Читать книгу Динка. Динка прощается с детством (сборник) - Валентина Осеева - Страница 9

На столе дымится суповая миска, но за столом никого нет. Мышка тоже куда-то исчезла.

Динка бросается в одну комнату, в другую и, покраснев от натуги, тащит стулья.

– Обедать! Обедать! – кричит она, хлопая в ладоши.

Но никто не торопится. По дорожке медленно идут мама и Алина. Катя лениво поднимается с гамака…

Наконец все в сборе. Мышка появляется из Алининой комнаты, и по ее лицу видно, что она уже тыкалась своим любопытным носиком во все свертки. Но Динке не до нее, она раскладывает вилки и ножи, подвигает всем тарелки, тащит к себе поднос с хлебом, высматривая румяную горбушку.

Катя, усаживаясь за стол, переглядывается с сестрой.

– Ты видишь? С нее как с гуся вода! Твои душеспасительные разговоры только приводят ее в веселое настроение, – тихо говорит она.

– А тебе обязательно хочется, чтобы она плакала? Это ребенок, – так же тихо отвечает ей Марина.

– Это убоище, а не ребенок! – фыркает Катя. – Ты просто неисправима!

– Ну, значит, мы обе неисправимы! – смеется мама.

– Смейся, смейся… – с горечью шепчет ей Катя.

Но Мышка хлопает в ладоши и крутит головой:

– А-а! Шепчутся, шепчутся за столом!

– У мамы с Катей секреты от нас! – подхватывает Алина.

– У них все секреты, а обед перестоит, тогда Лину будут виноватить, – появляясь на террасе, ворчит Лина и, подмигнув тетке, сует ей на колени бутылочку, завернутую в салфетку.

– А! Вижу, вижу! – подпрыгивает Динка.

– Не предвосхищай событий! – непонятно бросает ей Катя, вылезая из-за стола. – Ну, кто первый выпьет рыбий жир? – с торжественной улыбкой вдруг провозглашает она, держа в одной руке столовую ложку, а в другой – обернутую салфеткой бутылку.

– Как – рыбий жир? Почему? – испуганно спрашивает Мышка.

– Катя, ведь сейчас лето! Никто не пьет рыбий жир летом! – откидываясь на спинку стула, протестует Алина.

– Что это ты выдумала? Откуда он у тебя? – удивляется Марина.

– Ну, напали! – хохочет Катя. – Это вовсе не я выдумала. Это аптекарь подарил Лине, чтоб она поправилась.

– Да не подарил, не подарил, насмешница этакая! Я свои деньги заплатила. Гляжу, аптекарь по дешевке отпускает, ну я и взяла детям на пользу, – объясняет Лина.

– Ну, а раз взяла, значит, надо выпить! – решительно заявляет Катя. – Не пропадать же деньгам! Всего одна бутылка… Ну, кто первый?

– Мама! – пищит Мышка и закрывает обеими руками лицо.

– Ну, Катя, не дури!.. Лина, возьми свою бутылку! – морщась, говорит Марина.

– Куда ее возьму? Вы все со своими фокусами! Только зря деньги выкидываем! Жир свежий, как янтарь, только что со льду… – недовольно ворчит Лина.

– Конечно, раз уж куплен, так надо пить! – заявляет Катя. – Я сама сейчас попробую!

– Попробуй! Попробуй! – весело подпрыгивает Динка.

– Хоть один разочек! – смеется Алина.

– Катя, не пей! Это такая гадость! – машет руками Мышка.

Катя делает большие глаза:

– Гадость? Это прелесть, а не гадость. Вот я вам сейчас покажу, как пьют рыбий жир! – Она наливает полную до краев ложку и, громко декламируя, подносит ее ко рту:

Лица детей полны любопытства и ожидания.

с приятной улыбкой заканчивает Катя и, полузакрыв глаза, опрокидывает себе в рот полную ложку рыбьего жира.

– Браво! – хлопает Алина. Но приятная улыбка сбегает с лица тетки, ложка падает на пол.

– Лина, возьми…

Лина подхватывает бутылку, а Катя, закрывая рот платком, убегает в комнату.

– Мамочка! – вскакивает Мышка.

– Мама, ей стало плохо! – беспокоится Алина, но мама уже торопится за сестрой.

Алина поднимает указательный палец.

– Смотрите на Динку! – удивленно говорит она. Динка совсем сползла со стула, лицо ее беззвучно трясется от смеха, глаз не видно. Мышка, всплеснув руками, тыкается носом в скатерть и звонко вторит сестре.

– Дети, дети… – пробует остановить их Алина, но, не выдержав, хохочет вместе с сестрами.

– Ну, зашлись! – добродушно говорит Лина, вытаскивая из салфетки бутылку. – И чего она вам тут петрушку разводила! Что детям положено, того взрослому касаться нечего, – спокойно добавляет она, поднося ко рту Алины полную ложку: – Ты старшенькая, ты и первая! Захватывай, захватывай ложечку, милушка! Да со вкусом пей, чтобы на пользу пошло!

Девочка хочет сказать что-то, но мягкая рука Лины бесцеремонно откидывает ей голову и вливает в рот полную ложку рыбьего жира.

– Вот и славно! – говорит она, наливая вторую ложку и не обращая внимания на старшенькую, которая, давясь хлебом с солью, сердито смотрит на нее.

Мышка пьет безропотно. Ведь даже Алина выпила!

Динку упрашивать не надо, но она так трясется от смеха, что Лина никак не может улучить момент.

– Да хватит тебе! Прокиснет жир-то! – шутит она, стоя над Динкой с полной ложкой. – Хватит, говорю! Непутевая!

Динка вскакивает на стул:

– Давай сюда ложку!

– Куда… куда… расплескаешь! – кричит Лина.

Но Динка уже подносит ложку ко рту, громко декламируя:

На лице ее приятная Катина улыбка, глаза полузакрыты.

– Катя, Катя! – кричит Алина и, хлопая в ладоши, хохочет.

Мышка взвизгивает от удовольствия.

– Батюшки! Вылитая Катя! – всплескивает руками Лина. – Ах ты актриса! Тебе ж в балаган идтить, народ забавлять! – И, расчувствовавшись, прижимает к груди расшалившуюся любимицу. – Головочка ты моя бедовая! Был бы отец дома, снял бы поясочек ременный да поучил тебя уму-разуму! А то и заняться тобой некому. У Кати у самой еще дурь в голове сидит, мать – андел небесный, доброты неописуемой… Сиротиночки вы мои горькие… – разжалобливая себя до слез, причитает Лина.

Но взволнованный голос старшей девочки мгновенно приводит ее в себя:

– Что ты, Лина! Мы вовсе не сиротки. И папа никогда не побил бы Динку. Ты не говори так. – Губы Алины вздрагивают. – Не говори так, Лина…

Мышка с испугом смотрит на старшую сестру, Лина тоже пугается:

– Ладно, ладно! Не нервничай только, господь с тобой. Я ведь любя сказала, жалеючи… Вот кушайте суп-то. Совсем простыл небось. И куда это они обе запропали? Протошнилась – и иди, чего там еще делать-то…

С опаской поглядывая на притихших детей, Лина торопится уйти. Если старшенькая разнервничается, ей сильно попадет от «андела». Алина помнит и любит отца, она вместе с мамой читает его редкие письма, беспокоится за него и ждет. Ждет безнадежно, потому что знает, что он не может приехать, что его разыскивает полиция… Алина никогда не забывает, что, уезжая, отец просил ее помогать маме воспитывать младших сестер, считая себя взрослой, она называет их, как мама, «дети», занимается с ними, делает им замечания и нередко вмешивается в распоряжения взрослых.

Один раз Мышка тихим шепотком пыталась рассказать Динке, что когда они жили на элеваторе, а папу уже искала полиция, то по улицам ходили какие-то люди с иконами, они пели «Боже, царя храни», а потом как-то ночью напали на их дом.

«На наш дом?» – удивилась Динка.

«Ну да. Это их научила полиция, чтобы поймать папу. – Мышка зябко поводила плечами и ближе придвигалась к сестре. – Только ты никому не говори, что я тебе рассказала. Но это было так страшно… Они разбили все окна, и даже в комнате упал большой камень… Ты, наверное, спала тогда, а меня тоже завернули в одеяло. А Алина так плакала… А потом прибежали папа и все элеваторские рабочие. Нас вынесли через сад. А был такой мороз… Папа сам нес Алину, а меня Малайка».

«А меня?» – с испугом спрашивала Динка: она боялась, что вдруг ее забыли в этом страшном доме.

«Тебя тоже кто-то нес… Кажется, Лина… Мы потом сели в какие-то сани, а Алина все боялась за папу, потому что кругом наехали казаки и полиция…»

«А папа уехал с нами?»

«Конечно. И Никич… Такие большие сани, знаешь… Дядя Лека сам правил, как кучер. Лошади как дернули сразу… А нас накрыли тулупом, и мы куда-то все мчались, мчались… А потом у Алины стала болеть голова, и доктор сказал, что ей нельзя плакать. Понимаешь?»

Динка плохо понимала, от слез у нее никогда не болела голова, поэтому из рассказа Мышки она вынесла единственное убеждение, что старшая сестра неженка и что лучше с ней не связываться, потому что можно нажить себе большие неприятности.

Но сейчас она украдкой взглядывает в большие растревоженные глаза сестры; она в первый раз так внимательно всматривается в эти глаза.

– Пойдем за мамой, Динка! – испуганным голоском предлагает Мышка.

Но Динке не хочется бежать, какое-то новое чувство побеждает в ней страх. Она нерешительно сползает со стула и подходит к старшей сестре.

– Алина… – робко говорит она, протискиваясь между стульями и кладя свою лохматую голову на край стола. – Алиночка, ты моя… родненькая…

Алина порывисто прижимается губами к ее щеке и взволнованно шепчет:

– Мы не сиротки… у нас есть папа… Он вернется.

Мышка тянется к обеим сестрам, ей тоже хочется обнять Алину.

Но Алина уже справилась со своим волнением и замечает непорядок:

– Сядьте… Сядьте за стол, дети. Вон идет мама.

Мама и свежеумытая Катя, смеясь, входят в комнату. Глядя на их веселые лица, Алина начинает улыбаться. Динка и Мышка поспешно усаживаются на свои стулья.

– Ну, давайте наконец обедать! Суп уже чуть теплый, – озабоченно говорит мать, поднимая крышку супницы. – А где же дедушка Никич? – спрашивает она. – Разве он еще не приехал?

– Нет, приехал, – быстро говорит Динка. – Он еще вчера вечером приехал!

Марина удивленно смотрит на сестру.

– Наливай суп детям, – не отвечая на ее взгляд, торопит Катя.

Марина разливает суп и, положив ложку, подходит к перилам террасы.

– Лина! – кричит она. – Позови Сергея Никитича!

– Чего? – откликается Лина и, шлепая босыми ногами по ступенькам, поднимается на террасу.

– Лина, позови же Сергея Никитича! – нетерпеливо повторяет мама.

Катя делает Лине таинственные знаки.

– Да как ты его позовешь, ежели он, как Адам, прости господи, – глядя на Катю и не понимая ее знаков, тихонько ворчит Лина.

– Почему как Адам? Где он? – тревожится Марина.

Катя с досадой смотрит на Лину:

– Я же просила тебя, Лина! Ну, сказала б, что спит…

Дети сидят молча, наклонив головы над тарелками. Они уже с утра знают, что дедушка Никич снова продал свое платье, которое недавно купила ему мама.

Дедушка Никич – большой приятель Динки. За столом они сидят рядом и делят пополам хлеб. Динка выгребает из ломтя мякиш и дает дедушке, а себе берет корки. Мясо для дедушки Никича выбирает мама и всегда спрашивает: «Мягкое?»

«Хорошо», – сильно упирая на букву «о» и растягивая слова, отвечает Никич.

Марина очень любит и ценит дедушку Никича. Когда с ним случается «запойный грех», как говорит Лина, Марина никому не позволяет упрекать старика. Особенно часто ей приходится сдерживать Катю.

«Подумай! Он опять пришел пьяный! Как же ему не совестно! У тебя дети! – возмущается Катя. – Неужели же он не понимает этого?»

«Он понимает и очень мучается. Я тебя прошу ни одним словом…» – волнуется сестра.

«Да слышала, тысячу раз слышала! – машет рукой Катя. – Не беспокойся, пожалуйста. Я ничего не скажу. Но что он за человек после этого?»

«Катя! – строго говорит сестра. – Нехорошо иметь такую короткую и неблагодарную память. Мы с тобой лучше всех знаем, что он за человек».

Катя недовольно замолкает.

Но сегодня нервы у нее возбуждены волнением бессонной ночи, неизвестным человеком, который не пришел на службу к сестре и оставил после своих расспросов неприятное чувство брезгливости и тревоги, Динкой, которая досаждала ей с утра своими дурацкими выходками, и, наконец, Никичем, которому нужно весь вечер штопать и латать какие-нибудь обноски.

– Бессовестный старик! – с сердцем бросает она, вспыхивая от негодования.

– Катя! – строго останавливает ее сестра.

– Он больной, Катя, – тихонько вступается Мышка.

– Больные тоже бывают бессовестные, – не унимается Катя.

Алина сидит, вытянувшись в струнку; заплетенные в косички волосы открывают ее торчащие уши, тонкая шея кажется слишком длинной. Она поднимает на тетку глаза и, глядя ей прямо в лицо, твердо говорит:

– Он папин и наш. Никогда нельзя его ругать.

– Он такой старенький, Катя… – умоляюще шепчет Мышка. Катя молчит. Слова Алины наглухо закрывают ей рот. Но Динка беспокойно шевелит губами; защита старших сестер вдохновляет ее поделиться впечатлениями вчерашней встречи с дедушкой Никичем.

– Мамочка, – тихо говорит она, – он пришел еще вчера вечером… в одних только беленьких штанишках. Ему было так холодно, что он весь шатался, и даже нос у него был такой отмороженный, красненький с синеньким…

– Это что еще за выдумки! – перебивает ее Катя. – Прекрати сейчас же свои чувствительные истории!

– Конечно. Это ни к чему совсем, – пожимает плечами Алина. Мышка фыркает в кулачок и изо всех сил удерживается от смеха. Динка, сопя от обиды, толкает ее под столом ногой.

– Дедушка Никич заболел. Я потом схожу к нему, – говорит мама. – Мышка, скажи Лине, чтобы давала второе.

Лина входит расстроенная, с красными подушечками под глазами: ее тоже допек этот «разнесчастный день», да еще Катя упрекнула за Никича, – мол, не тогда сказала, надо было после обеда.

Марина смотрит на красные подушечки под глазами Лины и, чтобы подбодрить ее, весело напоминает:

– Сегодня суббота, завтра к нам приедет Малайка!

Малайка, общий любимец семьи Арсеньевых, много лет служил на элеваторе дворником. Он пришел на элеватор еще подростком, учился в воскресной школе Марины и, горячо привязавшись ко всей семье, был ее верным помощником и не раз выполнял поручения самого Арсеньева. В тяжелое время, когда начались повальные обыски, Малайку тоже не раз вызывали в полицию, но на все вопросы он упорно отвечал одно и то же:

«Мы татарин, по-русски не понимаем».

Когда Арсеньев вынужден был скрываться, Малайка приносил от него весточки и тайком устраивал ему свидания с Мариной. Теперь, оставшись один на элеваторе, Малайка тосковал. Он не любил нового инспектора и никогда не забывал в свободные дни навестить семью Арсеньева. Но не только «барина Мара» и выросшие на его глазах дети привлекали Малайку… Давней любовью его была Лина.

– Обязательно приедет! – лукаво улыбается Марина. – Он, наверное, уж соскучился, наш Малайка!

– Ишь нехристь, соскучился! По ком это ему скучать? – не поднимая глаз, говорит Лина, но полные губы ее невольно растягиваются в улыбку. – Может, по вас? А по мне нечего, я ему в пару не гожусь…

– Ну и не надо! Я сама за Малайку замуж выйду, он хороший. Правда, мамочка? – весело говорит Динка.

– Конечно. Каждая за него пойдет с удовольствием, – подтверждает мама.

– Удовольствие! – фыркает Лина и, уже развеселясь, спрашивает: – А вы что над кушаньями-то мудруете? Ночевать, что ли, за столом хотите? Али третьего ждете? Дак третьего нынче нет!

– Нет, есть, – говорит Марина. – На третье у нас яблоки и…

– «Сытин»! – подсказывает Мышка. Она больше всяких сладостей и игрушек любит маленькие книжечки, на которых написано: «Типография т-ва И. Д. Сытина».

– Сытин на третье! Вот так Сытин! – хохочет Динка.

– Алина, принеси свертки! – говорит мать.