Читать книгу Экзамен - Валентина Марьянова - Страница 1

Ленка стоит на платформе особняком от остальных пассажиров, ждущих электричку. В этот теплое солнечное августовское утро 1981 года она кажется неестественно бледной и замерзшей. Подруга ждет меня. Думаю, что и я выгляжу не лучше. Неделю назад мы с ней сдали вступительный экзамен в Пищевой институт по письменной математике. А сегодня едем на устную химию. Наши оценки по математике мы узнаем непосредственно перед началом экзамена, когда нам выдадут зачетки.

– Привет, – говорит Ленка и пытается ободряюще улыбнуться. Я тоже улыбаюсь ей в ответ.

Подходит электричка, мы садимся в нее. Народу не слишком много – всё-таки лето, отпускной сезон, да и час пик уже проходит. За окном мелькают дома, деревья, дороги. Мы сидим напряженные и погруженные каждая в свои думы.

Этот экзамен для нас решающий. Поскольку у обеих аттестаты больше четырех с половиной баллов, то нам достаточно получить девять балов за два экзамена, и мы становимся студентами. Это называется эксперимент.

До меня только сейчас доходит, что, готовясь к поступлению в институт, я настолько была уверена в своих знаниях по математике и химии, что даже не поинтересовалась, а какой четвертый предмет? Когда подавала документы в институт, не получилось узнать, так как было вообще не до этого. Девушка, принимавшая у меня анкету, обратила внимание, что я вступила в комсомол в пятнадцать лет, тогда как все нормальные люди делали это в четырнадцать. Она с нарастающим возмущением начала допытывать меня – почему? Я что-то нервно пролепетала ей в ответ, вспоминая Наталью Николаевну и молясь всем святым, чтобы у меня только приняли документы и допустили к вступительным экзаменам.

Наталья Николаевна была завучем по воспитательной работе. В четвертом классе она один год была у нас классным руководителем. Когда я училась в пятом и шестом классах, она вела школьный театр, в котором я была не только актрисой, но даже умудрилась написать пьесу – продолжение Кота в сапогах. Наталье Николаевне пьеса очень понравилась, она немного доработала ее, и поставила на сцене. На всех афишах моя фамилия значилась дважды – автор и исполнитель роли. Мне это очень нравилось.

В восьмом классе я отказалась вступать в комсомол, и не потому, что была сильно против. Но в то время я уже начала чувствовать некоторую фальшь официальных речей, которые нам произносили учителя, которые мы читали в газетах, которые слышали от активистов ВЛКСМ. Мне не хотелось принимать в этом участие, не видела в этом необходимости, а родители не настаивали. Конечно же, об этом было доложено завучу по воспитательной работе. Наталья Николаевна вызывала меня к себе несколько раз, останавливала в коридоре. Сначала говорила по-учительски строго, потом просила. Я честно слушала, кивала, соглашалась, но заявление в комсомол не подавала. Наконец, она сдалась, поговорила со мной просто, по-человечески и убедила простой житейской логикой. Умная женщина мне на пальцах объяснила, что в институт принимают только комсомольцев. И если я хочу когда-нибудь получить высшее образование, я должна вступить в комсомол. Это решило всё. Как же хорошо, что Наталья Николаевна смогла-таки достучаться до меня!

Вероятно, девушку удовлетворили мои путанные объяснения про болезнь. Она от меня отстала и в конце концов приняла документы. А вот я, перенервничав, так и узнала полный список вступительных экзаменов.

***

– Лен, я все забываю спросить, а какие еще экзамены надо сдавать в случае чего? Последним будет русский – понятно, он во всех ВУЗах. А еще что?

– Письменная физика.

– Что?! Как физика?! Какая еще физика?! – Мозг отказывается принимать эту информации, и я не сразу понимаю, о чем это она.

В моем школьном аттестате только две четверки: по черчению и физике. Этим сказано все. А учитывая, что в июле я к этой самой физике вообще не прикасалась, то можно понять мое состояние.

Для меня самые интересные и легкие предметы – это математика и химия. Имея математический склад ума, я получаю просто физическое удовольствие, решая длинные алгебраические уравнения или доказывая геометрические теоремы. К остальным предметам я всегда относилась равнодушно. Прочитала, у доски пересказала забыла – всё, никаких проблем. Но вот к физике у меня просто-таки физическое отвращение, которое я никак не могу объяснить.

На письменную математику неделю назад я шла спокойно, даже не готовилась – я просто не понимала, как можно готовиться к удовольствию. За свою самоуверенность, вероятно, и была наказана. Девять заданий из десяти я решила влёт, проверила и аккуратно внесла ответы в специальную карточку.

Карточки проверяются автоматикой, поэтому крайне важно было не просто вписать в них правильные ответы, но нарисовать по образцу сами цифры, как на почтовых конвертах, чтобы компьютер их правильно прочел. Комиссия же смотрит экзаменационные решения только в спорных случаях.

Последнее десятое задание я пыталась решить оставшиеся три часа. В результате, внесла в карточку «абы что», т.к. решения у меня не было. Поэтому сейчас я понимаю, что за девять решенных заданий я получу не более четырех баллов. Хотя, конечно, во мне все еще теплится надежда, что я могла и угадать ответ.

С химией у меня вообще интересные отношения. Наш преподаватель химии Борис Леонидович пришел к нам в седьмой класс сразу после института. Он был молод и хорош собой. Надо ли говорить, что женская половина класса сразу же влюбилась в него, а заодно и в химию. Он реально сильный учитель! Для начала, он убрал из класса тех, кому достаточно тройки. Прямо так и спросил: «Поднимите руку те, кто не планирует после школы поступать в ВУЗы, связанные с химией». Практически вся мужская часть класса сразу подняла руки. Наш класс на две трети состоял из детей военных, и мальчишкам их заботливыми папашками уже давно были забронированы места в военных училищах. Борис Леонидович попросил их пройти в лаборантскую. В последствии там они и проводили все время опроса. В класс Борис Леонидович приглашал их только при объяснении нового материала. Чем они там занимались – никогда не интересовалась, но в лаборантской всегда было относительно тихо. Насколько я понимаю натуру нашего Химика, они, наверняка, делали что-то полезное для школы. А тогда, в первый раз, Борис Леонидович, избавившись от потенциальных двоечников и троечников, прочел оставшимся небольшую лекцию о том, что теперь он будет с остальных драть три шкуры, что хорошие оценки надо будет зарабатывать трудом. И действительно, опросы шли абсолютно каждый урок по 15-20 минут. К доске вызывались сразу 8 человек, и пока они готовились, учитель пытал остальных с места. Вопрос-ответ, вопрос-ответ. Все в очень быстром темпе. Если в течение двух-трех секунд не отвечаешь, переходит к следующему ученику. А тебе уже выше четверки не поставит. Если два раза не сможешь с ходу ответить, то это уже трояк. Учитывая, что троечники на время опроса удалялись, восемь человек стояли у доски, легко понять, что под такой обстрел попадало всего несколько учеников. И каждый должен был ответить по два-три раза. И еще не известно, что лучше было – стоять у доски или ожидать в любой момент вопрос. Конечно, со временем мы к этому привыкли. И химию реально знали очень хорошо. А главное, мы все-равно любили нашего Химика. Все свои зверства он совершал с юмором и с хорошей долей кокетства с нашей женской половиной.