойду, узнаю. Не то за кражу детей получишь срок.

Всем коллективом выпившие геологи ринулись, узнать, где их дети.

– Как тяжело с таким мужем быть, – вздохнула женщина-одиночка. – Слава богу, что я оторвалась от своего подальше. То ли дело, легла одна, встала одна. Ни клята, ни мята. Бросай, Варька, своего. Ни то, ни сё, и ни рыба в стакане, – от перенасыщения алкоголем женщине стало плохо. – Ну и чё. Переблююсь и опять за стол сяду, – она еле-еле выговаривала слова. – Мужа нет, значит некому указывать. А то подумаешь, припёрся, раскомандовался. Видала я его кое-где. Варька, держись! Я за тобой!

– Ха-ха-ха!

– Ничего подобного дети в садике. Кто бы их ему отдал, тем более знают, положение между ними не из лёгких. Я строго-настрого наказал: никому ни одного ребёнка в другие руки не отдавать на выходные дни. Иначе с работы уволю немедленно. Ишь, распоясались настежь.

– Поднимем бокалы, за здоровье наших детей, товарищи! Праздник продолжается! А ты, Варя, домой сегодня не ходи. Незачем праздник портить издевательствами. Я тебе в комнате постелю; будешь спать, припеваючи. А мы с женой, Маргаритой, в зале на двуспальной кровати.

– На следующий день, Варя, опять будешь принимать пекарню по причине невыхода на работу бывшей стряпухи. Ведь со слезами пришла; говорит, больше этого не будет. Нет ить, через день да каждый день пекарня закрыта. Ничего, я тебя так и оставлю по буровой сетке нынче, неплохо будешь получать, то есть то, что и получала. Только не покидай нас.

– Я уже сама определилась в пекарне. Не стоит беспокоиться за меня. Разве вы не заметили, что с хлебом перебоя теперь нет?

– Если закроют посёлок, то все, как один, в один день уедем. Я думаю, нам осталось здесь поработать самое большее с полгода. Уедем вместе. Я на заслуженный отдых, а все остальные по собственному желанию или переводом. Ох, как не хочется расставаться со своим коллективом, да, куда уж мне, старому пердуну, тащиться за молодыми. У меня квартира четырёхкомнатная в Красноярске через кооператив уже оформлена. Полностью за неё рассчитался.

– Я перед праздником наметила себе путь в стихотворной форме. Желаете послушать?

– Давай, Варюха-горюха, давай!

– Мои шаги услышат скоро!

Осторожно в тапочках войду,

Прими меня мой, милый город!

К тебе слова ищу и нахожу.

Признаюсь: очень трудно,

Даётся поступь тихая моя,

Быть, может, счастье улыбнётся,

Войдёт в тебя разгульная твоя.

Тебе ль не знать?! Ведь я близняшка.


Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
Исповедь близнецов. Книга 3. Альбатрос

Подняться наверх