Читать книгу Шесть с половиной недель - Валентина Павлова - Страница 7

7

Оглавление

Вера вошла в дверь палаты, медсестра следом:

– Вот здесь располагайтесь, там тумбочка, – и она указала на кровать прямо рядом с дверью палаты, Вере даже идти дальше не надо было, всё, пришла. В палате было темно – свет потушен- только полоска из коридора освещала пространство возле Вериной кровати.

– Но тут чьи-то вещи, – вдруг заметила Вера.

– Сейчас всё уберу, постель Ваша с собой? Стелите, а в тумбочке оставьте как есть, подвиньте вещи, если надо. Девушку сегодня на операцию увезли, завтра зайдёт, заберет своё.

Вера сидела как в тумане: своя постель, увезли на операцию… а что если…

Тут она опомнилась и быстро спросила:

– Постель должна быть своя? Но я не знала, не взяла с собой…, – растерянно лепетала Вера. Что ж ей теперь на голом матрасе лежать?

– Хорошо, сейчас я посмотрю вроде бы оставался последний комплект. А родственникам позвоните, попросите завтра привести, а то у нас с постельными комплектами напряжёнка, – и медсестра скрылась за дверью, но быстро вернулась с чистым бельём.

«Не белое, и то хорошо», – подумала Вера, принимая из рук небольшую стопку цветной ткани. Вера терпеть не могла в больнице белое постельное бельё. Халат да, пусть будет белый. Хотя ей так понравился бордовый брючный костюм на докторше, которая её осматривала в приёмном отделении. Бордовый – был любимым цветом Веры. Но вот белые простыни… такую тоску наводили, просто настроение сразу исчезало, испарялось и сразу делалось так плаксиво, что хотелось сбежать из больницы. А бежать сейчас никуда нельзя. Лежать. Только лежать. Хорошо, что сейчас цветные простыни… и пододеяльники тоже. Обо всем этом Вера думала, расстилая на матрасе выданное «казенное» бельё.

Нда… В тумбочке, что была рядом с кроватью, было полно женских принадлежностей. «Той пациентки, что увезли на операцию», – догадалась она, ну конечно, с собой не разрешили взять. Куда ж тут впихнуть Верин пакет?

Почему-то сразу вспомнился эпизод с молодой девушкой, которая так рьяно толкала свою сумку, пытаясь сделать так, чтобы всё же поместить её в нижний отсек тумбочки, что задняя стенка просто выломалась и отвалилась. Этот случай Вера запомнила как самый забавный из того, что происходило в больнице, в которой она лежала с первой новорожденной дочкой.

Вера открыла верхний выдвижной ящик тумбочки: «Золото! Цепочка и колечко, – сразу бросилось в глаза, – наверное, не разрешили взять на операцию, скорее всего… Ммм… главное, чтобы не пропало, – озабоченно размышляла Вера, – а то неровен час еще обвинить могут, а мне сейчас нужен покой, стресс противопоказан», – мысли вихрем пронеслись в голове, Вера тревожилась из-за того, что место оказалось как будто занято, хотя ей медсестра и объяснила, что девушку после операции переведут в другую палату, там она и останется, сюда не вернется, только вещи завтра заберет.

Вера вышла из палаты и подошла на медицинский пост. Благо идти было недалеко, всего лишь за дверью направо и вот стойка-столешница, за которой сидела и писала в большой тетради женщина в белом халате.

– Знаете, извините, что отвлекаю, но там, в тумбочке, сумка и золотые украшения, может, их куда-то надо на сохранение сдать? – Вера специально решила предпринять такую тактику: и про сумку и про золото заявить, чтоб знали, что она предупредила и чтоб все в палате слышали, а то мало ли что…

– Так Вы положите всё в сумочку, а я сейчас освобожусь, отнесу пациентке в палату, куда её там определили…, – и медсестра вновь принялась заносить записи в какие-то бланки.

– Угу, спасибо, – Вера обрадовалась – хотя бы насчет чужих вещей не будет переживать. Немного напрягало, что она должна была сама убрать эти вещи в чужую сумку… Вера очень не любила трогать вещи других людей, не свои, после одного случая, произошедшего с ней в детстве.

Это был далекий 94-й год и Вера с сестрой гостили у одних друзей своих родителей, впрочем, у них была дочь Аля примерно возраста Веры и они тоже дружили. Их встречи всегда проходили весело: они вместе подшучивали над младшей Вериной сестрой, устраивали баталии или танцы, книжные читалки с юмористической неожиданной концовкой. И как-то так произошло, что играя в царевен, Аля достала фамильное украшение своей прабабки: очень красивый перстень с крупным малиновым камнем. Вере он очень, прям очень понравился. После игры проследила за Алей и заметила, куда та положила перстень, и уходя домой незаметно вытащила его и забрала с собой. Нет, Вера не хотела его возвращать. И нет, она не думала, что украла чужую вещь – убедила себя, что Аля, её подруга, не стала бы возражать, чтобы он был у Веры, она придумала и хотела верить, будто Аля сама его ей отдала, хотя на самом деле всё было совсем не так. У себя дома Вера места себе не находила. Её как будто что-то жгло изнутри, не давая успокоиться и насладиться, как всегда, семейным вечером. Она не могла ничем заниматься, ни на чем сосредоточиться: ни книга, ни танцы её не удовлетворяли. За уроки так и не села, не могла ничего понять, голова была занята только мыслями об оправдании Але, если та что-нибудь заметит, а Вера уже была уверена, что заметит обязательно пропажу перстня, если не Аля, то её мама, или бабушка, и что тогда? Бабушка старенькая к тому же… Так металась и мучилась Вера от раздиравших её мыслей и чувств весь вечер, а к ночи, ложась спать, твёрдо решила отдать обратно перстень Але. Как ни странно, только приняв такое решение, Вера ощутила, как огонь внутри неё ушёл, и стало спокойно. Так Вера в восемь лет впервые ощутила на собственной шкуре (или правильнее выразиться душе) муки совести. Это были именно муки, которые продолжились на следующее утро, когда относила перстень Але. Как только Вера достала его со словами:

– Извини, Аль, я решила, что можно взять поиграть домой, очень хотелось…

Она не успела закончить свою покаянную речь, лицо Али вытянулось от удивления, выхватив перстень из рук Веры с криками: «Мама! Мама! Перстень нашелся!», – убежала в соседнюю комнату. – Его Вера взяла поиграть! – восторженные крики донеслись до Вериного уха, она сидела красная как вареный рак.

Затем был совместный чай и благодарности, что вернула перстень:

– Он же ещё от прабабушки моей достался, – со слезами говорила тётя Галя, Алина мама.

А Вере сквозь землю хотелось провалиться. Она чувствовала себя не меньше чем воровкой, лгуньей, а её ещё и благодарят. Хорошо, что нашла силы прийти и вернуть перстень. Уф-ф!

С тех самых пор Вера зареклась брать чужое. Вот, а теперь с неохотой и очень осторожно при свидетелях (всё же остальных пять кроватей в палате были заняты женщинами) вытащила из первого выдвижного ящика тумбочки золотые украшения и небольшую темно-синюю сумочку. Ещё хорошо, что снаружи был замочек, Вера расстегнула его и вложила цепочку и колечко. После этих манипуляций ещё раз сходила на пост и попросила медсестру забрать сумку и передать её хозяйке.

Вера кое-как, путем небольших перестановок разместила и свои вещи в тумбочке. Поняла, что до сих пор сидит в ветровке, сняла её и повесила на крючок возле входной двери, туфельки заменила на тапочки, пакет положила в шкаф, прошла к кровати обратно, сняла юбку и футболку, надела ночную рубашку и залезла под простыню. Сколько сейчас времени? Ого, уже девятый час, не удивительно, что свет потушен, и соседки по палате спят. Говорить ни с кем не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Вера закрыла глаза. «Всё будет хорошо, всё должно быть хорошо. Господи, пусть всё будет хорошо». Вера легла на левый бок и положила правую руку на живот. «Ляля, Ляля, будь живой! Живи, Ляля!».

«Всё-таки, когда пузо уже есть как-то увереннее разговариваешь с ребенком», – размышляла Вера, – «а когда пуза нет… Но Ляля уже там, хоть ещё и пуза нет и незаметно ничего. Надо всё равно разговаривать, Ляля же там…», – наглаживала живот Вера.

Почему-то ребенка она называла Лялей, так само получилось, специально не придумывала имя ребенку.

Открыв глаза, Вера оглядела палату. Отметила, что комната очень большая и стала считать койки. Одна у противоположной стены рядом с холодильником (о! холодильник, значит можно покупать продукты в палату), вдоль другой стены два окна и три кровати, ещё одна рядом с Вериной (разделяла их тумбочка и всего шаг). Итого шесть кроватей. «И шесть! человек!» – с ужасом вспомнила детскую больницу, в которой Вера от тесноты, стресса и постоянного младенческого плача чуть не сошла с ума (пять человек и пять детей в двадцати квадратных метрах). Тут же всё было по-другому: только беременные и палата настолько просторная, что можно танцы устраивать. «Ещё и раковина в палате, можно здесь умываться», – отметила Вера и закрыла глаза, чтобы поспать. Но тут вошла медсестра:

– Иванова, пройдите в ординаторскую, Вас доктор ждёт.

Вера удивилась, что так поздно врач на месте и зовёт её, она медленно спустила ноги с кровати, нащупала тапочки, надела халат поверх ночной рубашки и вышла в коридор.

– А где ординаторская у вас тут?

– Прямо по коридору и налево, там написано.

Вера прошла вглубь коридора, рассматривая таблички, в основном это были номера палат, но вот и ординаторская, дверь приоткрыта.

– Здравствуйте, можно?

– Да, заходите, Вера Михайловна, присаживайтесь. – Это была та самая докторша в бордовом брючном медицинском костюме. Что-то восточное было в её внешности. Худая, высокая, четко произносила каждое слово, оттого казалось строгой и очень серьёзной, будто всем своим видом показывая – без шуточек тут. Вера сидела на стуле сбоку врачебного стола и смотрела на часы, стрелка ползла к десяти вечера.

– Я пригласила Вас, чтобы обсудить с Вами лечение. Вы будете получать дюфастон и транексам в капельнице, это кровоостанавливающее, – предвидя вопрос, пояснила врач.

– А без дюфастона никак нельзя? – Вере вспоминался разговор многолетней давности с девочками о вреде искусственных гормонов.

– Нельзя, – отчеканила врач. Ещё йодомарин, но он у нас закончился, поэтому попросите родственников передать Вам его и фолиевую кислоту.

– У меня есть с собой, я взяла из дома…

– Какая дозировка?

– Кажется 1 мг.

Врач кивнула головой о чем-то думая.

– Пусть будет такая, обычно мы меньше даём, но как Вы их делить будете? Таблетки же маленькие. Неудобно. Поэтому такие оставляем.

«Свои не предлагают», – подумалось Вере и тут же спросила:

– А что такое гематома?

Доктор сложила руки клубочком:

– Вот это плодное яйцо, оно крепится к стенке матки. Если происходит дисбаланс или нехватка гормона прогестерона, то плодное яйцо начинает отслаиваться, образуются гематомы в том месте, где произошла отслойка, и это место кровит.

– Скажите, а почему так произошло со мной? – задала наконец-то мучивший её вопрос. – Вроде бы всё так хорошо начиналось, а потом раз! и кровотечение…

– Этого Вам никто не скажет…, – врач смотрела Вере прямо в глаза. – Почему раньше не возникало проблем забеременеть, а сейчас женщины забеременеть не могут, выносить не могут…

Вера сидела расстроенная.

– Но мне поможет лечение?

– Мы сделаем, что в наших силах, но Вы тоже должны постараться: режим не нарушать, предписания выполнять.

– Хорошо, конечно! Я буду выполнять, я так хочу этого ребенка…

– Ну и замечательно, а сейчас идите, отдыхайте, завтра медсестра даст Вам направления на анализы, сдадите до завтрака на голодный желудок.

– А куда идти?

– Завтра медсестра Вам всё расскажет.

– Хорошо, спасибо! – и Вера потихонечку поднялась со стула, вышла в коридор и поплелась в палату, на «свою» койку.

Из приоткрытого окна, что находилось над Вериной головой, когда та лежала, проникал легкий прохладный ветерок, он напомнил ей, что уже наступила ночь. Этот бесконечный неприятный день закончился.

«Как бы не продуло, – сквозь сон подумалось Вере, – надо прикрыть окно». Так как кровать стояла прямо возле двери палаты, а свет в коридоре почему-то не был переключен в ночной режим, как иногда бывает в больницах, он проникал в палату и мешал Вере спать. Лампы гудели. Вечером этого звука не замечаешь: всё и так заполнено различными шумами, а вот ночью, когда всё затихает… Она вообще была чувствительна к внешним раздражителям, а сейчас в её состоянии, ещё и ночью, особенно. «И почему свет не потушили?!» – уже с раздражением подумала Вера. Очень не хотелось вставать, слабость давала о себе знать, но свет, который бьет в глаза, мешает, не может же она спать всю ночь на одном и том же левом боку (с её хроническим остеохондрозом конечности затекали, приходилось всю ночь ворочаться). Всё же заставив себя встать, Вера прикрыла дверь (а заодно и окно, из которого дул ветер), улеглась снова. Блаженно закрыла глаза и даже улыбнулась, стала засыпать.

Не прошло и десяти минут, как дверь в палату открылась, и хлынувший поток электрического света, снова разбудил Веру.

– Зачем дверь-то закрыли, – пробурчала появившаяся медсестра и вернулась на свой пост, что находился справа от выхода из палаты.

«Не положено, значит, дверь закрывать», – Вера расстроилась, придется терпеть. И перевернувшись на левый бок, пыталась в который раз заснуть. Но мысли не спали, тревожа Верину душу: «Девушка до меня на этой кровати лежала, можно сказать, кровать остыть не успела, как положили меня, на операцию её увезли… Что за операция? А что если…» Вера резко прервала поток мыслей и не стала додумывать, что там если. Вдруг вспомнилась история-полу-анекдот. В гос.больницу поступает человек и он заявляет, что будет лежать только на той кровати, на которой никто не умирал… Разумеется, его приводят в палату и указывая на кровать клятвенно заверяют, что уж на ней-то точно никто, никогда не умирал. Наивный человек верит, а мед.персонал уходя от него, посмеивается, мол, где ж столько кроватей-то набрать. Вот и Вере совсем не хотелось лежать на кровати, с которой незнакомую ей женщину увезли на операцию. «Что за операция? А если…?». И тут же остановила себя, отогнав грустные мысли. «Главное, чтобы когда вернётся, не ругалась, что я вещи её в тумбочке сдвинула». Ей совсем не хотелось конфликтов. Кто её там знает, люди такие разные – кому-то пустяк, а кому-то и скандал из-за ерунды. Эти мысли утомили молодую женщину, усталость увлекла Веру в сон.

Шесть с половиной недель

Подняться наверх