Читать книгу Нефертити, или Прекрасная пришла - Валентина Нестерова - Страница 5

1

Интересно, почему дни бывают длинными, а годы короткими, думал Аанен, мумифицируя очередную порцию ибисов.

Десять лет пролетели с тех пор, как по небу проплыл красный крокодил, оставляя кровавый след. Тогда он решил – это знак: кто-то хочет нанести удар в спину.

Но!

Солнце – лучшая нянька, раскачивает колыбель жизни: утро – вечер, день – ночь. Дети, то есть, люди спят или дремлют. Ничего не происходит…

Вернее, происходит то, чему положено происходить: зреют плоды, колосья, дети. Старики умирают. Молодёжь стремится показать себя…

А он, Аанен, как и прежде, ведёт переговоры с богом луны, мудрости, счёта и письма Тотом, который посылает ему с данью песчаных змей. Только любимица Эфа, которую он давно похоронил в саркофаге из чёрного дерева, была всех мудрее. Ему удалось разгадать все её послания… кроме одного, предсмертного: Амок.

Возможно, так зовут бога сумерек.

Возможно…

Прошедшие годы научили его не торопить событий, избегать границ в суждениях. Нил, и тот, выходит из берегов, принося пользу всему, что дышит, размножается, произрастает…

Владыка Нила пользы своему народу не принесёт!

Права была Эфа: зелёный плод ядовит!

Его племянник, Аменхотеп младший, в свои шестнадцать лет – сложившийся еретик.

Ничто не помогло его исправить.

Даже сестре не удалось, хотя повлиять обещала!

Тэйе, взгляд которой завораживает пуще ста змей, превращает в истуканов иностранных посланников, отшибает ум и волю у придворных, не может справиться с собственным сыном…

Или не хочет?

Хорошо ещё, она по-прежнему в его власти: притирки, от которых не стареет кожа, гипнотизирующие духи, бальзам для фараона – сделали своё дело. А в рукаве ещё одна тайна: ритуал обретения душой нового чрева через миг после смерти.

Переходящий от отца к сыну рецепт бессмертия – последний козырь в его борьбе за…

За что?

Аанен задумался.

Вспомнил…

– Луна толстеет и худеет, птицы знают, когда им прилетать, когда улетать, звери – когда спариваться. Реки не выбирают русло. Звёзды не воюют друг с другом. Я прикажу людям понять: в заведённом Атоном порядке – их счастье! – смело, в храме Амон-Ра, защищал перед ним свою позицию младший Аменхотеп всего день назад.

– Тогда почему звёзды иногда падают? – задал он каверзный вопрос.

– Атон казнит непослушных, – без тени сомнения ответил племянник.

Нет, со смещением Аменхотепа Третьего, торопиться не стоит!

Пусть народ ропщет…

Египет теряет земли. В провинциях князья подняли головы…

Дождемся, что восстанут боги!

Фараон одряхлел. Посмотрим, как он проведет хеб-сед. Говорят, у него одышка: пробежать кросс не сможет…

В Египте здоровье фараона – свидетельство любви богов!

Дряхлеет фараон – засуха съедает урожаи, скот падает, воины теряют силу…

Да, в последние лет пятьдесят народ Египта празднует победы на стройплощадках. Возведено столько дворцов и храмов, сколько нет ни в одной земле…

Аанен вздохнул: люди не ценят того, что имеют.

В старину фараона, не сдавшего экзамен хеб-седа, могли убить, ликуя: сын соединился с небесным отцом! И шли за молодым фараоном завоёвывать новые земли.

Интересно, сколько земли нужно человеку для счастья? – пронеслась мысль.

Жрец отогнал её. Помнил урок отца: мысли, как птицы, прозеваешь, усядется незнакомая хищница на жёрдочку извилины, склюёт весь мозг.

О чём он думал?

Вспомнил: о проваленном хеб-седе, наказании фараона. Жаль, сейчас вместо кровавой расправы – инсценировка. Смешные похороны в ложной гробнице – кенотафе. А народу вместо безудержного ликования… дозволено свистнуть, воровски пряча глаза.

Впрочем, что ему до услад народа?

Египет надо спасать!

А спасение, как ни странно, в… продлении жизнелюбивого правления фараона Аменхотепа Третьего.

Так что…

Ждёте хеб-седа?

Дождётесь!

Он, Аанен, приготовил чудесный бальзам!

2

Во дворце накалялись страсти: Аменхотепу младшему шестнадцать лет, а он… холостой!

Царица Тэйе проела мужу плешь: сын созрел!

– Пусть женится на Сатамон, и станет фараоном по закону! – не в меру заупрямился Аменхотеп Третий.

– Но он не может жить без Нефертити!

– Возьмет её в гарем, и все дела.

– Мой брат Аанен, уверяет: брак с Нефертити благословлён богами!

– С твоей подсказки…

– Ты выжил из ума!

– Зато о моём царствовании скажут: Египет при Аменхотепе Третьем был силён законом!

– Законы или корыстны, или глупы. Твой отец не побоялся возвести на престол любовь, нашу с тобой любовь, если память тебе не изменила! И ты будь сыном своего отца! Тем более, закон не будет попран: разве Нефертити не твоя дочь, хоть нянька и не признаётся?

– Скажи ещё: все юноши и девушки Египта… мои дети, – тоном баловня судьбы произнёс фараон.

Легче сдаться жене, и плыть дальше по реке жизни на мирной ладье…

– Ну, ладно, ладно, если ты настаиваешь, – романтически закатил глаза Аменхотеп в знак благодарности своей счастливо разделённой любви.

– Боготворю тебя, мой львинолицый муж! – чмокнула фараона в щёку Тэйе. – Обещаю: ты будешь выглядеть юношей на этом глупом зрелище – хеб-седе.

– Папа, ты обещал, – плаксиво обнаружила своё присутствие при разговоре родителей Сатамон. – Я замуж хочу, не брат, так сам на мне женись!

– Не сомневалась, чьи это проделки, – будто в первый раз увидела рано созревшую дочку Тэйе. – Обещаю найти в мужья тебе лучшего заморского принца, если дашь клятву ничем не вредить брату.

– Самого лучшего? Заморского? Принца? – расслабилась Сатамон.

– Конечно, ты же у меня красавица.

– Красавица? А Мутноджемет говорит…

– Не слушай эту уродину! Вообще, кроме матери, никого не слушай. Я выносила тебя, знаю, ты будешь блистать! – распалилась Тэйе, чуть не сказала: на троне, но вовремя остановилась.

По привычке взвесила, чего ей больше хотелось: защитить сына или обезвредить дочь? Решила: это одно и то же.

Сатамон она не планировала, странно, но капли Аанена всего раз не помешали зачатию…

Её миссия была: родить единственного сына!

Тэйе вспомнила, схватки уже начались, а ей привиделось: солнце превращается в тысячелепестковый лотос, она вдыхает его аромат, дышит так глубоко, что лучи-лепестки проникают в неё, прорастают собственным солнцем.

Тут и подал голос… сын Атона.

С Сатамон всё было иначе. Бёдра не хотели пускать на свет ту, что посягнула разделить с братом материнскую любовь.

От боли она теряла сознание, ей виделась полульвица с головой крокодила, пожирательница сердец Амамат, которая цепким хвостом секла её тело, голодными зубами терзала плод.

Когда увидела дочь, подумала: бессердечная, и не ошиблась…

С тех пор пила тройные дозы капель, приготовленные пристыженным братом. Чрево стало бесплодным…

3

За спиной Нефертити шептались: сын фараона не спешит жениться, поиграет, бросит, и как прочим египетским девушкам придётся ей выбирать, кем быть: жрицей, танцовщицей, акушеркой или плакальщицей. Хотя плакальщицей она не смогла бы стать, даже если бы очень захотела. Она любила смеяться, и смех её звучал сладостнее серебряных систр. Более того, при звуке её голоса всем хотелось улыбаться…

В свои пятнадцать она казалась девочкой, разбуженной утренним лучом солнца. От неё пахло росой. На неё нельзя было насмотреться: так ласкали глаза линии её лица и тела.

Природа редко посылает людям образцы совершенства, несмотря на то, что гармония – единственный закон бытия.

Но… почему-то… красота вызывает больше зависти, чем поклоненья.

Уродливые жаждут превосходства.

Озеро в Малькатте заросло кувшинками. Ладья «Сияние Атона» больше времени проводила у берега. Нефертити любила спускаться на её борт, чтобы побыть одной, поговорить с богиней озера. Иногда она брала с собой котёнка, рыжего потомка Сыночка Солнца, который когда-то нырнул за сверкнувшей серебром маленькой рыбкой, и которого она бесстрашно бросилась спасать.

Как давно это было!

И почему с тех пор её сердце принадлежит тому, кто её спас?

Кто иногда её пугает.

Кто слагает ей, будто богине, гимны.

И кто не хочет жить, как все иные люди.

Изобретает истину в беседах со сторуким Атоном, которому невдомёк, что её избраннику пора жениться.

– Богиня озера, однажды ты меня вернула к жизни. Теперь прошу: дай мне надежду, без которой моя любовь иссохнет, как ручей в пустыне. Я знаю, озеро твоё вырублено в камне по веленью фараона. Но любовь искусственной быть не может. Я не умею приказать ей жить, плескаться радостно. Мне стало мало его стихов. Его слова ласкают только уши. А тело увядает, как пальма без полива, как виноградная лоза без дождя. Дай мне испить любви, – просила Нефертити, перевесившись через борт, ловя своё изображение в зеркале воды…

– А-а, вот ты где! – раздался голос Тутмоса.

– Ты слышал, о чём я говорила?

– Нет, но… не трудно догадаться.

– Ведь ты мой друг, скажи…

– Я и пришёл, поговорить с тобой.

– О чём?

– О любви. Принёс тебе золотую змейку – подарок отца моей матери. Единственное, что осталось… от их любви.

– А ты? – улыбнулась Нефертити.

– А я… хочу жениться на тебе! – булыжником о рёбра ударилось сердце молодого скульптора.

– Ты же мне брат!

– Ну и что? Разве в Египте сёстры не выходят замуж за братьев?

– У нас и отцы женятся на дочерях! – вспыхнула девушка. – Будто мы не люди, а коты и кошки!

– Но я же… не настоящий твой брат, – запрыгнул в ладью Тутмос.

Нефертити не услышала его, продолжала говорить о казавшемся ей оскорбительном сходстве уклада жизни людей и животных, хоть и царственных.

– У них больше свободы! Любой дворцовый кот может найти себе по душе кошку, хоть в лавке торговца, хоть на вонючей улице, где живут скорняки.

– Но если в кошачьем сердце и есть любовь, то… она живёт лишь миг.

– Вчера Мутноджемет гостила у Сатамон…

– Причём тут твоя сестра? – от запаха спелой айвы, исходящего от волос Нефертити, закружилась голова у Тутмоса.

– Не перебивай! Она рассказала: дворцовая кошка для своих родов выбрала постель сестры Аменхотепа. Сатамон увидела, рассердилась, схватила кошку за шкирку, хотела выбросить из спальни, да наступила на котёнка, который выпал, понимаешь, и раздавила его…

– Не знаю, что сказать…

– Не знаешь, не говори! От испуга она швырнула кошку опять на постель, и та родила ещё пять котят, разных мастей, от разных котов!

– Я же говорил: любовь может сотворить только сердце человека, – улыбнулся Тутмос.

– Ничего смешного! Сердцам многих людей всё равно…

– Моему, не всё равно! Ты – его звёздочка! Одна на весь Египет, на весь мир, на всю жизнь…

– Звёздочка? – разочарованно повторила Нефертити. – А настоящая любовь – солнце!

– Откуда ты знаешь? – ревниво спросил Тутмос.

– Когда любишь, дышишь солнцем, а я… не могу надышаться Аменхотепом, так говорит моя няня.

– Но его плоть вместо семени извергает слова! Прости, не знаю, что на меня нашло, – смутился Тутмос. – И жена – не няня! – не ожидая от себя такой смелости, обхватил он руками тонкий стан девушки, прижал к себе.

– Щекотно, твоё дыхание горячее десяти солнц, – колокольчиками рассыпался смех Нефертити.

– Во мне всё горит, поцелуй меня, – прошептал Тутмос так отчаянно, будто его действительно жгли на костре.

– Тогда тебе необходимо охладиться…

– Давай нырнём вместе, вдруг богиня озера подарит нам любовь, – наклонился над бортом, потянул за собой девушку пылкий влюблённый.

Золотая змейка выскользнула из его руки, рассекла воду, а он и не заметил.

4

Веки твои тяжелы, чтобы на ночь плотнее закрыться, душу чистую пряча от демонов ада, чтоб наутро с невинной душою родиться, – послышался вдохновенный голос Аменхотепа младшего, сочиняющего гимн Нефертити, чтобы прочитать ей на богослужении в честь ухода солнца на покой.

Похоже, он не замечал ничего вокруг. Но путь его был к озеру.

– Эхнатон, мы здесь, – окликнул Тутмос, разжимая объятия.

– Ты, как лев, а Нефертити похожа на маленькую птичку, на которую ты не позаришься, потому что она не утолит твоего голода, – обрадовался будущий владыка Нила неожиданной встрече. – Как вы узнали, что я буду здесь? Тутмосу, конечно, открыли тайну камни. А тебе… владычица приязни, подсказало сердце? Ладно, гадать не буду. Я и сам не знал, что ноги приведут меня сюда. Народ Египта так ленив, что придумал самое скорое письмо, где значок заменяет слово, иначе глины не хватило бы на пластинки, которые итак кончаются, стоит только начать писать. К тому же поломались рыбьи кости. Такая страсть меня обуяла, потерял контроль. Нажим – и хрусть! И хрусть! И хрусть! Не только не на чем писать, но и нечем! Тогда решил я погулять, чтоб поучиться красноречию у финиковых пальм, – с восторгом уставился Аменхотеп на друзей детства, и, вдохновившись, снова продолжал. – Кстати, твои глаза, приятный собеседник гор, похожи на финики. И знаю, твои руки плодоносят, хотя, ты до сих пор не выполнил одной моей просьбы. Она все ещё в силе. Ты принёс мне фигурки только главных богов, которые я растоптал. Но в Египте их сотни! Ладно, даже хорошо, что ты не поспешил. Теперь я поступлю иначе: запру их в чулан! Ведь, согласитесь, многие из богов – чудовища, страшно на них смотреть! Представляю, как будет ликовать народ, когда узнает, что бог один. Всегда на небе. Всех одинаково ласкает. Вовремя взойдет, жизнь заново творя. И спрячется, даря покой, вернее, смерть нестрашную. Накройся покрывалом, спрячься от воров и ядовитых змей. А утром возродись. Любовь моя, с тобой мы будем встречать Атона и провожать, молясь и принося ему дары, – Аменхотеп младший протянул Нефертити руку, приглашая сойти на берег.

– Жду приглашения на свадьбу, – выпрыгнул вслед Тутмос.

– На свадьбу? – удивился сочинитель гимнов.

– Ты же сказал… – онемел жрец камней.

– Конечно, но сначала надо до последнего дома построить столицу Ахет-Атон! – одарил улыбкой окружающих будущий владыка Нила.

– Небосклон Атона? – растерянно уточнила Нефертити.

– Тебе нравится?

– Нравится.

– А тебе, Тутмос?

– Лет через двадцать, тридцать, построим, – спрятал усмешку в уголках искусно вылепленных губ некоронованный король камня.

– Я имел в виду… в голове. Ведь Атон был прежде пустоты, и не вышел на небо, пока всё не продумал! И людям дал круглую голову, чтобы рождала солнечные мысли…

– А помнишь сказку о двух солнцах? – спросила Нефертити. – Тутмос рассказывал.

– О двух? – напряг память сын фараона. – Да! Люди наказали вечернее солнце за то, что… им хотелось спать. И теперь мой любимый Атон зовётся Солнцем двух горизонтов! И Тутмос, запомни, храм в его честь будем строить с востока на запад.

– Когда приступим? – буркнул скульптор.

– Приходи завтра. Мама забросила дворец в Малькатте. А я люблю его. Здесь, на берегу, мы будем тебя ждать…

Голову не забудь, хотел съязвить Тутмос, но промолчал: если Нефертити дышит Аменхотепом, разве он вправе унижать его в её глазах?

Кажется, все кошки Египта решили поточить когти о его сердце…

5

Дома у него не было, Тутмос отправился в горы. Его голова, как богиня Нут, рождала и пожирала собственных детей – мысли.

Аменхотеп болен недержанием слов…

Считает себя властителем мира…

Глупец, каменные изваяния пережили стольких фараонов…

Нефертити, открой глаза, твой избранник сумасшедший!

Помнишь, как он плакал над оторванным крылышком стрекозы?

А однажды пообещал отрубить мне голову…

Как можно любить юношу, похожего… на мечтательную девушку?

Если я тебе – брат, то он… сестра!

Тутмос остановился, мысли с лёту вонзились в лоб.

Прости, Нефертити, дочь вечернего солнца, не вовремя заговорил я о своей любви, понадеялся, раз обо мне говорят люди…

Фараон восхищён, царица подарила золотой браслет…

Я и сам думаю: аллея удалась.

Спасибо Беку, доверил заказ…

Мысли о работе вернули хорошее расположение духа. Год назад жена фараона Тэйе приказала обозначить дорогу ко дворцу двумя рядами сфинксов. А он, Тутмос, взял на себя смелость переиначить задание: открыл аллею группой диких львов, готовых разорвать любого, кто намеревался придти с недобрыми намерениями. За львами резвились львицы со львятами. За ними, будто выслеживая добычу, распластались молодые львы…

И только у самого дворца, на постаменты, он посадил пару сфинксов в капюшонах встревоженных кобр. Физиономии сфинксов напоминали лица фараона и его жены.

Бек наблюдал за его работой, посмеиваясь, но каменотёсам велел во всём слушаться молодого скульптора.

А он старался изо всех сил, надеялся: увидит избранница его творения, поймёт, каким богатством наградил его бог камня, полюбит…

Но! Львы – те же кошки. Любовь их сердца мимолётна. А Нефертити ищет вечного спасения… в незрелом сердце Аменхотепа.

Тутмос не заметил, как очутился у стены известняка, из которой каменотёсы вырезали заготовки для будущих скульптур.

Солнце садилось, унося с собой краски.

Горы согласны погубить себя ради того, чтобы воскреснуть в тысячах статуй, пронеслась мысль, в них тоже живёт тяга к совершенству…

– Бог камня, ответь, разве мы с Нефертити не созданы друг для друга? – закричал Тутмос так, что Атон на западе вздрогнул.

Её жребий – быть царицей Египта, отозвалось эхо.

– Но я хочу быть рядом с ней! Всегда!

В гробнице, одной на двоих…

– Тогда… да здравствует загробная жизнь, в которой нас никто не сможет разлучить!

Воспев хвалу загробной жизни, Тутмос почувствовал недомогание. Казалось: спустившиеся на землю тени вползают в его тело, в извилины мозга. Он выхватил из кожаной сумки резец, стал бить им по камню. Ему хотелось раз и навсегда разделаться с соперником. Или, хотя бы, с его дерзкой просьбой…

Странно, наперекор природе, сумерки в душе сменились светом. Резец успокоился, привычно стал размечать размеры задуманных заготовок.

Простите меня, боги Египта, вам предстоит каменное рабство…

Никому не желаю смерти.

Всегда думал, можно спастись любовью…

Хотел даже во спасение рассказать Аменхотепу, что Нефертити чувствует себя с ним нянькой, да не смог: для мужчины это униженье…

Для мужчины, у которого формы… округлы?

Спрашивал себя: не выставить ли напоказ его уродство?

В ответ услышал: солнцепоклонник будет восхищён, в окружностях увидит и воспоёт своё родство с Атоном!

Нет выхода.

Остаётся ждать, когда жизнь, как Нил, утечёт в подземное царство…

Когда закончил работу, Тутмос увидел: руки его в крови.

Вдруг вспомнил: золотая змейка, где она?

Эхо донесло слабый всплеск воды.

Он улыбнулся: урей утонул, но его любовь никогда не утонет! Сам бог камня пообещал ему вечную загробную жизнь с Нефертити!

6

Утром, прежде чем открыть глаза, Тутмос глубоко вдохнул пахнущий солнцем воздух. Для того чтобы ожить, одного глотка показалось мало…

Нефертити права: солнцем можно дышать!

Даже живот радуется Атону, прозаически подумал ночной отшельник.

Ещё вдох. Ещё… пока солнечный смех не защекотал струны души, не вырвался наружу.

Кажется, я смогу быть счастливым!

Тутмос подскочил, раскинул руки, хоть лепи с него бога Шу. Увидел небо цвета молодой бирюзы, красноватое золото солнца, нескончаемые отроги известняка, закричал: вот оно, счастье!

Слова родили невиданную энергию. Он решил вернуться в мастерскую, рассказать Беку о полученном от сына фараона задании, взять инструменты, людей…

Сколько богов в Египте?

Больше двух тысяч!

Ничего, справлюсь, приветственно помахал Атону будущий главный скульптор Египта.

На пороге мастерской его ждал знакомый желтолицый лекарь.

Пленный раб, он сам освободил себя, излечивая от болезней жителей квартала каменотёсов. Впрочем, жители других кварталов тоже протоптали тропы к его саманному домику.

Из-за спины лекаря выглянули огромные глаза чумазого мальчишки.

Тутмос поймал его взгляд, будто охотник добычу.

Загнанность зверя, желание жить…

Страх и отвага…

И ещё… насмешка над временными трудностями.

Пожалуй, такой палитры чувств даже ему не приходилось переживать в сиротском детстве.

– Вот, привёл тебе вора, – сказал лекарь, встряхнув за шкирку пацана лет семи, милостиво добавил, – который ничего не украл, потому что у него лицо… не вора.

Услышав замечание азиата о лице, Тутмос приготовился слушать.

– Залез ко мне в дом, был голодный, но… съел глазами… только твою двуликую статуэтку. Помнишь?

Ещё бы не помнить?!

– Иногда искушение может превратить царя зверей в козла отпущения, – сказал безымянный раб на заре их знакомства. – У зверей самое большее – два лица, у людей – много. Для вас главное имя, для нас… лицо, единственное, своё, которое сначала надо найти, потом… не потерять, чтобы дать богу шанс подарить ему вечность.

Тогда он мало, что из сказанного понял. Но двуликого льва-козла из золотистого песчаника вырезал, подарил лекарю своей сиротской души.

– Как тебя зовут? – спросил мальчишку Тутмос.

– Май. Я видел, как ты делал львов. У одного кисточка хвоста слишком маленькая, камня, что ли, пожалел? – неожиданно бойко представился оборванец.

– Ого! – не смог скрыть удивления Тутмос.

– Слушай, слушай, у него лицо друга, – хмыкнул довольный лекарь. – Не будет у тебя вернее ученика, если, конечно, возьмёшь его к себе…

– Если так, возьму. Но, ты никогда не говорил, нашёл ли я своё лицо?

– Нашёл. Сегодня утром.

– Лицо камня?

– Лицо любви, – стал бить поклоны всезнающий раб, давно нашедший своё… лицо лекаря.

– Лицо любви? – переспросил Тутмос.

– Любовь – лучший скульптор, – загадочно ответил азиат.

Захотел быть счастливым, и, кажется, уже началось, подумал создатель будущих шедевров изобразительного искусства.