Читать книгу Если бы я был собой - Валери Перрен - Страница 21

21 апреля 1990

Нина в своей комнате. Вспоминает день рождения Адриена, заветный синтезатор, слова Мари-Лор о матери: «Она была забавной… Милая… и болтушка».

Кто-то открывает калитку, она узнает тяжелые шаги Этьена, стук скейта о ступени крыльца. Паола не лает, значит, это знакомая ей человек.

Нина прячет под подушку письмо из сумки деда. Конверт привлек ее внимание, потому что фамилия и адрес были составлены из букв, вырезанных маникюрными ножницами из газеты. Совсем как в старом фильме Клузо[46] «Ворон». Она читала и перечитывала строчки:

ЖАН-ЛЮК, ТЫ ИДИОТ, РОГОНОСЕЦ, ПОЗОР ВЕРХНЕГО КВАРТАЛА, ТЫ СДОХНЕШЬ, ЭТО ПОСЛЕДНИЙ ГОД ТВОЕЙ ЖИЗНИ, ВСЕ РЕШАТ, ЭТО НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, НИКТО НИКОГДА НИЧЕГО НЕ УЗНАЕТ, КРОМЕ ТЕБЯ, ТЫ ЗНАЕШЬ, ЗА ЧТО БУДЕШЬ ПЛАТИТЬ, А МЫ ТРАХНЕМ ТВОЮ ВДОВУ.

Нину потрясла ненависть, сочившаяся из каждого слова, и она – впервые за все время своей «противоправной деятельности» – решила сжечь письмо.

Может, пойти в полицию? Нет, ее сразу арестуют, а деда уволят. Легавые найдут отпечатки ее пальцев на листке и обвинят в уголовном преступлении. А вдруг гадкие слова – не пустая угроза и с адресатом что-нибудь случится? С Жаном-Люком Мораном, проживающим в Ла-Комели по адресу площадь Шарля де Голля, 12?

Нина спустилась на первый этаж, чтобы впустить Этьена, так и не приняв никакого решения. Она открыла дверь и вдруг поняла, что делать. Он хочет стать сыщиком, вот пусть и даст совет.

У Этьена странный вид. Он целует ее, спрашивает: «Как дела? Я тебе кое-что принес…» Она тут же забывает об анонимном письме.

– Сначала вдохни лекарство от астмы… – строго велит он.

– Зачем?

– А затем, что я знаю твои фокусы!

– Но…

– Не спорь!

Она идет в свою комнату, берет баллончик и, пожав плечами, прыскает себе в рот. Иногда Этьен бывает совершенно невыносимым, так бы и прихлопнула его! Письма он не увидит, а то раскомандовался…

Нина возвращается на кухню. Этьен бросает рюкзак на стол и наливает в стакан воду из-под крана.

Из них троих Этьен меняется быстрее всех. На верхней губе появился пушок, его это раздражает, и он бреется каждое утро. Этьену повезло – в отличие от Адриена, у него нет юношеских прыщей. С любым несовершенством кожи он борется всеми доступными способами и то и дело смотрится в зеркало. Голос у него начал ломаться, как у семнадцатилетнего, а ему нет и пятнадцати!

Нина вдыхает лекарство у него на глазах, чтобы не оставалось сомнений, и Этьен достает из рюкзака конверт с тремя фотографиями.

– Мама велела передать… Фотографии твоей матери.

Нина смотрит на черно-белый групповой снимок. Девочки в школьных блузах, у той, что в центре, в руках доска с надписью: «Школа Дантона, 1966–1967». У Нины разбегаются глаза – учениц слишком много, и она решает для начала взглянуть на два других снимка. Они сделаны позже и почти идентичны. Фотографу позируют семь улыбающихся учениц коллежа. На обороте слова: «Аббатство Клюни, 1973». Погода ветреная, все придерживают рукой волосы и щурятся на солнце.

– Мама сказала, что они ездили на экскурсию, – объясняет Этьен и показывает пальцем на два лица. – Вот это – моя, а твоя рядом.

Нина подносит карточку ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть юную шестнадцатилетнюю женщину. Светлоглазый призрак. Марион Бо улыбается, передние зубы по-беличьи выступают вперед, волосы забраны в конский хвост. На ней короткая юбка, свитерок и белые носки. Кукольные черты лица, но сходство несомненное.

– Уверен, что это Марион? – шепотом спрашивает она.

– Да. В белых носках.

– Я на нее не похожа.

– Совсем нет…

– Тогда на кого?

– Ну… на отца… на кого же еще? Оставь фотографии себе, это мамин подарок.

– Я плевать на нее хотела! Она меня бросила.

Этьен чувствует неловкость и смущение – Нина иногда странно реагирует. Она слишком непредсказуема. Сама спросила у Мари-Лор, знала ли она Марион, а теперь заявляет, что знать не желает свою мать. Девчонки такие сложные…

– Что будешь делать сегодня? – спрашивает он, меняя тему.

– Еще не решила. Позанимаюсь немного, а к четырем нас ждет Адриен, будем смотреть фильм. Останешься?

– Нет, встретимся там.

Этьену хочется поскорее расстаться с Ниной, но дверью он не хлопает, закрывает медленно, и сквозняк сдувает с кухонного стола фотографии.

Нина подбирает их, запирает за Этьеном и поднимается к себе.

* * *

Назавтра в доме Бо день стирки. Пьер работает только после обеда. Он снимает белье в своей комнате и открывает окно, чтобы проветрить матрас, потом идет к внучке. Обычно он стучится, но сейчас девочка в коллеже.

На полу валяется груда одежды. Чистое и грязное вперемешку, поверх спят два кота. Один лениво потягивается при виде старика. Несколько пустых чашек из-под шоколада. Учебники, тетради, сотни листов с карандашными рисунками, те, что на картоне, висят над столом. Нина предпочитает изображать животных и двух своих приятелей. До чего же она талантлива! Может, однажды прославится и ее картины будут висеть в галереях по всему миру.

Пока ее нет, нужно успеть прибраться. Пьер Бо вздыхает. Трудно растить девочку одному. Он вспоминает покойную жену. При Одиль все было иначе, уж она бы такого срача не допустила.

Стены увешаны постерами групп: Indochine, The Cure, Depeche Mode. Одиль любила только Джо Дассена, да так сильно, что Пьер даже ревновал. После ухода жены он не стал выбрасывать пластинки на 33 оборота, хотя мог кому-нибудь их подарить, но ему была невыносима сама мысль о том, что другой человек будет слушать любимые песни Одиль. Когда через пять лет певец умер, Пьер подумал: «Они встретятся там, наверху. На этот раз я и правда ее потерял. Мне с ним не соперничать».

Дассен всегда был аккуратно причесан и одет с иголочки. Носил белые костюмы, не чета любимчикам Нины с торчащими в разные стороны лохмами, худым, как скелеты! И рожи разрисованы! Странные настали времена…

Однажды утром родители Одиль въехали в дом напротив, и Пьер не придумал ничего лучше, чем в четверг после обеда украсть ее велосипед и вернуть только в субботу. Три дня он прятал двухколесную машину и репетировал свою речь: «Привет! Он вроде твой. Нашел в верхнем квартале, у чужого палисадника». Одиль притворилась, что поверила…

Они поженились в семнадцать лет, и у них родилась дочь Марион. Больше детей не было, хотя Пьер хотел троих: дочь, сына и еще одну дочку. Одиль остановилась на первой.

Пьер перешагивает через ворох одежек, сдергивает покрывало с кровати, снимает простыню, наволочку, и на пол летят три конверта. Один из них с письмом.

ЖАН-ЛЮК, ТЫ ИДИОТ, РОГОНОСЕЦ, ПОЗОР ВЕРХНЕГО КВАРТАЛА, ТЫ СДОХНЕШЬ, ЭТО ПОСЛЕДНИЙ ГОД ТВОЕЙ ЖИЗНИ, ВСЕ РЕШАТ, ЭТО НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, НИКТО НИКОГДА НИЧЕГО НЕ УЗНАЕТ, КРОМЕ ТЕБЯ, ТЫ ЗНАЕШЬ, ЗА ЧТО БУДЕШЬ ПЛАТИТЬ, А МЫ ТРАХНЕМ ТВОЮ ВДОВУ.

Пьер читает фамилии на конвертах и сразу понимает: Нина вскрывает чужую почту. Он подозревал, но не хотел признавать горькую правду. Как-то раз старик заметил, что у внучки, крутившейся вокруг его сумки, странный вид. Виноватый. Именно так девочка выглядела, когда притаскивала в дом очередного котенка и прятала его, чтобы дед не заметил, а по прошествии нескольких недель начинала умолять: «Ну пожалуйста, дедуля, давай оставим его, он так давно живет с нами!»

Пьер впадает в панику, бросает конверты и простыни на пол и выходит, даже не заперев дверь.

В крови старого почтальона бурлит ярость, перед глазами стелется красный туман, он похож на хищника, одержимого жаждой убийства. Как она посмела?! После всего, что он для нее сделал! Остался жить, работал как вол – все ради Нины. Вставал ни свет ни заря, умывался, завтракал, седлал велосипед, развозил почту, возвращался домой, готовил девочке ужин. Экономил на себе, лишь бы ей всего хватало. Пьер вспоминает Нину в грудном возрасте, со`ски, молоко фирмы «Галлия» для малышей 1-й и 2-й возрастной группы, мучения с режущимися зубками, прививки, первые шаги. Он покупал платьица и туфельки, не умея подобрать размер, и каждое утро изумлялся присутствию рядом малышки, тому, как быстро она растет и развивается.

Нина вскрывает почту. У него за спиной. Она – предательница! Как давно это началось? Если кто-нибудь узнает, он потеряет работу. Его уволят за грубое нарушение Устава почтового ведомства. Отдадут под суд и приговорят, это уж как пить дать! Что будет с Ниной? Кто о ней позаботится? Что скажут люди? Они подадут жалобы. Нину отправят в приемную семью, и сбудется худший кошмар Пьера. «Куда она отправится, если я вдруг умру? Мать уж точно ее не заберет».

Он возьмет вину на себя. Заявит, что Нина ничего не знала. Казните шального старика!

Пьер тормозит у коллежа. На часах полдень, из дверей группками выходят юноши и девушки. Нина в столовой. Старик расталкивает учеников, у него дергается лицо, он моргает как безумный, замечает сначала Адриена, потом Этьена, следом Нину. Троица стоит в окружении других ребят, их человек пятнадцать, не меньше.

Нина в одном свитере, ушла из дома без шерстяной куртки. Сколько раз он просил внучку одеваться теплее из-за астмы, а ей хоть бы хны! На дворе апрель, а у девочки шея голая! Пословицы нужны, чтобы ими пользоваться, Одиль больше всего любила эту: «Лучше одна птица в руке, чем две в кустах». Адриен шепчет Нине: «Твой дед здесь…» – и она поворачивает голову, смотрит на него и улыбается. «Что ты тут делаешь? Я что-то забыла дома?»

Мгновение спустя по красному от злости лицу и сжатым кулакам она догадывается – дед узнал про письма. Девочка мертвеет. Пьер отвешивает внучке пощечину, бьет по другой щеке. Звук глухой и звонкий одновременно. Тишина летит по двору, как пороховой след. Все потрясены, но никто не вскрикнул, не возмутился. Сцена как будто всех загипнотизировала. Что творится? Взрослый напал на ученицу на территории учебного заведения!

Пьер Бо впервые ударил Нину. Нет, второй раз. В шесть лет она раскрасила овощи с огорода синим фломастером, и он наподдал ей по попке.

Старик хватает внучку за воротник, вздергивает вверх, трясет и вопрошает молящим и одновременным ледяным тоном:

– Ты что, не понимаешь?! Не отдаешь себе отчета в том, что творишь?

Он готов убить ее на месте. Изничтожить. Его приводит в чувство гробовая тишина вокруг.

«А я-то сам что сейчас делаю?»

Бо медленно опускает внучку на землю. Он изумлен, все его движения замедленны. Нина похожа на марионетку с алыми щечками. На коже отпечатались пальцы деда. Глаза наполнились слезами, она дрожит, как в лихорадке. Пьер наконец осознает, что все на них смотрят. Подходит молодой, лет двадцати, надзиратель, восклицает:

– Что тут происходит?!

– Прости меня, – очень тихо, одними губами, шепчет Нина.

Совершенно потерявшийся Пьер Бо резко поворачивается и бежит прочь со двора, прыгает в машину, роняет голову на руль и начинает рыдать, содрогаясь всем телом. Одиль и Джо Дассен смотрят с небес и возмущаются. Жена ни за что его не простит.

– Ты все видела, она сама напросилась!

Одиль не отвечает, дуется на него, и пижон Дассен наверняка этим воспользуется.