Читать книгу За кулисами скрипичных концертов - Валентина Ломанович - Страница 3

Выдающийся русский философ М. М. Бахтин привнес это прекрасное слово и стоящее за ним понятие в русский язык. Я его знала, но была уверена, что в мой лексикон оно вряд ли когда-нибудь войдет и должно остаться инструментарием для философов, но не для меня, музыканта-практика. Пришло время – и я его вспомнила, потому что силою обстоятельств пришлось поменять хорошо обжитый мир русской (советской) музыкальной жизни на неизвестный западный. Приехала я в Нидерланды по семейным обстоятельствам. Долго задерживаться мы не собирались, срок пребывания был ограничен тремя-четырьмя годами. Но, как известно, нет ничего постояннее временного, и вот живем мы в Голландии уже двадцать пять лет.

Хотела я или не хотела (скорее, последнее), но местный уклад со своим очарованием, странностями, особенностями все равно вошел в мою жизнь. Я с изумлением заметила, что и с моих окон исчезли как-то неожиданно занавески, сами собой свернулись и отправились в кладовую ковры, комнаты избавились от ненужной мебели. В сарае появились велосипеды, и в хорошую погоду просто тянет поехать на море вечером, посмотреть на закат в полной тишине в компании многочисленных голландцев, которые сделали традицией наблюдать, сидя за бокалом вина, погружение солнца в свое всегда холодное Северное море.

Эти бытовые пристрастия менялись безболезненно, как-то сами собой, тем более что быт никогда не был тем, что могло бы изменить мою сердцевину. Чего не скажешь о сложившейся системе профессиональных воззрений, которая претерпела за прожитые там годы значительные изменения, часто весьма болезненные.

Я приехала в чужую страну в полной уверенности, что наша система музыкального образования является самой лучшей, в общем-то, практически ничего не зная о том, как обстоят дела у них. Жизнь посылала много сигналов, намекая на то, что не следует быть такой уж категоричной.

Что же это были за сигналы, из-за которых все мои подсистемы: профессионал-любитель, учитель-ученик, исполнитель-слушатель, программы, методики, стратегические цели, продуманные репертуарные тактики, одна за другой стали давать трещины?

Как-то раз мой муж, сотрудник крупной международной организации, сообщил мне, что мы приглашены на концерт его шефа, директора юридического департамента. В программе был объявлен Концерт для валторны с оркестром, сочиненный этим самым шефом. Моей иронии не было предела, но этикет надо было соблюдать. После концерта мне пришлось самой себе признаться, хотя и с большой неохотой, что мне, музыканту-профессионалу, такого концерта не написать, хоть я и нашла некоторые огрехи в форме финала, что совершенно не облегчило досады от этого неожиданного признания. После этого сигналы о необходимости некоторой корректировки моих профессиональных и человеческих воззрений просто посыпались. Знакомый дипломат, советник-посланник австрийского посольства, попросил меня подыграть в его квартете, он готовил программу прощального концерта для друзей и сотрудников по причине своего отъезда. Играл он очень хорошо, как и его коллеги по квартету, сотрудники посольства. Репетировали мы в его доме, в большой комнате, где была представлена его коллекция военных мундиров времен наполеоновских войн. Британский посол, чью дочь я учила играть на скрипке, пригласил меня на свою лекцию по истории английской музыки. Провел он ее с таким блеском, что опять пришлось признаться себе, что мне далеко до такого уровня знания этой значительной части европейской культуры. Когда я решила получить фортепианный диплом, для того чтобы не чувствовать себя самозванкой с многочисленными учениками, пожелавшими учиться у меня играть на двух инструментах, то несколько лет ездила в Манчестер, где каждое лето проводится летняя фортепианная школа. С утра до вечера я находилась на многочисленных занятиях этой школы. В перерывах, в столовой, можно было сидеть по соседству с Питером Донохоу, например, который среди многих других выдающихся пианистов вел мастер-классы и индивидуальные занятия с желающими. Там мне удалось познакомиться и найти общий язык с некоторыми постоянными слушателями этой школы, которые не могли представить себе своего летнего отпуска без поездки в Манчестер. Среди них был один доктор, хирург, который в учебные часы играл Этюды-картины Рахманинова и делал это очень хорошо. Так вот в этой столовой, обменявшись с ним своими соображениями по поводу некоторых фактов из биографии Шуберта, я, слава богу, вовремя замолчала, потому что он знал каждый день, проведенный Шубертом с утра до вечера, каждое слово, сказанное им, и каждую ноту, сочиненную им. Особенно его интересовали вопросы здоровья композитора, что очень понятно, учитывая его профессию.

Таких примеров я могу привести множество. Словом, я открыла для себя аматёров, любителей и знатоков музыки, которые зарабатывают себе на жизнь другими видами профессиональной деятельности, а музыкой они занимаются совершенно бескорыстно, работая докторами, бухгалтерами, пасторами, директорами музеев, дипломатами, инженерами в компании Шелл, да мало ли кем. И надо сказать, что у моих друзей-любителей не было ко мне какого-то особенного по причине моей «профессиональности» отношения. У них не было комплексов несостоявшихся профессионалов. Не было затаенной досады и, может быть, даже зависти, которая, по моему мнению, должна была каким-то образом проявиться: ведь мне удалось стать профессионалом, а им – нет. С их стороны было, скорее, некоторое сочувствие, ведь, по их мнению, у меня не было выбора: я должна была играть то, что мне говорили и так, как мне говорили и учить тех, кого я не хотела учить, для того чтобы зарабатывать деньги. А они любили и изучали музыку только по зову сердца, не привнося никакого денежного интереса в такое высокодуховное занятие. Они даже платили за это.

Надо сказать, что в Нидерландах созданы все условия для тех, кто занимался и занимается музыкой, но не сделал ее своей профессией, для кого выбор пал на медицину, математику, производственный дизайн, юриспруденцию… Кем же созданы эти условия? Да самими любителями музыки. Так повелось издавна: Голландия – страна всевозможных клубов и объединений по интересам. Никто не ждет от государства финансовых вливаний, деньги на аренду помещения и небольшой гонорар дирижеру (при создании любительского оркестра, например) закладываются в сумму взноса членов этого оркестра. В таких оркестрах играют и дети, и взрослые. Оркестры эти могут быть и симфонические, и камерные, и джазовые. По такому же принципу организуются и любительские хоры, коих в Голландии множество. Они могут «поднять» годовые циклы Кантат Баха и исполнить, например, на открытие моста или виадука в своей деревне «Кармину Бурану» Карла Орфа в сопровождении симфонического оркестра из соседней деревни. Существуют общества любителей музыки Баха и Генделя, например, компетенция которых в вопросах жизни, творчества и, особенно, понимания музыки этих композиторов, невероятно высока. Весьма популярны домашние концерты по разным случаям с привлечением в качестве слушателей родственников и соседей. Два раза в год, перед Рождеством и летними каникулы практически все частные преподаватели, а они составляют основной корпус учителей музыки, организуют «отчетные» концерты, и снять помещение церкви или небольшого концертного зала в это время становится сложноватым, но все-таки реальным, потому что и церквей полно и помещений, пригодных для проведения концертов, тоже достаточно. Арендная плата вполне адекватная, но, если вы хотите снять замок, купить небольшой камерный оркестр и, по случаю дня рождения вашего близкого человека не придумаете ничего лучшего, чем «подарить» ему свое исполнение фортепианного Концерта Гайдна, например, то тогда, конечно, придется раскошелиться.

Это открытие огромного количества любителей музыки, которые разбирались в ней не хуже меня, было первым из целой череды сюрпризов, полностью перевернувших мои профессиональные, музыкальные, педагогические и человеческие взгляды.

Как учить талантливых, обладающих полным спектром качеств, необходимых для профессионала, я знала. Профессионал должен уметь играть все. Для этого он должен обладать надежной и разнообразной техникой, развитие которой требует часов, дней, месяцев и лет работы. Пришедшие ко мне ученики этими часами не располагали. Их расписания «дымились», потому что никто из них не приходил из школы домой раньше четырех часов. Мои уроки по скрипке в их расписании соседствовали с ездой на лошадях и дзюдо, теннисом и современными танцами.

Частные уроки стоят дорого, но других нет, так уж устроена система начального музыкального образования, государство финансирует только уроки музыки в общеобразовательной школе, дополнительное образование полностью отдано в частные руки. Если даже вы видите вывеску «Музыкальная школа», то не надейтесь найти там что-нибудь похожее на наши российские школы. (Есть, правда, три-четыре специализированные школы при консерваториях, но о них разговор не пойдет вообще). Программ обучения нет, зачетов, экзаменов и оценок тоже нет. Сертификатов, естественно, тоже не выдают, потому что вы не обязаны следовать каким-то программам. Все программы «выкраиваются» на конкретного ученика. Прижимистые родители не возьмут дополнительных уроков по сольфеджио и теории, считая, что учитель музыки должен научить и этому. И долго подумают, стоит ли взять за дополнительные деньги пианиста для аккомпанемента к инструменталистам-мелодистам (скрипачам, виолончелистам, гобоистам…), считая, что учитель может сыграть партию фортепиано сам. Словом, мне пришлось пережить очередную ломку: вместо того, чтобы полностью довериться коллегам-педагогам по сольфеджио, музыкальной литературе, теории музыке, анализу форм, мне пришлось это все научиться делать самой и, кроме всего прочего, «впихнуть» все это в один урок. Поначалу я поругивала судьбу и откровенно ностальгировала по нашей родной расточительно щедрой системе музыкального образования, где на одного ученика в музыкальной школе приходится пять преподавателей, и все это великолепие – за символические деньги для родителей учеников, не говоря уже о прекрасных зданиях школ, великолепных залах и регулярной, хоть и небольшой зарплате для учителей.

Большинство моих учеников учились и учатся в Британской, Американской и в Интернациональной школе. Объяснялось это общим для всех нас языком – английским. Как у всех русских музыкальных педагогов, мое отношение к общеобразовательным школам было недружественным из-за чрезмерной, на мой взгляд, нагрузки. Общеобразовательная школа была тем злом, с которым нельзя было бороться, можно было только тихо страдать. Но когда мои ученики стали приносить мне пригласительные билеты на концерты и спектакли, поставленные собственными силами в их общеобразовательных школах, мое отношение стало меняться: школа из предмета моей тайной недоброжелательности превратилась в предмет моего восхищения и почтения, глубокой благодарности и признательности.

Эта метаморфоза в моем отношении к общеобразовательной школе объясняется ее невероятно мощным вовлечением ВСЕХ детей в различные виды музыкальной деятельности, начиная от обязательного обучения в начальной школе игре на каком-нибудь музыкальном инструменте, конечно же на самом базовом уровне – до участия в постановке музыкальных спектаклей. Таких спектаклей я просмотрела множество, одни только названия говорят сами за себя: «Вестсайдская история», «Трехгрошовая опера», «Скрипач на крыше», «Кошки», где все роли исполнялись учениками, в том числе и моими. Они были и в оркестре, и на сцене, все были нужны.

Мюзикл требует длительной подготовки и его обычно ставят перед летними каникулами, давая несколько публичных представлений для всех желающих, которые купили билеты. Вырученные деньги покрывают расходы на костюмы и декорации, которые тоже делаются своими руками и с помощью родителей. Если бы я не видела эти постановки своими глазами, я бы никогда не поверила, что их качество может удовлетворить профессионала. Поверьте на слово, оно вызывало восхищение, особенно если принять во внимание, что и на сцене, и в оркестре можно было увидеть знакомые лица своих учеников.

Школы вовлекают не только всех учеников, но и многих родителей, имеющих хоть малейшее отношение к музыке. На регулярных родительских собраниях, куда приглашаются и ученики, на интернациональных вечерах всегда звучит музыка в исполнении родителей и детей. Я сама много раз играла там, а мой сын мне аккомпанировал.

В течение учебного года на постоянной основе желающие ученики, владеющие различными инструментами, могут играть в симфоническом оркестре, который обязательно есть в школах. Он участвует во всех мероприятиях. Репетиции проходят в обеденный перерыв, занятия ведут преподаватели музыки, которые все владеют несколькими инструментами. Кроме симфонического оркестра в этих школах есть струнный, духовой и джазовый оркестр, хоры для детей разного возраста. Деятельность всех этих коллективов активно востребована и в школе, и в тех населенных пунктах, где они расположены. Например, в декабре перед Рождеством старший хор Британской школы поет Рождественские песни в церкви Ворсхотена, деревни, в которой располагается школа.

Ну а когда я узнала, чем ученики занимаются на уроках музыки в школе, то, честно говоря, вздохнула с облегчением. Теория изучается очень серьезно, в объеме приблизительно нашей музыкальной школы, сольфеджио – практически отсутствует, вместо него – пение в хоре, в начальной школе – обязательно, в средней школе – по желанию. Обязательный курс сочинения песни (музыка и текст) и пьесы для любого мелодического инструмента в сопровождении фортепиано. Основы анализа форм и истории музыки, широкий спектр мировых музыкальных культур. Ну и то, что является самым востребованным у молодежи: компьютерная оркестровка и аранжировка. Материальное оснащение для таких масштабных программ великолепное.

Оказалась, что введение ученика в мир музыки очень хорошо сбалансировано между обязательной программой в начальной и средней школах и предельно либерализованной деятельностью многочисленных частных преподавателей музыки. Обе стороны дополняют друг друга и не могут обойтись друг без друга.

Если родители хотели бы сертифицировать достижения своих детей в музыке по профессиональной шкале, такая возможность тоже имеется: на базе Британской школы два-три раза в год проводятся экзамены на основе разработанных программ в Ассоциации королевских музыкальных школ Великобритании. На эти экзамены записываются и голландцы, взрослые и дети, потому что такой национальной системы не существует. Ну о том, какие возможности реализации своих умений для учащихся предоставлены обществом вне школы, я уже упомянула раньше.

Совершенно основательному пересмотру подверглись мои представления об отношениях учитель – ученик. Где бы ни выступали мои ученики, в программе упоминается только их имя. Сначала меня это обижало и возмущало, но, к счастью, хотя и не так быстро, как бы следовало, пришло понимание, что достижения моего ученика – не только результат моего труда, но и других педагогов из его родной общеобразовательной школы, и родителей, и друзей, и широчайшего информационного поля, в котором современные ученики чувствуют себя, как дома. Жизнь продемонстрировала, что ученик не является моей собственностью или, еще хуже, материалом для реализации моих амбиций, хорошим или плохим, подходящим или неподходящим. Однажды, как-то между прочим, не придавая большого значения сказанному, моя ученица сообщила, что она прошла прослушивание в одну знаменитую английскую школу. Мое чувство педагогического патернализма, присущего многим русским педагогам, было глубоко оскорблено: меня просто поставили перед фактом, даже не посоветовались. Была эмоциональная сцена, где моим главным аргументом было: ведь я вкладывала в вашу дочь всю душу (это я – маме). На что мама в глубоком изумлении ответила, что, дескать, мы вам за хорошую работу платим деньги. Как просто и точно. С тех пор я больше не втягиваю учеников в опасную зону личных отношений, обрекая их каким-то образом платить мне тем же. Душу надо оставить себе, а ученику надо дать обширные и аргументированные знания, поле для маневра и право на усвоение и использование этих знаний по своему усмотрению. Что они очень успешно и делают, реализуясь «на стороне», иногда информируя меня, когда нуждаются в моей помощи, иногда – нет, когда мое присутствие смутило бы их.

Когда пришло понимание того, что музыка может быть выбрана в качестве профессии, а может и не быть выбранной, уступив первенство другим сферам интересов учеников, и это ВЫБОР, а не приговор ученику, не соответствующему по способностям профессиональным стандартам, пришло время пересмотреть репертуарную тактику, время изучения того или иного произведения, количество изучаемой музыки, высоту планки исполнительского качества. Казалось бы, в случае «не выбора», надо упростить программу и сократить ее количественно. Но этот путь оказался тупиковым, потому что доводить до кондиции простенькую программу для думающего ученика – неинтересно и унизительно, он нуждается совершенно в другом: в понимании сути музыки, причин и закономерностей возникновения того или иного стиля в то или иное время, понимании связи содержания музыки и выбранной для реализации его формы, узнавания индивидуального почерка того или иного композитора и особенностей его музыкального языка. Что касается исполнительской «кухни», то здесь понимание учеником своего технического несовершенства и разного рода недоработок по причине нехватки времени не должно быть трагедией, это должно быть просто констатацией факта. Да, он будет отставать от профессионалов в техническом отношении, но его понимание музыки будет адекватным. От программ, составленным по принципу: первая часть крупной формы и две разнохарактерные пьесы, пришлось отказаться (с удовольствием) и перейти на проектную форму организации репертуара. Если в планах есть скрипичный концерт, то в музыкальной папке ученика их будет десяток – для выявления стилистических, исполнительских и жанровых особенностей. Выучена, то есть доведена до удовлетворительного состояния, будет, возможно, одна часть, но просмотрены, попробованы и проанализированы должны быть все десять. Если уж появился какой-нибудь танец из барочной сюиты, то в папке появятся все танцы со своими характерами и историями.

И опять в памяти воскресает имя М. М. Бахтина, книги которого появились в моем книжном шкафу лет сорок назад и, честно говоря, страницы которых желтели от недоумения по причине невостребованности. Выбраться из профессиональной ограниченности, снобизма (я втайне использую более жесткий термин: профессиональный идиотизм) очень трудно. У белки, выскочившей из колеса, где она наслаждалась бегом по кругу, находясь в эйфории от обманчивого драйва непрерывного движения, будет еще некоторое время кружится голова от иллюзии, когда она окажется на твердом полу своей клетки, но настанет время, головокружение пройдет и она с недоумением посмотрит на свое любимое занятие, возможно, даже, устыдившись своего непомерного энтузиазма. На пожелтевших страницах книги «Проблемы времени и хронотопа в романе» я наткнулась на такое размышление, которое следует привести пространно: